Символическое значение образов животных в религиозно-мистической поэзии Г. Гессе и И. Бунина

Размещено на http://www.allbest.ru/

Символическое значение образов животных в религиозно-мистической поэзии Г. Гессе и И. Бунина

Боловина Анастасия Игоревна

Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет

В статье исследуются образы животных, возникавшие в религиозно-мистической поэзии Г. Гессе и И. Бунина до Первой мировой войны, раскрывается символическое значение этих образов. Общим для творчества Г. Гессе и И. Бунина является отражение в их стихах поисков высшей надрелигиозной истины, что повлияло и на изображение образов животных. Анализ их символического значения позволяет проследить маршрут этих поисков, переплетение идей и образов различных культур в сознании поэтов.

Ключевые слова и фразы: образы животных; символ; религиозно-мистическая поэзия; христианство; ислам; индийские учения; народные верования.

Г. Гессе и И. Бунин искали высшую надрелигиозную истину, знакомились с различными духовными традициями. Благодаря этому их поэзия наполнена символами, и во многих стихотворениях переплетаются идеи и образы различных культур. Границей определенного периода творчества для обоих поэтов стала Первая мировая война, поэтому был проведен анализ функционирования образов животных в религиозномистической поэзии Г. Гессе и И. Бунина до Первой мировой войны.

Цель настоящей работы - исследовать образы животных как часть природного мира, религиозномистическое восприятие которого передается в поэзии Г. Гессе и И. Бунина. Для этого были решены следующие задачи: раскрыть символическое значение образов животных на основе Священных Писаний, словарей символов и специальной литературы, проанализировать их функции и сравнить роль образов животных в религиозно-мистической поэзии Г. Гессе и И. Бунина.

В русском языке есть различие между словами «животные» и «звери». Если животное - это всякое живое создание, отличное от человека, которое может чувствовать и передвигаться [13], то зверь - еще и лютое, свирепое существо [15]. Бунин использует эти слова в своих переложениях «Откровения Иоанна Богослова»: «Из Апокалипсиса» (4 глава) и «День гнева» (6 глава). В 4 главе и его переложении «Из Апокалипсиса» речь идет о животных перед престолом Божиим: «И каждое из четырех животных // Три пары крыл имело, а внутри // Они очей исполнены без счета» [3, с. 106-107]. А в стихотворении «День гнева» и в 6 главе звери земные несут смерть: «Смерть. И Ад // За нею шел, и власть у ней была // Над четвертью земли, да умерщвляет // Мечом и гладом, мором и зверями» [Там же, с. 168]. Кроме этого в стихотворении

«Джордано Бруно» лирический герой обвиняет мир в поклонении злу: «Вы все рабы. Царь вашей веры Зверь» [Там же,с. 202]. Не о братьях наших меньших здесь идет речь, неслучайно использование большой буквы, это ссылка на Откровение Иоанна Богослова, где Зверем называется Антихрист: «Зверь, которого ты видел, был, и нет его, и выйдет из бездны, и пойдет в погибель; и удивятся те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу жизни от начала мира, видя, что зверь был, и нет его, и явится» (Откровение Иоанна Богослова 17:8). Таким образом, Бунин разделяет понятия животного живого существа и лютого зверя. Эту тенденцию можно проследить в образах отдельных животных.

