Для него человек - отнюдь не властелин природы, гордо утверждающий себя в жизни. человек для Кафки - пасынок бытия, персть, комок глины, незащищённое, слабое, бессильное существо, всеми фибрами ощущающее свою обособленность от жизни, не слитность с нею - с её могучим потоком, омывающим его, но не проникающим в то сокровенное, тайное, замкнутое от чужих взоров, что и составляет сердцевину человеческой натуры. Общепринятую точку зрения на человека как на часть мира, часть человечества Кафка отвергает и не приемлет; эта истина представляется ему мнимой, ибо истинно для него другое - отделённость человека от жизни. связь человека с миром Кафка считает кажимостью, "Кажется, что они просто скатились на снег, слегка толкнуть - и можно сдвинуть их с места. Нет, сдвинуть их нельзя - они крепко примерзли к земле. Но, поди ж ты, и это только кажется" Кафка Ф. Деревья// Собрание сочинений в 4 - х томах. СПб., 1999, Т. 1, с. 318. видимостью, заблуждением, полагая, что стоит лишь попристальнее вглядеться в мир, чтобы обнаружилась справедливость этого наблюдения и сама жизнь предстала перед внутренним взором человека как нечто зыбкое, непостижимое, неопределённое (притча "Деревья").

Человеческая натура не только отделена от жизни, замкнута в себе, но она не измена и постоянна. Человек может сбросить с себя прошлое, подобно тому как он поступает с вышедшим из моды, состарившимся и поизносившимся платьем, но он не в состоянии сменить своё состарившееся, износившееся, вышедшее из моды лицо - зеркало души. С ним человек соединён накрепко и навечно, как каторжник, скованный цепями с тяжёлой тачкой, которую он обречён безостановочно толкать перед собой: "Только иногда, когда они (девушки) поздно вечером вернутся с бала и взглянут в зеркало, им вдруг покажется, что на них смотрит потрепанное, одутловатое, запылённое лицо, всеми уже виденное и перевиденное и порядком поизносившееся " (притча "Платье").

Если Кафка был вполне убеждён в могучей, всепроникающей силе зла, беспредельности его власти над жизнью и человеческим естеством, то он совсем не был уверен в возможностях добра. Поэтому теневая, злобная, жестокая сторона человеческой натуры неизбежно выплёскивается из неё вопреки всем стараниям и притворствам, всем попыткам утаить, не показать её холодной, разъедающей, бесчувственной власти. Она вызывает у Кафки ненависть - эта прячущаяся до времени власть, подстерегающая свою жертву в тёмных, ночных улицах и переулках больших городов, на людных перекрёстках, в жилищах людей, в домах, где богатство служит преградой против бедствий, наполняющая жизнь власть, таящаяся повсюду, где может скрываться зло, исподволь обвивая душу человека, раскрывая ей свои объятия, стремясь задушить, полонить человека, вовлечь его в нечистую сделку с совестью: " И у всех у них одни и те же приёмы: станут поперёк дороги, стараясь отвлечь вас от вашей цели, предлагая взамен для постоя собственную грудь; а когда вы наконец придёте в ярость бросятся к вам с распахнутыми объятиями" (притча "Разоблачение проходимца").

