Творчество В. Пелевина и традиции модернизма

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Творчество В. Пелевина и традиции модернизма

Кротова Дарья

Статья посвящена вопросу о параллелях между творчеством В. Пелевина и литературным наследием модернизма, в частности, художественными системами Л. Андреева и А. Платонова. Раскрывается общность романов Пелевина «Омон Ра», «Жизнь насекомых», «Чапаев и Пустота» с идейно-тематическим спектром творчества Андреева (тема «бездны», образ «мысли» как основы реальности). Выстраиваются аналогии между психологическим миром платоновских и пелевинских персонажей. Утверждается, что в творчестве Пелевина по-новому интерпретирован комплекс идей, осмысливаемых модернистской литературой.

Ключевые слова и фразы: современная литература; Пелевин; постмодернизм; традиция; Андреев; Платонов; модернизм.

В сознании читателей постмодернизм как литературное направление связан прежде всего с идеей противостояния сложившимся литературным канонам. Как известно, один из важнейших принципов постмодернистского мышления - это принцип деконструкции, суть которой заключается в разрушении определенного литературного канона, ироническом переосмыслении штампов, которыми могут служить «речевые и ментальные клише» [1, с. 332], и создании новой художественной реальности за счет деформации исходной модели. Быть может, наиболее отчетливо этот принцип выражен в текстах В. Сорокина, переосмысливающего различные стилевые модели - от лирико-философской прозы конца XIX века до соцреализма. Но, помимо отрицания и разрушения канонов, для постмодернизма оказывается значима и другая грань, выраженная в продолжении традиции, тесной связи с ней. Постмодернизм - закономерное явление конца ХХ века, и его родство с наследием предшествующего периода литературной истории глубоко и несомненно. И если творчество Сорокина 80-90-х годов раскрывает эту связь «с обратным знаком», отрицая и деформируя определенные литературные схемы, то в произведениях ряда других авторов-постмодернистов традиция находит очевидное продолжение и развитие. К числу таких авторов относятся П. Крусанов, Т. Толстая и, конечно, В. Пелевин. пелевин литературный модернизм

В текстах В. Пелевина очевидна связь, прежде всего, с модернистской литературной традицией. Авторымодернисты, взаимодействие с которыми в творчестве Пелевина несомненно, - это прежде всего Л. Андреев и А. Платонов. Преемственность по отношению к этим писателям свидетельствует о том, что для Пелевина (как, впрочем, и для Т. Толстой, и для постмодернизма вообще) особенную значимость обретает экспрессионистская традиция.

Связи Пелевина с творчеством Андреева очень глубоки. Прежде всего, это комплекс идей, связанный с темой хаоса, «бездны». Андреев задается вопросом о том, что является сутью человека и движущей силой мирового процесса, и приходит к выводу, что всем управляет власть темных, иррациональных, не поддающихся контролю разума побуждений, что человеческая личность движима, в первую очередь, не высокими помыслами и нравственными задачами, а животными инстинктами. «Бездна», хаотическое, иррациональное начало является сутью человека и мира.

Пелевин, писатель совсем другой эпохи, продолжает размышлять о бездне, о мировом хаосе. Эта тема важна и в романе «Омон Ра», и в «Чапаеве и Пустоте», где хаотическое состояние мира и человеческой души является основным предметом исследования. Но Пелевин ставит вопрос о том, является ли «бездна» - звериные, инстинктивные побуждения - действительной и подлинной сущностью человека? Или за ними стоит нечто еще более глубинное? В художественной системе Пелевина истинной основой мира и человека, самым «нижним слоем» этой бездны оказывается не что иное как Пустота. Говоря метафорически, Андреев, писатель рубежа XIX-XX вв., подошел к бездне и заглянул в нее, а Пелевин, писатель рубежа XX-XXI вв., пролетел бездну насквозь и увидел Пустоту вместо дна.

Безусловно, образ Пустоты в творчестве Пелевина имеет глубокие и разнородные культурные источники, среди которых и западноевропейские, и связанные с восточной философской и религиозной традицией. Но далеко не последнее место в списке этих источников должно быть отдано и русской модернистской литературе. Творчество Пелевина продолжает отечественную литературную традицию, в его текстах очевидна связь с идейным и образным миром литературы ХХ века.

Именно Пустота, по Пелевину, оказывается подлинной сутью всего, что происходит с человеком и в мире. Образ Пустоты, лейтмотивный для творчества Пелевина, встречается в целом ряде романов писателя, начиная с первого, «Омон Ра»: герой романа чувствует вокруг себя Пустоту и страшится ее более всего. Когда он высаживается на «Луну», он описывает свои ощущения с предсмертным страхом: «Воздух рвался из легких наружу, и я знал, что через несколько секунд выдохну его и обожженным ртом глотну пустоты» [4, с. 142]. Почти физическую тошноту вызывает у героя ощущение пустоты, когда он хватает за щиколотки Ландратова, а там, под брючинами, нет ног - а есть только тонкие палки протезов: «Когда мои пальцы сомкнулись вокруг его щиколоток, я чуть не отпустил их от тошнотворного ощущения почти полной пустоты в его сапогах» [Там же, с. 145].