Бунин неоднократно упоминает в стихах коней. В произведении «В сумраке утра проносится призрак Одина» верховный бог скандинавов появляется на коне, который «по холодным туманам идет, // Тонет, плывет и ушами прядет» [Там же, с. 124], на свист вереска тянет голову. Очевидно, имеется в виду описанный в «Старшей Эдде» Слейпнир - «лучший конь», «быстро скользящий», способный перемещаться между мирами. В стихотворении «Хая-Баш» конь и человек оказываются вместе перед перевалом в преддверии урагана: «Вас у перевала только двое // Ты да конь. А бор померк, дымит» [Там же, с. 156-157]. В исламе считается, что лошадь создана из южного ветра и защищает от нечистой силы [9]. Но в стихотворении «Хая-Баш» конь «не пил с утра», и у него мало сил перед снежным бураном. Вранее упоминавшемся произведении «День гнева»фигурирует «конь бледный» из Апокалипсиса: «…И я взглянул: конь бледен, // На нем же мощный всадник Смерть…» [3, с. 168]. В стихотворении «Алисафия» «Белый конь несет Егория» [Там же, с. 270-271], что соответствует иконографической традиции изображения святого Георгия. Христианство связывает коня с победой, восхождением, мужеством, великодушием [21]. Боевой конь Святогора из одноименного стихотворения «служил господину единому!» [3, с. 276-277] это боевой товарищ и помощник витязя, конь будит его умершего и не дается в руки другому. О гибели боевых коней упоминается в произведении «Господь Скорбящий», которое Елена Слоним предлагает считать пророчеством начала Первой мировой войны [28]: «Погибли стяги, воинство и кони» [Там же, с. 284-285]. Примечательно, что лошадь упоминается лишь косвенно, как видовое понятие в «Каменной бабе»: «Вот остов лошадиной головы» [Там же, с. 180-181]. Как видно, конь - спутник и помощник богов и героев, существо легендарное и полумифическое.

Обратимся к образам змей. В стихотворении «Звезды горят над безлюдной землею»: «Вдруг потемнело и огненно-красной змеею // Кто-то прорезал над темной землей небеса. // Путник, не бойся! В пустыне чудесного много. // Это не вихри, а джинны тревожат ее, // Это архангел, слуга милосердого бога, // В демонов ночи метнул золотое копье» [Там же, с. 125]. В исламе змея одно из важнейших имен Бога, означающее «оживотворение», или то, что дарует жизненное начало; то, что одновременно одушевляет и поддерживает, наделяет жизнью и есть само жизненное начало [18].

В произведении «Раскрылось небо голубое» змея как существо, меняющее кожу, символизирует жизнь и воскресение [17]: «Змея, шурша листвой дубовой, // Зашевелилася в дупле // И в лес пошла, блестя лиловой, // Пятнистой кожей по земле» [3, с. 98]. Стихотворение «Алисафия» отсылает нас к древнерусскому тексту «Чудо святого великомученика Георгия о змии» [14, с. 391-418]. Здесь змей, напротив, во-первых, морской, во-вторых, олицетворяет злое начало, от него приходится спасать девушку. В своей злой, хтонической ипостаси змея выступает в одноименном стихотворении, написанном от ее имени. Зимой, бесцветная и плоская, она спала холодным сном, который может рассматриваться как пребывание в мире мертвых,а теплой весной стала яркой и ядовитой: «Где суше лес, где много пестрых листьев // И желтых мух, там пестрый жгут змея. // Чем жарче день, чем мухи золотистей // Тем ядовитей я» [3, с. 172]. У славян существует поверье о том, что чем чаще змея смотрит на солнце, тем она ядовитей [11, с. 284]. Цвета ее кожи напоминают о роли хозяйки недр и стража сокровищ: «Ряжусь то в медь, то в сталь, то в бирюзу» [3, с. 172]. Неслучайно рядом с ней упоминаются «желтые мухи» и мотылек: «И мотылёк в горячем свете солнца Припал к листве....». Муха - нечистое насекомое, символизирующее грех и разложение [24]. Родство мух с гадами отражено в лексике и этимологических легендах славян [11, с. 436]. Мотылек символизирует полет души и кратковременной радости [2].

В стихотворении «Бальдер» по мотивам «Старшей Эдды» «будет змей, свирепый и стоокий, // Точить со скал на темя Локи яд!» [3, с. 393], что станет для того заслуженным наказанием.

В произведении «Ночная змея» действует козюля - гадюка. Это воплощение зла: «Глаза… горят, как угли… Она сосредоточила весь ум, // Всю силу зла в своем горящем взгляде… И даже их, ежей, идущих сзади, // Пугает яд…» [Там же, с. 265-266]. Но, вместе с тем, срок ее жизни краток, и она сама всего боится: «А враг везде и страшен он козюле» [Там же]. В этом стихотворении фигурируют ежи, они действительно едят гадюк и змей вообще. Колючки свернувшегося в шар ежа представляют собой аналогию с солнечными лучами [12].Благодаря своим острым колючкам он обладает отвращающей силой [11, с. 260]. Полусонные муравьи, которым «светит» козюля, изображают растерянных обывателей, столкнувшихся с нежданной бедой. Разноплановость образов змей в поэзии Бунина можно объяснить словами Вячеслава Иванова: «…змея в одном мифе представляет одну, в другом другую сущность. Но то, что связывает всю символику змеи, все значения змеиного символа, есть великий космогонический миф, в котором каждый аспект змеи-символа находит свое место в иерархии планов божественного всеединства» [19, с. 537].

