От романтизма и символизма к акмеизму: эволюция героя-путешественника в поэзии Н.С. Гумилёва

Размещено на http://www.allbest.ru/

От романтизма и символизма к акмеизму: эволюция героя-путешественника в поэзии Н.С. Гумилёва

Головченко И. Ф.

В статье рассматриваются вопросы становления от романтизма и символизма к акме-изму философско-эстетического мышления поэта Серебряного века Н. С. Гумилева. Одной из форм воплощения его художественно-литературных взглядов выступает специфика построения лирического героя. Обосновывается гипотеза о том, что при создании авто-ром лирического героя путешествие является направляющей сюжетообразующей темой. Именно путешественник становится его основным лирическим героем. Причем при описа-нии передвижений героя важно не само физическое перемещение, а его духовное измерение. Традиционный для европейской культуры, с античных времен мотив бегства от цивилизации распадается в сборниках стихотворений Гумилева («Романтические цветы», «Жемчуга», «Чужое небо», «Колчан», «Костер», «Огненный столп») на множество составляющих. У него путешествие обозначает поиск, вариант паломничества, экзотического странствия, а не только пересечение границ между различными мирами, притягивающее к себе разные про-странственные локусы (Египет, Индия, Африка, Италия, Франция, Персия и др.). Мотивы путешествия, движения, перемещения определяют способы изображения лирического героя (выступающего во многих ипостасях - воин-конквистадор, поэт-певец, рыцарь, странник, мореплаватель-философ, маг, повелитель и др.), эволюционизирущие у Гумилева от роман-тического обобщенно-мифологического мироощущения к символическим абстрактным кате-гориям и акмеистическому утверждению интереса к конкретному предмету, вещи, объекту.

Ключевые слова: романтизм, символизм, акмеизм, лирический герой, тема путешествия, сюжетообразующий мотив.

Постановка проблемы. Мировая литература от первых эпосов до новейших произведений про-низана концептом путешествия. Комплекс моти-вов, связанных с путешествием, многогранно представлен в творчестве Н. С. Гумилёва. Акту-альность в лирических, прозаических и драма-тургических произведениях поэта мотива пути, перехода, движения подчеркивается в исследова-ниях Л. Г. Кихней, Ю. В. Зобнина, Е. Ю. Раски- ной, А. А. Кулагиной, Е. В. Меркель, Е. Г. Раздья- коновой, Е. Ю. Кармаловой, О. В. Панкратовой, П. В. Паздникова. В работах данных авторов отмечается, что путешествие - главная тема для понимания лирического героя стихотворений Н. С. Гумилёва: «Лирический герой Гумилёва - пассионарий, открыватель новых земель, новых горизонтов. Его путешествие отличается также устремлением за границы возможного» [11, с. 47]. При этом речь не всегда идет о физическом путе-шествии в ту или иную страну, в передвижениях героя гораздо важнее мистическое, духовное изме-рение: «Для творчества Н. С. Гумилёва характерно художественное, религиозное и культурно-фило-софское осмысление географических образов, тем и мотивов. В произведениях поэта география перерастает в геософию (сакральную географию). Геософия исследует систему взаимосвязей между природой и культурой и понимается нами не как география («землеописание»), а как наука об «умной сущности земли» - «землемудрие». К гео- софии относятся характерные для «Серебряного века» русской литературы идеи о сакральности природных и культурных объектов, о «благодат- ности» или «безблагодатности» земель» [12, с. 2].

Цель - рассмотреть эволюцию героя-путеше- ственника в поэзии Н. С. Гумилёва. романтизм символизм акмеизм гумилев

Изложние основного материала. Е. В. Мер-кель отмечает, что в реальных и воображаемых путешествиях на страницах поэтических сборни-ков Н. С. Гумилёва объективируются его психоло-гические переживания: «Синтагматический» уро-вень пространства в сборниках «Романтические цветы» и «Жемчуга» чаще всего связан с экзо-тической темой, нередко притягивающей образы ментальной сферы: путешествие разворачивается в сознании и обусловлено изменениями в нем, вызванными сном и воображением (см. стихотво-рения «Жираф», «Носорог»).

