Н.С. Лесков: два "страшных" романа о русском человеке

Размещено на http://www.allbest.ru/

Ярославская государственная медицинская академия

Кафедра истории и философии

Н.С. Лесков: два "страшных" романа о русском человеке

Денис Евгеньевич Фирсов, к. филос. н., доцент

Отношение к творчеству Н.С. Лескова в российском обществе и при жизни автора, и в XX столетии формировалось под влиянием резких критических оценок, данных его первым крупным произведениям представителями отечественных «передовых сил» [1, с. 6]. Первые романы Н.С. Лескова «Некуда» (1864 г.) и «На ножах» (1870 г.) стали программным основанием решения автором художественной и одновременно нравственной задачи. Эта задача заключалась в отражении широты и разнообразия русской реальности, в определении тех «разрывов» в живой, стремящейся к развитию ткани российского общества, заполнение которых, по собственному выражению Лескова, «неумелыми руками», накапливало разрушительную силу, прорвавшуюся в XX столетии русскими революциями.

На судьбу романов «Некуда» и «На ножах», несомненно, повлияли и последствия более раннего общественного резонанса - реакции на публикацию статьи Лескова о причинах петербургских пожаров 1862 г. Но основным поводом для критики этих произведений литературным обществом были созданные Лесковым в романах образы «прогрессивных общественных деятелей», одновременно пугающие и карикатурные. В этих типических персонажах легко могли узнать себя «теоретики и практики» русского революционного процесса.

Роман «Некуда» стал первым в творчестве Лескова опытом крупномасштабного воспроизведения пространства русской жизни. Этим обусловлены детальная рельефность образов действующих лиц, появляющихся в начальных, обманчиво пасторальных главах романа, сюжетные интерполяции (рассказ сестры Феоктисты в главе 6-й), характерные для ранних произведений Лескова.

Постепенно в плавном лесковском сюжете возникает девиантная тема революционных нигилистов. Их лозунги варьируются от общих программ («Опровергать лжеучения идеалистов и экономистов, стремиться к уничтожению семейственного и общественного деспотизма, изменять понятия о нравственности и человеческом праве» [3, с. 426]) к конкретным призывам, дезавуирующим их подлинные интересы («Женщина не имеет права быть верной отсутствующему человеку… ибо она лишает тем полноты жизни других её окружающих» [Там же, с. 438]; «никакой веры не надо» [Там же, с. 320]). И наконец, смысл революции выражается в призыве «залить кровью Россию, перерезать всё, что к штанам карман пришило. Ну, пятьсот тысяч, ну, миллион, ну, пять миллионов…» [Там же, с. 284]. «Так всех, что ли, порежете? Всех…» [Там же, с. 315].

Лесков показывает, что пафос революционных идей проник во все слои общества, обосновался и в съёмных углах бесприютных «нигилисток», и в гедонистических салонах демимонда. В этой идеологической круговерти переплелись страсти политические, семейные, сословные. Чем спекулятивнее характер призывов, тем больше случайных жертв втягивается в авантюрный сюжет этой стихийной драмы и тем очевиднее эта стихийность.

Характер увлечения революционными идеями в российском обществе раскрывается Лесковым через описание мещанской мелочности идеологов нигилизма, парадоксальности их призывов, противоречивости практических решений. Это постепенно становится очевидным и для критиков «революционных сил», и для большинства примкнувших к ним случайных адептов. И тем циничней и вычурней становится пафос нигилистических лозунгов.

Настоящей, непосредственной жертвой революционных деклараций является, по словам Лескова, «честная горсть людей, не приготовленных к честному общественному служению, но полюбивших добро и возненавидевших ложь и все лживые положения», которая «виновата своей нерешительностью отречься от приставших к ней дурачков» [Там же, с. 134]. Сознательно идущие на самоуничтожение, страдающие лесковские герои - Бахарева, Райнер, Помада, сохраняют в мелочной «нигилистической» среде собственные идеалы. Движущая ими нравственная идея выражена в словах умирающей Елизаветы Егоровны Бахаревой: «С ними у меня общего… хоть ненависть… хоть неумение мириться с тем обществом, с которым все вы миритесь» [Там же, с. 638].