Встречается у Бунина и образ осла. В стихотворениях «Закон» и «Джордано Бруно» он выступает символом глупости и упрямства. В произведении «О Петре-разбойнике»: «Ослик бродит, кактус обгрызает»[3, с. 252-253]. В бытовом плане это показатель брошенности хозяйства, которым Пётр больше незанимается. Но если взглянуть глубже, то колючий кактус олицетворяет неуживчивость, а осел в христианской традиции символизирует смирение, терпение, бедность [7, с. 256] вот и получается, что честная жизнь, предлагаемая матерью и женой, оказывается выше упорства Петра, уходящего в разбойники. В христианской иконографии осел - эмблема смирения, о чем нас заставляет вспомнить стихотворение «На пути из Назарета»: «А на нем, на этом дробном, // Убегавшем мелкой рысью // Сером ослике, сидела // Мать с ребенком на руках» [3, с. 266-268]. Как видно, осел может символизировать противоположные качества: с одной стороны глупость и упрямство, с другой - смирение.

Другое полезное домашнее животное в стихотворениях Бунина - коза. В стихотворении «На обвале» коза - кормилица для смиренного раба Пророка в «хаосе каменной пустыни»: «И вот жилье. Над хижиной убогой // Дымок синеет… Прыгает коза…» [Там же, с. 186]. В «Горном лесе» одним из признаков перехода лирического героя из настоящего вязыческое прошлое близ храма Ликейского (Волчьего) Зевса в Греции становится усиливающийся «далекий плач козла» [Там же, с. 230], обреченного быть принесенным в жертву. В стихотворении «Плакала ночью вдова» об умершем ребенке вдовы, уже о второй ее потере«плакал в закуте козленок» [Там же, с. 285-286]. Он синонимичен агнцу: «Агнец у вас должен быть без порока, мужеского пола, однолетний; возьмите его от овец, или от коз…» (Книга Исход 12:5). Таким образом, домашние козы участвуют в общении человека с Богом, давая пищу и одежду самому человеку и становясь его жертвой Богу.

Перейдем к величественному образу льва. В стихотворениях «Каин» и «Трон Соломона» русский поэт обращается к образу льва из притч Соломоновых. В обоих случаях лев - символ власти, по отношению к Каину - «нечестивого властелина над бедным народом» (Притчи Соломона 28:15), поэтому: «Опоясан он шкурой, // Шкурой льва, золотой и густой»[Там же, с. 215]. В «Троне Соломона»:«под троном - львы, …на троне царь» [Там же, с. 236]. Традиционно лев считается царем зверей, здесь уместно также вспомнить следующее: «Вот трое имеют стройную походку, и четверо стройно выступают:

лев, силач между зверями, не посторонится ни перед кем;

конь и козел, и царь среди народа своего» (Притчи 30: 29-31).

В примечании к собранию сочинений указано, что трон Соломона, по преданию, был украшен золотыми львами, которые оживали, и никто из завоевателей не мог воссесть на этот трон. Примечательно, что байроновскую драму «Каин» также переводил Бунин. Таким образом, лев в проанализированных стихах Бунина - символ царской власти.

Упоминает русский поэт и оленей. В стихотворении «Густой зелёный ельник у дороги» это благородное животное уходит от погони: «Как бешено, в избытке свежих сил, // В стремительности радостно-звериной, // Он красоту от смерти уносил» [Там же, с. 152-153]. Олень - животное, наделенное божественной и солнечной символикой. В славянском фольклоре он выступает как слуга, посланец Божий к людям [23, с. 62]. В примечании к собранию сочинений указано, что стихотворение в 1906 году было опубликовано под названием «Олень» [3, с. 595].