Таким образом, «инопространство» может быть представлено в фантасмагорическом ракурсе как некая психологическая локативная сфера, которая открывается лирическому герою. Подоб-ная особенность показательна для творчества Мандельштама и Ахматовой, у которых овещест-вление и специализация психологической сферы является заметным знаком присутствия акмеисти-ческой эстетики [8, с. 36].

Ю. В. Зобнин видит в теме путешествий, пре-жде всего, бегство от цивилизации: «Символиче-ский образ «бегства от цивилизации», известный в европейской культуре еще с античных времен, распадается при попытке семантизации на бес-численные составляющие. Среди прочего здесь можно найти и трактовку, объясняющую такое «бегство» как символический акт капитуляции человеческой воли перед «телесной усталостью». Собственно «человеческое» существование, пред-полагающее диктат «ума», контролирующего сти-хийно возникающие желания «плоти», в какой-то момент оказывается невыносимо-тяжелым бре-менем - и происходит стремительное «падение» (воображаемое или действительное) в «простоту» первобытного зверства, которое оказывается воз-можным лишь в дальних диких дебрях удаленных от христианской Европы стран» [3].

Е. Ю. Кармалова и Е. В. Меркель отмечают духовную природу путешествий Н. С. Гумилёва, проявляющуюся начиная с самых ранних про-изведений о путешествиях: «Кроме реального, повседневного и экзотического миров существует мир мистических реальностей. Образ, представ-ляющий эту сторону бытия, - Летучий Голландец, капитан с ликом Каина, вечного путешествен-ника. Конквистадоры никогда не смогут разга-дать его загадку, но легенды и рассказы о нем - соприкосновение с иным миром, который якобы находится за тропиком Козерога. Таким образом, мотив «двойного бытия» получил развитие в сти-хотворении «Капитаны» [4, с. 111].

Путешествие - не только передвижение в про-странстве, но и символическое странствие, пересе-чение границы между мирами: «Бинарная модель пространства часто получает мифологическое выражение. Так, в стихотворении «В пути» про-странство делится на два локуса, между которыми проходит символическая граница, персонифици-рованная в образе дракона-Смерти. И при этом здесь сохраняется динамическая модель: герой должен преодолеть границу и тем самым побе-дить смерть (ср. также стихотворение «Ворота рая», где уже в самом названии указывается на границу, разделяющую два мира).

Как и у символистов, путь Гумилёвского героя амбивалентен: он может вести наверх, в небеса, а может представлять собой нисхождение (ср. например, стихотворение «Выбор», «Умный дьявол», «Влюбленная в дьявола» и др.). Если в последнем случае путь связывается с «люцифе- рическим» элементом, то в первом случае, напро-тив, речь идет об обретении небес» [9, с. 158].

По мнению Е. В. Меркель, странствия лири-ческого героя следует прочитывать как бинарное противопоставление двух миров: «В творчестве Гумилёва конституируется особенная простран-ственная модель, которая, выстраиваясь по бинар-ному мифологическому принципу, притягивает к себе разные пространственные локусы, соот-носящиеся на уровне метатекста Гумилёвского творчества по парадигматическому принципу. Эта «пространственная» парадигматика приво-дит к специфике смыслообразования: бинарные оппозиции, накладываясь, бросают друг на друга «символические отсветы», в результате чего сам путь главного героя, связанный с преодолением границы» [9, с. 159].

