"Я" и "другой" в поэзии Игоря Холина (на материале цикла стихотворений "Холин")

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

«Я» и «другой» в поэзии Игоря Холина (на материале цикла стихотворений «Холин»)

Соотнесенность «я» и «другого» в поэтическом мире Игоря Холина уже становилась предметом литературоведческого анализа. По мнению А.В. Володиной, субъектная сфера его лирики определяется поэтикой «общего места», когда говорящий мыслит себя «в поле «советского»» - в языковом пространстве банальностей и клише, «объединенных… опытом множества людей» [1, с. 205-209]. При таком самопозиционировании личность редуцирована до функции - заранее предопределенного набора действий и мыслительных операций [Там же, с. 214]; авторское «я» «вытесняется» из стихотворения, а его полномочия «узурпируются» «другим», мало чем от него отличным (на этом принципе построено большинство произведений И. Холина). Однако возникающая у поэта интерсубъектность периодически «накладывается» на сугубо авангардную тенденцию - самоутверждение «уединенного сознания» любыми, в том числе и самыми изощренными, средствами [3, с. 17]. Последняя особенность ярко проявилась в лирическом цикле «Холин» [4, с. 184-191], где «я» не только не «изгоняется» из текста, но и оказывается объектом рефлексии, увиденным как бы со стороны - глазами «альтернативного» «другого». К анализу этой необычной оптики и обращена настоящая статья.

По наблюдениям Н.Л. Лейдермана и М.Н. Липовецкого, « «Холин» предстает как урод среди барачных человекомеханизмов», причем его уродство осмысляется как «знак отличия», «непринадлежности к ненавистному миру» [2, с. 399]. Тезис об «инаковости» героя нуждается в уточнении (связи с бараком «Холин» все-таки не теряет); утверждение же о том, что стихи пишутся с позиции «обезличенного барачного жителя» [Там же], может быть принято без оговорок. С точки зрения статистики для цикла существенно уменьшение доли прямых форм высказывания (они встречаются лишь в 22,22% текстов), а также преобладание косвенных способов репрезентации субъекта (100%) в сочетании с синкретическими и диалогическими конструкциями (88,88%). Если говорить о доминирующем типе субъективности, то перед нами лирический герой, для которого характерны не только самоотстранение и оппозиционность большинству, но и способность проникать в чужое сознание, чья точка зрения учитывается при создании словесного «автопортрета».

Приоритет «другого» при конструировании авторского «я» оказывается возможным благодаря чужой интенции (55,55%), которой «окрашивается» речь героя, смотрящего на себя как на «он» (94,44%) или «ты» (5,55%). Менее частотные случаи - высказывание о «Холине» ролевого субъекта (27,77%) и реплицированность (22,22%), когда голоса (и ценностно-смысловые позиции) «оппонентов» сталкиваются в одном речевом контексте. Функционально эти формы почти не отличаются друг от друга - коммуникативной задачей непременно становится дискредитация «Холина», обреченного на неприязнь и агрессию со стороны окружающих («Холин сломал ногу / Слава Богу / Я к нему ничего не имею / Чтобы он сломал / Шею… Чтобы ему быть / Заживо отпетым / Чтобы / В сортир провалиться / Чтобы / Г***м подавиться» [4, с. 190]). Причина такого отношения - в принципиальном «несовпадении» протагониста с «другими», которое постулируется с самых первых строчек.

Особенно репрезентативным в свете нашей темы оказывается стихотворение «Вы не знаете Холина» [Там же, с. 184], открывающее цикл и содержащее его ключевые мотивы. Здесь же намечаются и пути их разработки (произведение строится как развернутая инвектива в адрес протагониста) и задается субъектная ситуация, при которой «я», оставаясь темой высказывания, уступает «другому» право голоса и / или оценки («Вы не знаете Холина / И не советую знать / Это такая с*** / Это такая б***» [Там же]). В следующих стихотворениях характеристики героя уже более обстоятельны: его облик вызывает ассоциации с уродцами Босха («У Холина рога / На пояснице» [Там же, с. 188]), интеллектуальные способности ставятся под сомнение («Холин / Болен / Он живет по спирали» [Там же, с. 184]), а характер и поведение не имеют ничего общего с усредненной барачной «нормой»:

Я поражен Сколько у Холина Жен…

Жены

Со всего света Это

В его-то лета [Там же, с. 188].

художественный поэзия другой холин

В негативном ключе осмысляется и творчество субъекта: отвергаемая бараком поэзия делается объектом пародии и воспринимается как глоссолалия, а ее создателю отказывается даже в праве называться поэтом («Холин / Человек от сохи / Пишет стихи / Си хи / Се хи / Си се хи» [Там же, с. 187]). Такая позиция, впрочем, явно расходится с видением самого героя.

