Поэтика цветовых и звуковых обозначений в романе Салтыкова-Щедрина "История одного города"

Размещено на http://www.allbest.ru/

ГОУ ВПО «Северо-восточный федеральный университет им. М. К. Амосова»

Филологический факультет

Кафедра русской и зарубежной литературы

Курсовая на тему

Поэтика цветовых и звуковых обозначений в романе Салтыкова-Щедрина «История одного города»

Выполнила: студентка 4 курса, гр. РО-07

Жиркова Нина Ивановна

Проверила: профессор Андреева

Галина Трофимофна

Якутск, 2011

Введение

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин - уникальное явление в отечественной и мировой литературе. Степень воздействия его творчества на общественное сознание, на духовное состояние русского общества второй половины XIX и XX века чрезвычайно велика. Страстный обличитель социального зла, беспощадный сатирик, он стал учителем многих писателей нового века, переживших революцию (Е.И.Замятин, В.В.Маяковский, М.А.Булгаков, А.П.Платонов) и явившихся свидетелями реанимации застарелых болезней российской государственности (бюрократизм, головотяпство, взяточничество), видоизменившихся, принявших другую личину, но оставшихся неизменными по сути.

Салтыков-Щедрин порою подчеркнуто социологичен в своей творческой позиции. Он пристально интересовался уходом с исторической арены дворян-душевладельцев, к которым генетически принадлежал и сам. Пафос его произведений направлен против крепостного права. В лучших традициях писателей-народников, со многими, из которых он был дружен (Н.А.Некрасов, Г.И.Успенский), писатель оплакивал бесправие русского мужика, одновременно восхищаясь нравственно-духовным потенциалом русского народа.

Щедриноведение конца 1980-90-х годов ознаменовалось, во-первых, пристальным вниманием к общечеловеческим проблемам, отраженным в творчестве сатирика, а во-вторых, к поэтике их воплощения. Именно в эти десятилетия наметился поворот к всеохватному филологическому исследованию живой ткани его произведений, их структуры. Литературоведы пытаются установить объективно-исторические закономерности развития щедринского реализма, определить индивидуальные качества и типологические черты отдельных произведений, то есть исследовать поэтику Щедрина в целом.

Но, изучая самый широкий спектр вопросов и проблем, связанных с особенностями тематики поэтики творческого наследия великого писателя, щедриноведы пока не создали работ, специально посвященных выявлению символической природы рассказа «История одного города», его мотивной структуры. Обращенностью к этой проблеме определяется актуальность данного исследования.

Выделение особенностей цветовых и звуковых обозначений в романе М.Е.Салтыкова-Щедрина «История одного города» явилось целью нашего исследования.

Для достижения данной цели ставились следующие задачи:

- определить характерные для художественной структуры романа «История одного города» систему образов-символов, помогающих проникнуть в глубины его идейно-художественного содержания;

- выявить разнообразие цветовых и звуковых обозначений в романе «История одного города»;

- осуществить анализ цветовых и звуковых символов в романе.

Поставленными целью и задачами продиктован и выбор доминирующего в работе метода исследования - системно-целостного. Кроме мотивного, существенное место в работе занимают историко-генетический и типологический анализ. Применяются принципы структурного и историко-функционального исследования художественного текста.

Объект исследования: роман М.Е.Салтыкова-Щедрина «История одного города».

Предмет исследования: поэтика цветовых и звуковых обозначений в художественном тексте.

щедрин цветовой драматический звуковой

Глава I. Поэтика произведений М.Е.Салтыкова-Щедрина в трудах литературоведов

1.1 Научные исследования поэтики творчества М.Е.Салтыкова-Щедрина в 1920-1970-х гг.

Нельзя сказать, что оригинальность поэтики произведений Щедрина не интересовала все это время филологическую мысль. Художественные особенности творчества Салтыкова не раз становились предметом тонких литературоведческих наблюдений, споров, оригинальных выводов еще при жизни писателя. Изучение наследия М.Е. Салтыкова-Щедрина с точки зрения художественного своеобразия было продолжено и в начале XX века К.К. Арсеньевым и В.П. Кранихфельдом, которые ввели в научный оборот- неизвестные материалы, благодаря чему появилась возможность заглянуть в творческую лабораторию сатирика. Этому процессу весьма способствовала и публикация не изданных ранее произведений писателя в 1920-1930-е годы, с подробными комментариями и справочным материалом к творческому наследию художника.

Серьезной вехой в процессе научного осмысления уникальности эстетической системы Салтыкова можно считать конец 50-х - начало 80-х годов, когда наше литературоведение, ломая стереотипы нормативной эстетики, делало попытку выявить и описать устойчивые, "инвариантные" (если использовать новомодную терминологию) художественные модели многих классиков XIX и XX веков, в том числе и Салтыкова-Щедрина.

Среди исследователей такого плана необходимо особо отметить работы A.C. Бушмина и С.А. Макашина.

В серьезных и глубоких монографиях A.C. Бушмина прослеживается внутренняя логика смены и взаимодействия творческих концепций писателя, осмысляются причины изменения его художественной манеры, которая зависит от специфики идейно-творческого развития. Определяя общие итоги эволюции щедринского реализма, критик особо останавливается на последнем этапе творчества писателя, отмечает значительность поздних произведений Салтыкова, подчеркивает меньшую изученность периода 1880-х годов в отличие от ранней литературной работы писателя, выделяя при этом три книги - "Сказки", "Мелочи жизни", "Пошехонскую старину", каждая из которых, по мнению исследователя, "вносит особое, новое качество в позднейший щедринский реализм". Бушмин отмечает характерный для заключительного этапа творчества Салтыкова-Щедрина переход к новой художественной манере, заключающейся в "эволюции соотношения между комическим и трагическим в сторону трагического". Внимание Салтыкова останавливается в этот период, по мысли исследователя, на трагедии нравственного потрясения, вызванного пробуждением совести в личности, построившей свое благополучие на несчастье других. "Эта форма социальной трагедии образно синтезирована в романе "Господа Головлевы" . Останавливаясь на художественных особенностях воспроизведения писателем трагических и драматических сторон действительности и в этом и в других произведениях художника, исследователь заключает, что "всего более художественное внимание Щедрина сосредоточивалось не на каких-либо исключительных трагических ситуациях, а на трагизме обыденной жизни, на тех социальных драмах, которые разыгрывались повседневно".