Е. Г. Раздьяконова подчеркивает, что Н. С. Гумилёв противопоставляет «здесь» и «там», что характерно для романтического мироощуще-ния: «Если подходить к пониманию романтиче-ского двоемирия, сужая это понятие, то можно обозначить его как романтизм географический. Неслучайно большинство поэтов-романтиков выстраивают свой художественный мир вокруг сюжета путешествия и перемещения героя в уда-лённые области. При этом романтическое дво- емирие может быть и пространственным, и вре-менным. В этом случае антиномия приобретает смысл противопоставления настоящего времени и времени давно прошедшего - с тем же ценност-ным наполнением, что и в случае с антиномией «Здесь - Там» [11, с. 6].

Однако в странствиях Гумилёва и его стихах о путешествиях отражается не только романти-ческий эскапизм: «Путешествие в Гумилёвской сакральной географии сродни открытию, художе-ственному постижению, «называнию» историко-культурного и религиозного центра-локуса. Путе-шествие в поэзии Н. С. Гумилёва - реализация «божественного движенья», в котором «живым становится, кто жил» (поэма «Открытие Аме-рики»). Сакральные царства древности представ-лены в произведениях Гумилёва как «царства поэ-тов», они поданы в контексте поэтической истории человечества. Так, Китай - это страна поэтов эпохи Тан, пространство Персии актуализировано име-нем Гафиза, древняя Ирландия представлена как земля поэтов-друидов. Гумилёвская сакральная география актуализирует основные религиозные и историко-культурные центры-локусы мировой истории, предлагает читателю уникальное путеше-ствие по временам и культурам, в котором тема Рос-сии занимает едва ли не главное место» [12, с. 40].

Путешествие - не только и не столько бегство от окружающей повседневности. В первую оче-редь, это поиск. Речь идет как о поиске какого-либо объекта, так и о духовном поиске - открытии себя. «Странствие к истокам великой реки, плавание к неведомой, благодатной земле или стремление достичь чудесного сада уподобляется в текстах Гумилёва паломничеству к святыне. В этом кон-тексте путешествие/странствие является вариан-том паломничества, а сюжетные линии, связанные с путешествиями, - элементами «паломнического текста». В то же время лирический герой - не только «странник духа», но посредник между различными культурными мирами, между древ-нейшими культурами земли, такими, как Египет, Китай, Индия, Персия, Эллада-Византия, Русь- Россия, «остров друидов» Ирландия, прекрасная Франция и т.д.» [12, с. 10]. Путешествие для поэта было созвучно поискам Святого Грааля («золотой двери») - того объекта, который наполнит смыслом все скитания и лишения, пережитые в путешествии.

Фактически лирический герой многих стихот-ворений Н. С. Гумилёва - путешественник, стран-ник, поэт, что отмечается различными исследова-телями: «На наш взгляд, в поэзии Н. С. Гумилёва нет единого способа выражения лирического сознания. Одной из форм его воплощения явля-ется образ лирического героя, который выступает в нескольких ипостасях: воин (конквистадор, рыцарь), поэт (певец), маг (жрец, мудрец), пове-литель (царь), путешественник (странник), эстет (любовник). Эти типы, возникнув в самом начале творческого пути Н. С. Гумилёва, остаются в его поэзии до самого конца.

