Особенности изучения лирики У.Х. Одена: литературоведческий и методический аспекты

§3.2 Анализ стихотворения «Блюз беженцев»

Краткий историографический комментарий: год написания стихотворения, характерные черты творчества автора в период написания стихотворения.

Стихотворение Уистена Хью Одена «Блюз беженцев» («Refugee Blues») было написано в марте 1939 года. Это время являлось переломным в творчестве Одена, поскольку именно тогда начался период «зрелого», позднего творчества поэта. В момент написания «Блюза беженцев» Оден еще не отказывается от идеи единства и любви как источника спасения (что он сделает гораздо позднее, как мы увидели по проанализированному нами ранее стихотворению «Падение Рима»), но идея неизбежности рока, гибели уже начинает проявляться. Позднее, в течение всей Второй мировой войны, Оден будет обращаться исключительно к теме краха того мировоззрения, которое возникло в европейском обществе в перерыве между двумя войнами, что в те времена отличало его от других поэтов (Л.Арагон, П.Элюар), писавших о свободе и борьбе за нее вопреки всем ужасам войны.

Дословный перевод стихотворения (без сохранения метрики оригинала) -- см. Приложение 1.

Направление и тематика произведения, их взаимосвязь. Жанровые особенности. Пафос произведения.

Данное стихотворение, как и все творчество Одена, относится к так называемой «интеллектуальной поэзии», однако следует отметить, что из-за специфики темы его можно также отнести и к «социальной» лирике. Характерной чертой поэзии Одена, посвященной общественным проблемам, является описание любой возникшей в обществе проблемы как трагического события, наполненного ужасом и спровоцированного алчными замыслами «власть имущих», от исполнения которых страдают ни в чем не повинные люди.

Жанр стихотворения определен автором вне рамок классической жанровой системы лирики -- блюз. Такой выбор обусловлен в первую очередь темой произведения и эпохой, музыка которой была созвучна Одену как поэту в те дни. Меланхоличные рефрены, повторяющиеся из строфы в строфу, и общая музыкальность стихотворения позволили автору назвать свое произведение «блюзом».

Основной пафос произведения -- трагический, временами в тексте возникает саркастический тон.

Формальная структура стихотворения: метрика, фоника, строфика.

Стихотворение написано акцентным стихом, поскольку ударение в нем имеет тенденцию к урегулированию и преобладанию трехсложного переменного интервала между ударениями. Тип рифмовки -- смежный (aab), лишь в девятой строфе тип рифмовки меняется на кольцевой (aba). Строфы Оден преимущественно начинает с глаголов прошедшего времени, а не с личных местоимений, что создает ощущение наличия нарратива в стихотворении.

В стихотворении аллитерация является преобладающим фонетическим приемом, особый упор поэт делает на слова, в основе звучания которых преобладают звуки [?], [s], [р ] и [O]. За счет этих звуков создается атмосфера тревоги и страха за будущее, окружающая лирического героя стихотворения, а также отражается недоброжелательное отношение общества к людям, подобным герою стихотворения.

Художественные средства, использованные автором.

В данном стихотворении одним из главных приемов является рефрен, построенный по схеме «X, моя дорогая, X», где вместо Х -- чувства и сожаления, высказываемые лирическим героем своей возлюбленной/спутнице. Благодаря этому создается особая мелодия стихотворения. Также Оден активно использует приемы антитезы («норы» противопоставляются «усадьбам», «мертвые» на бумаге - «живым» в действительности, животные (свободные «кот», «пудель», «рыбы», «птицы») - гонимым евреям), риторического вопроса («куда нам сегодня пойти?» - риторический вопрос лишь потому, что утверждает тональностью безысходность положения героев). Из тропов самыми распространенными в использовании в данном стихотворении являются символ (тис как символ смерти и воскрешения одновременно; свободные от воли человека птицы и рыбы) и сравнение (лирический герой сравнивает речь Гитлера с «ревом грома»).

Выражение авторского начала, присутствие лирического героя/субъекта.