Исчерпывающий «диагноз» революционным реформаторам ставит в романе «Некуда» доктор Розанов: «Они устраивают так, что порядочный человек станет стыдиться названием русского либерала… проснётся общественное сознание, очнутся некоторые из них самих…» [Там же, с. 343].

Сюжетная полифоничность романа «На ножах» только отчётливее показывает глубину деформаций общественных процессов, позволяющих спекулировать на идеях революционных преобразований. Интенсивное погружение Лесковым читателя в узловые сплетения циничных интересов «прогрессивных реформаторов» создаёт атмосферу, в которой даже знатоку человеческих слабостей может показаться, «что он в каком-то страшном мире», где «социализм в воздухе носится. Им каждый дурак бредит» [4, с. 270, 303]. И именно словами «дурака» Висленева заявляет о себе этот «социализм» - словами о том, что непонимающие его и непонятные ему, Висленеву, «мужики… скоро перебьют и всех, кто старается отстаивать современные порядки» [Там же, с. 300].

Постепенно сужая смысловой и событийный круг повествования «На ножах», Лесков показывает, как отбрасываемый циничными «деятелями» революционный пафос неизбежно превращается в висленевский бред о явлении «других, сильнейших и грозных новаторов, которые, воспитываясь на ножах, скоро придут с ножами же водворять свою новую вселенскую правду» [Там же, с. 316].

Здесь жертвами становятся уже не повзрослевшие идеалисты, а обманутые в своих надеждах мелкие авантюристы, заложники теневых манипуляторов. «Актёры этой драмы увидели себя детьми, которые, изготовляя бумажных солдатиков, всё собираются произвесть им генеральное сражение…» [Там же, с. 317].

Финал романа «На ножах» ставит окончательный и безжалостный диагноз внешне благопристойному «общественному мнению», в глазах которого ложь и правда являются лишь тактическими средствами достижения мещанского по сути (вне зависимости от реального или мнимого «аристократизма» героев книги) благополучия. «Возмездие» по отношению к явным преступникам становится в концовке романа триумфом ещё более циничных авантюристов.

Лесков показывает, что пренебрежение правдой как единственным мерилом самоопределения человека, «камертоном» его души предвещает не только духовную, но и социальную катастрофу. В результате этих процессов на откуп «предприимчивым умам» может быть отдано уже не одно только отдельно взятое генеральское имение, а вся страна с её историей, не имеющей никакой ценности в глазах новых хозяев, заботящихся только о насущной выгоде. Об этом Лесков говорит словами священника Евангела: «Одно только покуда во всём этом ясно: всё это пролог чего-то большего, что неотвратимо должно наступить» [Там же, с. 339].

Отец Евангел становится в романе «На ножах» символом «живого слова», противопоставляемого Лесковым мёртворождённым манифестам. Через этот образ закладывается связь героев ранних лесковских романов с будущими «соборянами», центральной фигурой которых станет протоиерей Савелий Туберозов, слово которого будет наделено силой побеждать сомнения суетливого мира, преодолевать страстную природу человека.

Стихия человеческих страстей, во всей широте раскрываемая Лесковым в его первых романах, превращает «Некуда» и «На ножах» в «страстнуе», или, говоря языком просторечивых лесковских персонажей, «страшное» повествование о русском человеке, его борьбе и его нравственном выборе.