От всепронизывающей Пустоты Пелевин не уходит и в своем романе 1993 года «Жизнь насекомых». Блистательно иронический, этот роман затрагивает и «вечные» темы, например, тему любви и красоты. Дном непостижимой тайны женской красоты оказывается та же Пустота, правда, здесь представленная не страшно, а сатирически: прекрасные зеленые глаза Наташи оказываются «пустыми и загадочными».

И загадка, и разгадка красоты - всего лишь в пустоте.

Тема пустоты и у Андреева, и у Пелевина затрагивает еще одну сферу - это представление о тотальной пустоте человеческой жизни. Существование человека подчас лишено какого бы то ни было смысла, содержательного наполнения, жизнь человека проходит в пустоте и впустую. Именно эта идея лежит в основе рассказа Андреева «Большой шлем»: смысл жизни каждого из участников игры оказывается сведен к картам, а смерть одного из игроков вызывает у его приятеля прежде всего сожаление о том, что умерший так и не узнает о своем крупном выигрыше. Идея бессмысленности, пустоты человеческого существования развивается и в творчестве Пелевина, но сатирическое, гротесковое начало у Пелевина еще более утрировано, нежели у Андреева: в романе «Жизнь насекомых» вся человеческая жизнь уподоблена катанию жуками навозных шариков.

Наконец, Пустота становится центральной категорией в широко известном романе Пелевина, где это слово вынесено в заглавие, обозначая одновременно и фамилию героя, и, что более значимо, основную метафизическую категорию созданного романного пространства. Пустота оказывается здесь пределом любого жизненного явления. Более того, сам человек - это, в конечном счете, тоже лишь Пустота. «А как увидеть пустоту?», - спрашивает Петр. «Увидьте самого себя» [5, с. 292], - отвечает собеседник. Смысловой доминантой романа становится именно «образ этой вселенской пустоты» [1, с. 343].

Еще одна значимая точка схождения между Пелевиным и Андреевым - размышления о соотношении действительного и мыслимого. Один из ключевых вопросов Пелевина - вопрос о том, что же такое реальность, какие жизненные явления могут быть наделены статусом действительности. Об этом Пелевин размышляет уже в первом своем романе «Омон Ра». Главный герой романа приходит к выводу, что реальность целиком и полностью моделируется мыслью. Действительность - это не что иное, как наше представление о ней. Герой Пелевина в этом убедился, еще будучи ребенком, и это открытие его потрясло. В детстве он играл в летчика и понял, что его игра - это и есть настоящий полет. Потому что «полет сводится к набору ощущений, главные из которых я давно научился подделывать, сидя на чердаке… глядя на заменяющую небо военкоматовскую стену и тихо гудя ртом» [4, с. 9]. Реальность такова, какою мы ее мыслим. Этот вывод подтверждается и другими эпизодами романа: когда пелевинский герой едет в «луноходе», окруженный тьмой, он порой впадает в забытье и видит себя мальчиком, едущим на велосипеде по подмосковному шоссе в погожий июльский денек. Закрыв глаза, Омон «оказывался - насколько человек вообще может где-нибудь оказаться - на призрачном подмосковном шоссе, и несуществующие асфальт, листва и солнце перед моими закрытыми глазами делались так реальны для меня, словно я действительно мчался под уклон на своей любимой второй скорости» [Там же, с. 133]. Омон полагает, что действительно переносится в иное время и пространство благодаря сознанию. Только мысль, а не что иное, создает реальность. Сама по себе, как таковая, реальность не существует.

Во время путешествия в «луноходе» Омону приходит в голову и мысль о том, что в детстве ему только казалось, что он едет на велосипеде по шоссе, в то время как он «на самом деле катил по черной и мертвой поверхности Луны» [Там же]. В художественной системе романа это предположение героя оказывается верным, поскольку реальность - это сфера мыслимого. В художественной системе Пелевина «мир реальный - одно из проявлений иллюзии, а иллюзия, в свою очередь, есть не что иное, как вариант реального существования» [2, с. 188].

