Гоголь-гимназист в мемуаристике

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Гоголь-гимназист в мемуаристике

П. В. Михед

У статті розглядаються спогади сучасників Гоголя, які містять відомості про гімназичний період письменника і є важливою складовою його життєпису.

Ключові слова: мемуари, біографія, Гімназія, середовище, гімназична творчість. гоголь мемуары воспоминание

В статье рассматриваются воспоминания современников Гоголя, которые содержат сведения о гимназическом периоде писателя и являются важной составляющей его биографии. Ключевые слова: мемуары, биография, Гимназия, среда, гимназическое творчество.

The article deals with the memoirs of Gogol's contemporaries, which contain information about the writer and form the important part of his biography.

Key words: memoir, biography, Gymnasium, environment, high-school activity.

Вряд ли кто будет спорить с мыслью о том, что Гоголь и сегодня один из самых читаемых и почитаемых классиков мировой литературы. И ученые мужи, искушенные в хитросплетениях гоголевских замыслов, и юные книгочеи, только овладевшие читательскими навыками, не перестают удивляться магической власти гоголевского письма. И если первые, поверяя "алгеброй гармонию", пытаются объяснить его природу, разгадать загадки гоголевского художественного кода, используя новейшие литературоведческие технологии, то вторые, не мудрствуя лукаво, как правило, концентрируют внимание на личности писателя, ее непохожести, ее исключительности. И пытаются толковать тексты сквозь призму представлений о личности писателя.

Между тем для всех очевидной является непроясненное доныне системное соотношение личности творца и текста. Оригинальность творческого почерка Гоголя, как правило, связывается именно с неповторимой личностью писателя, во многом трагическим финалом его судьбы и в особенности загадочной смерти, окруженной целым ворохом гипотез, в том числе и самых удивительных и неправдоподобных, мистических, так что даже, казалось бы, рутинное перезахоронение в мае 1931 г. вызвало новую волну легенд и фантазий, многие из которых исходили от очевидцев этого события. Можно смело говорить о том, что личность Гоголя, траектория его писательской судьбы содержит много тайн, поэтому не иссякает ряд тех, кто отважился, на дешифровку его замыслов, на объяснение загадки Гоголя, хотя многие попытки вызывают у специалистов лишь улыбки.

Но искушение "все объяснить" привлекает все новых и новых исследователей, исполненных надеждой найти ответы на главные вопросы. А юные годы - благодатный материал для подобных опытов. Гимназические годы писателя - важнейший период формирования личности Гоголя, поэтому все, что касается истории Гимназии, для нас важно и интересно. Почти восемь лет, проведенных в Гимназии, в возрасте от двенадцати до девятнадцати, стали решающими для писателя не только в его становлении как личности, но и в выборе жизненного пути. Сам Гоголь не раз говорил о цельности своего пути, своеобразным началом которого была Гимназия: отсюда он устремился к осуществлению своих амбициозных замыслов и чаяний.

Летом 1847 г., в переломный период своей жизни, после оглушительного провала отвергнутых русским обществом "Выбранных мест из переписки с друзьями", стремясь как-то объясниться с читателем, Гоголь писал в "Авторской исповеди": "Я не совращался с своего пути. Я шел тою же дорогой. Предмет у меня был всегда один и тот же: предмет у меня был - жизнь, а не что другое" [1]. Это важное свидетельство цельности натуры Гоголя, во-первых, а во-вторых, в нем - декларирование раннего выбора пути, которым он шел всю свою короткую, но яркую жизнь. Еще точнее он высказался несколькими годами раньше в письме к С. Т. Аксакову: "Но внутренно я не изменялся никогда в главных моих положениях. С 12-летнего, может быть, возраста я иду тою же дорогою, как и ныне, не шатаясь и не колеблясь никогда во мнениях главных, не переходил из одного положения в другое и, если встречал на дороге что-нибудь сомнительное, не останавливался и не ломал голову, а, махнувши рукой и сказавши: "объяснится потом!", шел далее своей дорогой; и точно бог помогал мне, и все потом объяснялось само собой" (ХІІ, с. 301). Гимназия была для Гоголя началом его становления. Она стала своеобразным основанием и опорой в последующей жизни и творчестве писателя. Но существует, перекочевывая из одного исследования в другое, и мнение о том, что Гимназия не давала необходимого уровня образования, что это было провинциальное заведение, от которого и не стоило ждать полноценного образования и воспитания учеников. Более того, по мнению современного ученого, она вообще ничем не отличалась от бурсы (ІІІ, с. 445).

