Женские образы как элемент реализации просветительской программы Н.М. Карамзина-издателя (на материале альманаха "Аглая")

Размещено на http://www.allbest.ru/

Женские образы как элемент реализации просветительской программы Н.М. Карамзина-издателя (на материале альманаха «Аглая»)

В 1794 и 1795 годах Н. М. Карамзин выпускает в свет две книги альманаха «Аглая» (второе издание - 1796 года - прим. автора - Д. Н.), в которых печатает лирические, прозаические и критические произведения, преимущественно собственного сочинения (исключая басню И. И. Дмитриева «Чиж» и стихотворение М. М. Хераскова «Разлука»). С точки зрения А. Р. Акчуриной, «тип моноальманаха является идеальным для самореализации писательского потенциала, так как при подготовке сборника издатель, редактор и автор в одном лице получал неограниченную свободу действий и имел возможность публиковать собственные произведения вне зависимости от предпочтений сторонних издателей» [2, с. 17].

В. С. Киселев в статье «Проблема универсального повествования в эстетике русского сентиментализма» характеризует сущность коммуникативной стратегии, осуществляемой поэтами-сентименталистами. Она направлена на «формирование универсальной личности с разветвленной системой культурных привычек» [4, с. 91], которое происходит путем влияния индивидуальной авторской личности на «чувства» и «разум» читателей. Влияние на «чувства» осуществляется посредством выбора автором «модели взаимоотношений субъекта с природой, другим человеком, обществом» [Там же]. Разуму отводится конечная роль обобщения, синтеза читательских впечатлений, вытекающих из риторической структуры сентиментального текста, представляющей собой «восхождение от элементарного ощущения к сложной моральной истине» [Там же, с. 92], а также восприятия эмоционально насыщенных мотивов и образов, которые облекаются в форму своеобразного интимно-светского общения. Концептуально важным в такой системе является автор, который становится «руководителем процесса культурной коммуникации, <…> образцом просвещенного человека» [Там же, с. 90]. В повестях Карамзина - это, как правило, рассказчик произведения, который в форме известного знания преподносит читателям идеальную модель того, как идентифицировать, анализировать и проявлять отношение к происходящему.

В построении такого рода коммуникации между автором и читателем, в данном случае между издателем и читателем, немаловажная роль отводится женским образам. Это связано с тем, что разные модели взаимоотношений между влюбленным и возлюбленной позволяют продемонстрировать всю гамму чувств и эмоций, испытываемых человеком. Таким образом, духовная сфера художественных образов оказывается раскрытой, тем более что она является «опосредующим звеном между общечеловеческим и личностным», так как человек в сентиментализме «еще не включен прочно в конкретную социальную среду или национальноисторический мир» [Там же, с. 89]. В «Аглае» женские образы присутствуют в произведениях разных жанров: очерке «Нежность дружбы в низком состоянии», повестях «Остров Борнгольм», «Сиерра-Морена», сказках «Дремучий лес», «Илья Муромец», стихотворениях «Притча», «Послание к Д***», «Любезной, в день ея рождения», «Странность любви, или бессонница». Степень раскрытия образов варьируется в зависимости от литературного направления, жанра, сюжета, во многом обусловлена художественным замыслом писателя.

В основе мировоззренческой позиции издателя, отражающейся на специфике женских образов, - идея о гармоничном существовании человека, обозначенная, в частности, в посвящении «Другу моего сердца» и «Послании к Д***»: «Мы живем в печальном мире <…>; но человек имеет утешение - любить!» [1, с. 5]; «А мы, любя дышать свободно, / Себе построим тихий кров / За мрачной сению лесов, / Куда бы злые и невежды / Вовек дороги не нашли» [Там же, с. 22], «Найдем подругу для себя, / Подругу с милою душею, / Она приятностью своей / Украсит запад наших дней» [Там же, с. 24], «Любовь и дружба - вот чем можно / Себя под солнцем утешать» [Там же]. По мнению А. Кросса, «пессимизм заставил его (Карамзина) замкнуться в своем частном мирке; он отказался от золотого века и от надежды на Утопию для всех. <…> Спасения он ищет в любви истинных друзей» [5, с. 226]. Такое гармоничное существование получает отражение, прежде всего, в сентиментальных произведениях альманаха, однако, присутствует и в предромантических повестях («Остров Борнгольм»), сохраняясь не в событийном сюжете, а сюжете обрамляющем: «рассказчик Їопвествует? друзьям Їв тихом кабинете? о своем недавно закончившемся путешествии, и в эту Їопвесть? фрагментарно включаются Їрассказы? героев прошедших уже бурных событий» [3, с. 12].