Бунин изображает и представителей семейства собачьих. У русского поэта есть отдельное стихотворение «Собака» [Там же, с. 244], где обращение к этому животному становится поводом для философских размышлений о бесплодности мечтаний и обреченности человека на мировую скорбь.

В отличие от собаки, пса Бунин упоминает дважды. Во-первых, в стихотворении «Бальдер», основанном на материале Старшей Эдды, трикстер слышит следующую угрозу: «И боги пригвоздят // Тебя, как пса, к граниту гор, о Локи» [Там же, с. 393]. Под псом здесь может подразумеваться либо Гарм, привязанный у Гнипахеллира, либо волк Фенрир, отцом которого был Локи. Во-вторых, в стихотворении «Ковыль»: «Орлы… клектом псов на кости созывали» [Там же, с. 61]. В то время как в «Слове о полку Игореве» стоит: «Клектом орлы на кости зверей зовут» [27, с. 108]. То есть псы здесь выступают вместо зверей, поедающих трупы.

Таким образом, для Бунина важно противопоставление по полу: собака друг человека, пес связан со смертью.

О волках русский поэт говорит в стихотворении «Ковыль»: «В глухую ночь, в яругах волки выли» [3, с. 61].Здесь он вспоминает строки из «Слова о полку Игореве»: «И волки угрозою воют по оврагам» [27, с. 108]. В славянской народной традиции волку присуща хтоническая символика, в облике волка появляются умершие [11, с. 123-124].

Бунин вводит шакала, обозначая так Анубиса, древнеегипетского проводника мертвых в подземный мир, который взвешивал их дела их перед Осирисом [1]: «Шакал-Анубис будет // Класть на весы и взвешивать сердца. …Я не тушил огня. // И я взгляну без страха в лик Шакала» [3, с. 193].

Бык появляется в «Истаре». По одной версии, эта богиня любви и плодородия из мифов народов Междуречья наслала чудовище - небесного быка на город Гильгамеша за то, что тот отверг ее притязания. По другой, - бык с рогами в виде полумесяца был символом ее отца, бога Луны [20]: «Луна, бог Син, ее зарей встречает. // Она свой путь свершает на быке, // Ее тиара звездная венчает, // Стрела и лук лежат в ее руке» [3, с. 226-227].

Верблюды действуют в рождественском стихотворении «Источник звезды»: «И верблюды припали // К холодной воде меж камнями: // След копыт и доныне // Там, где пили они» [Там же, с. 257-258].Эти животные традиционно изображаются как спутники и вьючные животные волхвов на картинах Рождества [6].

Овцы упоминаются в стихотворении «Ковсерь»: «В шелках песков лишь сизые полыни // Растит аллах для кочевых отар» [3, с. 125]. Это стихотворение соотносится со 108:1 сурой Корана; речь идет о том, что Бог каждому дает необходимое, также в этой суре предписывается закалывать жертву, которой обычно является баран.

В богатой поэзии Бунина этого периода встречаются и мелкие животные. Например, хамелеон как символ льстеца и низкопоклонника появляется в произведении «Потомки пророка»: «Гляди в лазурь. Не будь хамелеоном, // Что по стене мелькает вверх и вниз» [Там же, с. 271]. Здесь Бунин играет цветами. Лазурь - цвет неба, зеленый - цвет ислама. Цвет глинобитных домов на Востоке и английской военной формы XIX века - белый. На белой стене ящерица становится такого же цвета, что и англичане, истинные же мусульмане должны следовать только воле Неба.

Среди произведений мусульманской тематики находится и «Трон Соломона», созданный на основе 34 суры Корана: «Когда же Мы послали ему (т.е. Сулейману - А. Б.) смерть, то об этом догадался лишь земляной червь, который источил его посох» [29, с. 462]. В переложении Бунин заменил посох на копье и червя на жучков-точильщиков: «Но рухнет он! Древко копья из кедра, // Оно как сталь. Но уж стучат жучки!» [3, с. 236].