Однако они постоянно подвергаются транс-формации, эволюционируют, приобретают новое смысловое наполнение, подчас сближаются, сохраняя при этом неизменный архетип. Так, герой-воин, например, может входить в семанти-ческие корреляции с героем-путешественником и героем-эстетом. Герой-путешественник расширя-ется до типа странника, то есть подчеркивается не только путешествие по географическим широтам, но и странствие на пути обретения духовных зна-ний. Образы героя-поэта и героя-мага постоянно соприкасаются, поэзия часто представляется как производное от «магического делания». Своеоб-разным связующим звеном является образ поэтов- жрецов (друидов), которые сочетают в себе функ-ции не только поэтов, магов, но и правителей» [6, с. 77]. Даже авторские маски, воплощающиеся в стихотворениях, написанных от имени предста-вителей и представительниц различных народов, также реализуют мироощущение путешествен-ника: «Для ранней поэзии Н. С. Гумилёва харак-терны прежде всего романтическое мироощуще-ние лирического героя и наличие многочисленных реминисценций, выполняющих функцию строи-тельного материала мифологем. Опираясь на кон-кретные исторические, культурные, философские мотивы, на образы, проектирующие обобщенные условно-мифологические структуры, поэт создает мифологемы-героя поэта, героя-путешественника, рыцаря. Но под надеваемыми героем масками всегда узнается лицо лирического героя, близкого поэту» [6, с. 91]. Уже в сборнике «Жемчуга» тема путешествий становится основной: «В цикле ЖС мотив пути, путешествия становится основопола-гающим, а символы корабля, ладьи, плота и дру-гих «средств передвижения по воде» - главными символами раздела. Основная авторская интен-ция - апология движения, странствия, полного приключений, борьбы, страданий. Необходимость такого пути утверждается страстно, настойчиво, во многих текстах с различной субъектной организа-цией. Иногда речь идет непосредственно о пути, о перемещении пространстве (циклы «Возвраще-ние Одиссея», «Капитаны»). Ведущий мотив цикла появляется уже в эпиграфе, взятом из стихотво-рения Брюсова «Прощание» («Stephanos»), явно связанного с германо-скандинавским контекстом («Зигфрид» Р. Вагнера)» [4, с. 105].

Реальные перемещения постепенно сменяются духовными исканиями: «лирический герой поэзии самого Гумилёва постепенно дрейфует от воина и путешественника в рамках земного простран-ства к воину и путешественнику, стремящемуся в пространства небесные» [11, с. 34]. При этом путешествие может осуществляться не только в пространстве, но и во времени: «Странствия нередко связаны со знаменитыми путешествен-никами: например, в произведении «Открытие Америки» появляется образ Колумба, «стран-ствующий Синдбад» упоминается в «Ослепитель-ном». Причем такое преодоление пространств вместе с легендарными путешественниками есть и имплицитный путь сквозь времена (важный Гумилёвский мотив, который будет детально раз-вернут в более позднем творчестве)» [8, с. 36].

Первый сборник стихотворений Н.С. Гумилёва «Путь конквистадоров» предваряется эпиграфом из Андре Жида «Я стал кочевником, чтобы сла-дострастно прикасаться ко всему, что кочует!» [2, с. 34]. «Философия сборника сводится к тому, что герой стремится открыть и познать мир, но это возможно только по прохождении определен-ного пути. С архетипом героя-воина пересекается мифологема героя-путешественника... Мотив пути и в дальнейшем будет играть огромную роль в творчестве Н. С. Гумилёва, так же, как и мифо-логемы героя-воина и героя-путешественника.

В каких бы образах ни выступали эти герои, их всегда характеризует одна черта - активное пере-движение во времени и пространстве, они всегда деятельны и энергичны. Возможно, это связано с жизненной позицией самого поэта» [6, с. 82].

«Стихотворение, открывающее первый поэ-тический сборник - «Я конквистадор в панцире железном» - сам автор считал программным. Главной находкой Н. С. Гумилёва была маска конквистадора, декларировавшая авторское «я» и выражавшая утвердительное, победное отноше-ние к миру. Автор как субъект сознания передове-ряет герою, также субъекту сознания, высказыва-ние своего кредо. В произведении содержится ряд идей, образов и мотивов, которые станут сквоз-ными для всего раннего творчества Н. С. Гуми-лёва» [6, с. 118]. Тема пути, движения, бесконеч-ного путешествия возникает в первых же строках: Я конквистадор в панцире железном,

Я весело преследую звезду,

Я прохожу по пропастям и безднам И отдыхаю в радостном саду [2, с. 34].