Истины ради следует заметить, что критическое отношение к Гимназии сформировалось не без влияния самого Гоголя. В той же "Авторской исповеди" Гоголь скажет горькие слова о своей alma mater: "... я получил в школе воспитанье довольно плохое, а потому и не мудрено, что мысль об ученье пришла ко мне в зрелом возрасте" (VIII, с. 443). Это высказывание часто фигурирует как доказательство несостоятельности Гимназии высших наук князя Безбородко. При этом, заметим, не принимается во внимание тот факт, что речь здесь идет о воспитании и прежде всего о нравственном формировании писателя в контексте его поздних духовных исканий. Приведем пространную цитату в продолжение сказанного: "Я наблюдал над собой, как учитель над учеником, не в книжном ученьи, но и в простом нравственном, глядя на себя самого, как на школьника. Я поместил кое-что из этих проделок над самим собою в книге моих писем, вовсе не затем, чтобы пощеголять чем-нибудь (да и не знаю, чем тут щеголять), но из желанья добра: авось кому-нибудь принесет это пользу: я был уверен, что много, подобно мне, воспитались в школе плохо и потом, подобно мне, спохватились, желая искренно себя поправить. Я часто слышал, как многие жаловались, что не могут отстать от дурных привычек, при всем желаньи своем отстать от них. Я и поместил это, кое-как приспособивши к другому, и поместил это я не иначе, как увидевши на опыте, что многое из этого уже пришло в пользу некоторым людям, которых я знал. В ответ же тем, которые попрекают мне, зачем я выставил свою внутреннюю клеть, могу сказать то, что все-таки я еще не монах, а писатель" (VIII, с. 444). Речь, как видим, идет вовсе не о Гимназии как источнике знания. Гоголь занят проблемой истоков своего нравственного и духовного созревания, смотрит на свое прошлое с точки зрения того решительного духовного поворота, который пережил на рубеже 30-40-х гг. Он и определил направление его творчества последнего десятилетия. Понятно, что ни гимназическая программа, ни среда просвещенных наставников и соучеников не могли удовлетворить тех амбициозных духовных запросов, возникших у писателя во второй половине 30-х гг. и в начале 40-х воплотившихся в форме апостольского служения средствами литературы.

Второе часто упоминаемое свидетельство Гоголя, в котором звучит неудовлетворенность Гимназией, было высказано в письме к матери (1.03.1828 г.) при окончании Гимназии: "Я не говорил никогда, что утерял целые 6 лет даром, скажу только, что нужно удивляться, что я в этом глупом заведении мог столько узнать еще" (X, с. 122). О причинах такого уничижительного отзыва достаточно убедительно писал один из первых историков Гимназии - Н. А. Лавровский, объяснивший его "крайним преувеличением, всеми признаками мрачного настроения духа, овладевшего Гоголем перед наступившим экзаменом, когда приходилось сводить счеты за потерянное время, за небрежность и леность, ввиду возможной неудачи экзамена или полной удачи" [3]. При этом историк резонно приводит иную оценку - мнение Нестора Кукольника, благодарно и с пиететом отзывавшегося о Гимназии, особенно в период директорства И. Орлая, когда Гимназия "получила внешнюю и внутреннюю организацию", приобрела "характер своеобразный, самостоятельный". Исследователи гимназических лет Гоголя как-то обходят тот эпизод в воспоминаниях Кукольника, где он рассказывает об интеллектуальной атмосфере, царившей в Гимназии, ее образовательных методиках, называет учебники и учебные пособия, в распоряжении гимназистов. Среди их авторов имена самых известных европейских ученых, по учебникам которых училась вся университетская Европа.

Кукольник приводит факты, свидетельствующие об уровне преподавания: "Крестовые походы проходят - и все читают Мишо и отвечают иногда к видимому смущению учености профессора; проходят ли историю тридцатилетней войны - все читают собственный перевод Шиллера <...> во время преподавания истории римского права были ученики, которые могли рассказать внутреннюю домашнюю жизнь римлян, как будто сами там и в то время жили, а самое право учили не по римскому своду законов, т. е. по Юстиниановым институциям на языке подлинника; да и вообще многие предметы проходили exfontibus. Есть живые свидетели <...> и всем этим мы были обязаны духу заведения, тому высокому, поэтическому и веселому направлению, которое в воспитанников умел вдохнуть достойный начальник" [4]. Н. А. Лавровский отмечает: "В 9 классе зоология, по руководству Блюменбаха, с пополнениями и некоторыми изменениями по сочинению Кювье "Le regne animal distrsbue d'apres son organisation". В том же отделении Соловьев читал частную физику по руководству Шрадера, с пополнениями из физики Био, и химию по сочинению Тенара (о теплороде, свете, электричестве, магнетизме, воздухе и его составе)" [5]. А чего стоит замысел П. Г. Редкина, который в первые годы учебы в Гимназии задумал "составить из переводов лучших иностранных писателей полный курс всеобщей истории по самой подробной программе. К нему присоединились его однокурсники: В. И. Любич-Романович, В. В. Тарновский, К. М. Базили" [6]. Хороша себе семинария (И. Виноградов), в которой, по словам Н. Кукольника, гимназисты слушали "философскую грамматику по- французски" [7].

Вместе с тем не только Гоголь, но и другие воспитанники говорят о Гимназии далеко не хвалебные слова, упрекая и отдельных преподавателей. Нам кажется, нельзя преувеличивать и принимать за чистую монету сетования выпускников на учебное заведение, давшее им путевку в жизнь. За этим чаще всего стоят индивидуальные счеты - карьерные неудачи, горечь жизни и стремление списать все беды в выборе пути на школу или гимназию. Не случайно большинство подобных оценок прозвучало через десятилетия после выпуска, когда и мир стал другим, и высшая школа существенно изменилась. С 30-х гг. XIX в. она начинает комплектоваться уже отечественными кадрами, прошедшими выучку в европейских университетах, но это произойдет позже. В 1833 г. будет отправлена за границу одна из первых партий из шестнадцати выпускников (среди них - бывший соученик Гоголя - П. Г. Редкин) российских университетов для подготовки к профессорской деятельности.