Обретение истинного счастья для поэта возможно только во взаимной, состоявшейся любви между влюбленными, супругами. В сказке «Дремучий лес» читаем: «Сие мирное уединение (с супругой) должно быть вовеки твоим обиталищем, здесь будешь иметь все нужное для умеренной и покойной жизни» [1, с. 113]. Сказка создана на заданные слова («балкон», «лес», «шар», «лошадь», «хижина», «луг», «малиновой куст», «дуб», «Оссиан», «источник», «гроб», «музыка»), настраивающие, казалось бы, на появление предромантических образов. Однако в произведении появляется героиня сентиментальная, отличающаяся приятностью, любезностью и кротостью, максимально приближенная к природе. Это образ идеальной женщины: добродетельной, искренней, скромной. Она существует в далеком, отгороженном от цивилизации пространстве, окружении близких и любимых людей, ее жизнь «умеренна» и «спокойна». Примечательно, что с помощью устойчивых сентиментальных формул («любезная дщерь», «сельский домик», «нежный, сердечный союз») автор учит распознавать художественное пространство, в котором существуют герои, что позволяет читателю идентифицировать облик персонажей (сентиментальных, предромантических). Акценты, которые расставляет рассказчик в описании внешности («юная, прекрасная женщина», «цветущий образ», «с большими, светлыми голубыми глазами», «в легком белом платье, с золотым поясом») и «характера» героини («кротость сердечная»), не требуют дополнительных характеристик, в частности, более развернутого описания внутренних эмоций.

Это относится и к женщине-богатырю в сказке «Илья Муромец». Центральную часть сюжета сказки составляет описание внешности героини: «красавица», «румяное лицо», «лилейная рука», «жилки васильковыя». Традиционная былина «наружностью действующих лиц вообще не интересуется» [8, с. 149], «в центре творческого напряжения <…> находится герой-богатырь» [Там же, с. 154], а в основе построения сюжета - движение от «недооценки героя к общему признанию его богатырской исключительности и славы» [Там же]. Если описание в былине и присутствует, то оно, как правило, «падает на описание угрожающей силы и наружности противника» [Там же, с. 149]. Кульминационного боя, также предполагающегося в былине, в сказке Н. М. Карамзина не происходит: богатырь наблюдает за красавицей, пробуждает е? от заколдованного сна.

К сентиментальным героиням примыкает также образ «любовницы», способной во всем и везде следовать за своим возлюбленным (образ Дездемоны в «Послании к Д***»), ставящей супружеский долг и семью выше всего остального (образ Маши в очерке «Нежность дружбы в низком состоянии»). Однако образы женщин в произведениях Карамзина не сводятся к описанию женского типа смиреной жены, зависящей от мужа. Перед нами предстает вереница женских темпераментов (скромных и общительных, меланхолических и жизнерадостных), многие героини принимают самостоятельные решения, порой не учитывая мнения близких: например, Анюта («Нежность дружбы в низком состоянии») уезжает в Москву на заработки, Эльвира (предромантическая героиня из повести «Сиерра-Морена») уходит в монастырь.