Саранча в стихотворении «Судный день» означает многочисленность населения: «И саранчой вдоль сумрачного дола // Мы потечем из треснувших могил» [Там же, с. 273], и отсылает к пророку Исайе: «Он есть Тот, Который восседает над кругом земли, и живущие на ней как саранча пред Ним» (Книга пророка Исаии 40:22).

В стихотворении «Светляк» упомянуты поющие в лесу сверчки и поселившийся в забытой часовенке светляк, зеленая окраска света которого напоминает горящую лампадку: «Мерцает в ней, всю ночь не потухая, // Зеленая лампадка светляка» [Там же, с. 275]. Сверчок поет летом и традиционно является символом домашнего очага, уюта, то есть и в лесу позволяет лирическому герою чувствовать себя как дома [26].

Светлячок - символ возрождения души и духовного света [16].

В произведении «Кошка в крапиве за домом жила» это животное приходит в покинутый дом и вместо человека продолжает общаться с Богом: «Стол обращен к образам позабыли, // <…> // Кошка приходит и светит глазами. // Угол мерцает во тьме образами» [3, с. 211].

Перейдем к рассмотрению образов животных в поэзии Г. Гессе.

В немецком языке нет противопоставления животного и зверя - в обоих случаях используется слово das Tier. В стихотворении Гессе «In einer Sammlung Agyptischer Bildwerke» («В собрании египетского искусства») говорится о современной христианской способности любить всё творение: «Nennen mit Liebesnamen noch Tier und Stein» [31, c. 355]. / «Называем ласковыми именами еще животных и камни» (Здесь и далее перевод автора - А. И.), которой нет в произведениях Древнего Египта. В стихотворении «Meine Seele flieht zuruck» («Моя душа летит назад») речь идет о способности души превращаться в разные элементы природы: «Meine Seele wirde in Baum // Unde in Tier und ein Wolkenweben. // Verwandelt und fremd kehrt sie zuruck // Und frag tmich. Wie soll ich Antwort geben?» [Ibidem, c. 231]. / «И вы, дышащие цветы // Под жужжащую песню пчел, // Также ваша жизнь // Темна и страшна?».

Символическое значение изображенных у Гессе летающих насекомых можно понять в связи с индийской традицией. Пение пчел (Bienensang) упоминается как часть прекрасного пейзажа в противопоставлении страданию. Так, в «Spaziergang» («Прогулке») поэт разговаривает с цветами, над которыми звучит жужжащая песня пчел: «Und ihr, atmende Blumen // Im summenden Bienengesang, // Ist denn auch euer Leben // So dunkel und bang?» [Ibidem, с. 292] / «И вы, дышащие цветы // Под жужжащую песню пчел, // Также ваша жизнь // Темна и страшна?». В стихотворении «Im Grase liegend» («Лежа в траве») звучит риторический вопрос о мироустройстве: «Zartblau gespannter Himmel, Bienensang, // Ist dies nun alles eines Gottes // Stohnender Traum, // Schrei unbewu?ter Krafte nach Erlosung?» [Ibidem, с. 348] / «Нежно-голубое натянутое небо, // Песня пчел, // Все это только Бога // Стонущий сон, // Крик бессознательных сил о спасении?».Вобоих случаях пение пчел оценивается как нечто прекрасное и реальное. В Шримад-Бхагаватаме в гуле пчел «слышно пение самой сокровенной Веды» [8, с. 23], а в «Атхарваведе» духовное познание уподобляется производству меда пчелами.

В немецком языке die Muckeимеет два значения: 1) комар, 2) мошка. В стихотворении «Im Grase liegend» («Лежа в траве») говорится о танце мошек или комаров в вечернем блеске: «Ach nein! Verla? mich du, unholder Traum // Vom Leid der Welt! // Dich wiegt ein Muckentanz im Abendglast» [31, с. 348]. / «Ах нет! Оставь меня ты, // Нечистый сон // О страдании мира! // Тебя качает комариный танец в вечернем блеске». Это соотносится со словами из Бхагавад-Гиты: «Как мошкара летним вечером в спешке // лезет в огонь себе на погибель, // так, погибая, все твари стремятся // в пасти Твои, нетерпеньем влекомы» [4, с. 38]. Такой же смысл выражен в стихотворении «Muckenschwarm» («Рой мошкары»): своим быстрым, мимолетным танцем они превосходят исчезнувшие царства: «Untergegangene Reiche, // Deren goldbeladene Throne plotzlich und spurlos // In Nacht und Sage zerstoben, // Haben nie so wilde Tanze gekannt» [31, с. 273]. / «Затонувшие царства, // чьи золотом нагруженные троны внезапно и бесследно // в ночи и в саге рассыпались, // никогда таких диких танцев не знали».