Повествование в «Блюзе беженцев» ведется от первого лица, поэтому мы можем говорить о присутствии лирического героя, однако авторское начало не является ярко выраженным, потому что из слов героя становится ясно, что он, в отличие от автора, является беглым немецким евреем, и все происходящее Оден описывает в первую очередь его глазами. В поле зрения героя -- его жизнь, жизнь его спутницы и тысячи немецких евреев, подобных им, после того, как Гитлер пришел к власти и начал кампанию по уничтожению евреев и других наций, отнесенных к унтерменшам (нем. Untermensch - недочеловек). Герой описывает негативное отношение к нему жителей той страны, куда он сбежал со своей спутницей. Пренебрежение, ксенофобия, юдофобия -- вот что движет людьми, когда они встречаются или имеют дело с героями «Блюза беженцев». Им, беглецам, нет места там, откуда они бежали, и никогда не будет места в мире в целом (ни в верхах, ни в трущобах) до тех пор, пока их не перестанут считать ниже животных по статусу (к коту и собаке люди относятся лучше, чем к ним!). И где бы они ни были, всюду будут преследовать их «десятки тысяч солдат» Гитлера, увидевшего в евреях угрозу «арийской расе».

Тема, проблема, идея произведения.

Основной темой стихотворения «Блюз беженцев» является бедственное положение бежавших из Германии евреев, причем стоит отметить, что у Одена в катастрофе еврейского народа виновен не только Гитлер, но и Европа в целом. В ряде строф отчетливо показана ничем не обоснованная юдофобия среди людей, причем не обусловлена она ни положением, ни профессией, а лишь всеобщим страхом наций за возможную расплату за укрытие евреев в случае, если нацисты победят. В стихотворении доминирует социальная проблематика -- лирический герой стихотворения поднимает проблему равенства в обществе, связанную с национальным признаком. Главная идея стихотворения -- любое притеснение непременно ведет к трагедии и горю, а потому должно быть запрещено.

Проведя сопоставительный литературоведческий анализ оригинального текста, при помощи общих критериев качества художественного перевода мы можем провести сопоставительный анализ двух переводов данного стихотворения, выполненных П. Покровской и В.Топоровым.

В первую очередь следует отметить, что и Покровская, и Топоров отказываются от акцентного стиха, использованного Оденом, и для большей мелодичности переводят его стихотворение трехсложными размерами: У Покровской это семистопный анапест с внеударными элементами, а у Топорова -- четырехстопный и пятистопный дактиль c внеударными элементами в последних строках:

П.Покровская: Говорят, население этого города перевалило за миллион. UU-UU-UU-UU-(UU)UU-UU-UU- Кому-то - особняки с мансардами и до земли поклон, U-(UU)UU-U-UU-UU-U- Но для нас, милый, пока нет места, для нас нет места... UU-UU(UU)UU-U-UU-	В.Топоров: В городе этом десяток, считай, миллионов -- -UU-UU-UU-UU-U На чердаках, в бардаках и при свете ночных лампионов, -- -UU-UU-UU-UU-UU-U Но нет приюта для нас, дорогая, здесь нету приюта для нас. -UU-UU-UU-U-UU-UU-U

Стоит также отметить особый подход к переводу названия, который впоследствии сохранится у всех прочих переводчиков Одена. Покровская не переводит название и не дает сноски на его перевод, что является ошибкой, поскольку читатель, незнакомый с английским языком, не сможет по названию понять, о чем это произведение. Топоров переводит «Refugee Blues» не как «Блюз беженцев», а как «Блюз для беженцев», чем серьезно меняет оттенок значения названия. Если у Одена это блюз в исполнении беженцев и про беженцев, то у переводчика это -- блюз Одена для беженцев, а образа автора в данном стихотворении, как мы убедились во время анализа, нет. Потому такая традиция перевода названия с точки зрения адекватности и эквивалентности является ошибочной.