С.А. Макашин создает фундаментальную научную биографию писателя, работа над которой продлилась до конца 1980-х гг. В ней Салтыков-Щедрин представлен не только общественным, государственным деятелем, но и художником, философом. Исследователь раскрывает сложность и противоречивость личности Щедрина, драматические события жизни, повлиявшие на его творческую судьбу, определяет место творчества писателя в истории русской философской мысли и литературном процессе второй половины XIX века, поэтапно прослеживает эволюцию щедринского реализма, анализирует нравственно-философскую проблематику конкретных произведений, акцентируя внимание не только на том, "что" сказал художник, но и "как" он это сделал.

Безусловно, важным событием в щедриноведении данного периода стал выход нового собрания сочинений писателя, осуществленный в 1965-1977-х гг., в результате чего появились глубокие исследования художественной системы писателя, а также наметились новые аспекты в изучении его творчества. К таковым относится изучение творчества Салтыкова-Щедрина в контексте культурно-философских, нравственно-этических и эстетических исканий русской общественности второй половины XIX века. В этом плане особо ценными являются работы Е.И. Покусаева "Салтыков-Щедрин в шестидесятые годы", "Революционная сатира Салтыкова-Щедрина", в которых исследователь многосторонне рассматривает отношения Салтыкова к важнейшим сторонам общественной жизни России 1860-х годов, впервые дает объективный анализ сложных и противоречивых взаимоотношений писателя с Н.Г. Чернышевским, Д.И. Писаревым, М.А. Антоновичем и анализирует сатирическое творчество писателя с идсйно-эстетических позиций.

1.2 Исследование поэтики творчества М.Е.Салтыкова-Щедрина в 1980-2000-х гг.

В целом ряде многочисленных исследований разрабатывается проблема "Щедрин и русская литература" хотя обобщенного исследования на эту тему до сих пор не появилось, несмотря на огромный материал, собранный щедриноведами в 50-е - 80-е годы.

Особое направление составили исследования, посвященные отдельным периодам жизни Салтыкова, которые изучены весьма неравномерно. Преимущественное внимание уделялось творчеству 1860-1870-х годов, в то время как о раннем Салтыкове написана была лишь одна серьезная работа - исследование Т.И. Усакиной. Много неясностей и недоговоренностей содержалось в исследованиях о завершающем этапе жизни и творчества писателя, о его крупных произведениях.

Новый, весьма плодотворный этап в осмыслении творческого наследия Салтыкова-Щедрина датируется концом 80-х началом 90-х годов XX столетия. Это бурное время, когда стремительно менялось наше представление об отечественной культуре и литературе в связи с известными общественными процессами, внесло существенные коррективы в понимание и изучение творческого наследия великого сатирика. Приоритетным становится выявление нравственно-психологической проблематики его произведений, внимание к общечеловеческим, вневременным, онтологическим уровням его художественного наследия.

В 1990-е годы появляется целый ряд публикаций, открывающих новые стороны поэтики великого сатирика. Так, например, в работах В.А. Мыслякова" акцентируется внимание на морально-этическом аспекте творчества Щедрина. Исследования А.П. Ауэра и О.Н. Борисова посвящены проблеме символической образности в творчестве Салтыкова и его влиянию на русскую литературу. А.П. Ауэр также рассуждает об антиномичности художественного мира писателя и о преобладании в его поэтике психологической гиперболы. И.Б. Павлова исследует художественную специфику щедринских романов 1860-1870-х годов. В.Н. Ерохин рассматривает особенности щедринской поэтики и говорит о "перевернутом мире" "Истории одного города", о создании писателем новой художественной парадигмы и использовании приема дегуманизации. О параллельности двух форм жизни в произведениях Михаила Евграфовича говорит Е.Г. Усовик, анализируя философский характер проблематики творчества писателя. По мнению исследователя, у Щедрина "появляется раздвоенная реальность: с одной стороны, обыденность обывательского существования, отличающаяся полным отсутствием всех нравственных ориентиров <.>, с другой стороны, существует вторая реальность, как воплощение идеала писателя, в которой добро и истина являются высшими ценностями".

О философских и эстетических аспектах творчества Салтыкова-Щедрина размышляет и К.Г. Исупов, утверждающий, что "противоречия между "внутренним" и "внешним" /логикой и феноменом/ составляют центральный объект художественного историзма Щедрина". Исследователь дает свое толкование понятий "внутреннее" и "внешнее". («"Внутреннее" содержание истории - это стихия актуальных детерминаций нынешнего и будущего, источник исторической новизны. Сочетание новых веяний жизни с реликтами непродуктивного прошлого образует "внешнее" в "настоящем"»).

Пристальный исследовательский интерес в 90-е годы к эстетической системе писателя обусловил постановку и осмысление совершенно новой проблемы: Щедрин и вера. К вопросу о приверженности автора "Господ Головлевых" христианским ценностям обращается С.Ф. Дмитренко".

