Антиутопические тенденции в романе Т.Н. Толстой "Кысь"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Антиутопические тенденции в романе Т.Н. Толстой "Кысь"

Отнесение романа Т. Н. Толстой «Кысь» к жанру антиутопии - вопрос весьма спорный. Многие исследователи признают «Кысь» антиутопией, но базируются при этом на совершенно разных основаниях. Для литературного критика Н. Елисеева это сюжетные параллели со знаменитыми антиутопиями [2], для О. Осьмухиной - опосредованная соотнесённость с современным историческим контекстом [6], К. Степанян [10] и О. Крыжановская делают акцент скорее на выстраивании негативного образа будущего: «Деконструктивный взгляд автора на будущее, в котором усугубляются пороки прошлого, доводятся до аномального гротеска и подтверждают принадлежность романа Т. Толстой “Кысь” к антиутопическому жанру» [3, с. 118].

Очевидно, что нуждается в отдельном рассмотрении само понятие антиутопии. Б. А. Ланин в своей статье «Автономия литературной антиутопии» в качестве главного признака этого жанра выделяет «спор с утопией либо с утопическим замыслом» [4, с. 154]. Схожим, хотя несколько более радикальным образом мыслит Г. Морсон, который считает антиутопию антижанром: «Я не считаю текст антижанровым, если его автор не имел намерения высмеять саму традицию, в которой написан объект его разоблачений . Соперничающие утопии - это не антиутопии» [5, с. 234].

Наличествует ли спор с утопией в «Кыси»?

В качестве спора с утопией можно рассмотреть разве что ироническое изображение взглядов на исторический путь России у Прежних - Никиты Иваныча и Льва Львовича.

Никита Иваныч хочет «братства, любви, красоты. Справедливости. Уважения друг к другу. Возвышенных устремлений» [11, с. 142], разумного, честного труда «рука об руку» [Там же, с. 143] и огня «любви к ближнему» [Там же]. То есть его взгляды нельзя назвать идеологически оформленными, это именно «чаяния», а не какая-либо теория.

В случае Льва Львовича можно говорить о западнической идеологии. Он хочет «бороться за свободу факсом» и уверен, что «Запад нам поможет» [Там же, с. 233]: очевидно, Лев Львович предполагает, что Запад выжил после Взрыва (показательна мифологема: «Запад всегда есть» [Там же]). И так как, по его мнению, Россия никогда не выберется сама из своего каменного века, нужно налаживать «контакты с Западом». Однако в своих умопостроениях Лев Львович не идёт дальше фразы «придите и возьмите. Володейте» [Там же, с. 234] (это неточная цитата из «Повести временных лет»), причём в контексте возвращения альбома Дюрера, а какой-либо доктрины у Льва Львовича нет. Можно сказать, что в романе присутствует ирония по отношению к ультразападническим устремлениям Льва Львовича, однако довольно умеренная.

У прочих персонажей нет никаких целостных концепций, связанных с будущим: Главный Санитар захватывает власть из-за своего властолюбия, ему глубоко безразличны какие-либо теории о будущем, перерожденец Тетеря - люмпен-сталинист (очевидное указание на его предпочтения - потрет Сталина, который он прибил в свои сани: «Посередке идола прибил рисованного, - усищи в обе стороны» [Там же, с. 262]), но политической концепцией его симпатии к тоталитаризму нельзя назвать.

Эту идеологическую неопределённость и неоднородность «Кыси» отмечает, например, и литературный критик Е. Рабинович: « для совсем настоящей антиутопии “Кысь” слишком литературна - в настоящей антиутопии доминирует все-таки идея, на антиутопию можно иногда (а на Орвелла всегда) ссылаться как на социологическое исследование или даже как на политический прогноз» [8] - конечно, концепция романа не соответствует подобного рода критериям. Сама Т. Толстая сначала обозначает жанр «Кыси» как антиутопию, но потом делает акцент на историософии, чем сама же опровергает однозначность своего жанрового определения:

«- И вы решили показать наше будущее?

