Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 800.899.82:09 Филологические науки

Южный федеральный университет

ponomarewa.dar@yandex.ru

О трех хронотопах в пьесе М. Булгакова «Дон Кихот»

Пономарева Дарья Васильевна

Аннотация

булгаков кихот бытийный переакцентуация

Статья посвящена анализу трех основных хронотопов в пьесе М. Булгакова «Дон Кихот»: бытового, бытийного и творимого героем пространства «золотого века». Находясь на пересечении бытового и бытийного хронотопов в смысловой сфере «золотого века», Дон Кихот-художник, потерпев поражение в действительности, воплощает свой идеал, т.е. свободно реализует творческое «я», одержав символическую победу романтика, только в пространстве деятельного и ответственного творчества, карнавально-игрового преображения быта.

Ключевые слова и фразы: Булгаков; пьеса; Дон Кихот; бытовой хронотоп; бытийный хронотоп; смысловое пространство «золотого века».

Annotation

The author analyzes three main chronotopes in dramatical piece “Don Quixote” by M. Bulgakov: domestic, existential and created by the hero space of “golden age”. Being at the intersection of domestic and existential chronotopes in the semantic sphere of “golden age”, Don Quixote-artist, having been defeated in reality, embodies his ideal, i.e. freely realizes the creative “I”, winning the symbolic victory of a romanticist, only in the space of active and responsible creativity, carnival-game transformation of everyday life.

Key words and phrases: Bulgakov; piece; Don Quixote; domestic chronotope; existential chronotope; semantic space of “golden age”.

Специфика пространственно-временной организации «Дон Кихота» М. Булгакова до сих пор не была предметом пристального изучения. В связи с этим цель нашей статьи заключается в рассмотрении трех основных хронотопов пьесы. Раскрытие специфики взаимодействия данных «времяпространств» позволит глубже понять природу переакцентуации донкихотовской ситуации в малоизвестной третьей редакции пьесы. В ходе анализа под термином «хронотоп» будем понимать не только «взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе» [3, с. 234], но и, опираясь на представление М. Бахтина о диалогизме, перейдем на «новый уровень, где понятие хронотопа в конце концов утрачивает миметическую специфичность» [6, с. 49-50]. Отталкиваясь от «подражательных» пространственно-временных характеристик, попытаемся раскрыть специфику трех ключевых пространств пьесы, отличающихся «смысловыми моментами, которые как таковые не поддаются временным и пространственным определениям», помня о том, что «всякое вступление в сферу смыслов совершается только через ворота хронотопов» [3, с. 406].

Важной чертой поэтики Булгакова является «многослойность сюжета, пародийная “диффузия” нескольких хронотопов в пределах одной сюжетной ситуации» [10, с. 12]. Это утверждение, как нам думается, может быть применено и к «Дон Кихоту». В пьесе Дон Кихот, как и все герои-творцы Булгакова, оказывается между двумя большими хронотопами, которые условно можно назвать хронотопом быта (жизнь, действительность) и хронотопом бытия (культура, искусство). Бытийно-культурное «времяпространство», по сути, лишено основных характеристик хронотопа в его миметическом понимании. Это «большое время» вечного со-бытия явлений культуры, пространство традиции, куда так или иначе устремлен каждый герой-художник писателя. При этом пространство культуры, характеризующееся «мерцанием диалогических отношений» смыслов [6, с. 51], актуализируется только благодаря эмоционально-волевому, ценностному и ответственному отношению к нему «участного» мышления Дон Кихота как творческой личности. В диалоге с вечностью герой реализует свою «единственную причастность этому бытию», т.е. осуществляет свое «я», т.к. именно «с этого единственного места могут быть признаны все ценности» [1, с. 47].