Проблему “Щедрин и православие" рассматривают Т.И. Хлебянкина и E.H. Строганова. О творчестве Салтыкова-Щедрина с точки зрения православного взгляда на русскую литературу рассуждает М.М. Дунаев.

Несомненный интерес представляют работы сравнительно-типологического характера. Сопоставление романа Салтыкова-Щедрина "История одного города" и романа Ф.М. Достоевского "Бесы" осуществлено в работе В.Д. Свирского, исторические параллели "Истории одного города" и современной писателю действительности анализируются в исследовании З.Т.Прокопенко. Интертекстуальность творчества сатирика наблюдает в докторской диссертации E.H. Строганова, включающая творчество Салтыкова-Щедрина в общелитературный контекст. Проблемы эстетико-философского наследия писателя и его место в литературном процессе эпохи освещаются в книге М.М. Герасимович. Место романа "История одного города" в общелитературном контексте рассматривает Т.Н.Головина, аргументировано обосновывая возможность сопоставления щедринского романа с Библией, с сатирическими зарубежными хрониками и утопиями от Платона до Чернышевского, с модернистской и постмодернистской литературой в лице Саши Соколова. Последний сборник работ, посвященный творчеству М.Е. Салтыкова-Щедрина, вышел под эгидой Щедринской Комиссии ИМЛИ в конце 1998 года. Авторы статей этого издания (Д.П. Николаев, В.И. Сахаров, Т.Е. Автухович, Д.Д. Николаев, В.В. Прозоров, В.Б. Катаев, А.П. Руднев, Л.А. Спиридонова, А.П. Ауэр, Г.А. Ахметова, В.Ф. Уляндро) рассматривают творчество Салтыкова в контексте русской сатирической литературы и исследуют художественные параллели между щедринской сатирой и сатирой XVIII, XIX, XX веков.

Использование названных принципов и методов изучения произведений Щедрина позволило сформулировать рабочую гипотезу: этапный роман Салтыкова-Щедрина "Господа Головлевы" занимает особое место в творческой эволюции художника. Осмысливая диалектику "оподления" души в порочной социальной среде, Салтыков настойчиво апеллирует к внутренней силе и возможностям личности, стремится в самой человеческой природе отыскать преграду "негодяйству". Не снимая значения социальных обстоятельств, писатель в глубине художественной строки призывает "искать опору в самих себе" против развращающей власти "порядка вещей". Эта новая, непривычная грань творческого дарования сатирика реализуется в разветвленной системе мотивов и образов-символов [пустоты, теней, мертвящей тишины, бездны, гроба, могильного склепа, мотивов холода ("внутреннего" и "внешнего"), окаменения, неподвижности, смерти], способствующих образному воплощению нравственно-философских воззрений позднего Щедрина.

Глава II. Поэтика цветовых и звуковых обозначений в романе М.Е. Салтыкова-Щедрина “История одного города”

2.1 Особенности цветописи в романе “История одного города”

В книге сатирически освещается история вымышленного города Глупова, указываются даже точные даты ее: с 1731 по 1826 год. Любой читатель, мало-мальски знакомый с русской историей, увидит в фантастических событиях и героях щедринской книги отзвуки реальных исторических событий названного автором периода времени. Но в то же время сатирик постоянно отвлекает сознание читателя от прямых исторических параллелей. В книге Щедрина речь идет не о каком-то узком отрезке отечественной истории, а о таких ее чертах, которые сопротивляются течению времени, которые остаются неизменными на разных этапах отечественной истории. Сатирик ставит перед собою головокружительно смелую цель - создать целостный образ России, в котором обобщены вековые слабости ее истории, достойные сатирического освещения коренные пороки русской государственной и общественной жизни.

Стремясь придать героям и событиям "Истории одного города" обобщенный смысл, Щедрин часто прибегает к анахронизмам - смешению времен.

Повествование идет от лица вымышленного архивариуса эпохи XVIII - начала XIX века. Но в его рассказ нередко вплетаются факты и события более позднего времени, о которых он знать не мог. А Щедрин, чтобы обратить на это внимание читателя, нарочно оговаривает анахронизмы в примечаниях "от издателя". Да и в глуповских градоначальниках обобщаются черты разных государственных деятелей разных исторических эпох. Но особенно странен и причудлив с этой точки зрения образ города Глупова.

Даже внешний облик его парадоксально противоречив. В одном месте мы узнаем, что племена головотяпов основали его на болоте, а в другом месте утверждается, что "родной наш город Глупов имеет три реки и, в согласность древнему Риму, на семи горах построен, на коих в гололедицу великое множество экипажей ломается". Не менее парадоксальны и его социальные характеристики. То он является перед читателями в образе уездного городишки, то примет облик города губернского и даже столичного, а то вдруг обернется захудалым русским селом или деревенькой, имеющей, как водится, свой выгон для скота, огороженный типичной деревенской изгородью. Но только границы глуповского выгона соседствуют с границами... Византийской империи! Фантастичны и характеристики глуповских обитателей: временами они походят на столичных или губернских горожан, но иногда эти "горожане" пашут и сеют, пасут скот и живут в деревенских избах, крытых соломой. Столь же несообразны и характеристики глуповских властей: градоначальники совмещают в себе повадки, типичные для русских царей и вельмож, с действиями и поступками, характерными для уездного городничего или сельского старосты.

Чем объяснить эти противоречия? Для чего потребовалось Салтыкову "сочетание несочетаемого, совмещение несовместимого"? Один из знатоков щедринской сатиры, Д. Николаев, так отвечает на этот вопрос: "В "Истории одного города", как это уже видно из названия книги, мы встречаемся с одним городом, одним образом. Но это такой образ, который вобрал в себя признаки сразу всех городов. И не только городов, но и сел, и деревень. Мало того, в нем нашли воплощение характерные черты всего самодержавного государства, всей страны".