Исследователи истории Гимназии пытались дать ответ на вопрос: что же было ее уязвимым местом, почему она не оставила "в последующей деятельности" своих учеников "следов школы" [8]. М. Сперанский склонен видеть причину в "энциклопедическом характере" Гимназии. Но при этом возникает другой вопрос: не этот ли "энциклопедический характер" образования сформировал одну из примечательных особенностей гоголевского мировосприятия, выявлявшегося в поразительной жажде всестороннего знания о мире, тяготевшего к поиску универсальных формул, последовательно искавшего единый "ключ" к истинной жизни? Еще в Нежине Гоголь начал энциклопедическую "Книгу всякой всячины", в его творческих планах того времени - замысел книги "Земля и люди". Ни больше ни меньше. Гоголевский энциклопедизм нашел своеобразное преломление и в поэме "Мертвые души", призванной охватить всю Россию, и в "Выбранных местах из переписки с друзьями", где автор пытался дать ответы на коренные вопросы исторического бытия России. Что уж говорить об "Арабесках", где принцип энциклопедизма является и доминирующим, и конституирующим, объединяя в единое художественное целое достаточно разнородный материал. Так что "следы школы" более чем заметны в творческом развитии писателя. А является ли это недостатком или преимуществом - вопрос, требующий серьезных размышлений. В начале ХХ в., когда специализация в образовании становится непреложным фактом, энциклопедизм начала XIX в. представлялся изжитым анахронизмом. Но сама эпоха романтизма тяготела к универсализму, к поиску цельности и единства мира.

Второй, повторяющийся в исследованиях, упрек Гимназии заключается в низком уровне подготовки ее преподавателей. Сложившееся представление об отсталости и рутинности гимназической науки нежинской Гимназии часто иллюстрируется фигурой преподавателя литературы Парфения Ивановича Никольского, который беспощадно правил Пушкина, Языкова, Козлова и восхищался Ломоносовым, Херасковым, Сумароковым. Однако мнение Нестора Кукольника [9], первого ученика Гимназии, во внимание не принимается. А он рассказал об этом решительном старовере нечто совершенно другое. В частности, Кукольник отметил, что Парфений Иванович "оказал много пользы своей доступностью, добросердечием, наконец самою оппозицией современным эстетическим направлениям<...> проповедовал ex cathedra важность и значение эпопеи древних форм, а байроновские поэмы тех времен назвал велегласно побасенками. К слову, оба талантливейших представителя нежинской литературной школы - Гоголь и Кукольник - отдали дань древним эпопеям в своем творчестве. Первый увлекался Гомером, влияние древнегреческого поэта ощутимо на произведениях Гоголя, что вызвало даже известную дискуссию вокруг этой проблемы после выхода "Мертвых душ". Второй был поклонником Торквато Тассо, автором пьесы об этом великом поэте, творце нового эпоса, ориентированного на "Илиаду" [10].

Кукольник признавался: ". мы многим обязаны Парфению Ивановичу. Он положительно заставил нас изучить русскую литературу до Пушкина и отрицательно втянул нас в изучение литературы новейшей. Во всяком случае, он, с своими верованиями, энергией, одушевлением и другими качествами, приохотил нас всех к литературным занятиям <...> Он спорил с нами, что называется, до слез". Понятно, что такое мнение Кукольника не принималось в расчет.

Но не только Кукольник говорил добрые слова о своем преподавателе литературы. Еще первый историк Гимназии заметил, что Никольский "возбуждал охоту к литературным занятиям" [11]. К пересмотру взгляда на Никольского и его методику преподавания склонен и Ю. Манн, который справедливо пишет в биографии Гоголя: "И все же Никольский внушал гимназистам уважение - своим "острым умом", последовательностью и в определенных пределах - в пределах русской литературы предшествующего века - обширными знаниями. Свою репутацию в глазах молодежи он сильно подорвал участием в "деле о вольнодумстве", но это произошло уже позднее <...> Поэтому отношения профессора с классом строились, как принято сегодня говорить, диалогически: каждая сторона была убеждена в своей правоте, но в тоже время осознанно, а чаще неосознанно, поддавалась противоположному влиянию и что-то из него усваивала. По крайней мере, это можно сказать о некоторых гимназистах".

Вывод автора: "Своей хорошей начитанностью в литературе предшествующего века, своим глубоким уважением к ее крупнейшим фигурам, особенно к Ломоносову и Державину, он [Гоголь. - П. М.; Ю. Я.] обязан гимназическим годам, а значит и Никольскому" [12].

Многие суждения о Гимназии построены на представлениях о высшей школе человека конца XIX или даже ХХ в. Но вот историк А. И. Кирпичников, касаясь состояния преподавания в университетах начала XIX в., замечает: "Часто профессор даже и курса не составлял, а прямо или излагал, или читал на лекциях чужой учебник, и это не только никого не шокировало, но считалось самым простым и обычным делом: в XVIII в. и в первых десятилетиях XIX-го профессора Московского университета обязаны были сообщать начальству, по каким именно руководствам читают они свои предметы". И. Орлай в записке "О преобразовании училищ в России" замечает, что преподаватель может читать и по собственным записям. И только в 30-е годы, когда четырехклассные гимназии становятся семиклассными, формируется совершенно иной тип студента, и тогда "студенты начинают критически относиться к форме преподавания, и их критика далеко не безразлична и для самых профессоров" [13].

В конце XIX в. с развитием национального самосознания появляются новые аргументы в критике Гимназии. Сетования историков на чужеродность насаждавшихся образовательных идей: ". насаждение это пришлось отдать в значительной степени в руки людей мало чем связанных с культурой русской, а тем более местной с ее оригинальными чертами, мало понятными и мало интересными для чужаков, явившихся с запада просвещать русских дикарей." [14] - были не совсем резонны. В них слышен голос человека иного времени, когда русская высшая школа обрела выразительные национальные черты.