В подобных размышлениях Пелевина можно увидеть параллели с Л. Андреевым. Соотношение реального и мыслимого, подлинная действительность и сфера сознания - это важнейшая тема творчества Андреева. Достаточно вспомнить рассказ «Мысль», где реальность предстает воплощением игры сознания. Доктор Керженцев мысленно конструирует два образа - себя как психически больного человека и себя совершенно здорового. Обе эти конструкции «действительны», просто одна создает один вариант реальности, а другая - другой. Объективной же действительности, единственно верной - не существует. Возможно лишь представление, «мысль» о реальности.

И Андреев, и Пелевин говорят о том, что реальность - это лишь проекция сознания, но у Андреева этот принцип реализуется скорее на уровне частной жизни человека, а у Пелевина - значительно шире, на уровне жизни вообще, действительности как таковой. «И я, и весь этот мир - всего лишь чья-то мысль» [4, с. 110].

Размышления о разных «вариантах» реальности - одна из излюбленных постмодернистских тем. Есть постмодернистские тексты, будто бы напрямую «иллюстрирующие» этот принцип, например, «Чайка» Акунина, где на равных правах сосуществует целая серия «вариантов» действительности. И корни подобного подхода к осмыслению мира следует искать не в последнюю очередь в модернистской литературе, у Л. Андреева, в частности. Идею о преемственной связи с творчеством Андреева подтверждают и встречающиеся у Пелевина аллюзии на его произведения, например, в начале романа «Чапаев и Пустота»: «Мне, кстати, давно уже приходило в голову, что русским душам суждено пересекать Стикс, когда тот замерзает, и монету получает не паромщик, а некто в сером, дающий напрокат пару коньков (разумеется, та же духовная сущность)» [5, с. 11].

Связи с модернизмом у Пелевина не исчерпываются преемственностью по отношению к творчеству Андреева. Другой автор, в диалог с которым Пелевин вступает, - это Платонов. Творчество Платонова оказало сильнейшее воздействие на литературное развитие конца ХХ - начала XXI века. Равно значимым платоновское влияние стало как для писателей-постмодернистов, так и для тех, кого можно считать продолжателем реалистических традиций (например, А. Варламова). У Пелевина связь с Платоновым наиболее ощутима в первом романе. Героя Пелевина, Омона Кривомазова, многое связывает с платоновскими «странниками», «искателями истины». Полет Омона на «Луну» - это тоже своего рода путешествие в поисках истины, отчасти сходное с тем, что предпринимает Саша Дванов. Непосредственная цель путешествия у платоновского и пелевинского персонажей, конечно, различна: Саша ищет место, где восторжествовал коммунизм, а Омон летит на Луну с целью водрузить там советский радиовымпел. Но при всех различиях внешнего порядка настоящая цель путешествия у Саши Дванова и Омона Кривомазова одна и та же - обретение истины (связана ли она со справедливо организованным коммунистическим обществом или с воплощением детской мечты о космосе). Обоим героям кажется, что, достигнув конечного пункта своего странствия, они обретут подлинное знание о мире. Путешествие Омона также может быть сопоставлено и со странствиями «рыцаря революции» Копенкина, который всю свою жизнь отдает служению мифической идее - приехать на могилу Розы Люксембург, выкопать Розу из земли и увезти ее «к себе в революцию» [6, с. 133]. Полет Омона - это путешествие во имя столь же мифической идеи.

Герой Пелевина и по складу личности напоминает платоновских персонажей: ему свойственно абсолютное приятие всего сущего (фраза Омона в начале романа о том, что он «испытывал омерзение к государству» [4, с. 11] вносит будто бы противоречие, но принадлежит она в большей степени не герою, а самому автору). Как и платоновские герои, Омон принимает любого человека, который оказывается рядом с ним, принимает любые перемены в своей судьбе - хотя перемены эти, в основном, недобрые и происходят по чужой воле. Даже лишившись ног, Омон не высказывает ни малейшего оттенка сожаления о случившемся, а воспринимает это как необходимый и неизбежный ход судьбы. Вспоминается Саша Дванов, который воспринимал как должное все, что происходило в его жизни: то, что его выгнали из дома приемного отца, то, что поезд, который он ведет на Разгуляево, должен врезаться в встречный, и Сашу ждет смерть, то, что гибели чудом удалось избежать. Когда Сашу вознамерилась убить банда Мрачинского, он тоже принял это как должное и даже хотел помочь убийце, Никите, застрелить его так, чтобы меньше запачкалась одежда. Как герои Платонова, пелевинский персонаж постоянно балансирует на тонкой грани между мудростью и юродством. Омон, как и герои «Чевенгура» или «Котлована», - это одновременно и «юродивый», и ребенок, который наивно спрашивает о жизни и пытается получить ответы у тех, кто «знает». А «знает» кто-то, кто дает распоряжение строить Общепролетарский Дом, «знают» те, кто посылает Омона и его товарищей «в космос». В обоих случаях затевается страшный и жестокий эксперимент, цена которого - человеческие жизни. Только Платонов искренне верит, что, быть может, так нужно, и когда-то в будущем результатом этого эксперимента станет всеобщее счастье. А Пелевин, будучи писателем другой эпохи, видит здесь только чудовищную, дьявольскую игру и надругательство над человеком.