Пространственная локализация действия в бытовом хронотопе распределена по пяти точкам: дом Дон Кихота, перекресток дорог, постоялый двор Паломека Левши, дворец Герцога и его загородное поместье. Четыре картины из девяти происходят в доме Дон Кихота, в то время как основное действие романа Сервантеса было привязано к дороге и постоялым дворам. Хронотоп дома в пьесе, являясь центральным в большом бытовом «времяпространстве», существенно отличается от образа дома-оплота, надежного тыла, занимающего важное место в художественном мире Булгакова. Дом Дон Кихота предстает в амбивалентном свете. Бытовое пространство вокруг главного героя наполнено книгами, символизирующими атмосферу интеллектуального уюта (дом поэта, мечтателя) и играющими роль «временно-пространственного выражения» смысловой сферы культуры, т.е. слышимой и видимой «знаковой формы» [3, с. 406] бытийного начала. «Знаковыми формами» пространства традиции в пьесе также являются рыцарские и пастушеские песни, цитирование и пересказ рыцарских романов, дорожные истории Дон Кихота, миф о «золотом веке», карнавальные и театральные атрибуты (маски, костюмы, игра на гитаре). Наряду с книгами центральное положение в доме занимают рыцарские доспехи воинственно настроенного Дон Кихота, чувствующего личную ответственность за несовершенство мира и считающего своим долгом бороться против «недолжной» действительности (дом рыцаря, борца). Старые, снятые с чердака доспехи в воображении героя, цитирующего любимые книги (читая, Дон Кихот заменяет имена книжных рыцарей собственным), преображаются в великолепные рыцарские латы. Происходит «диффузия» бытового и бытийного смысловых пространств. На бытовой хронотоп дома (жизнь) накладывается своеобразно преломленный бытийный хронотоп рыцарского романа (культура), в котором мир вокруг героя «не национальная родина, он повсюду равно чужой» [Там же, с. 304]. Для булгаковского Дон Кихота чужим становится весь мир быта, в том числе и собственный дом, куда он дважды возвращается не по своей воле. Бытовая сфера - это место несвободы рыцаря-поэта. Двор очерчивает отведенное для героя пространство, чаще всего погруженное в темноту или сумрак.

Далее, во время представления родственников и друзей Дон Кихота (театр в театре), которое пародийно совмещает хронотоп дома с бытийно-культурным театральным хронотопом, условное пространство свободы (не только физической, но и духовной) становится еще меньше, сужаясь до кресла главного героя. Он оказывается зажатым в тиски, беззащитным перед кружением карнавала, мельканьем масок и лиц. Буквально каждое движение героя в этом ограниченном пространстве пресекается появлением участников представления, вплоть до того, что спектакль разворачивается и за его спиной. Дон Кихот Булгакова, как и рыцарь Сервантеса, - это герой открытого вольного простора, «замкнутые мирки, пространство, расчлененное, перегороженное, разгороженное, для него гибельно» [7, с. 62], а в пьесе это связано и с лишением Дон Кихота творческой свободы. Финальным аккордом становится появление «волшебника» - театральное затемнение пространства, поражающее Дон Кихота бессилием. Темнота в пьесе связана с враждебным герою злым колдовским началом, а искусственная темнота выглядит вдвойне пугающей.

Наступление темноты - темного, рокового, исчезающего времени - зачастую является в пьесе основной характеристикой времени действия. Так, бой Дон Кихота с Сансоном Карраско происходит при свете факелов в замке Герцога. Хронотоп замка как чуждого бытового пространства осмеяния Дон Кихота предстает местом пересечения всех дорог, оплотом враждебной действительности, общепринятых представлений, норм и оценок, обращенным в прошлое местом «жизни властелинов», хранящим на протяжении поколений отношения «династического преемства, передачи наследственных прав» [3, с. 394]. По воле Герцога это «черное» пространство, разрушая ренессансно-гротескную амбивалентность, утверждает придворнопраздничную маскарадную культуру, в которой карнавальная жизнь приходит в упадок, утрачивая свою всенародность, а «ее формы обедняются, мельчают и упрощаются» [2, с. 340]. Оказавшись в позорной роли придворного шута, обманутый Дон Кихот отчуждается от окружающего быта и осуждает лицемерную двойственность человеческих отношений, прикрытых рассуждениями о порядке, т.е. выполняет главную задачу шута - разоблачение «всяческой конвенциональности, дурной, ложной условности во всех человеческих отношениях» [3, с. 311-312]. Наполненный маскарадом замок-театр оправдывает себя в пьесе и как традиционный хронотоп встреч и диалогов. Именно здесь Дон Кихот спорит с Духовником, произнося свой монолог о рыцарском служении: «Я иду по крутой дороге рыцарства и презираю земные блага, но не честь! Моя цель светла - всем делать добро и никому не причинить зла» [5, с. 280].