Всепроникающая сила зла разъединяет, разобщает людей, превращает их во взаимоотталкивающие монады; она обезоруживает человека, вытравливает из него чувство сострадания и любви к ближнему и само желание помочь ему, пойти ему навстречу; она делает человека пассивным созерцателем происходящего в жизни, не желающим проникнуть в его смысл и содержание, дабы не обременить себя и не взвалить себе на плечи дополнительную ношу добра и человеколюбия. Эта могучая сила понуждает человека, гуляющего ночью по залитому лунным светом бездыханному городу, остановиться при звуках шагов и смотреть, как бегут друг за другом люди, молча, со свистом втягивая в себя воздух, с искажёнными от напряжения лицами, и стоять в стороне, раздумывая над тем, что таится за этим странным событием, что же в конце концов, промелькнуло перед его взором - смертельная погоня убийцы за жертвой или это двое людей, объединённые одной страстью, быть может ненавистью, преследуют третьего, или просто заурядные обыватели спешат после тяжёлого трудового дня к себе в привычные норы, к своим будничным ложам, к унылому дому. Ничего не ясно, ни один из поступков людей не может быть понят и объяснён - и лучше постоять в сторонке от происходящего и созерцать его, ни во что не вмешиваясь, ибо можно стать соучастником злодеяния или его безвинной жертвой, можно неожиданно понести ответственность за нечто, тебе неизвестное, в то время когда ты сам скован и раздавлен усталостью, а бремя жизни лишило тебя воли к борьбе и сопротивлению и тебя хватает только на то, чтобы поглядеть на происходящее, вливающееся в твои широко отвёрстые глаза. Эта философия жизни, столь характерна для Кафки и наиболее отчётливо выраженная в притчи "Проходящие мимо" - ключевой для его мировоззрения.

Он любил описывать узкие городские улицы, где ютился мелкий люд, залитые мертвенным, леденящим лунным светом и жёлтым светом окон, за которыми копошится одинокая жизнь, где в комнату холостяка, заставленную ширмами, с неуютной, нежилой мебелью, может забрести призрак и столь же неожиданно растаять в чадном, зловонном воздухе общих лестниц, по которым шаркают чьи - то тяжёлые шаги, идущие к скрипучим дверям, ведущим на чахлый двор с висящим на верёвках застиранным бельём, где растительность бедна и скудна, как жизнь обитателей домов, столпившихся вокруг двора, в чьих воротах, под кирпичными арками, выводящими на улицу, лежит темнота, прячущая в себе нечто устрашающее, тревожное, паучье, и хочется скорее миновать и влиться в толпу, где люди предоставлены сами себе и идут, не глядя друг на друга, и только иной раз взор скользнёт по затянутой в тугой корсет девице с тяжёлыми бёдрами, одетой в прошлогоднее платье, в этом году уже старомодное и смешное, или задержится на лице ребёнка, девочки - подростка, на которое надвигается тень идущего за ней мужчины, и улица снова поведёт тебя куда - то в горы, где ты в полном одиночестве неожиданно ощутишь свободу, но это будет безотрадная, безлюдная свобода, похожая на сомнительную свободу заключённого, погружающегося в свои мысли в душной и узкой одиночке, а если не хочешь выйти через постылый двор и надоевшие ворота на улицу, то можешь пройти по половицам твоей комнаты, где тоска гнетёт тебя и хватает за горло, и взглянуть в окно на надвигающиеся серые мышиные сумерки, на движущийся между вспыхивающими бледным, призрачным светом газовых фонарей, под щёлканье кнутов и ржанье лошадей поток экипажей и ощущать на мгновение, как разжимается рука одиночества, сдавившая твоё сердце, и тебе станет легче, но потом оно - бесформенное, безглазое - навалится на тебя, исторгая из твоей глотки крик отчаяния, заставляя тебя раскачиваться, сидя на постели, и кусать пальцы, и видеть в ближнем своём, в соседе, врага, ибо ничто так не разобщает людей, как повседневность, прозаичная, однообразная, погружающая человека в его собственные заботы и интересы и делающая его равнодушным к себе подобным и их страданиям.

Эта картина извлекается и возникает из многих притч Кафки - таких, например, как "Внезапная прогулка", "Тоска", "Прогулка в горы", "Рассеянный взгляд на улицу" и другие. Но при всей её выразительности она лишь закрепляла непосредственные впечатления от жизни, ибо взгляд художника, скользнув по её поверхности, не проникал в её сокровенные, подспудные тайники и глубины, где переплетаются корни причин и следствий, где зарождаются события.

Заключение