Письмо в поэтических и прозаических произведениях Н.М. Карамзина

Размещено на http://www.allbest.ru/

ПИСЬМО В ПОЭТИЧЕСКИХ И ПРОЗАИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ Н. М. КАРАМЗИНА

Фрик Татьяна Борисовна

Особый статус письма, как реального, так и фикционального, в культуре и литературе рубежа XVIII-XIX вв., его эстетическая, философская, содержательная нагрузка определяют меру исследовательского интереса к данному явлению, а также разнообразие подходов к его изучению. В настоящее время наблюдается тенденция увеличения количества работ, направленных как на рассмотрение отдельных проблем бытования письма, так и на комплексный анализ эпистолярного наследия того или иного литератора. Эпистолярный текст все чаще рассматривается как «дискурс, втягивающий в себя не только бытовые и литературные, но и шире - экзистенциальные феномены» [12, с. 460]. Конечно, рассмотрение данного феномена, тем более в контексте указанного периода развития литературы и культуры России, невозможно без обращения к творчеству Н. М. Карамзина.

Данная работа, невзирая на локальность заявленной темы, встраивается в ряд исследований, посвященных актуальному вопросу определения специфики бытования эпистолярного жанра в карамзинском наследии. Несмотря на то, что в последнее время эта проблема достаточно активно разрабатывается [8; 9, 13], остается ряд аспектов, требующих исследовательского внимания, в частности это рассмотрение проявлений эпистолярной поэтики в художественных произведениях Н. М. Карамзина. Феноменальность его эпистолярного творчества заключается в многообразии задач, возложенных писателем на эпистолярную форму, к тому же особое звучание эта тема получает из-за тесной взаимозависимости частных писем Н. М. Карамзина и его художественных текстов.

Эпистолярность является неотъемлемым качеством карамзинского творческого видения, ее сущность определяется характером творчества писателя, его авторской эволюцией. Под эпистолярностью в данном случае понимается «качество литературного текста, как реализация ряда атрибутов, характерных для эпистолярных текстов в языковом, структурно-композиционном, тематическом и идейном плане» [1, с. 130-131]. Письмо как форма, как элемент сюжета, как мотив, как способ авторского диалога с читателем, как принцип организации текста играет заметную роль в поэтических и прозаических текстах писателя. Такое внимание Н. М. Карамзина к эпистолярной форме, с одной стороны, обусловлено культурным и литературным контекстом эпохи, с другой стороны, его собственным творческим методом, в основе которого установка на диалог, направленный на единение душ, чувств и мыслей адресата и адресанта. Письмо - это та форма, которая позволяла решить поставленную автором задачу. Еще одной особенностью карамзинской поэтики, которую необходимо учитывать при разговоре об эпистолярности его творчества, является размытость жанровых границ: «Свободным использованием элементов жанра Карамзин осваивает его дух: эмоциональную атмосферу, тональность, колорит, смысловую наполненность» [14, с. 20]. Неслучайно до сих дискуссионным остается вопрос о жанровой природе «Писем русского путешественника» [3, с. 77-604]. Расширение границ жанра письма, игра с его элементами на разных уровнях текста позволяет включать в единый контекст исследования поэтические произведения Н. М. Карамзина, его повести, публицистику и частную переписку.

Одним из ярких проявлений эпистолярного жанра на рубеже XVIII-XIX в. становится стихотворное послание, которое по своей функции является инвариантом дружеского письма, оно вбирает в себя базовые жанровые признаки дружеской переписки: моделирует ситуацию разговора двух друзей, совмещая в себе описание беседы и одновременно сам процесс написания письма. Традиционно культуру дружеского послания связывают с пушкинским творчеством, существованием арзамасского кружка, при этом карамзинская традиция фиксируется как данность и не становится предметом отдельного рассмотрения в аспекте эпистолярной поэтики, несмотря на то, что внушительное количество стихотворений данного автора являются посланиями, а некоторые из них поэтическими фрагментами реальных писем к друзьям («Но что же скажем мы о времени прошедшем?», «Любовник Флоры не играет…» и др. [5]). Интересно также и то, что взаимопроникновением поэзии и прозы характеризуются художественные произведения, написанные в эпистолярной форме, так, например, «Письма русского путешественника» включают девятнадцать поэтических фрагментов.