Речь Дон Кихота, продолжая дорожный рассказ героя о «золотом веке», как нам кажется, указывает на присутствие в пьесе некоего единства, своеобразного смыслового пространства, созданного воображением Дон Кихота-творца в зазоре между бытом и бытием. Возникающее на пересечении жизни и культуры творимое пространство можно определить как третий большой хронотоп пьесы - хронотоп «золотого века», свободного творческого воплощения в быте бытийного идеала, мечты героя. Ориентируясь на сферу культуры (бытие), Дон Кихот творчески переплавляет в единое целое реалии окружающего быта и собственной жизни, сюжеты рыцарских романов и миф о «золотом веке», «древней правде», который воспринимается им в качестве предполагаемого идеального мироустройства будущего. Творческое мышление Дон Кихота с помощью героико-романтического варианта «исторической инверсии» (наложение прошлого и будущего) стирает границу между жизнью и искусством, преображая враждебную действительность быта и обогащая настоящее переосмыслением культурной традиции [8, с. 146-148]. Оглядываясь назад, Дон Кихот на самом деле устремляется в будущее. Через творимый хронотоп «золотого века», преобразующий бытовое пространство и время, он движется к вечным истинам, приближаясь к бытию. Именно в хронотопе «золотого века» как гармоническом синтезе искусства и жизни, «зоне пересечения» быта и бытия [9, с. 69], Дон Кихотхудожник по-настоящему свободен. Провоцируя окружающих эксцентричностью поведения и вовлекая их в придуманную им жизнь-игру, герой организует собственное микропространство, тождественную жизни творимую реальность. Только столкнувшись с позицией «другого» (в широком смысле - миром «других» как носителей господствующей в быту позиции), он оказывается в ситуации жесткого выбора, предстающего в образе судьбы. Отметим, что смысловая сфера творчества в большей степени привязана к сервантесовским хронотопам дороги и постоялого двора, которые представляются Дон Кихоту Булгакова соответственно путем подвига и рыцарским замком. Обозначенные карнавальные хронотопы, наполняющиеся фантастическими персонажами и событиями, можно назвать «эманацией сознания» Дон Кихота-художника, своей творческой активностью утверждающего «реальность его великой иллюзии» [4, с. 16]. Например, бытовое пространство постоялого двора, где звучат рыцарские и пастушеские песни, диффузно сплавляясь с бытийно-культурным хронотопом рыцарского замка, превращается в карнавальную «площадь». Общее дело - изготовление и проба книжного «всеисцеляющего» бальзама - оборачивается торжеством «древней» карнавальной правды, смеховой «смертью» и воскрешением всех участников, стиранием иерархических границ, возвращающим в гармонию «золотого века» [2, с. 362].

Заметим, что в отличие от романа Сервантеса время в пьесе сжимается, будто ускоряясь, устремляется к финалу. Стремительность действия объясняется специфическим карнавальным испытанием идеала Дон Кихота и самого героя-идеолога, происходящим в хронотопе «золотого века», в котором утверждаются вечные «рыцарские» ценности. Свою жизнь герой воспринимает как события одного дня, миг, приравненный к вечности, короткий прямой путь борьбы, с которого он не сворачивал: «И вот я думал, Санчо, о том, что, когда та колесница, на которой ехал я, начнет уходить под землю, она уже более не поднимется. Когда кончится мой день - второго дня, Санчо, не будет…» [5, с. 298]. В конце тяжелого пути опустошенный бытом герой возвращается к тому, от чего отталкивался - бытийному пространству культуры. Традиция как образ и пространство мечты - это единственная вечная ценность, которая остается у героического романтика.