Этот страстно одержимый русский человек всегда узнаваем на страницах лесковских историй. Узнаваем и мир его «событийности». Драма катарсиса героев Лескова всегда «пасторально» смягчена. Даже стоящим у предела, «обрыва» собственной человеческой натуры персонажам открыта красота мира, величие бесстрастной природы. Это контрастное созерцательное бесстрастие помогает проявиться образам возвышающихся над этим миром праведников, противостоящих всякому злу преодолевающим его добром, а суетливым исканиям - правдой. Поэтому Варнава Препотенский, занявший на страницах хроники «Соборяне» место ушедших с общественной сцены нигилистов-идеалистов, уже не страшен, а лишь смешон. Его суетное интриганство представляется действительно безумным перед величием протоиерея Савелия Туберозова.

Лесков с библейской убеждённостью обнаруживает праведников в любой социальной и культурной среде. Цинизму торжествующей лжи эти лесковские герои противопоставляют правду, порою ранящую человеческое самолюбие, но одновременно исцеляющую стигмы природы человека духовным воздействием на его душу.

Натурализм лесковского анализа вызывал неоднозначную реакцию и среди тех, чьи убеждения Лесков разделял. Характерной является оценка его очерка «Зимний день» С.А. Толстой. «Ужасная гадость во всех отношениях. Я и прежде не любила Лескова, а теперь еще противнее он мне стал, так и просвечивает грязная душа из-за его якобы юмора, но мы не смеялись, а просто гадко» [2, с. 411].

По словам Н.С. Лескова, литература призвана «быть козлом отпущения за всё, что ведётся неумелыми руками» [5, с. 431]. Романы «Некуда» и «На ножах» стали заложниками стремления переложить ответственность за крах шутовских проектов «переустройств» на критиковавших эти идеи здравые умы. Их сопротивление вызову «нигилизма» оставило от него лишь «гиль», бессмыслицу. Лесков даёт бескомпромиссные оценки попыток самообманом увлечься в поток прожектёрства без будущего, заведомо обращая против себя стихийный гнев «передовых сил».

Таким образом, романы Н.С. Лескова «Некуда» и «На ножах» художественно очертили контур ментальных пределов российской действительности, «русского мира», неоднородного и неоднозначного по своим тенденциям, целям и духовным ориентирам. Постепенное заполнение «маргинального» пространства этой действительности продолжалось в дальнейшем в творчестве Лескова, дополнялось новыми типическими образами и ситуациями, создавая целостную, художественно переосмысленную реальность российской жизни, русского человека. Эта реальность и в настоящее время остаётся живой и волнующей, обнаруживая знакомые для каждой эпохи общественные тенденции и человеческие типы. И сохраняет актуальность вопрос, заданный Л.А. Аннинским: «Хватит ли у нас сил воспринять ту правду, которую он знал?» [3, с. 13].

Характер и методы осмысления Н.С. Лесковым нравственного состояния российского общества второй половины XIX столетия в романах «Некуда» и «На ножах» - широкое художественное обобщение, акцент на дуализме человеческой природы - решают задачу раскрытия картины российской реальности в широком диапазоне её «критических точек». «Традиционные» вопросы русской литературы в этой действительности приобретают характер болезненной стигматизации. Не приукрашивая природу человека, Лесков противопоставляет мифологизации «русского мира» правду о нём. И именно эта правда позволяет обнаруживать в «страшном» контексте существования человека опору для его нравственного выбора.

Список литературы

лесков роман творчества

1. Горелов А.А. «Я знаю русского человека в самую его глубь…» // Лесков Н.С. Русские демономаны. СПб.: Северо-Запад, 1994. С. 5-17.

2. Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова: по его личным, семейным и несемейным записям и памятям: в 2-х т. М.: Художественная литература, 1984. Т. 2. 608 с.

3. Лесков Н.С. Собрание сочинений: в 6-ти т. М.: Экран, 1993. Т. 1. 720 с.

4. Указ. соч. Т. 2. 576 с.

5. Лесков Н.С. Собрание сочинений: в 12-ти т. М.: Правда, 1989. Т. 6. 608 с.

Размещено на Allbest.ru