Тема сиротства, покинутого, брошенного ребенка также связывает Пелевина и Платонова. Платоновские герои часто лишены родительского тепла, это одинокие странники, пытающиеся найти и обрести родство. Сирота Саша Дванов, не знают ни отца, ни матери Соня Мандрова и Москва Честнова, к строителям Общепролетарского Дома попадает оставшаяся сиротой девочка Настя… Омон Кривомазов - такое же одинокое дитя. Он помнит отца, но тот спился, когда Омон был школьником, а о матери у мальчика остались совсем смутные воспоминания. Воспитывала Омона тетка, которой «было все равно» [Там же, с. 27]. Но если платоновские персонажи-сироты ищут в мире связи и иногда находят их (так, Настю искренне полюбили строители Дома), то герои Пелевина остаются один на один с Пустотой.

Косвенно затрагивается на страницах романа материнская тема: неслучайно Омон, сидя в кабине лунохода, чувствует себя, «как плод в утробе» [Там же, с. 155]. Но только он должен не «родиться», а погибнуть. Ведь та идея, которой он должен служить, по мысли автора романа, несет не жизнь, а смерть. Точно так же и в «Котловане» Платонова сам котлован мыслится строителями как «маточное место» [7, с. 598] для новой, счастливой жизни всех пролетариев, а становится могилой.

Постмодернистскому сознанию близко платоновское смешение реальности и фантастики, гротесковосатирические образы (один из самых ярких примеров - образ медведя-молотобойца из «Котлована»), физиологичность, свойственная платоновским описаниям. Кроме того, среди приемов, с помощью которых осуществляется деконструкция у постмодернистов, можно встретить и те, что Платоновым уже использовались. Так, один из приемов деконструкции, характерных для Пелевина, - реализованная метафора. Вообще этот прием нередко встречается в литературе, к нему обращаются писатели и поэты самых разных эпох

32 ISSN 1997-2911. № 3 (69) 2017. Ч. 3

и направлений. Но Платонова и Пелевина объединяет то, что в их текстах реализованная метафора нередко выступает именно как средство деконструирования. С ее помощью разрушаются определенные социалистические штампы, клише, свойственные советской ментальности.

В романе «Омон Ра» автор обращается к этому приему неоднократно: например, обещание начальства сделать «настоящих людей» из курсантов летного училища имени Алексея Маресьева оборачивается тем, что им ампутируют ноги. Метафора, связанная с образом «настоящего человека», получила чудовищное натуралистическое воплощение. Этот же прием читатель встречает у Платонова: например, чевенгурцы буквально воплощают в жизнь лозунг «ликвидировать буржуазию как класс», убивая всех «буржуев» и «кулаков», живущих в селе. О принципе деконструкции по отношению к творчеству Платонова можно говорить лишь условно, поскольку этот термин относится именно к постмодернистской идейно-эстетической системе, но отдельные элементы «деконструкции» в его произведениях обнаруживаются. И в «Котловане», и в «Чевенгуре» можно увидеть деконструирование, разрушение социалистических представлений о действительности, и осуществляется оно нередко именно при помощи приема реализованной метафоры. Хотя «деконструкция» у Платонова - это лишь одна из содержательных граней объемного и необычайно сложного художественного целого.

В. Пелевин - один из самых интересных авторов-постмодернистов, поскольку оригинальность и новаторские черты художественного мышления сочетаются у него с глубокими литературными корнями и ощутимой преемственностью по отношению к лучшим традициям русской литературы.

Список литературы

1. Голубков М. М. История русской литературной критики ХХ века. М.: Юрайт, 2016. 372 с.

2. Коваленко А. Г. Мир игры и игра мирами В. Пелевина // История русской литературы ХХ - начала ХХI века / сост.

3. и науч. ред. В. И. Коровин. М.: Владос, 2014. Ч. III. 1991-2010 годы. С. 187-193.

4. Пелевин В. Жизнь насекомых. М.: Э, 2016. 288 с.

5. Пелевин В. Омон Ра. М.: Э, 2015. 160 с.

6. Пелевин В. Чапаев и Пустота. М.: Вагриус, 2000. 414 с.

7. Платонов А. Чевенгур. М.: АСТ, 2004. 397 с.

8. Проскурина Е. Мистериальные аспекты поэтики повести «Котлован» // «Страна философов» Андрея Платонова. М.: Наследие, 2000. Вып. 4. С. 591-599.

Размещено на Allbest.ru