Послания Н. М. Карамзина, несмотря на свою литературную, поэтическую природу, имеют теснейшую взаимосвязь с прозой жизни, что отразилось в их поэтике. Одной из ярких особенностей Карамзина как поэта является прозаизация стиха [6, с. 27], что особенно хорошо видно при сопоставлении реальных писем и его стихотворных посланий, в которых происходит имитация беседы близких по духу и чувству людей. Поэтика дружеского эпистолярия в стихотворных посланиях Н. М. Карамзина подчеркивается и особым характером названий: «Мишеньке», «К Д**», «К Мелодору в ответ на его песнь любви», «Ответ моему приятелю, который хотел, чтобы я написал похвальную оду Великой Екатерине», и выбором формы обращения к адресату, а также указанием на диалогический характер текста: «Мой друг! <…> Ты хочешь с музою моею / В свободный час поговорить?» («Послание к Александру Алексеевичу Плещееву») [5, с. 140]; «Итак, ты хочешь песни, / Любезный, милый отрок?» («Мишеньке») [Там же, с. 81].

Особый интерес в контексте разговора об эпистолярности карамзинского художественного творчества вызывает своеобразный диалог между прозаическими произведениями, написанными в эпистолярной форме, и поэтическими посланиями. Ярким примером в этом смысле является «переписка» Филалета и Мелодора, продолженная в «Разговоре о щастии» и в послании «К Мелодору в ответ на его песнь любви», все эти тексты являются примером сложной и в содержательном, и в формальном смысле реализации эпистолярного жанра в творчестве Н. М. Карамзина. Ситуация дружеского диалога, разговора между любителем истины и дарителем песен, воплощенная посредством письма, одновременно является и демонстрацией противоречий и эволюции творческих и философских взглядов автора [2, с. 34-37], и отражением принципов работы писателя с эпистолярной формой, характера наложенной на нее функциональной нагрузки. Письма Мелодора и Филалета, несмотря на свою подчеркнутую интимность и сентиментальную дружественность, - это статьиписьма, «Разговор о счастии» - письмо-трактат. Они, выходя за рамки интимности и информативности письма, приглашали к диалогу широкую карамзинскую аудиторию, воплощая в себе одновременно и авторское мировоззрение, и образ создаваемого им адресата.

В исследовательской литературе выделяется такое свойство прозаических произведений Н. М. Карамзина, как эксплицированная ориентация на фиктивного читателя [10, с. 8], который «предстает лишь как подразумеваемый образ адресата» [15, с. 96]. Однако рассмотрение всего творческого наследия писателя сквозь призму эпистолярности позволяет сделать вывод о том, что образ воображаемого адресата - неотъемлемый элемент любого карамзинского произведения, в том числе его поэтических посланий и частной переписки.

Также справедливо по отношению ко всему творчеству писателя, включая его частную эпистолярную практику, утверждение об особом этическом содержании его прозаических произведений, в центре которых личность «высоконравственного, совестливого, чувствительного к радостям и страданиям других людей человека, бережно взращивающего в своем сердце “страсть к добру” и “желание всеобщего блага”» [10, с. 7].

В этом отношении интересно совпадение авторской стратегии, проявившейся в одах властителям, которые, безусловно, могут быть отнесены к скрытым посланиям [7, с. 12]. Речь идет об «Оде на случай присяги московских жителей его императорскому величеству Павлу Первому, самодержцу всероссийскому», а также стихотворениях «Его императорскому величеству Александру I, самодержцу всероссийскому, на восшествие его на престол», «На торжественное коронование его императорского величества Александра I, самодержца всероссийского», и реальных письмах Н. М. Карамзина к членам царствующего дома. И в том и другом случае адресату - правителю - предлагается идеальная, с точки зрения автора, поведенческая модель, своеобразное руководство к действию.