Работая над "Историей одного города", Щедрин опирается на свой богатый и разносторонний опыт государственной службы, на труды крупнейших русских историков: от Карамзина и Татищева до Костомарова и Соловьева. Композиция "Истории одного города" - пародия на официальную историческую монографию типа "Истории государства Российского" Карамзина. В первой части книги дается общий очерк глуповской истории, а во второй - описания жизни и деяний наиболее выдающихся градоначальников. Именно так строили свои труды многие современные Щедрину историки: они писали историю "по царям". Пародия Щедрина имеет драматический смысл: глуповскую историю иначе и не напишешь, вся она сводится к смене самодурских властей, массы остаются безгласными и пассивно покорными воле любых градоначальников. Глуповское государство началось с грозного градоначальнического окрика: "Запорю!" Искусство управления глуповцами с тех пор состоит лишь в разнообразии форм этого сечения: одни градоначальники секут глуповцев без всяких объяснений - "абсолютно", другие объясняют порку "требованиями цивилизации", а третьи добиваются, чтоб сами обыватели желали быть посеченными. В свою очередь, в глуповской массе изменяются лишь формы покорности. В первом случае обыватели трепещут бессознательно, во втором - с сознанием собственной пользы, ну а в третьем возвышаются до трепета, исполненного доверия к властям! В описи градоначальников даются краткие характеристики глуповских государственных людей, воспроизводится сатирический образ наиболее устойчивых отрицательных черт русской истории. Василиск Бородавкин повсеместно насаждал горчицу и персидскую ромашку, с чем и вошел в глуповскую историю. Онуфрий Негодяев разместил вымощенные его предшественниками улицы и из добытого камня настроил себе монументов.

Перехват-Залихватский сжег гимназию и упразднил науки. Уставы и циркуляры, сочинением которых прославились градоначальники, бюрократически регламентируют жизнь обывателей вплоть до бытовых мелочей - "Устав о добропорядочном пирогов печении".

Жизнеописания глуповских градоначальников открывает Брудастый. В голове этого деятеля вместо мозга действует нечто вроде шарманки, наигрывающей периодически два окрика: "Раззорю!" и "Не потерплю!" Так высмеивает Щедрин бюрократическую безмозглость русской государственной власти. К Брудастому примыкает другой градоначальник с искусственной головой - Прыщ. У него голова фаршированная, поэтому Прыщ не способен администрировать, его девиз - "Отдохнуть-с". И хотя глуповцы вздохнули при новом начальстве, суть их жизни изменилась мало: и в том, и в другом случае судьба города находилась в руках безмозглых властей.

Когда вышла в свет "История одного города", критика стала упрекать Щедрина в искажении жизни, в отступлении от реализма. Но эти упреки были несостоятельны. Гротеск и сатирическая фантастика у Щедрина не искажают действительности, а лишь доводят до парадокса те качества, которые таит в себе любой бюрократический режим. Художественное преувеличение действует подобно увеличительному стеклу: оно делает тайное явным, обнажает скрытую от невооруженного глаза суть вещей, укрупняет реально существующее зло. С помощью фантастики и гротеска Щедрин часто ставит точный диагноз социальным болезням, которые существуют в зародыше и еще не развернули всех возможностей и "готовностей", в них заключенных. Доводя эти "готовности" до логического конца, до размеров общественной эпидемии, сатирик выступает в роли провидца, вступает в область предвидений и предчувствий. Именно такой, пророческий смысл содержится в образе Угрюм-Бурчеева, увенчивающем жизнеописания глуповских градоначальников.

На чем же держится деспотический режим? Какие особенности народной жизни его порождают и питают? "Глупов" в книге - это особый порядок вещей, составным элементом которого является не только администрация, но и народ - глуповцы. В "Истории одного города" дается беспримерная сатирическая картина наиболее слабых сторон народного миросозерцания. Щедрин показывает, что народная масса в основе своей политически наивна, что ей свойственны неиссякаемое терпение и слепая вера в начальство, в верховную власть.

"Мы люди привышные! - говорят глуповцы.- Мы претерпеть могим. Ежели нас теперича всех в кучу сложить и с четырех концов запалить - мы и тогда противного слова не молвим!" Энергии, администрирования они противопоставляют энергию бездействия, "бунт" на коленях: "Что хошь с нами делай! - говорили одни,- хошь - на куски режь, хошь - с кашей ешь, а мы не согласны!" - "С нас, брат, не что возьмешь! - говорили другие,- мы не то что прочие, которые телом обросли! Нас, брат, и уколупнуть негде". И упорно стояли при этом на коленах".

Когда же глуповцы берутся за ум, то, "по вкоренившемуся исстари крамольническому обычаю", или посылают ходока, или пишут прошение на имя высокого начальства. "Ишь, поплелась! - говорили старики, следя за тройкой, уносившей их просьбу в неведомую даль,- теперь, атаманы-молодцы, терпеть нам не долго!" И действительно, в городе вновь сделалось тихо; глуповцы никаких новых бунтов не предпринимали, а сидели на завалинках и ждали.

Когда же проезжие спрашивали: как дела? - то отвечали: "Теперь наше дело верное! теперича мы, братец мой, бумагу подали!" В сатирическом свете предстает со страниц щедринской книги "история глуповского либерализма" (свободомыслия) в рассказах об Ионке Козыреве, Ивашке Фарафонтьеве и Алешке Беспятове. Прекраснодушная мечтательность и полная практическая беспомощность - таковы характерные признаки глуповских свободолюбцев, судьбы которых трагичны. Нельзя сказать, чтобы глуповцы не сочувствовали своим заступникам. Но и в самом сочувствии сквозит у них та же самая политическая наивность: "Небось, Евсеич, небось! - провожают они в острог правдолюбца,- с правдой тебе везде жить будет хорошо!" "С этой минуты исчез старый Евсеич, как будто его на свете не было, исчез без остатка, как умеют исчезать только "старатели" русской земли".