Смертью Дон Кихота заканчивается его освещенный лунным светом путь к бытию. Герой полностью выходит из бытового хронотопа, войдя во двор, «стоит неподвижно над двором и смотрит вдаль», на солнце [Там же]. Реальным топографическим расположением это никак не оправдывается, рыцарь смотрит на закат солнца как закат своей земной жизни с высоты вечности. В бытовом пространстве «лишенному свободы» Дон Кихоту остается только плен, а «хуже плена нету зла»: «Мне теперь, пойми, нельзя выйти из этого круга, и никакая мечта никуда не ведет. Он сковал меня, Санчо!» [Там же, с. 299]. Единственный выход из этого круга, противостоящий земной ограниченности «железного века», - смерть, равная освобождению, прорыв в вечность, к бытию, куда и вел Дон Кихота его прямой «вне-бытовой» творческий путь. В финале продолжаются метаморфозы хронотопа дома, вбирающего в себя черты хронотопов тюрьмы (лишение свободы) и гроба (смерть героя), способствующих прояснению булгаковской интерпретации донкихотства, которое представляется трагически обреченным сражением художника-рыцаря за безвозвратно потерянный миром идеал высшей справедливости. Сражение за бытийный идеал связано с отстаиванием свободы самореализации творческого «я» Дон Кихота-художника в ограничивающем его мире «других», считающих героя сумасшедшим.

Итак, в пьесе Булгакова пересекаются бытовой и бытийный хронотопы, т.е. враждебное Дон Кихотутворцу «времяпространство» несвободы, осмеяния и диктата общепринятых норм и открытое «большое время» культурной традиции, зовущее художника к свободному творческому диалогу. Проявляется это в наложении циклического путешествия Дон Кихота в бытовом пространстве-времени и прямого движения героя вне времени и пространства к высшей правде, освобождающей героического романтика от бытовой закольцованности. При этом герой, находясь на границе двух миров в смысловом пространстве творения, благодаря силе воображения совмещает несоединимое, воспринимая идеал как должное мироустройство и программу действий, живет мечтой о возвращении «золотого века». Потерпевший поражение и не реализовавший мечту в действительности, Дон Кихот-художник воплощает идеал, т.е. свободно реализует творческое «я», одержав символическую победу романтика, только в пространстве деятельного и ответственного творчества, карнавально-игрового преображения быта, в сфере творения, разрушаемой столкновением с миром «других» (бытом, не помнящим о бытии), неверием, презрением и обманом.

Список литературы

1. Бахтин М. М. К философии поступка // Работы 20-х годов. Киев: Next, 1994. С. 9-69.

2. Бахтин М. М. Проблемы творчества Достоевского. Киев: Next, 1994. 508 с.

3. Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе // Вопросы литературы и эстетики. М.: Художественная литература, 1975. С. 234-407.

4. Бочаров С. Г. О композиции «Дон Кихота» // О художественных мирах. М.: Советская Россия, 1985. С. 5-35.

5. Булгаков М. А. Собрание сочинений: в 8 т. СПб.: Азбука-классика, 2004. Т. 7. Блаженство. 864 с.

6. Зотов С. Н. К эпистемологии литературоведения: пространственность художественного смысла в теории М. М. Бахтина // Известия ЮФУ. Филологические науки. 2011. № 3. С. 45-52.

7. Пискунова С. И. Булгаков и Сервантес // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1996. № 5. С. 60-71.

8. Пономарева Д. В. Дон Кихот как героический романтик в пьесе М. Булгакова «Дон Кихот» // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2013. № 1. С. 146-148.

9. Худенко Е. А. Жизнетворческие стратегии в русской литературе XIX-XX вв.: романтизм и символизм // Мир науки, культуры, образования. 2010. № 6 (25). С. 68-71.

10. Яблоков Е. А. Художественный мир Михаила Булгакова. М.: Языки славянской культуры, 2001. 424 с.

Размещено на Allbest.ru