Карамзинские поэтические послания - это послания-напутствия монархам, приступающим к управлению государством. В них очень силен дидактический пафос, который также будет определяющим в личной переписке Карамзина с Александром I, здесь эпистолярная форма, с одной стороны, предоставляла возможность открытого диалога с монархом, с другой - позволяла конструировать его идеальный образ, который посредством писательского слова должен был быть присвоен адресатом послания или письма. В посланиях и письмах воплотилась карамзинская идеология монаршей власти, которая практически не претерпела изменений в процессе его творческого пути. Идеальный монарх в оде на случай присяги Павла Первого - «наш отец; / Он добр и любит россов нежно!» [5, с. 184], этот образ вновь возникает в поэтических посланиях к Александру I («Россия есть твое семейство: / Среди нас ты среди сынов» [Там же, с. 260]) и позднее в личных письмах к императору: «Любите людей, но еще более любите россиян, ибо они и люди, и Ваши подданные, дети вашего сердца» [4, с. 10]. Таких примеров при детальном сопоставлении поэтических произведений и реальных писем можно найти множество, причем косвенными посланиями царю становятся и письма к другим адресатам Н. М. Карамзина, в них также в традициях поэтических посланий автором создается желаемый образ монарха.

Нельзя, конечно, не сказать о том, что послание и письмо как форма диалога с властителем являлось для Н. М. Карамзина актом проявления гражданской позиции, воплощением гражданского поступка, а в определенной ситуации - собственно поступком. В посланиях помимо образа адресата создается образ автора, воплощающего особое поведенческое кредо, которое в дальнейшем будет последовательно поддерживаться в частной переписке с монаршим домом. Ср.: «Монарх! В последний раз пред троном / Дерзнул я с лирою предстать; / Мне сердце было Аполлоном: / Люблю хвалить, но не ласкать; / Хвалил, глас общий повторяя. <…> Я в храм Истории иду, / И там дела твои найду» [5, с. 268-269]; «Историк России может гордиться своим предметом так же, как Россия может славиться добродетелями Вашими» [4, с. 27]; «Дерзаю говорить искренно пред Вашим Императорским Величеством: это дано мне природою и утверждено десятилетнею привычкою Историографа» [Там же].

Как поступок необходимо рассматривать письмо Н. М. Карамзина Александру I от 17 октября 1819 г., позднее озаглавленное им как «Мнение русского гражданина» [Там же, с. 9-12]. Оно вобрало в себя поэтику и идеологию ранних поэтических посланий Карамзина к царю. Являясь письмом по сути, этот текст, безусловно, имеет сложную жанровую структуру, поскольку включает в себя и, как уже было отмечено, риторику высокого поэтического послания-оды, и политического трактата, и воззвания и публичной речи. Тем более примечательно, что данное письмо стало частью реального разговора Карамзина и Александра I (как известно, оно было прочитано царю автором в ходе их частной беседы, содержание которой очень долго скрывалось последним (см. записку Н. М. Карамзина «Для потомства» [Там же, с. 13])). Письмо в данном случае явилось во всех смыслах поведенческим текстом, поэтому так важно было для Н. М. Карамзина подчеркнуть, что написано оно русским гражданином, историографом. Здесь эпистолярный текст является и фактом литературы, и площадкой жизнестроительства для его автора.

Эпистолярность прозаических произведений Н. М. Карамзина находит отражение как в их структуре, так и в содержании. На основании анализа включенных в тексты эпистолярных элементов можно сделать выводы о функциях письма в развитии сюжета, характеристике героев.

Одним из важных принципов карамзинского прозаического повествования является намеренное смешение «воображаемого» и «реального» [10, с. 11]. Художественный текст за счет расширения его границ, включения в него элементов диалога с читателем тесно связан с самой объективной реальностью, он воспринимается читателем как «образ подлинной жизни», часто «более сильный, острый и убедительный, чем сама жизнь» [11, с. 83]. Особую роль в размыкании художественного текста в реальность играют элементы эпистолярного жанра. При этом важно отметить, что это не однонаправленный процесс: комплексный анализ наследия Н. М. Карамзина позволяет говорить о взаимозависимости его художественной прозы и частных писем.