В предромантических произведениях гармония взаимоотношений невозможна, так как влюбленные не могут быть вместе. Такой исход развития любовной сюжетной ситуации погружает главных героев в раздумья о собственной жизни, заставляет «уйти в себя», а автора - обратиться к человеческому подсознанию. Процесс «разворачивания» внутреннего пространства сознания героев (термин А. Н. Кудреватых - прим. автора - Д. Н.) происходит в замкнутом готическом топосе (например, замок, пещера - прим. автора - Д. Н.), в маркированное время суток: как правило, ночью, когда «защитные механизмы психики становятся менее эффективными» [6, с. 94]. Справедливо замечание А. Н. Кудреватых о том, что «автор направляет героя из одного пространства в другое, все более глубокое, темное и опасное, в конечном итоге превращая пространство физически осязаемое в пространство психическое» [Там же]. Поэтому внутренний облик персонажей получает большее раскрытие в повестях «Остров Борнгольм» и «Сиерра-Морена». В событийной канве произведений акцентируется внимание на изменении психических состояний, которое становится осязаемым благодаря образу рассказчика. Через увиденное, услышанное, почувствованное рассказчик представляет читателю динамичные образы женщин, сострадание к которым выводит на новый уровень восприятия и оценки действительности. Катастрофичность описываемых бытий, осознание трагедии героинь заставляет рассказчика переосмыслить вечные вопросы о смысле существования человека, о Добре и Зле.

Женщины в предромантических повестях подвергаются испытанию страстей: поддавшись разрушительному чувству, они не обретают внутренней гармонии. Их чувства более стихийны, эмоционально насыщенны, чем чувства сентиментальных героинь. Поэтому большинство исследователей (Т. В. Федосеева [10], Л. И. Сигида [7], А. А. Смирнов [9]), рассматривая предромантические повести Карамзина, в качестве одной из магистральных тем выдвигают вопрос о страстях: «страсти Їнеобходимы для деятельности в физическом и моральном мире?, но их следует Їудержать в естественном и благом течении?» [10, с. 62]. Однако, на наш взгляд, более существенным является не описание разрушительных чувств как таковых, а моральная, «человеческая» оценка рассказчиком явлений «сердца» - в русле мировоззренческой позиции, которая возникает в результате восприятия своего / чужого горя. Это становится возможным, во-первых, благодаря превалированию в сюжетах женских образов, во-вторых, разной степени участия рассказчика в действии: в «Острове Борнгольм» рассказчик является сторонним наблюдателем чужой драмы, в «Сиерре-Морене» - жертвой неразделенной любви. Осмысление прошедших событий происходит постепенно - от стремления уловить мельчайшие психологические состояния во внешнем облике героинь до анализа их чувств и эмоций в процессе личного общения.

Список литературы

женский образ карамзин аглая

1. Аглая: [альманах]: в 2-х кн. Изд-е 2-е. М., 1796. Кн. 2. 191 с.

2. Акчурина А. Р. Эволюция Н. М. Карамзина-журналиста: автореф. дисс. … к. филол. н. М., 2013. 24 с.

3. Биткинова В. В., Тарасова Ю. Г. К проблеме прямых цитат в произведениях Н. М. Карамзина (Гораций и Виланд в повести «Остров Борнгольм») // Филологические этюды. Саратов. 2005. Вып. 8: в 3-х ч. Ч. 1-2. С. 10-14.

4. Киселев В. С. Проблема универсального повествования в эстетике русского сентиментализма // Вестник Томского государственного университета. 2006. № 291. С. 89-94.

5. Кросс А. Разновидности идиллии в творчестве Карамзина // XVIII в.: сб. ст. и материалов / под ред. П. Н. Беркова, Г. П. Макогоненко, И. З. Сермана. Л., 1969. Сб. 8: Державин и Карамзин в литературном движении XVIII - начала XIX века. С. 210-228.

6. Кудреватых А. Н. Специфика субъектной организации в повести Н. М. Карамзина «Сиерра-Морена» // Уральский филологический вестник. 2013. № 1. С. 93-101.

7. Сигида Л. И. Об истоках разочарования и скепсиса героев Карамзина // XVIII век: искусство жить и жизнь искусства. М., 2004. С. 327-334.

8. Скафтымов А. П. Поэтика и генезис былин. Саратов, 1994. 320 с.

9. Смирнов А. А. Концепт счастья в публицистике Карамзина // XVIII век: искусство жить и жизнь искусства. М., 2004. С. 370-378.

10. Федосеева Т. В. «Личностная рефлексия» как творческий принцип // Литература русского предромантизма: мировоззрение, эстетика, поэтика / под ред. Т. В. Федосеевой. Рязань, 2012. С. 60-70.

Размещено на Allbest.ru