В вопросе рифмовки оба переводчика придерживаются смежной рифмовки автора, однако не учитывают особенность девятой строфы, где рифмовка кольцевая (aba), и переводят ее также смежно, как все остальные строфы (aab):

У.Х.Оден: Went down the harbour and stood upon the quay, a Saw the fish swimming as if they were free: b Only ten feet away, my dear, only ten feet away. a
П.Покровская: Я спускалась к гавани. И стоя подле причала, a Видела рыб, свободных с рождения, от начала... a Они были всего лишь в десяти футах от меня... Так близко... b	В.Топоров: В порт я пришел и на рыбок взглянул у причала. a Плавать вольно им, резвиться, как будто войны не бывало. a Недалеко, дорогая, от берега - только от нас далеко. b

На уровне лексической эквивалентности оба перевода серьезно отступают от оригинального текста, причем и перевод Топорова, и перевод Покровской содержит схожие по форме (и даже по расположению в тексте) отступления от оригинала. Так, например, оба переводчика переводят косвенную речь оригинала в пятой строфе в прямую:

Оден: Went to a committee; they offered me a chair; Asked me politely to return next year: But where shall we go to-day, my dear, but where shall we go to-day?
Покровская: Пошла в комитет, там, вежливо указав на кресло, Клерк сказал: «Через год, уверяю вас, будет место». Но куда мы пойдем сегодня, милый? Куда сегодня?	Топоров: Я обратился в комиссию и услыхал, сидя в кресле: "Если бы вы через год, а сейчас понапрасну не лезли"... Ну а сейчас, дорогая, где жить нам, на что жить сейчас?

Оба переводчика вольно переводят большинство достаточно важных деталей текста: забывают про булавку, которой застегнута жилетка пуделя (который намного важнее людей), и выделяют сам жилет как более существенную деталь, однако у Покровской есть указание на то, что жилетка застегнута «аккуратно», тогда как у Топорова нет указания даже на это, зато появляется синекдоха («пудель» Одена у Топорова превращается в «пуделей», более абстрактных). Еще одной важной особенностью, отмеченной в переводе Покровской, является отказ от перевода второй строки четвертой строфы:

У.Х.Оден The consul banged the table and said, "If you've got no passport you're officially dead": But we are still alive, my dear, but we are still alive.	П. Покровская И только одну фразу сказал нам консул в ответ: "If you've got no passport you're officially dead" Но мы ведь живы с тобой, мой милый, мы живы...

С одной стороны, подобное решение переводчика можно объяснить попыткой показать то, что лирический герой является немецким евреем, переехавшим в Англию, где все, в том числе и язык, для него чужое. Однако сам текст стихотворения целиком написан на английском языке, и речь в нем идет от лица того самого лирического героя, потому такое решение переводчика придать строфе дополнительный смысл не является адекватным и эквивалентным основному тексту.

Подобных отступлений от синтаксиса и лексики автора достаточно много (и у Покровской, и у Топорова они почти в каждой строфе), но серьезного влияния на адекватность перевода это не оказывает, поскольку оба переводчика сохраняют заданное Одена строение рефрена в конце каждой строфы и используют иные лексические средства, позволяющие передать основную идею стихотворения. Впрочем, Топоров гораздо точнее переводит оденовские рефрены, нежели Покровская -- переводчица хоть и сохраняет мелодику рефрена, но не всегда держится в рамках авторской схемы «X, my dear, X», из-за чего ее перевод нельзя назвать эквивалентным.

Стоит отметить и разницу в видении лирического героя -- у Покровской повествование ведется от лица женщины, тогда как лирический герой в переводе Топорова -- мужчина. Очевидно, что в процессе перевода немаловажную роль сыграл гендерный фактор, связанный с полом переводчиков и их восприятием пола лирического героя. Топоров связал лирического героя с самим Оденом, потому его перевод глаголов прошедшего времени выполнен в мужском роде, тогда как Покровская решила связать переживания лирического героя Одена со своими чувствами, потому ее перевод сделан в женском роде.