Давно признано, что для формирования молодого поколения очень важна атмосфера учебного заведения, интерес к тому, что происходит за его пределами. Сегодня хорошо известен и круг чтения гимназистов, и знакомство с тем, что происходило в литературе того времени [15]. Гимназисты выписывали современную периодику и были знакомы с новинками литературы. Они читали то, что читала вся страна, они спорили по вопросам, которыми жили интеллектуалы их времени.

Среди педагогов и воспитателей - выпускники европейских университетов, со знанием мертвых и живых языков, авторы научных статей по разным проблемам. А во главе - И. Орлай, получивший образование в нескольких западных университетах, еще недавно лицо, приближенное к трону, медик, автор исторических трудов, ученый, который находился в переписке с Гёте, знаток латыни, который способен был удивить собеседника изысканной афористичностью языка европейской учености.

Педагоги Гимназии, как выяснилось позже, были членами масонских лож, что свидетельствовало, кроме прочего, о хорошей осведомленности обо всем, что делалось в мире. Они привнесли в учебный процесс Гимназии свой опыт, знания, западные идеи и современные методики. Они были носителями соблазнительного духа обновления, которым жила европейская мысль.

Все это, по-нашему мнению, не дает оснований приуменьшать уровень образования, которое потенциально могла дать Гимназия. Да и уровень образования самого Гоголя, особенно после трудов С. Венгерова [16], приуменьшать невозможно.

Зададимся тогда риторическими вопросами: откуда возник Гоголь с его жадным интересом к знаниям, Гоголь, ставший профессором в Патриотическом институте и Санкт-Петербургском университете; откуда возник владевший несколькими языками эрудит Кукольник, с которым на латыни любил беседовать Орлай; как появились полиглот Лукашевич и целое созвездие ученых, поэтов и писателей, публицистов и переводчиков - выпускников Гимназии?

Что же касается феноменального любопытства, свойственного Гоголю, то не Гимназия ли стала тем главным возбудителем интереса к миру, который двигал его человеческий и писательский поиск? Напомним, что Гимназия высших наук князя Безбородко в Нежине была только вторым высшим учебным заведением на Левобережной Украине. И с именем этого учебного заведения связаны судьбы многих выдающихся людей украинской и русской культуры.

Сетования на провинциализм и низкий уровень преподавания или интеллектуальную беспомощность педагогов Гимназии, со всем набором подобных обвинений - это изобретение уже более поздних времен. Здесь работает своеобразный обман исторического окуляра: по мере того, как со временем город Нежин уменьшался в масштабе по отношению к другим городам, падал его вес, а большие города становились промышленными, финансовыми и научными центрами, стягивавшими лучшие научные силы, с ростом университетов уменьшался в глазах всех и удельный вес Гимназии. Все упреки в провинциализме и отсталости - общее место гоголианы с конца XIX в., когда иерархизация имперской общественной жизни стала более заметной, а Санкт-Петербург и Москва превратились в центры научной и культурной жизни, демонстрируя своеобразную пирамиду власти в сфере образования. Все же, что было на периферии, представлялось вторичным и недостойным внимания.

Но все познается в сравнении.

Если мы внимательно присмотримся, например, к истории Московского университета, то увидим те же процессы, которые происходили в Нежине. Точнее - один и тот же сюжет, от Смутного времени начала XVII в. до сегодняшнего дня, время от времени потрясающий Россию: новые идеи с Запада встречают в империи "жесткое" противодействие и порождают противостояние или даже конфликты, отражающиеся в различных слоях общества. При этом в разных местах (в том числе и в Гимназии высших наук князя Безбородко в Нежине) это может иметь локальную окраску, а удаленность от центров способствовала лишь более серьезным выводам власти (как это было с "делом о вольнодумстве"). А. Герцен вспоминает о существовании двух лагерей преподавателей в Московском университете: "Профессора составляли два стана, или слоя мирно ненавидящих друг друга: один состоял исключительно из немцев, другой из не-немцев <...> немцы были больше из Геттингена, не-немцы - из поповских детей" [17]. П. Г. Редкин в очерке о К. Шапалинском рисует ту же картину: "По закону взаимного притяжения профессора разделились не скажу на две партии, потому что их не было и быть не могло, а на два кружка. К одному принадлежали люди благородные, умные и сведущие, а к другому - им большая или меньшая противоположность".

Когда мы критикуем уровень преподавания и воспитания в Гимназии, мы как-то забываем, что в том же Московском университете существовали карцерные заключения, ректор мог отправить за критическое высказывание о состоянии столовой в солдаты или устроить публичную стрижку, а студенты вынуждены были ходить в мундирах и форменных сюртуках. Все биографы Гоголя с нескрываемым уничижением говорят о консервативных пристрастиях преподавателя литературы П. Никольского. Но и в воспоминаниях выпускников Московского университета читаем, что А. Ф. Мерзляков "подвергался не раз гонениям литературных консерваторов" за то, что "дерзал, к соблазну современников, посягать на славу авторитетов того времени, как напр[имер] Сумарокова, Хераскова" или "иногда, но уже робкой рукой, касался он в строгих своих разборах и самого Державина, окруженного в то время ореолом славы" [18].