Как указывает Е. В. Меркель, «структурно зна-чимой характеристикой Гумилёвского простран-ства оказывается его «динамичность». И именно мотив пути является важнейшим, нередко сюже-тообразующим в ранних Гумилёвских стихот-ворениях. Хрестоматийным может быть названо первое стихотворение сборника «Путь конкви-стадоров», где представлена раннеакмеистиче-ская концепция пути, связанная с поступатель-ным преодолением «символистского кода». Здесь в нескольких поэтических формулах дается не только наличное бытие, а не потусторонние неяс-ные миры, но и указывается на его причастность к сфере живого, радостного, здравого» [8, с. 33].

Путешественник становится основным лирическим героем Н. С. Гумилёва. «Роль конк-вистадора - завоевателя неизведанных стран, влечение к экзотике и опасности, придающего особую остроту жизни поэта - фиксируется как в лирике, так и в драматургии Н. С. Гумилёва. Поэт заявляет о ней уже в первом сборнике сти-хов - «Путь конквистадоров» (1905) - обозначая ее как программную. К роли воина-конквиста- дора примыкает и смежная с ней роль рыцаря. Причем декларируется эта роль уже в юноше-стве» [6, с. 61].

О. В. Панкратова [10, 11, 12, 13] выделяет пре-жде всего образ странника, встречающегося во всех сборниках поэта, но в разных ипостасях. В сборнике «Путь конквистадоров» - это образ странствующего рыцаря, завоевателя экзотиче-ских земель. В «Романтических цветах» - это скиталец, основная цель которого неведомая красота. В «Жемчугах» в образе странника пред-стает Капитан, жаждущий открывать новые земли и покорять мир. В сборнике «Чужое небо» море-плаватель становится философом.

Путешествия в ранней поэзии Гумилёва - мыс-ленные странствия, скитания по другим странам и эпохам. Путешественники приезжают из дальних краев, свидетельствуя о пройденном пути с помо-щью привезенных ими вещей:

Мореплаватель Павзаний С берегов далеких Нила В Рим привез и шкуры ланей,

И египетские ткани,

И большого крокодила [2, с. 69].

(«Император Каракалла»)

Тема вещи, артефакта как свидетельства о проделанном путешествии - одна из сквозных тем всей поэзии Гумилёва. Привезенные поэтом предметы становятся поводом вспомнить путе-шествие и пережить его вновь. В частности вещи из африканских экспедиций, переданные им в Музей этнографии Академии наук, оставались для него существенным поводом для воспомина-ний, нередко оживавших в его стихах об Африке: Я хожу туда трогать дикарские вещи,

Что когда-то я сам издалека привез,

Чуять запах их странный, родной и зловещий, Запах ладана, шерсти звериной и роз.

И я вижу, как знойное солнце пылает,

Леопард, изогнувшись, ползет на врага,

И как в хижине дымной меня поджидает

Для веселой охоты мой старый слуга [2, с. 298].

(«Абиссиния»)

Предмет из «другого мира» становится не только знаком совершенного путешествия, но и визитной карточкой самого путешественника в его странствиях:

Я бельгийский ему подарил пистолет

И портрет моего государя [2, с. 299].

(«Галла»)

Интерес к конкретному предмету, вещи, объ-екту - отличительная черта акмеизма как направ-ления. С. Городецкий в статье «Некоторые тече-ния в современной русской поэзии» (1913) пишет: «Символизм, в конце концов, заполнив мир «соот-ветствиями», обратил его в фантом, важный лишь постольку, поскольку он сквозит и просвечивает иными мирами, и умалил его высокую самоцен-ность. У акмеистов роза опять стала хороша сама по себе, своими лепестками, запахом и цветом, а не своими мыслимыми подобиями с мистической любовью или чем-нибудь еще. Звезда Маир, если она есть, прекрасна на своем месте, а не как неве-сомая точка опоры неве сомой мечты. Тройка удала и хороша своими бубенцами, ямщиком и конями, а не притянутой под ее покров политикой. И не только роза, звезда Маир, тройка - хороши, т.е. не только хорошо все уже давно прекрасное, но и урод-ство может быть прекрасно. После всех «непри-ятий» мир бесповоротно принят акмеизмом, во всей совокупности красот и безобразий» [1].