Когда по выходе в свет "Истории одного города" критик А. С. Суворин стал упрекать сатирика в глумлении над народом, в высокомерном отношении к нему, Щедрин отвечал: "Рецензент мой не отличает народа исторического, то есть действующего на поприще истории, от народа как воплотителя идеи демократизма. Первый оценивается и приобретает сочувствие по мере дел своих. Если он производит Бородавкиных и Угрюм-Бурчеевых, то о сочувствии не может быть и речи... Что же касается "народа" в смысле второго определения, то этому народу нельзя не сочувствовать уже по тому одному, что в нем заключается начало и конец всякой индивидуальной деятельности".

Заметим, что картины народной жизни все же освещаются у Щедрина в иной тональности, чем картины градоначальнического самоуправства. Смех сатирика здесь становится горьким, презрение сменяется тайным сочувствием. Опираясь на "почву народную", Щедрин строго соблюдает границы той сатиры, которую сам народ создавал на себя, широко использует фольклор.

"История одного города" завершается символической картиной гибели Угрюм-Бурчеева. Она наступает в момент, когда в глуповцах заговорило чувство стыда и стало пробуждаться что-то похожее на гражданское самосознание.

Однако картина бунта вызывает двойственное впечатление. Это не грозовая, освежающая стихия, а "полное гнева оно", несущееся с Севера и издающее "глухие, каркающие звуки". Как все губящий, все сметающий смерч, страшное "оно" повергает в ужас и трепет самих глуповцев, падающих ниц. Это "русский бунт, бессмысленный и беспощадный", а не сознательный революционный переворот.

Такой финал убеждает, что Салтыков-Щедрин чувствовал отрицательные моменты стихийного революционного движения в крестьянской стране и предостерегал от его разрушительных последствий. Угрюм-Бурчеев исчезает в воздухе, не договорив известной читателю фразы: "Придет некто за мной, который будет еще ужаснее меня". Этот "некто", судя по "Описи градоначальников",- Перехват-Залихватский, который въехал в Глупов победителем ("на белом коне"!), сжег гимназию и упразднил науки! Сатирик намекает на то, что стихийное возмущение может повлечь за собой еще более реакционный и деспотический режим, способный уже остановить само "течение истории".

Тем не менее книга Щедрина в глубине своей оптимистична. Ход истории можно прекратить лишь на время: об этом свидетельствует символический эпизод обуздания реки Угрюм-Бурчеевым. Кажется, что правящему идиоту удалось унять реку, но ее поток, покрутившись на месте, все-таки восторжествовал:

"остатки монументальной плотины в беспорядке уплывали вниз по течению, а река журчала и двигалась в своих берегах". Смысл этой сцены очевиден: рано или поздно живая жизнь пробьет себе дорогу и сметет с лица русской земли деспотические режимы угрюм-бурчеевых и перехват-залихватских.

Благодаря своей жестокости и беспощадности, сатирический смех Щедрина в "Истории одного города" имеет великий очистительный смысл. Надолго опережая свое время, сатирик обнажал полную несостоятельность существовавшего в России полицейско-бюрократического режима. Незадолго до первой русской революции другой писатель, Лев Толстой, говоря о современной ему общественной системе, заявлял: "Я умру, может быть, пока она не будет еще разрушена, но она будет разрушена, потому что она уже разрушена на главную половину в сознании людей".

При этом, синий цвет, объединяющий столь разных героев свидетельствует о безжизненности и ложности их идеалов, о выдуманных, искусственных условиях, рамках, барьерах, идеях, которыми они отгородились от искрометной, цветущей, многокрасочной жизни, символом которой являются рыже - золотой, зеленый мир.

Психологическую функцию выполняет цвет в романе “История одного города”. Черный и белый цвета, доминирующие в облике Угрюм-Бурчеева, выражают его противоречивую натуру и склонность к крайностям. Они формируют тот психологический настрой, обусловливающий неумение героя примириться с неудачей, его отречение от жизни, в которой разбита мечта, и добровольное предпочтение смерти.

При помощи цвета М.Е.Салтыков-Щедрин умело раскрывает бессознательные процессы внутренней жизни своих героев, их подавленные желания, нереализованные мечты. Каждый его персонаж - это один или несколько цветовых штрихов, звучащих в унисон и выражающих не только основные черты характера, но и подсознание человека.

Зачастую цветовые обозначения содержат в себе оценку не только нравственных качеств персонажей, но и происходящих событий. В этой связи можно говорить о морально-оценочной функции цвета.

Безусловно, цвет в произведениях Салтыкова-Щедрина является источником настроения. Колористические образы создают определенную эмоциональную атмосферу радости, счастья, тревоги, печали, тоски, неясных предчувствий. Они часто становятся вестниками грядущих событий, пророчат и предупреждают, как, например, желтый цвет, сопряженный в романе «История одного города» со значением смерти, предупреждает о неизбежной гибели, одержимого идеей "достигнуть" счастья.

Цветообозначения у Салтыкова-Щедрина синтезируют в себе различные смыслы, которые, выходя за границы определенного произведения, создают особый интертекстуальный цветовой континуум, позволяющий в новом ракурсе увидеть предметы и явления исследуемого текста. Благодаря способности создавать интертекстуальный смысл, цвет становится одним из средств типологического сближения разных героев произведения, элементом, связующим прозаические тексты в циклы. Так, черный цвет выявляет типологическое сходство Негодяева и Брудастова, одинаково воинственно предприимчивых, в порыве необузданной ярости.