В уже цитированных выше воспоминаниях можно найти и куда более резкие суждения о педагогах: М. Т. Каченовский - "желчный, пискливый, подозрительный, завидливый", А. М. Брянцев "преподавал нам пучину логики и метафизики", "его наука была нещадно сухая и схоластическая"; "он умерщвлял в нас всякое умственное стремление к исторической любознательности, будучи сам воплощенною скукою и бездарностью" [19].

Речь идет, заметьте, о более позднем времени. А конфликты консерваторов и прогрессистов в профессорской среде являются, видимо, постоянным спутником высшей школы вплоть до нашего времени.

Что же касается невежества и грубости преподавателей, то этому можно найти десятки свидетельств людей не только той эпохи, но и более позднего времени, вплоть до сегодняшнего дня. Здесь, видимо, уместно привести слова К. Аксакова, чьи "университеты" приходятся на начало 30-х гг.: "Страшное дело! Профессора преподавали плохо, студенты не учились и скорее забывали, что знали прежде, но души их, не подавленные форменностью, были раскрыты - и бессмертные слова Гомера, возносясь над профессором и над слушателями, говорившие красноречиво сами за себя <...> И события исторические, выглядывавшие со своим величием даже из лекций Гастева, и вдохновенные речи Шиллера и Гёте, приводимые Герингом, - падали более или менее созидательно, более или менее сильно в раскрытии души юношей - лишь бы они не противились впечатлению, - нередко не замечавших изобретения или внутреннего богатства". И восклицает: "Что ж было бы, если б, при этой свободе студенческой университетской жизни, было у нас живое, жуткое слово профессора!" [20]. А читали лекции у К. Аксакова далеко не безызвестные люди: Шевырев, Погодин, Надеждин, Каченовский.

Сетование на уровень преподавания - постоянный спутник педагогической практики, видимо, с незапамятных времен до времен нынешних, так что придавать этому особое значение едва ли продуктивно. Лучше посмотреть на то, что дало миру это учебное заведение - здесь и Гимназии, и Московскому университету есть что предъявить.

Взвесив все pro и contra, мы склонны думать, что Гимназия высших наук была достаточно квалифицированным учебным заведением, которое давало хорошее образование. Из его стен вышла целая когорта ученых, поэтов, переводчиков, педагогов, оставивших глубокий след в истории украинской и русской культуры. Уже это не только оправдывает существование Гимназии, но выделяет ее как один из важных центров просвещения.

Любопытна реакция Гоголя через несколько лет после окончания Гимназии на распространившиеся слухи о том, что сгорел Лицей. Гоголь писал: "... это так меня огорчило, как не огорчило бы известие о сгоревшем моем собственном отцовском доме" (XI, с. 34). Такие слова дорогого стоят. Школа, которая на многое открыла глаза, где мир предстал в ином обличии; школа, подарившая столько вдохновенных минут; наконец, круг людей, сопровождавших писателя по жизни, - такая школа может только вырастать в глазах писателя на протяжении жизни. А. И. Кирпичников как-то заметил: "Любопытно, что одно и то же учебное заведение дало и гениального, но иногда бравшегося не за свое дело Гоголя, и сумасшедшего филолога Лукашевича; если к ним присоединить еще непомерно смелого и самонадеянного литератора Нестора Кукольника, явится невольное желание приписать хоть отчасти их излишнюю смелость Гимназии высших наук, которая, давая мало основательных знаний, своей "высокой программой развивала слишком большие претензии" [21].

Согласимся, что подобное входит в "задачи" любой школы и воспитания - открывать перспективы дальнейшего продвижения и вселять уверенность в возможности достижения высоких целей. Гимназия давала такую уверенность, и в этом ее еще одна несомненная заслуга.

Если попытаться определить основное направление образования, то оно носило гуманитарный характер. В упоминаемой выше записке "О преобразовании училищ в России" И. Орлай замечает, что Гимназия, как и Демидовское высшее училище, Царскосельский, Ришельевский и Кременецкий лицеи, "заключает в себе по два университетских факультета, философский и юридический" [22]. Кроме права, здесь в центре внимания были история, литература и языки. Важной составляющей литературного образования являлись упражнения в литературном творчестве, согласно учебным программам "в последнем трехлетии, или академическом курсе будут студенты упражняться практически в сочинениях на всех преподающихся в Гимназии языках" [23].

Гуманитарное образование носило широкий характер и, помимо привычной номенклатуры дисциплин, предполагало занятие живописью и танцами. Во внеурочное время гимназисты создавали рукописные журналы, играли на сцене, что, безусловно, формировало их художественный вкус. Почти в одно и то же время (20-е - начало 30-х гг.) в Нежине учились около двух десятков будущих литераторов, чьи имена начали появляться на страницах российских журналов. По-нашему глубокому убеждению, есть основания говорить о целой литературной школе в русской литературе, которая имеет достаточно выразительные черты. И двух бесспорных лидеров: Гоголя и Кукольника, чьи имена знала вся читающая Россия [24].

Особой популярностью у гимназистов пользовался театр. Театральные увлечения воспитанников натолкнулись на сопротивление консервативной части преподавателей. В начале 1827 г. М. В. Билевич в рапорте на имя Конференции писал, что поскольку "театральные представления в учебных заведениях не могут быть допущены без особого дозволения высшего начальства", то он просит "увольнить меня по сему предмету от ответственности".

Весной уже Никольский в рапорте Конференции подчеркивал: "Публичный театр гимназии, который без строжайшего рассматривания и выбора пьес вместо какой-либо пользы один только вред принести может..." В этом же рапорте Никольский замечает, что пьесы "разыгрывались, при стечении немалой публики <...> с собственными, только неизвестно чьими, дополнениями и прибавлениями" [25].