О. Мандельштам в программной статье «Утро акмеизма» говорит о том же самом - вещь пере-стала быть символом, она стала тождественна сама себе: «А = А: какая прекрасная поэтическая тема. Символизм томился, скучал законом тожде-ства, акмеизм делает его своим лозунгом и предла-гает его вместо сомнительного а realibusadrealiora. Способность удивляться -- главная добродетель поэта. Но как же не удивиться тогда плодотвор-нейшему из законов -- закону тождества? Кто проникся благоговейным удивлением перед этим законом -- тот несомненный поэт. Таким обра-зом, признав суверенитет закона тождества, поэ-зия получает в пожизненное ленное обладание все сущее без условий и ограничений» [7].

Тенденция к осмыслению конкретной вещи, предмета как знака совершившегося события развивалась в лирике Гумилёва постепенно: «В раннем - доакмеистическом - творчестве Гуми-лёва реальный мир практически не проявлен: мы имеем дело с символическими, абстрактными категориями, в независимости от того, к какой сфере они относятся: вещественной, природной, телесной... При переводе таких стихов на англий-ский следовало бы многим существительным предпослать неопределенный артикль: речь идет не о данной, конкретной звезде, горе или реке, а об общем понятии, окутанном символистским флером многозначности. Однако поэт достаточно скоро начал понимать, что такие «окна в беско-нечность» на деле оказываются не сущностью с огромной семантической потенцией, а всего лишь, говоря языком постмодернизма, «пустыми знаками» [8, с. 66].

Предмет из «другого мира» становится не только знаком совершенного путешествия, но и визитной карточкой самого путешественника в его странствиях:

Я бельгийский ему подарил пистолет И портрет моего государя [8, с. 299].

(«Галла»)

Не менее важно в акмеизме и слово как инструмент поэта. В описании путешествий Н. С. Гумилёв неоднократно упоминает и след путешественника в виде слова, который чаще всего проявляется в том, что именем путешественника что-то названо в стране, в которой он побывал: Древний я отрыл храм из-под песка,

Именем моим названа река... [2, с. 158]

(«У камина»)

Этот же мотив упоминается во вступлении к сборнику «Шатер»:

Дай назвать моим именем черную,

До сих пор неоткрытую реку. [2, с. 284] («Вступленье»)

«Именование, согласно акмеистической эсте-тике, означало постижение сущности вещей (сры-вание с них покровов тайны). Здесь мы видим явный посыл к преодолению символисткой эсте-тики, для которой наоборот тайные смыслы, эзо- теричность и неявленность интерпретаций были одним из важнейших художественных постула-тов. Символисты для воплощения той или иной сущности искали образ, эмблематически иллю-стрировавший их идею. При этом они изначально наделяли его неким иносказательным смыслом, соответствующим их философской доктрине. А у акмеистов мы наблюдаем процесс оккази-онального рождения «вещного» символа через обусловленную цепь ассоциаций. Цель худож- ника-акмеиста - обнажить смысловую пара-дигму, потенциально заложенную в слове, что достигается путем семантических (контекстуаль-ных) сцеплений и интертекстуальных ассоциа-ций» [8, с. 113]. Л. Г. Кихней отмечает важность слова для акмеистов и то, какое значение они придавали акту наименования: «Акмеисты пер-выми из русских поэтов поняли неисчерпаемые семантические возможности контекста. В этом заключается одно из их открытий, позволивших «влить в русскую поэзию новую кровь». Они своей художественной практикой доказали, что слово имеет неиспользованные запасы семанти-ческой энергии, которая остается нереализован-ной в стандартном узусе, но заново генерируется в новом контекстуальном окружении, что приво-дит к огромной смысловой насыщенности слова, делает его по своему функциональному значе-нию равным символу, либо приводит к рождению вообще нового смыслового образа» [5, с. 74].