В описании внешности Угрюм-Бурчеева используется много обозначений цвета стали: “То был взор, светлый, как сталь, взор, совершенно свободный от мысли, и потому недоступный ни для оттенков, ни для колебаний. Голая решимость - и ничего более”, “Прямая линия, отсутствие пестроты, простота, доведенная до наготы”, “Это мужчина среднего роста, с каким-то деревянным лицом, очевидно никогда не освещавшимся улыбкой. Густые, остриженные под гребенку и как смоль черные волосы покрывают конический череп и плотно, как ермолка, обрамливают узкий и покатый лоб. Глаза серые, впавшие, осененные несколько припухшими веками; взгляд чистый, без колебаний; нос сухой, спускающийся от лба почти в прямом направлении книзу; губы тонкие, бледные, опушенные подстриженною щетиной усов; челюсти развитые, но без выдающегося выражения плотоядности, а с каким-то необъяснимым букетом готовности раздробить или перекусить пополам. Вся фигура сухощавая с узкими плечами, приподнятыми кверху, с искусственно выпяченною вперед грудью и с длинными, мускулистыми руками”.

Наиболее полно Щедрин представляет нам градоначальника Угрюм-Бурчеева. Здесь имеет место прозрачная аналогия с реальностью: фамилия градоначальника похожа по звучанию на фамилию известного реформатора Аракчеева. В описании Угрюм-Бурчеева меньше комического, а больше мистического, ужасающего. Пользуясь сатирическими средствами, Щедрин наделил его большим количество самых "ярких" пороков. И не случайно именно на описании правления этого градоначальника заканчивается повествование. По словам Щедрина, "история прекратила течение свое".

Прыщ же напротив “Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось, и говорил: не смотрите на то, что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу! Он был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый”.

Красный цвет выражает духовно-генетическую близость Прыща и Двоекурова, чувственно-телесная стихия которых является знаком их естественности, природности, слияности с природно-космическими началами жизни.

Колористика способствует возникновению и функционированию основных мотивов, лейтмотивов произведения. Важную роль в развитии основной темы романа - темы страсти играет красный цвет. Розовый, огненный цвета, сопутствующие душевно-духовной гармонии любящих, сменяются лихоманным румяным, и наконец, кровавым окрасом неба, символизирующим закат любви, разлад в отношениях героев.

Нередко цветовая гамма имеет пародийную функцию в романе "История одного города". В этом произведении многие краски, обладающие в культурном сознании народов мира положительной семантикой, используются с противоположным значением, рождая сатирико-пародийный эффект.

В колористической картине мира, представленной в творчестве Салтыкова-Щедрина, явно обозначена динамика взглядов писателя на глубинную, почвенную Россию. "Пестрая" цветовая палитра, представленная в "уездной трилогии" отражает противоречия русского быта и бытия, двусоставность русского характера, одновременно и "святого и грешного, светлого и темного". Пестрая колористика с доминированием в ней темно-серых тонов, характерная для облика русской провинции дореволюционного периода, сменяется яркими, созвучными цветовому ансамблю живописи Кустодиева, Малявина, Рябушкина, Серебряковой, красками в образе Руси в послереволюционных произведениях Салтыкова-Щедрина. Яркая, золотисто-желтая, малиново-красная цветопись "русской" темы, обладающая семантикой "полноты бытия", "чувственности", "страсти", выражает мысль о богатырских потенциях почвенной Руси, о необозримости ее "духовных далей". Живой в своем колористическом воплощении Руси противостоит ахроматический, бесцветный облик столичной, "петербургской" России, охваченной огнем революции и братоубийственной войны.

Столь же безотрадное впечатление, несмотря на обилие хроматических цветов, производит рассудочная, европейская цивилизация, изображенная на страницах "английской дилогии". В ней при помощи цвета раскрывается тема конфликта личности и общества, унификации человеческой жизни.

Эта же тема в цветовом оформлении получает дальнейшее развитие в романе "История одного города", где колористика активно участвует в образовании жанра и выполняет функцию предупреждения об опасности унификации жизни и изобличения античеловеческой сущности любого тоталитарного государства. Цветовая композиция, подчиненная карнавальной, "перевернутой" логике антиутопии, выявляет авторскую позицию и этико-эстетический идеал, раскрываемый через гротескный и пародийный принцип изображения. Цветопись способствует возникновению иронических аллюзий на христианскую религию. При этом Салтыков-Щедрин в романе перекодирует цветовые символы христианства в собственных художественных целях. Писатель иронизирует по поводу "царства небесного" в тоталитарном Едином Государстве. Поэтому цветовую палитру Единого Государства, представленного как рай на земле, составляют синий (голубой), золотой, пурпурный, белый, розовый, - высшие цвета в христианской колористической символике. Эти цвета выражают в романе безмятежное спокойствие и энтропию мысли в уютном мире "счастливого среднеарифметического" и реализуют семантику "сакральности" тоталитарной власти. Напротив, превалирующие в "застенном мире" и обладающие значениями "энергии", "жизни", "страсти", "безумия", "бунта", зеленый, желтый, красный цвета нарушают гармонию и безмятежность "рая",, вносят смуту, беспокойство, "заражают" героев сомнением, противоречием, непокорностью. Эти, выступающие в системе координат города Глупова как "еретические", цвета способствуют раскрытию авторской позиции, согласно которой, только энергия, страсть, бунт, противоречие, безумство способны вдохнуть жизнь в энтропийный, технический мир.