- Нет. Наше вечное настоящее. Правда, когда пишешь антиутопию, она как-то неизбежно воспринимается как политическая сатира, а мне этого не хотелось. Мне хотелось про жизнь и про народ. Про загадочный русский народ» [Там же, с. 331-332]. В «Кыси», действительно, преобладает именно историософия, антиутопических элементов мало и почти отсутствует политическая сатира.

Если говорить подробнее об антиутопии как о некой устойчивой жанровой традиции, то разные авторы выделяют разные признаки принадлежности произведения к антиутопии. Например, Ирина Роднянская считает наиболее характерными следующие мотивы: «Всегда антиутопический мир, ввиду своего разрыва с естественным и органическим, имеет подчёркнуто индустриальное лицо» [9, с. 219]. «Кысь» этому критерию не соответствует: голубчики живут в каменном веке с элементами Средневековья, и они только сравнительно недавно изобрели колесо.

Неактуален и второй критерий: « в данном типе общества должно наличествовать учение, которое всецело организует сознание граждан, не будучи притом доктриной религиозной» [Там же, с. 222]. Жесткий идеологический контроль тоталитарного типа у голубчиков отсутствует.

Согласно третьему критерию, «единообразно, в какой опус ни загляни, отношение “нового мира” к старой, книжной, индивидуальной культуре. В “Мы” гибнут исторические памятники и не читаются “древние книги”; в романе Хаксли подобные книги заперты в сейфе Главноуправителя как своего рода спецхране» [Там же, с. 223]. В «Кыси» отношение к старым книгам негативное, однако запрет осуществляется не по идеологическим причинам. « сказано: книг дома не держать, а кто держит, - не прятать, а кто прячет, - лечить» [11, с. 247]. Во-первых, старые книги запрещены из-за суеверного страха Болезни (то есть из-за радиации, уровень которой уже давно невелик [Там же, с. 124]). Во-вторых, Фёдор Кузьмич всё-таки знакомит людей с прежней культурой, отдавая старые книги на переписывание под своим именем, но это почти не меняет дела: читают голубчики, как гоголевский Петрушка, ради самого процесса. Книга как интеллектуальный продукт не представляет угрозы, поскольку никто не воспринимает прочитанное за пределами примитивного развлекательно-сюжетного уровня (за исключением единичных случаев, например, Варвары Лукинишны). Одной из причин такого сюжетного построения может быть желание Толстой поиграть с жанровой антиутопической традицией - то есть отчасти дискредитировать антиутопию в качестве некоего застывшего и стандартизированного жанрового конструкта.

Четвёртый пункт в версии Роднянской - персоналистичность: « утопия социоцентрична, антиутопия персоналистична» [9, с. 224]. «Кысь» этому признаку полностью удовлетворяет, поскольку повествование в романе ведётся в форме несобственно-прямой речи Бенедикта: естественно, так или иначе совмещаются точки зрения Бенедикта и автора, но персоналистичность сохраняется.

Совершенно не соответствует «Кысь» пятому («дом и семья в старом смысле слова тут исключены - человек не имеет права быть особенным» [Там же, с. 226]) и шестому критериям («коллективный труд принимает формы поточно-конвейерные и вместе с тем ритуально-патетические - как средство поглощения личности целым» [Там же]). Социальные трудовые институты, равно как и семья, устроены в романе предельно традиционно.

Седьмой пункт касается традиционно несвободного положения искусства в антиутопическом обществе: «С искусством происходит вот что. Оно наконец избавляется от своей автономии, от своей “постылой свободы”, обретённой было в новейшие времена, и возвращается, как о том мечтали “теурги”-символисты, к некоему общенародному действу . Иными словами, искусство, ставшее циничной “технологией чувств” (Хаксли), как бы пародируя архаику, принимает псевдоритуальные, псевдокарнавальные, псевдофольклорные формы» [Там же, с. 227].