Путешествие должно запечатлеть себя в слове, от него должен остаться зримый след - имя на карте, привезенные экзотические вещи, - или стихотворения. Е. Ю. Раскина отмечает важ-ность путешествия как называния: «Странствия лирического героя поэзии Н. С. Гумилёва направ-лены на постижение «души земли», являются поисками «рая земного», особого, сакрального пространства, подобного райскому саду, Эдему. Многие, наиболее важные топонимы, присутству-ющие в произведениях Н. С. Гумилёва, являются культуронимами - географическими реалиями, наполненными культурно-философским и рели-гиозным смыслом. Такими культуронимами явля-ются Абиссиния, Египет, Китай, Индия, Визан-тия, Ирландия, Франция, Россия. Гумилёвский экзотизм является не пассивным, а активным, он направлен на постижение новых, далеких земель, подобных в своей первозданности райскому саду. Для творчества Гумилёва характерно сближение образов поэта, дающего вещам имена, и географа, путешественника, открывающего и познающего далекие земли. Как следствие, путешествие сродни познанию, открытию, называнию, одухот-ворению и окультуриванию земного простран-ства» [12, с. 7].

Выводы. Как поэт, в творчестве которого центральной сюжетообразующей темой является путешествие, Н. С. Гумилёв открывает в русской поэзии экзотику различных культурных миров (Египет, Индия, Африка, Италия, Франция, Пер-сия и др.). В его сборниках совершается смеше-ние и соединение описаний всех земных мест, куда автора «через Ниву, через Нил и Сену» при-водила муза «дальних странствий», - «и сушу, и море, Весь дремучий сон бытия». От про-славления романтических идеалов странников автор приходит к проблеме исканий - индиви-дуальных и общечеловеческих, разрабатывает концепцию и принципы создания образа лириче-ского героя-путешественника, представляемого в разных ипостасях (воин-конквистадор, поэт- певец, рыцарь, странник, мореплаватель, маг, повелитель и др.). Тема пути, движения, пере-мещения в пространстве и времени позволяет выявить особенности становления акмеизма и определить своеобразие поэтики произведений Н. С. Гумилёва.

Список литературы

1. Городецкий С. Некоторые течения в современной русской поэзии. URL: https://gumilev.rU/acmeism/5/. Загл. с экрана.

2. Гумилёв Н. С. Забытая книга. М.: Художественная литература, 1989.

3. Зобнин Ю. В. Николай Гумилёв - поэт православия. URL: https://gumilev.ru/about/57/. Загл. с экрана.

4. Кармалова Е. Ю. Неоромантические тенденции в лирике Н. С. Гумилёва 1900-1910 гг.: дисс. ... к. ф. н. Омск, 1999.

5. Кихней Л. Г. Акмеизм. Миропонимание и поэтика. М.: Макс пресс, 2001.

6. Кулагина А. А. Жизнетворческая концепция и принципы создания образа в лирике и драматургии Н. С. Гумилёва: дисс. ... к. ф. н. М., 2012.

7. Мандельштам О. Утро акмеизма. URL: https://gumilev.ru/acmeism/4/. Загл. с экрана.

8. Меркель Е. В. Миромоделирующие образы и мотивы в поэтике акмеизма: Н. Гумилёв, А. Ахматова, О. Мандельштам. М.: ИМПЭ им. А. С. Грибоедова, 2015.

9. Меркель Е. В. Специфика хронотопа в лирике Николая Гумилёва // Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество: Крымский Ахматовский научный сборник. Вып. 12. 2014.

10. Панкратова О. В. Эволюция образов-символов в поэтическом наследии Н. С. Гумилёва: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1997.

11. Раздьяконова Е. Г. Романтический конфликт и его трансформация в творчестве Н. С. Гумилёва: дисс. ... к. ф. н. Нерюнгри, 2013.

12. Раскина Е. Ю. Геософские аспекты творчества Н. С. Гумилёва: автореферат дисс. ... д. ф. н. М., 2008.

Размещено на Allbest.ru