Проведя анализ переводов, подведем следующие итоги, согласно выведенным ранее критериям качества переводов:

и перевод Покровской, и перевод Топорова являются адекватными, но не полностью эквивалентными оригиналу, причем в равной степени;

оба переводчика сохраняют смежную рифмовку, но не учитывают особенность рифмовки девятой строфы и не используют акцентный стих: Топоров использует четырехстопный и пятистопный дактиль, а Покровская -- семистопный анапест с внеударными элементами;

оба варианта перевода лексически и синтаксически не являются калькированными и передают целостную идейную составляющую оригинала без сильных смысловых искажений, однако при разборе по строфам выясняется, что и Топоров, и Покровская предпочитают вольный, а не полностью адекватный и эквивалентный оригиналу перевод, к тому же у обоих переводчиков заметна разница в гендерном восприятии фигуры лирического героя (у Топорова это мужчина, у Покровской -- женщина). Также и у Покровской, и у Топорова перевод названия синтаксически отличается от оригинального, что отчасти меняет смысл произведения и искажает восприятие лирического героя, прописанного автором. С точки зрения эквивалентности и художественной ценности (в плане сохранения передачи авторской манеры в тексте перевода) оба варианта являются вольными и передают авторскую манеру лишь в сохранении рефрена в конце строф.

§3.3 Анализ стихотворения «1 сентября 1939 года»

Краткий историографический комментарий: год написания стихотворения, характерные черты творчества автора в период написания стихотворения.

Стихотворение было написано Уистеном Хью Оденом в сентябре 1939 года. Уже по одному названию становится ясно, что поэт в данном лирическом произведении пытается переосмыслить то, что произошло первого сентября 1939 года, а именно -- начало Второй Мировой войны. Среди литературоведов (в частности, в статьях М. Свердлова) устоялось мнение о том, что данное стихотворение является началом переломного периода в творчестве Одена, поскольку именно в нем поэт начинает подводить итог своей «юношеской игре в поэзию» и опровергать идеи себя прежнего. Именно в 1939 году Оден эмигрирует из Англии и поселяется в США, поскольку оставаться в Европе с учетом разраставшегося влияния нацистов и угрозы новой войны со стороны стран Оси «Берлин -- Рим -- Токио» было небезопасно, к тому же Оден, увидев происходящее в Германии и Англии, разочаровался в идеях, сформировавшихся в Старом свете в перерыве между двумя войнами, посчитав их устаревшими и ведущими в забвение.

Дословный перевод стихотворения (без сохранения размера оригинала) -- см. Приложение 1.

Направление и тематика произведения, их взаимосвязь. Жанровые особенности. Пафос произведения.

Данное стихотворение является ярким образчиком поздней «интеллектуальной поэзии» Одена, поскольку содержит в себе множество отсылок и аллюзий к культурным явлениям Античности, Нового времени и модерна. Помимо этого, стихотворение Одена можно отнести к «военной поэзии», поскольку оно затрагивает тему Второй мировой войны и поведения людей в те времена.

Стихотворение не имеет выраженной автором жанровой принадлежности, но по своей тематике, как и более позднее произведение Одена «Падение Рима», очень близко к классическому жанру элегии, поскольку произведение пронизано трагическими раздумьями о жизни, о войне и о судьбе мира в целом.

Пафос стихотворения преимущественно драматический, поскольку лирический герой произведения рассуждает о драматизме положения человечества в наступившее время войны с тяжелым эмоциональным надрывом.

Формальная структура стихотворения: метрика, фоника, строфика.

Стихотворение написано преимущественно трехстопным (в некоторых строках четырехстопным) ямбом в чередовании с хореем и с наличием внеударных элементов:

I sit in one of the dives

U-U-(UU)-

On Fifty-second Street

U-U-U-

Uncertain and afraid

U-U-U-

As the clever hopes expire

-U-U-U-

Of a low dishonest decade:

U|U-U-U-

Waves of anger and fear

-U-U-U

Circulate over the bright

-(UU)-U-U

And darkened lands of the earth,

U-U-U-

Obsessing our private lives;

U-U-U-U-

The unmentionable odour of death

U|U-U-U-U-

Offends the September night.

U-(UU)-U-



В данном стихотворении невозможно определить систему рифмовки, поскольку оно написано верлибром и рифма как таковая отсутствует. С точки зрения фоники в стихотворении нет ярко выраженных аллитераций и ассонансов.