Настроения наставников быстро стали известны и гимназистам. Именно театр явился началом публичного выявления настроений в Гимназии, переросших в "дело о вольнодумстве", которое имело широкий резонанс. Гоголь как один из устроителей театра болезненно реагировал на попытки поставить под контроль театральные увлечения гимназистов. Подготовка спектаклей формировала, как оказалось, и необходимый социальный опыт Гоголя. Не случайно попытка вторжения Билевича во владения учредителей театра 26 сентября 1827 г. закончилась чрезвычайным заседанием Конференции. Билевич, с которым дерзко общался Гоголь, заподозрил его в нетрезвости. Обвинение было снято после освидетельствования пансионеров врачом. Цель Билевича, видимо, заключалась в стремлении поставить под удар инспектора Белоусова, отвечавшего за гимназический театр. В рапорте от 9 декабря 1827 г. Билевич нанес профессору Белоусову уже прямой удар, обвинив его в вольнодумстве, на что последний ответил в рапорте: "Нет сильнейшего против профессора обвинения, как обвинение в вольнодумстве" [26]. Таким было время.

Столкновение амбиций двух преподавателей вылилось в "дело о вольнодумстве", о котором достаточно написано, хотя истинный его смысл и социальная "опасность", явно преувеличенная в работах С. Машинского, до сих пор нуждаются в объективном освещении. Одно безусловно - это было самое значительное событие в гимназические годы Гоголя. Громкое "дело о вольнодумстве" оказалось в ряду резонансных событий российской истории первой трети ХІХ в.

Основной массив мемуаров относится к 1850-м гг., некоторые написаны и опубликованы в конце XIX в. Появление воспоминаний было вызвано разными причинами, что сказывается на их содержании. Одни написаны как благодарственное слово alma mater, другие позиционируют автора на фоне знаменитых однокашников. Этот фактор, как и мера субъективности, влияет и на степень достоверности документа. Вместе с тем, тексты воспоминаний несут важную информацию об авторах мемуаров, демонстрируют их пристрастия, иногда взгляды и убеждения.

Есть основания говорить о том, что воспоминания своеобразно связывают две эпохи: прошлое и настоящее. Замечание мемуариста, типичное для интриги их рассказа, - "мы были такими", позволяет воссоздать эпоху в сравнении с современностью.

Жанр воспоминаний содержит присутствие субъективного начала в таком потенциале, что любое событие или человек может быть предметом рефлексии. Кроме того, "документальная литература стремится показать связи жизни, неопосредствованные фабульным вымыслом художника" [27], что позволяет включить в поле зрения множество фактов, событий и врезавшихся в память деталей, а субъективный характер восприятия может быть материалом для характеристики самого рассказчика. С другой стороны, исследователь всегда должен с осторожностью относиться к любому повествованию, претендующему на истинность. Л. Гинзбург резонно предостерегает относительно достоверности мемуаров: "Некий фермент "недостоверности" заложен в самом существе жанра <...> Никакое событие внешнего мира не может быть известно мемуаристу во всей полноте мыслей, переживаний, побуждений его участников - он может о них только догадываться.

Так угол зрения перестраивает материал, а воображение неудержимо стремится восполнить его пробелы - подправить, динамизировать, договорить" [28].

Исследователи истории мемуаристики отмечают, что для мемуаров первой половины XIX в. "характерены эгоцентричность, сосредоточение внимания мемуаристов на собственной личности, невысокая степень осознания включенности индивида в общественные отношения, неясное представление о механизмах этих отношений, преувеличение общественной значимости отдельных индивидов и роли личности в истории" [29]. По мнению исследователей жанра мемуаров, на него достаточно заметно влияют традиции житийной литературы с ее "каноном" жизнеописания. Представленные истории жизни вызывали живой интерес читателей и были популярны в их среде.

Издание "Лицей князя Безбородко", вышедшее в 1859 г., занимает особое место в истории русской мемуаристики: это было объемное собрание в "момент развития жанра, когда он переживает процесс демократизации". Современный исследователь замечает по этому поводу: "Теоретически мемуаристика уже к середине XIX века завоевала "демократические" права: автором мемуарно-автобиографического произведения может быть любой. Интерес к личности, характерный для нового времени, привел к изменению самооценок, расширил среду самоизображения. В человеке интересно все - это значит, что в принципе интересен каждый" [30]. Безусловно, это меняет и окуляр восприятия, и воссоздания действительности, так как в объект внимания попадает и мир простого человека, а с ним и тот уровень жизни и быта, в котором он обретается. Поэтому воспоминания лицеистов богаты подробностями гимназических будней и повседневной их жизни.

Именно к этому времени, к середине XIX в., "окончательно складываются видовые качества мемуаристики в адекватных ей формах и завершается процесс ее жанровой кристаллизации" [31]. Но уже с конца 50 - начала 60-х гг. наметились новые тенденции в развитии этого жанра. Меняется статус (в том числе и социальный) авторов мемуаров: заговорили представители тех слоев, которые доселе молчали. Их мемуары задышали общественным воздухом времени, расширился круг читателей. Именно в этот период был написан основной корпус представленных мемуаров.

Если мемуаристика XX в. переживает своеобразную эстетизацию и явно заботится об изысканности формы, то в XIX в. жанр находится на историческом поле, и главное, что от нее ждет читатель, - документальной точности и достоверности излагаемых фактов и событий. Вместе с тем, нельзя отказать целому ряду воспоминаний о Гоголе в эстетических достоинствах.