В карамзинской прозе особую роль играет пишущий автор-герой, с которым связаны различные проявления эпистолярности, являющиеся в том числе способом подтверждения реальности описываемого. Квинтэссенцией данного образа стал, конечно, образ автора-героя в «Письмах русского путешественника», но и в повестях Н. М. Карамзина он проявляется в том числе через мотивы письма и его формальные элементы, например, через обращения к «адресату»: «Ах! Для чего пишу (курсив наш - Т. Ф.) не роман, а печальную быль?» («Бедная Лиза» [3, с. 618]); «Но гром собирался над нами... Рука моя трепещет!» («Сиера-Морена» [Там же, с. 678]); «Друзья! <…> Вы знаете, что я странствовал в чужих землях… Слушайте - я повествую - повествую истину, не выдумку» («Остров Борнгольм» [Там же, с. 661]); «Государи мои! Вы читаете не роман, а быль: следственно, автор не обязан вам давать отчета в происшествиях. Так было точно!.. - и более не скажу ни слова.

Кстати ли? У места ли? Не мое дело» («Рыцарь нашего времени» [Там же, с. 761]).

Эпистолярность в произведениях Н. М. Карамзина является основой автохарактеристики, средством построения характера, выполняет характерологическую функцию, раскрывая психологическое состояние героя. Пишущие герои Н. М. Карамзина эксплицируют эту функцию письма, ярким примером в данном случае может послужить «автор» письма к издателю «Вестника Европы» под названием «Моя исповедь». В данном произведении на первый план выходит самоценность факта письма, желание говорить о себе через письмо декларируется как единственная мотивация, а эпистолярный текст, несмотря на наличие очевидного адресата, становится актом автокоммуникации: «Признаюсь вам, государь мой, что я не читаю вашего журнала, а желаю, чтобы вы поместили в нем мое письмо. Для чего? Сам не знаю. Более сорока лет живу на свете и никогда не давал себе отчета ни в желаниях, ни в делах своих… Я намерен говорить о себе: вздумал и пишу - свою исповедь, не думая, приятна ли будет она для читателей» [Там же, с. 729].

В большинстве же случаев письмо становится косвенной характеристикой пишущего его героя, оно может дополняться комментариями автора-повествователя либо издателя, помещающего данные письма в своем журнале. Это касается ряда «писем», в реальности написанных Н. М. Карамзиным и размещенных им в «Вестнике Европы», и, например, повести «Чувствительный и холодный», где различия между двумя героями подчеркнуты стилистикой и содержанием их посланий (Ср.: «В тот же день он (Эраст - Т. Ф.) написал к Леониду: “О друг верный и бесценный! Поступок твой затмевает добродетель Сципионову; но смею думать, что в подобных обстоятельствах я сделал бы то же!” Леонид в ответе своем изъявил сожаление о домашней его неприятности и сказал между прочим: “Женщины любезны и слабы, как дети; надобно многое спускать им; но какой благоразумный человек пожертвует старинным другом минутной их прихоти?”» [Там же, с. 748]).

Говоря о функции автохарактеристики, выполняемой эпистолярными текстами в прозаических произведениях Н. М. Карамзина, нельзя не отметить тот факт, что она играет важную роль и в процессе его реальной переписки с разными адресатами. При этом содержательно образ Н. М. Карамзина - автора письма (своеобразного пишущего героя) напрямую определяется адресатом и целью написания письма: в переписке с императрицей Елизаветой Алексеевной он стареющий, больной историограф, в письмах к И. И. Дмитриеву-министру - неравнодушный гражданин, список можно продолжать. Однако важнейшими и неизменными составляющими самохарактеристики Карамзина - автора писем остаются честность, независимость и верность гражданскому долгу.

Помимо характерологической функции эпистолярные включения в прозаических произведениях Н. М. Карамзина выполняют информативную функцию, в данном случае на первый план выходит понимание письма как эгодокумента, дающего необходимые сведения о герое, являющегося косвенным подтверждением подлинности информации. Таким эпистолярным документом, одновременно характеризующим героиню, является, например, письмо графини из повести «Рыцарь нашего времени». Отдельного внимания заслуживает отношение автора-повествователя к данному тексту, который всячески подчеркивает достоверность этого документа и его роль в повествовании: «я… расположен верить (курсив наш - Т. Ф.) следующему письму графини… Оно, за неимением других биографических материалов, послужит нам эскизом графининой истории… Последних десяти строк мы никак не могли разобрать: они почти совсем изгладились от времени; такие беды случаются нередко с нами, антиквариями! Но читатели имеют уже легкую идею о характере, уме и правилах Эмилии» [Там же, с. 774-776].