Каждый цвет в структуре романа выполняет определенные функции. Так, синий (голубой):

- является ключевым звеном в создании пародии на христианскую мечту о рае;

- подчеркивает беспочвенность, несостоятельность всех благих социальных теорий об устройстве человеческого общества;

- разоблачает истинную, безнравственную сущность утопического мира, синтезируя такие смыслы, как рационализм, тоталитаризм, унификация жизни, энтропия, духовная смерть, безропотность, инертность и др.

Белый, пурпурный и золотой цвета также играют важную роль в создании пародии на ценности тоталитарного "рая" и участвуют в развенчании мифа об идеальном обществе.

Множество смыслов интегрирует розовый цвет. С одной стороны, он символизирует бытовые удобства, мещанский уют, комфорт, с другой, безусловно, розовый олицетворяет женское начало и сопутствует влюбленности, любовным мечтаниям.

Красный, зеленый, желтый цвета аккумулируют в себе такие смыслы, как жизнь, страсть, энергия, на основе которых оказалось возможным противопоставление их энтропийной сине-белой палитре, доминирующей в городе Глупове. Эти, несущие эмоциональное, живительное начало, цвета выражают нравственно-этический авторский идеал, заключающийся в том, что жизнь не может быть "упакована" в разумные правила - рамки, а гармония человеческой личности не может быть достигнута только рациональным, базисом, но сочетанием рациональных и эмоциональных начал.

При анализе цветописи Салтыкова-Щедрина становится очевидным амбивалентный характер цвета. Так, красный цвет сопряжен, с одной стороны, со значениями "страсти", "жизни", "любви", "энергии", поэтому он доминирует в описании внешности Прыща. С другой стороны, красный цвет является признаком вульгарной телесности, животности, греха (Домашка-стрельчиха, Аленка).

Амбивалентный характер цвета в “Истории одного города” обусловлен контекстом, особенностями характера героя, значением ситуации в сюжетной структуре произведения, а также художественным синтезом в творческом сознании писателя различных колористических традиций, и, прежде всего, цветовых традиций русской народной культуры, двусоставной в своей основе.

Наполненные символическим смыслом, экспрессией и психологическим потенциалом, цветовые образы Салтыкова-Щедрина вызывают целую парадигму исторических, биографических, идеологических ассоциаций. Обостренное чувство цвета - неотъемлемая черта художественного сознания Салтыкова-Щедрина, помогающая ему запечатлеть мир во всем его цветосмысловом многообразии и сложности.

2.2 Особенности звуковых обозначений в романе М.Е.Салтыкова-Щедрина “История одного города”

Ключевое место занимает сложная звуковая симфония. Здесь складывается развитая в позднейших чеховских вещах антиномия звучания города обжитого и "беззвучия" пустынного города, приоткрывающего масштаб вечности, в ее "полном равнодушии к человеку". В самой же гамме городских звуков "монотонный шум", являющий образ повседневного однообразия жизни, предстает в антиномичном соприкосновении с богатством, неисчерпаемой множественностью звуковых вариаций, в чьих мелодиях проступает ощущение бездонности бытия: "трещали кузнечики", "пели перепела", "лениво посвистывали молодые соловьи". В звучании города человеческое начало оказывается в глубоком взаимопроникновении с природным, предстает в своей беспредельности, что выражается в передаче звука "рассыпающегося по степи" эха от "сорвавшейся бадьи".

В плане звукового оформления городского мира в романе выстраивается триединый ряд, основанный на нераздельности и неслиянности трех уровней воплощения степной музыки: "трескотня" (запечатлевающая многоцветие единичных проявлений города) - "гул" (открывающий обобщающую перспективу видения бытия городского ландшафта) - "молчание", которое преисполнено ощущением космической бездны мироздания, масштаба вечности, вбирающего в себя земное и небесное. Мотив городского молчания особенно ярко выразился в повести в философском изображении ночного небесного пейзажа ("звезды… само непонятное небо и мгла… гнетут душу своим молчанием"), а также в символичном образе молчания одинокой могилы в степи, глубинный смысл которого, наполняющий собой окружающую городскую жизнь, постигается в лирически-возвышенном слове повествователя: "В одинокой могиле есть что-то грустное, мечтательное и в высокой степени поэтическое… Слышно, как она молчит, и в этом молчании чувствуется присутствие души неизвестного человека, лежащего под крестом… А степь возле могилы кажется грустной, унылой и задумчивой, трава печальней, и кажется, что кузнецы кричат сдержанней…".

Заключение

Взгляды Щедрина на человеческий характер и на процесс формирования личности противоречили идеалистическим воззрениям, господствовавшим в обществе. Он, как и подавляющее большинство русской интеллигенции леворадикального крыла, подчеркивал решающую роль социальной среды, общественных отношений, под властным и всесторонним воздействием которых формируется человеческая личность, определяются ее мораль, образ жизни и поведение. Писатель отвергал концепцию извечной порочности человека: люди не могут иметь и не имеют от природы "злого сердца", "преступную волю" они приобретают в определенных условиях жизни. Источник зла не в дурной природе человека, а в социальных условиях его жизни. Эта святая вера "ордена русской интеллигенции" в возможность превращения "свинцовых мерзостей" человеческой натуры в "золотые нравы" с помощью изменения жизненных обстоятельств обусловила своеобразный характер психологического анализа в творческом методе Салтыкова.

Наиболее преобладающим цветом в романе М.Е.Салтыкова-Щедрина “История одного города” является серый, стальной. Он обозначает упадок, недалекость, серость города и его жителей. В описании характера и внешнего вида градоначальников города Глупова (Угрюм-Бурчеева, Негодяева, Фердыщенко) автор использует нетональные серые цвета (стальной, чистый, железный), подчеркивая тем самым их глупость, “идиотство”, недалекость, жествокость.