Гессе упоминает собаку в стихотворениях «Manchmal» («Иногда») и «Der Einsamean Gott» («Одинокий к Богу») в качестве видового понятия «der Hund». В «Manchmal» («Иногда») лирический герой должен прислушиваться к лаю собаки:«Wenn …ein Hund bellt im fernsten Gehoft // dann muss ich lange lauschen und schweigen» [Ibidem, с. 348]. / «Когда собака лает в дальнем дворе, тогда я должен долго прислушиваться и молчать». Эти строки основаны на древнем суеверии, что собака своим лаем может предвещать смерть [32]. О том, насколько смерть волнует лирического героя, свидетельствует то, что он прислушивается к собачьему лаю даже в самом дальнем дворе. В стихотворении «Der Einsame an Gott» («Одинокий к Богу») лирический герой бросает упрек Богу в несправедливости: «Warum lassest Du Hunde und Saue // Eines Gluckes geniessen, das nie // Dem verschmachtenden Edleren wird?» [31, с. 370]. / «Почему позволяешь Ты собакам и свиньям наслаждаться счастьем, которого никогда не будет у томящихся благородных?». Здесь переформулирован текст из Евангелия от Матфея: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями» (Св. Евангелие от Матфея 7:6). Как видим, здесь же использован образ свиньи, в первый и последний раз.

В произведениях Гессе встречаются образы экзотических животных.

Тигр, слон, крокодил и ягуар фигурируют в стихотворении «Fluss im Urwald» («Река в древнем лесу»), связанном с путешествием поэта на Шри-Ланку и в основном опирающемся на индийскую традицию. Образы тигра и слона отсылают нас к индийскому эпосу «Рамаяне»: «Nachts kommt der Tiger und der Elefant // Und badet gierig seine schwulen Krafte // Und brullt in dumpfer Wollust durch den Wald» [Ibidem, с. 310]. / «Ночами приходят тигр и слон // И окунают с жадностью свои знойные силы // И ревут в тупом наслаждении на весь лес». В индийском эпосе с этими животными сравнивается похитивший Ситу правитель Шри-Ланки Равана, свирепый и похотливый: «И тигром свирепым казался ей Равана пьяный, // Слоном-ярупом, что, устав от неистовства течки, // Пахучей громадиной спать завалился у речки».

Крокодил шуршит в иле и тростнике: «Am Ufer rauscht im truben Schlamm und Rohr // Das schwere Krokodil…» [31, с. 310]. / «На берегу шуршит в сухом иле и тростнике», и вызывает страх. Он - олицетворение опасности, коварства и страсти. Этот образ встречается в «Рамаяне»: «…легче в реке избежать крокодиловой пасти, // Чем власти прельстительниц этих и женственной страсти» [25, с. 89], и у любимого Гессе поэта-йога Бхартрихари: «Желание так называется река, в которой вместо воды мечтания, вместо волн жажда, таится в ней крокодил страсти <…>; лишь те, кто переправился через нее, чистые духом повелители йогов, радуются».

Дикий ягуар ломится через тростник так же, как тысячи и сотни тысяч лет назад: «…heut wie vor tausend // Und hunderttausend Jahren; scheu und schlank // Bricht durch den Schilf» [31, с. 310]. / «Сегодня, как до того тысячу // И сотни тысяч лет, дикий и изящный // Ломится через тростник». Интересно, что ягуар в Азии не водится, только в Новом свете. В символизме Центральной и Южной Америки это божественное и опасное животное, символ непредсказуемой и капризной власти [30]. Но на Шри-Ланке водится эндемичный леопард [10]. Он символ жестокости, свирепости, агрессивности, неустрашимости [22].