Мемуаристов интересовала прежде всего фигура Гоголя, поэтому мемуаристика выразительно гоголецентрична. Достаточно сравнить воспоминания И. Г. Кулжинского, написанные почти в одно время с лицейскими мемуарами, и историю Гимназии, чтобы увидеть, что в фокусе внимания автора является тема "Я и Гоголь". Начало мемуаристики было положено И. Г. Кулжинским, а системный характер она приобрела при подготовке истории Гимназии. Здесь были опубликованы статьи бывших выпускников Гимназии.

Когда мы пытаемся реконструировать прошлое, важна любая деталь. Мемуарист часто и не подозревает, что привлечет внимание аналитика к его тексту. А современные технологии анализа и интерпретации текста настолько тонки и сложны, что могут увидеть за одним эпизодом или деталью целую гору смыслов. Это и побуждает к актуализации документальной базы, что, возможно, вызовет новые рефлексии в осмыслении такой сложной и противоречивой фигуры, какой является Николай Гоголь.

Многие очерки написаны как беллетристические биографии, без необходимой точности и хронологического членения. Это скорее психологический и человеческий портрет, воплощенный в ряде событий и ситуаций. Художественный их эффект заключается в более или менее полном воссоздании характера. И здесь многое зависит от таланта мемуариста, его художественных склонностей.

Значимым является отбор событий и ситуаций, через которые автор воспоминаний проводит своих героев. Если говорить о мемуарах как "одновременно исторических и "человеческих" документах" (Л. Гинзбург), то следует заметить, что воспоминания предназначались в большинстве своем для книги об истории Гимназии, что объективно способствовало своеобычной, элегической тональности повествования. Понятен пиетет перед временем и Гимназией, а также несколько сдержанные субъективные оценки.

Воспоминания в совокупности воспроизводят атмосферу времени: локально - атмосферу Гимназии высших наук, где происходило формирование мировоззрения молодых людей, многим из которых суждено было чувствительно повлиять на российское общество.

На страницах мемуаров предстает достаточно выразительный образ Николая Гоголя. Изначально болезненный и испуганный изменением в своей жизни, мальчик, который оказался в высококонкурентной среде и несколько потерялся, закрылся в себе. Постепенно к нему приходит понимание своих сильных сторон: артистический и литературный талант. Заканчивал Гоголь Гимназию как авторитетный лицеист, притягательная для многих личность. Не случайно в Санкт-Петербурге он станет центральной фигурой среди "однокорытников" [32]. Именно Гимназия в известной степени дала ему возможность утвердиться в своем призвании, поверить в свои силы. Характерная особенность нежинцев - амбициозность. Это качество помогало многим воспитанникам Гимназии в их творческом и карьерном росте. Да и сам факт, что в маленьком уездном местечке, каким был Нежин, на основании царского указа открылась Гимназия высших (!) наук, уже выделил этих счастливчиков в особую группу причастных в будущем к высоким ступеням в имперской иерархии. Это не могло не тревожить воображения учеников Г имназии, преисполненных больших надежд на будущее.

В мемуарах отчетливо просматривается, что в поведенческом коде гимназистов не видно сколько-нибудь индивидуальных устремлений, они хотят служить отечеству, посвятив себя общественным целям.

Парадокс заключается в том, что большинство соучеников Гоголя оставили свои воспоминания, но не оставил их сам великий писатель, чья память хранила много эпизодов из школьной жизни, которые он рассказывал разным людям в разное время. Как правило, это было комические истории.

Гений Гоголя, прежде всего его юных лет, когда преобладал пафос веселой юности, находил выявление в смешных и забавных историях. В то же время Гоголь оставался загадкой, его отличали непредсказуемость, выразительно резкая и отчетливая индивидуальность. "Таинственный Карла" - так определяли Гоголя его товарищи, используя имя персонажа романа Вальтер Скотта.

Гимназическое время - это период, когда будущая знаменитость пребывала еще в тени, поэтому и истории, о которых повествуют его соученики, чаще всего носят смешной характер (даже события с мнимым сумасшествием Гоголя, в котором он многих сумел убедить). Что же касается сложной духовной жизни, внутреннего мира писателя, то они остались глубоко скрытыми от постороннего глаза. Нет ничего удивительного в том, что лишь по мере взросления масштабы претензий Гоголя растут в геометрической прогрессии. Иногда, правда, в письмах из Нежина прорываются мотивы своей особости, непохожести и неузнанности.

В уже цитированной "Авторской исповеди", где Гоголь укоряет школу, сквозит мысль о том, что никакие, в конечном итоге, школы не могли его воспитать и не на земле это должно было произойти, решаться все должно было в иных горних пределах, на небесах. И в этом весь Гоголь.

Гимназия высших наук оставила глубокий след в культурной истории Украины и России. Достаточно одного имени Гоголя, чтобы Гимназия была названа среди культурных гнезд, бывших рассадниками просвещения. А если учесть, что среди выпускников гимназии были поэт Нестор Кукольник, о котором говорила вся читающая Россия, Евгений Гребёнка - один из основателей новой украинской литературы, автор романса "Очи черные", а еще педагог и философ Петр Редкин и целая когорта литераторов, ученых, переводчиков, закончивших Гимназию до ее превращения в Юридический лицей.

Не только Гимназия высших наук могла гордиться своими питомцами, но и они своей alma mater. Их мемуары и об этом.