Безусловно, эпистолярные мотивы, элементы структуры, письма-инклюзивы выполняют сюжетно-композиционную функцию в прозаических произведениях Н. М. Карамзина. Помимо использования эпистолярной формы в качестве жанровой основы повествования («Письма русского путешественника», «Моя исповедь» и др.), автор включает в повествование письмо как сюжетный элемент, такую роль выполняют письма, а также упоминания о них в рассказе героя «Моей исповеди» [Там же, с. 729-739] и в развитии событий повести «Чувствительный и холодный» [Там же, с. 740-754].

Нет сомнения в том, что эпистолярная форма занимает особое место в творчестве Н. М. Карамзина. Комплексный подход к анализу проявлений эпистолярности в наследии писателя позволяет делать выводы о сложности, многомерности, многофункциональности этого явления, которое необходимо рассматривать не только как значимую составляющую карамзинской поэтики, но и как репрезентативный феномен в контексте эпистолярности первой трети XIX в. и последующих периодов развития русской литературы и культуры.

карамзин эпистолярный жанр письмо

Список литературы

1.Атанасова-Соколова Д. Эпистолярность А. С. Пушкина // Litteraria humanitas. Alexandr Sergejeviи Puљkin v evropskэch kulturnнch souvislostech. 2000. С. 125-139.

2.Берков П. Н., Макогоненко Г. П. Жизнь и творчество Н. М. Карамзина // Карамзин Н. М. Избранные сочинения: в 2-х т. М. - Л.: Художественная литература, 1964. Т. 1. С. 5-77.

3.Карамзин Н. М. Избранные сочинения: в 2-х т. М. - Л.: Художественная литература, 1964. Т. 1. 810 с.

4.Карамзин Н. М. Полное собрание сочинений: в 18-ти т. М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2009. Т. 18. Письма. 624 с.

5.Карамзин Н. М. Полное собрание стихотворений. Л.: Советский писатель, 1966. 419 с.

6.Лотман Ю. М. Поэзия Карамзина // Карамзин Н. М. Полное собрание стихотворений. Л.: Советский писатель, 1966. С. 5-51.

7.Подойницина О. Э. Поэзия Н. М. Карамзина: темы и жанры: автореф. дисс. … к. филол. н. М., 2012. 15 с.

8.Сапченко Л. А. Эпистолярный жанр в карамзинском наследии // Гуманизация и гуманитаризация образования XXI века. Проблемы современного образования: материалы 13-й Международной научно-методической конференции памяти И. Н. Ульянова (18-19 октября 2012 г.). Ульяновск, 2012. С. 75-80.

9.Сукайло В. А. Труды и дни Ивана Дмитриева. Ульяновск: Корпорация технологий продвижения, 2010. Кн. 1. Хроника. 960 с.

10.Тираспольская А. Ю. Повести Н. М. Карамзина 1790-х годов (проблемы повествования): автореф. дисс. … к. филол. н. СПб., 2005. 23 с.

11.Топоров В. Н. «Бедная Лиза» Карамзина. Опыт прочтения. М.: Издат. центр РГГУ, 1995. 551 с.

12.Троицкий Ю. Л. Эпистолярный дискурс в России XIX века: пощечина, розыгрыш, дуэль // Традиция и литературный процесс. Новосибирск: Изд-во СО РАН; Научно-издательский центр ОИГГ СО РАН, 1999. С. 460-469.

13.Фрик Т. Б. Эпистолярий Н. М. Карамзина сквозь призму образов автора и адресата // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2015. № 1. Ч. 2. C. 198-201.

14.Шаврыгин С. М. Жанровое своеобразие Н. М. Карамзина «Бедная Лиза» // Карамзинский сборник. Повесть Н. М. Карамзина «Бедная Лиза»: проблемы изучения и преподавания. Ульяновск: Изд-во УлГПУ, 1999. С. 17-28.

15.Шмид В. Нарратология. М.: Языки славянской культуры, 2003. 312 с.

Размещено на Allbest.ru