В «Кыси» ничего подобного не происходит: творчества как такового нет, культура голубчиков вбирает в себя осколки старой культуры, и этот коллаж на перцептивном уровне становится частью культуры фольклорного типа. Но прежнюю культуру никто, по существу, не понимает, поэтому она не опасна и не воспринимается как возможный инструмент для манипуляции общественным сознанием. После переворота Главный Санитар даже говорит о старых книгах: «Можно. Хрен с ними. Теперича без разницы. Пущай читают» [11, с. 305].

Восьмой признак антиутопического произведения - антитрадиционность: « общий замысел - начинать с нуля, разрывая с кровной традицией, обрывая органическую преемственность; ведь родители - ближайшее звено прошлого» [9, с. 228]. Этому критерию «Кысь» также соответствует лишь частично, поскольку разрыв с традицией происходит не по идеологическим, а «по техническим причинам»: из-за Взрыва. Возможно, так же, как и в случае запрета на книги, Толстая здесь играет с жанровой традицией антиутопии, не воспринимая её всерьёз и буквально.

Согласно девятому критерию, «прокламируемая цель социальных утопий - общее благоденствие, но затеянная ради него переделка человека вскорости открывает себя как единственно реальная цель» [Там же, с. 235]: это, например, система «двоемыслия» и «новояза» из «1984», «опрозрачнивание» человеческого сознания. Любопытно, что человеческая природа в романе «Кысь» действительно меняется, но не в результате целенаправленной «переделки», а из-за атомного взрыва. Возможно, подобный сюжетный поворот, связанный с глобальной мутацией человечества и природного мира, - это иронический ответ Толстой на соответствующие утопические проекты, так что в той или иной мере девятый антиутопический критерий в романе обыгрывается.

В качестве десятого пункта выделяется такая особенность социального устройства как «самооккупация» [Там же, с. 236]. В «Кыси» самооккупация выражена не так акцентированно, как в тоталитарных социумах антиутопических романов, но бюрократическая система голубчиков и репрессивная власть санитаров, конечно, этому критерию отвечают.

Очевидно, что роман «Кысь» удовлетворяет меньше чем половине признаков классической антиутопии. Однако в большинстве случаев несоответствие «канону» обусловлено либо тем, что писатель играет с антиутопическими клише, либо тем, что в постмодернистском контексте просто невозможно использование приёмов классической антиутопии. Следовательно, «Кысь» является постмодернистской вариацией жанра антиутопии.

Внутри антиутопии обычно выделяют две основных разновидности - дистопию и какотопию. Несмотря на размытость употребления этих двух терминов, можно попытаться соотнести с ними рассматриваемый роман.

Во-первых, по Чаликовой, дистопия «не враг утопии, не враг рая, точнее, она не может решиться на обличение рая, когда на земле - ад» [13]. Иными словами, в дистопии отсутствует акцентированный спор с утопией.

Во-вторых, модель общества в дистопии строится на основе реально существующего «проекта-доктрины социального идеала, обернувшегося на практике тоталитарным кошмаром» [7, с. 429].

В-третьих, Павлова подчёркивает национально-историческую конкретику в качестве основного признака дистопии; Чаликова также пишет, что «дистопия ставит диагноз будущему, но ставит его из настоящего и, по существу, настоящему» [13].

В «Кыси», несмотря на национальную конкретику, нет и намёка на проект-доктрину социального идеала. Особенности авторитарной системы рассматриваются в контексте скорее историософском, чем историческом, поэтому «Кысь» дистопией назвать нельзя.

Можно попытаться рассмотреть роман и в качестве какотопии. По Павловой, какотопия в целом более политична, чем дистопия: « аллюзии с авторской современностью» [7, с. 433], «тенденциозность и публицистичность в выражении авторской позиции» [Там же]. Однако гораздо более важное свойство какотопии - хаотичность, абсурдность: « дистопия содержит модель тоталитарного мира, а какотопия живописует абсурдный хаотичный мир-катастрофу» [Там же, с. 432] и имеет особый тип героя - «человека, представленного в ситуации каждодневной борьбы за биологическое выживание» [Там же]. «Кысь» удовлетворяет второму критерию, но противоречит первому, поскольку публицистичным и тенденциозным этот текст назвать нельзя.