В описании Бородавкина, двоекурова, Прыща автор воспользовался более насыщенными голубым, красным, белым цветами для обозначения благих целей данных градоначальников и противопоставления их предыдущим.

Красный цвет в произведении означает, с одной стороны, чистую светлую любовь, проявляясь в оттенках розового. С другой же стороны красный - пурпурный и алый - означает порочную страсть, бесстыдство в описании жизнедеятельности Аленки и Домашки-стрельчихи.

Звуковые обозначения М.Е.Салтыков-Щедрин употребил так же в описании характера героев. С удалью Домашка-стрельчиха сыпет в своей речи матерными словами, Бородавкин кричит так, что вселяет страх в глуповцев.

Также ключевое место занимает сложная звуковая симфония. Здесь складывается развитая в позднейших чеховских вещах антиномия звучания города обжитого и "беззвучия" пустынного города, приоткрывающего масштаб вечности, в ее "полном равнодушии к человеку". В самой же гамме городских звуков "монотонный шум", являющий образ повседневного однообразия жизни, предстает в антиномичном соприкосновении с богатством, неисчерпаемой множественностью звуковых вариаций, в чьих мелодиях проступает ощущение бездонности бытия: "трещали кузнечики", "пели перепела", "лениво посвистывали молодые соловьи". В звучании города человеческое начало оказывается в глубоком взаимопроникновении с природным, предстает в своей беспредельности, что выражается в передаче звука "рассыпающегося по степи" эха от "сорвавшейся бадьи".

Список литературы

1. Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений: В 20 т. - М. : Худ. лит., 1965 - 1977.

2. Абдуллина Г.А. Цикл М.Е. Салтыкова-Щедрина "Мелочи жизни" / Автореф. дисс. . канд. филол. наук. JL: ЛГУ, 1980. - 15 с.

3. Аверинцев С.С. Символ // Краткая литературная энциклопедия / Под ред. A.A. Суркова: В 9 т. Т.6. М.: Сов. энциклопедия, 1971. - Ст. 826-83 1.

4. Аверинцев С.С. Символ // Философский энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1983. - С. 607 -608.

5. Анненков П.В. Русская беллетристика и г. Щедрин // Анненков П.В. Воспоминания и критические очерки. Пб.: Б. и., 1 879. - С. 276 - 286.

6. Баскаков В.Н. Библиография литературы о М.Е. Салтыкове-Щедрине. 1918-1965. М.; Л.: Наука, 1966. - 291 с.

7. Баскаков В.Н. Библиография литературы о М.Е. Салтыкове-Щедрине. 1965-1974 // Салтыков-Щедрин. 1826-1976. Статьи. Материалы. Библиография. Л.: Наука, 1976. - С. 391-428.

8. Баскаков В.Н. Примечания // Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений: В 20 т. М.: Худож. лит., 1977. - Т. 20. -С. 600 - 624.

9. Бушмин A.C. Художественный мир Салтыкова-Щедрина / Отв. ред. Д.С. Лихачёв, В.Н. Баскаков. Л.: Наука, 1987. -365 с.

10. Головина Т.Н. "История одного города" М.Е. Салтыкова-Щедрина: Литературные параллели. Иваново: ИвГУ, 1997. - 74 с.

11. Макашин С.А. "Сатиры смелый влacтcлин,, // Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений: В 10 т. М.: Худож. лит., 1998. - Т. 1. - С. 3-24.

12. Макашин С.Л. Изучая Щедрина: (Из воспоминаний) // Вопр. лит. М., 1989. - № 5. - С. 120-150.

13. Макашин С.А. Салтыков-Щедрин на рубеже 1850-1960 годов. Биография. М.: Худож. лит., 1972. - 600 с.

14. Макашин С.А. Салтыков-Щедрин. Биография. М.: Гослитиздат, 1949. - 5 12 с.

15. Петрук М.Н. Своеобразие щедринской сатиры 1870-1880-х годов: Учебное пособие. Орск: Изд-во Орского пединститута, 1993. - 90 с.

16. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. М.: Аспект Пресс, 1999. - 334 с.

17. Хлебянкина Т.И. "Святой старик" (Салтыков-Щедрин и православие) // М.Е. Салтыков-Щедрин в зеркале исследовательских пристрастий. Тверь: ТГУ, 1996. - С. 100-102.

18. Шаталов С.Е. О психологизме в романе "Господа Головлёвы" // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. М., 1976. - № 1. - С. 30-35.

19. Щербина В.Р. Актуальные проблемы современной литературы // Современные проблемы реализма и модернизм. Материалы научной конференции. М.: Б. и., 1964. - 57 с.

20. Щукин В.Г. Поэзия усадьбы и проза трущобы // Из истории русской культуры. T.V (XIX век). М.: "Языки русской культуры". 1996. - 848 с.

21. Щукин В.Г. Спасительный кров. О некоторых мифопоэтических источниках славянофильской концепции Дома // Из истории русской культуры. T.V (XIX век). М.: "Языки русской культуры", 1996. - С. 589-609.

22. Эльсберг Я.Е. М.Е. Салтыков-Щедрин. Из курса лекций по истории русской литературы XIX века. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1953. - 100 с.

23. Эльсберг Я.Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество. -М.: Гослитиздат, 1953. 630 с.

24. Эльсберг Я.Е. Стиль Щедрина. М.: ГИХЛ, 1940. - 463 с.

25. Эльсберг Я.Е. Щедрин и русский реализм // Знамя. 1976. - Кн. I. - С. 230-239.

26. Эсалнск А.Я. Архетип // Русская словесность. 1997. -№5. - С. 90-93.

27. Языков H. Шелгунов H.В. Горький смех не легкий смех // Дело. - 1876. № ю. - С. 315 - 344.

Размещено на Allbest.ur