Литература

Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений : в 14 т. / Н. В. Гоголь. - М. ; Л. : Изд-во АН СССР, 1937-1952. (Далее в ссылках на это издание указывается только том - римской цифрой и страница - арабской).

Такую мысль высказал И. Виноградов, заметив при этом, что "образование в Нежинской гимназии во многом напоминало семинарское". Правда, аргументы исследователя выстроены на том основании, что Гоголь и Данилевский "в шутку назвали Гимназию "бурсой" ("Да здравствует нежинская бурса..."), а Кукольник иронически именовал Гимназию "монастырем мудрости" и сообщал, что предполагает "заключиться" в него, "возложив на себя знаки монашеского смирения". Но даже такие легковесные доказательства отсутствуют при аргументации тезиса о том, что Гоголь использовал свой опыт "бурсака" при "воссоздании бурсацкого быта в его малороссийских повестях - "Тарасе Бульбе" и "Вии" (см.: Виноградов И. А. Гоголь - художник и мыслитель: христианские основы миросозерцания / И. А. Виноградов. - М., 2000. - С. 379). Понятно желание исследователя акцентировать внимание на религиозном воспитании, но представлять Гимназию как семинарию, как бурсу - не совсем безобидное преувеличение.

Лавровский Н. А. Гимназия высших наук кн. Безбородко в Нежине (1820-1832) / Н. А. Лавровский. - К., 1879. - С. 53.

Кукольник Н. И. С. Орлай (Из памятной книжки) / Н. И. Кукольник // Лицей князя Безбородко / изд. гр. Г. А. Кушелев-Безбородко. - СПб., 1859. - Отд. І. - С. 77.

Лавровский Н. А. Указ. соч. - С. 72-73.

Шенрок Н. И. Материалы к биографии Гоголя : в 4 т. / Н. И. Шен- рок. - М., 1892.

Т. 1. - 1892. - С. 89-90.

Об уровне подготовки гимназистов свидетельствует тот факт, что сразу после окончания Гимназии Н. Кукольник в 1830 г. по новому месту работы издал в Вильно на польском языке "Практический курс русской грамматики", который еще долгие годы использовался в качестве учебного пособия в северо-западном крае империи.

Сперанский М. Н. Гимназия высших наук. Нежинский период жизни Н. Гоголя / М. Н. Сперанский. - К., 1902. - С. 14.

В советскую эпоху Нестор Кукольник, воспевавший монархию и находившийся в фаворе у Николая I, подарившего ему не один бриллиантовый перстень, вызывал ироническое отношение даже у серьезных историков литературы, поэтому его мнением пренебрегали, а в истории "дела о вольнодумстве" ему была определена роль антипода Гоголя, который был защитником "прогрессивных" идеалов. Воспоминания Кукольника не вошли даже в антологию "Н. В. Гоголь в воспоминаниях современников" (М., 1952). И "правилом хорошего тона" была критика Кукольника, когда речь заходила о Гимназии. Кукольник оставил светлые воспоминания о Гимназии и с явным пиететом перед аіта mater поведал о гимназических годах своей жизни.

История всемирной литературы : в 9 т. - М., 1985.

Т. 3. - 1985. - С. 158-159.

Лавровский Н. А. Указ. соч. - С. 75.

Манн Ю. В. "Сквозь виданный миру смех...". Жизнь Н. В. Гоголя (1809-1852) / Ю. В. Манн. - М., 1994. - С. 102.

Кирпичников А. И. Очерки по истории новой русской литературы / А. И. Кирпичников. - М., 1903. - Изд. 2-е, доп.

Т. 1. - 1903. - С. 199-200.

Сперанский М. Указ. соч. - С. 14.

Супронюк О. К. Лектура вихованців Ніжинської гімназії вищих наук кн. Безбородька у 20-ті роки ХІХ ст. / О. К. Супронюк // Бібліотечний вісник. - 1996. - № 2. - С. 17-21.

Венгеров С. А. Гоголь - ученый / С. А. Венгеров // Венгеров С. А. Собр. соч. : в 2 т. - СПб., 1913.

Т. 2. - 1913. - С. 143-164.

Московский университет в воспоминаниях современников. - М., 1989. - С. 121.

Там же. - С. 66.

Там же. - С. 68, 69.

Там же. - С. 184-185.

Кирпичников А. И. Указ. соч. - С. 280.

Лавровский. Указ. соч. - С. 150.

Сребницкий И. А. Материалы для биографии Н. В. Гоголя из Архива Гимназии высших наук / И. А. Сребницкий. - К., 1902. - С. 37.

См.: Михед П. В. Про ніжинську літературну школу: до постановки питання / П. В. Михед // Слово і час. - 1990. - № 5. - С. 76-79.

Цит. по кн.: Лавровский Н. А. Указ. соч. - С. 57, 58.

Лавровский Н. А. Там же. - С. 67.

Гинзбург Л. Я. О психологической прозе / Л. Я. Гинзбург. - Л., 1977. - С. 29.

Там же. - С. 11.

Минц С. С. Об особенностях эволюции источников мемуарного характера (к постановке проблемы) / С. С. Минц // История СССР. - 1979. - № 6. - С. 65.

Елизаветина Г. "Последняя грань в области романа..." (Русская мемуаристика как предмет литературоведческого исследования) / Г. Елизаветина // Вопросы литературы. - 1982. - № 10. - С. 153-154.

Размещено на Allbest.ru