Итак, «Кысь» нельзя определённо отнести ни к одному из видов негативной утопии. Конечно, это во многом спор о терминологии, и проблема жанрового определения актуальна не только для «Кыси», а для целой группы околоантиутопических произведений: «Так или иначе, у нас появился ряд произведений неясной жанровой принадлежности, но воспринимаемых как антиутопии или дистопии или нечто хотя бы “по намерению” к ним близкое. И тем не менее ясно, что, строго говоря, это не антиутопии, а нечто иное. Ответить же однозначно на вопрос “что это такое?” трудно, потому что это означало бы ответ и на другой вопрос: что такое мы (российские общество, культура, цивилизация и т.д.) есть сейчас?» [Там же, с. 193]. Можно лишь сказать, что Толстая отталкивается от жанровой традиции какотопии и мифологической фантастики.

В целом тенденцию, в рамках которой написан роман «Кысь», было бы корректнее обозначить как постутопическую. Среди основных терминов, характеризующих культуру постмодернизма, М. Н. Эпштейн выделяет в том числе «постутопизм» [14, с. 13]; схожим образом описывает состояние современного искусства и Б. Гройс - он трактует понятие постутопизма как преодоление оппозиции «утопия - антиутопия»: « новые русская литература и искусство - фривольные мифографы, хроникёры утопического мифа, но отнюдь не мифологи, то есть не критические комментаторы, стремящиеся “вскрыть его реальное содержание”, научно демифологизировать его : такой проект сам по себе является, как уже показано, утопическим и мифологическим. Постутопическое сознание преодолевает, таким образом, привычную оппозицию веры и неверия, самоидентификации с мифом и его критикой» [1, с. 104].

В контексте разговора о «Кыси» термин «постутопия» представляется более корректным, чем «антиутопия», поскольку, во-первых, в постмодернистской ситуации просто не может возникнуть полноценной утопии - тоталитарные государства оказались основанными именно на утопических идеологиях, и утопизм, как уже было сказано, дискредитировал себя в XX веке. А если не возникает полноценной утопии, то не может возникнуть и полноценной антиутопии - как опровержения утопического мышления на каком-либо конкретном примере. Во-вторых, для авторов эпохи постмодерна вполне естественно активное использование антиутопической жанровой традиции, когда речь идёт о том или ином прогнозе на будущее (или когда речь идет о «безрадостном настоящем»), поскольку постмодернистский писатель ориентируется на во многом игровое взаимодействие с разного рода литературными канонами.

антиутопический литературный произведение

Список источников

антиутопический литературный произведение

1.Гройс Б. Утопия и обмен. М.: ЗНАК, 1993. 375 с.

2.Елисеев Н. На «Кысь» Татьяны Толстой [Электронный ресурс] // Современная литература с Вячеславом Курицыным. URL: http://www.guelman.ru/slava/kis/eliseev.htm (дата обращения: 02.05.2017).

3.Крыжановская О. Антиутопическая мифопоэтическая картина мира в романе Татьяны Толстой «Кысь»: дисс. … к. филол. н. Тамбов, 2005. 198 с.

4.Ланин Б. А. Анатомия литературной антиутопии [Электронный ресурс] // Общественные науки и современность. 1993. № 5. С. 154-163. URL: http://ecsocman.hse.ru/data/120/386/1217/017_LANIN.pdf (дата обращения: 02.05.2017).

5.Морсон Г. Границы жанра // Утопия и утопическое мышление: антология зарубежной литературы / под ред. В. Чаликовой. М.: Прогресс, 1991. С. 233-251.

Размещено на Allbest.ru