Так, в стихотворении «Я свою фамилию» [Там же, с. 186] декларируется не только значимость протагониста, но и глобализм его творческих притязаний, в силу которого он объявляется «первым поэтом Вселенной» [Там же]. Однако навязчивый повтор имени (слово «Холин» употреблено в тексте одиннадцать раз) не столько «возвеличивает» поэта, сколько «обессмысливает» высказывание, что позволяет Н.Л. Лейдерману и М.Н. Липовецкому говорить о «мнимости индивидуальной свободы» и «комичности эгоцентризма» в барачном мире [2, с. 399]. С другой стороны, «Холин» действительно несет на себе следы уникальности: подобно божеству, он подчеркнуто вездесущ (с ним встречаются «в гостях», «в пивной», «в кино» или «в саду» [4, с. 187]), его субституты «укрупняются», приобретая почти иррациональную ценность («Да будет вам / Известно / Тень Холина / Не пустое место» [Там же, с. 191]), а будущее, смоделированное по евангельскому «шаблону», обещает воскресение и жизнь вечную:

Вы слышите звуки Разлуки…

Холин

Кончается Впрочем

Кто его знает…

Может он

Оживает [Там же].

Иными словами, герой цикла амбивалентен: «пустота… претензии на величие» [2, с. 399] сближают его с барачными обитателями, а травматический опыт изгойства заставляет видеть в нем трагическую фигуру, подобную Христу. Преимущество «Холина» перед «жителями барака» еще и в том, что для него не составляет труда встать на позицию «другого», взглянуть на вещи его глазами, вплоть до признания собственной неполноценности («Не кажется ли вам» [4, с. 188]), в то время как сам он полностью непроницаем для чужого сознания.

Неслучайно многие стихотворения цикла открываются глаголами восприятия, акцентирующими попытку чувственного постижения «Холина» его антагонистами («Вы чувствуете…» [Там же, с. 189], «Вы слышите…» [Там же, с. 191] и т.д.). Однако дальше спонтанных и крайне субъективных «прозрений» дело не идет - герой неизбежно «ускользает» от понимания, меняясь прямо на глазах у читателя. Иногда «трансформация» его облика доходит до логического предела и оборачивается гротеском: «текучесть» авторского «я» перестает быть литературоведческой метафорой и может прочитываться почти буквально - как тотальное «развоплощение» личности в сознании «другого». На фонетическом уровне эта особенность «подкрепляется» паронимической аттракцией и словесным повтором, с помощью которых как бы «удостоверяется» размывание контуров:

Лицо у Холина Течет…

Стекает ухо

По скуле

Скула стекает

Вдоль бедра Бедро в ведро В ведре

Дыра торчит

А он кричит

Я весь теку

По собственному

Сапогу (одинаковые звуковые комплексы выделены подчеркиванием, повторы - курсивом - А.Б.)

Невозможность получить «моментальный снимок» индивидуальности субъекта делает крайне неоднозначной и ее словесную фиксацию. Так, одно из стихотворений представляет собой перечень, открывающийся именем героя и объединяющий слова, связанные лишь фонетически («Холин») [Там же, с. 190]. Порядок их следования призван дезавуировать смысл «исходного» понятия, поэтому последним в ряду оказывается существительное «хрен», воспринимаемое как семантически эквивалентное «предшественникам». С другой стороны, едва ли не каждое слово отсылает к уже звучавшим в цикле мотивам: «Хоста», например, может указывать на «нездешность» героя, «хорей» - на его творческие амбиции, а «хоругвей» - на «мерцающую» связь текста с евангельским сюжетом. В любом случае перед нами набор разнящихся характеристик, с трудом сводимых в единый фокус. Видимо, поэтому «непостижимость» «Холина» в конечном итоге тематизируется, а чувственные представления о нем объявляются неадекватными объекту:

Если вы смотрите

На Холина

И видите

Холина

Знайте

Вас водят за нос

Если вы смотрите

На Холина

И видите 34 в 35 степени

Перед вами Холин [Там же, с. 187].

Таким образом, в субъектной структуре цикла диалогически соотнесены две точки зрения на героя: его собственная, закрепляющая за ним статус выдающегося поэта, и барачного большинства - «ниспровергающая» эти претензии. Впрочем, условия, в которых находятся «собеседники», неравны изначально: «чуткость» героя по отношению к чужому сознанию, обычно не свойственная авангарду, воспринимается как уловка, как способ самоутвердиться за счет «другого», заведомо неспособного (или не имеющего возможностей) к такой «отзывчивости». Как бы то ни было, герой И. Холина неизбежно закрыт к познанию извне - и в этом не только его отличительная особенность, но и трагедия, чреватая одиночеством.

Список источников

художественный поэзия другой холин

1. Володина А.В. Поэтика «общего места» и проблема поэтической субъективности: поэзия И. Холина // Труды Русской антропологической школы. 2013. Т. 12. С. 203-224.

2. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература: 1950-1990-е годы: пособие для студ. высш. учеб. заведений: в 2-х т. М.: Издательский центр «Академия», 2003. Т. 1. 416 с.

3. Тюпа В.И. Постсимволизм: теоретические очерки русской поэзии XX века. Самара: ООО Научно-внедренческая фирма «Сенсоры, Модули, Системы», 1998. 115 с. 4. Холин И.С. Избранное: стихи и поэмы. М.: Новое литературное обозрение, 1999. 320 с.

Размещено на Allbest.ru