В «Рамаяне» на них ездят воины-ракшасы. Как видно, в поэзии Гессе дикие экзотические животные обозначают отрицательные человеческие качества.

Таким образом, оба поэта используют общее понятие животного. Бунин в произведениях рассматриваемого периода противопоставляет образы животного и зверя. В немецком языке этой разницы не существует, Гессе использует слово «das Tier» в его прямом значении для обозначения представителей животного царства.

Оба поэта пишут о собаке. Для Бунина важно противопоставление собаки и пса. Собака - положительный символ, наводит лирического героя на размышления о бесплодности мечтаний и обреченности человека на мировую скорбь, а пес связан со смертью человека и мира в целом. Гессе использует видовое понятие «собака»: в первом случае - как предсказательницу смерти, во втором - нечистое животное в сакральном смысле, на основе слов из Евангелия. Для немецкого поэта разница по половому признаку несущественна.

В исследованных стихотворениях Бунин обращается к образам животных чаще Гессе. Это можно объяснить любовью Бунина к деталям, подробному изображению пейзажа. В стихах немецкого поэта пейзаж более абстрактный.

Некоторые животные (конь, осел, змея) упоминаются русским по этом несколько раз. Образ коня имеет ключевое значение, что свойственно лирическим произведениям крупнейших русских поэтов XVIII-XX вв. Конь предстает как спутник и помощник богов и героев, легендарное и полумифическое существо. Образ змеи является разноплановым, но каждый аспект его символики отражает божественное всеединство. Осел символизирует противоположные качества: глупость, упрямство и смирение.

Гессе дважды пишет о песне пчел как об утверждении реальности мира и о танце мошек - символе суетности, тщеты и скоротечности.

У Бунина, так же, как и в поэзии XIX века, преобладают образы домашних и хозяйственных животных, прирученных человеком, разделяющих его быт и труд.

Дикие экзотические животные в поэзии Гессе олицетворяют для него человеческие пороки: свирепость, похотливость, невежество.

Символическое значение животных в стихотворениях Бунина до Первой мировой войны связано с авраамическими религиями и древними мифологиями. В символическом значении образов животных в поэзии Г. Гессе этого периода пересекаются христианство, индийские учения и народные суеверия. Сходство обоих поэтов проявляется в религиозном синкретизме их поэзии, созданию которого помогают символические образы животных.

образ животное гессе бунин

Список литературы

1. Бунин И. А.Собрание сочинений: в 6-ти т. М.: Художественная литература, 1987. Т. 1. 687 с.

2. Бхагавадгита / пер. с санскрита, исслед. и примеч. В. С. Семенцова. 2-е изд-е, испр. и доп. М.: Восточная литература РАН, 1999. 256 с.

3. Бхартрихари Шатакатраям / пер. с санскр., исслед. и коммент. И. Д. Серебрякова. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1979. 135 с.

4. Вовк О.Энциклопедия знаков и символов. М.: Вече, 2006. 528 с.

5. Вьяса Ш. Д.Шримад Бхагаватам. М.: Амрита-Русь, 2011. Кн. 5. 288 с.

6. Гура А. В.Символика животных в славянской народной традиции. М.: Индрик, 1997. 912 с.

7. Жития византийских святых: чудеса святого Георгия/ пер. С. Поляковой. СПб.: Corvus; TerraFantastica; РоссКо, 1995. 484 с.

8. Иванов В. И.Две стихии в современном символизме: в 4-х т. Брюссель, 1974. Т. 2. 843 с.

9. Мадлевская Е. Л., Эриашвили Н. Д., Павловский В. П.Русская мифология: энциклопедия. М.: Эксмо; МИДГАРД, 2007. 171 с.

10. Рамаяна / пер. В. Потаповой. М.: Художественная литература, 1986. 272 с.

11. Слово о полку Игореве/ поэтич. пер. В. А. Жуковского. СПб.: Азбука, 2012. 256 с.

12. Смысловой перевод священного Корана на русский язык/ пер. с арабского Э. Кулиева. 1-е изд-е. Комплекс имени Короля Фахда по изданию священного Корана. Медина, 2002. 688 с.

Размещено на Allbest.ru