Художественные средства, использованные автором.

В данном стихотворении мы можем отметить характерное для «интеллектуальной поэзии» употребление иносказаний («Разведает то, что произошло в Линце» - в австрийском городе Линц родился Адольф Гитлер; «Низкого и бесчестного десятилетия» - имеются в виду послевоенные «времена больших надежд»; «Ироничные точки света» - звёзды; и т. д.), реминисценций («созданный/Из Эроса и пыли» - объединенная отсылка к языческому и ветхозаветному мифам о сотворении человека: по мифологии античности, все люди приходят в мир, созданные благодаря одной из ипостасей любви, Эросу, или же любви плотской, тогда как по Ветхому Завету первый человек, Адам, был создан из глины/земли, и по проклятию Бога после изгнания из Рая «после смерти в тот же прах обращался»; «То, что безумец Нижинский/О Дягилеве написал» - отсылка к автобиографии «Чувство» знаменитого танцовщика балета труппы Дягилева Вацлава Нижинского, в котором он отзывается о Дягилеве, как «не умеющем любить», «искусственно улыбающемся», человеке, «способным на нападки»; «Вскрыть все те преступления,/Что от Лютера до наших дней/Стали причиной безумия культуры» - отсылка к Мартину Лютеру, одному из вождей религиозной Реформации, сильно повлиявшей на западноевропейскую культуру и философию Нового времени); символов («слепые небоскребы» - аллюзия на Вавилонскую башню и одновременно символ человеческой уверенности в мнимом всемогуществе), олицетворений и развернутых метафор («вскрыть завернутую ложь», «мир лежит в ступоре», «умирали разумные надежды», и т. д.).

Выражение авторского начала, присутствие лирического героя/субъекта. Авторское начало в данном стихотворении выражено отчетливо, поскольку повествование ведется от первого лица и нам не дано конкретного описания персонажа, которое могло бы резко контрастировать с образом автора, потому мы можем вести речь о присутствии образа лирического героя в данном стихотворении.

Лирический герой рассуждает о причинах начала очередной войны, искренне полагая, что основной причиной является общий крах культуры и идеалов, возникших в Европе в перерыве между двумя мировыми войнами, а также невозможность существования идеала, созданного в Новое время, и которого долгое время придерживались в Старом свете. Сидя в забегаловке и наблюдая, как обыденно и серо проходит один из самых трагичных дней в человеческой истории, лирический герой пытается не только переосмыслить предпосылки к произошедшему, но и найти решение возникшей проблемы. И пускай у него «есть только голос», он готов жечь «пламя утверждения» жизни до тех пор, пока эта жизнь вообще есть.

Тема, проблема, идея произведения.

Основной темой произведения является осмысление причин краха идеалов европейского общества, выразившееся в начале Второй Мировой войны. У стихотворения два ярко выраженных пласта проблематики: философский (переосмысление всех достижений европейской культуры, и XX века в частности) и социальный (обсуждение жизни и поведения разных слоев общества, современного Одену в 1939 году; проблема выражения любви и поддержки, альтруизма как необходимости). Идея произведения выражена поэтом в следующих строках: «Мы будем любить друг друга, либо умрем». Именно так лирический герой Одена видит путь спасения цивилизации и человеческих душ.

Теперь, когда мы провели литературоведческий анализ стихотворения У.Х. Одена «1 сентября 1939 года», благодаря результатам разбора формы и исследования идейной составляющей произведения, при помощи общих критериев качества художественного перевода мы можем провести сопоставительный анализ трех переводов данного стихотворения, выполненных А. Сергеевым, И. Сибиряниным и И. Соколовым.

В ставшем классическим переводе Сергеева размер с чередующихся ямба и хорея заменен на чередование дактиля и анапеста с внеударными элементами:

Оден: I sit in one of the dives U-U-(UU)- On Fifty-second Street U-U-U- Uncertain and afraid U-U-U- As the clever hopes expire -U-U-U- Of a low dishonest decade: U|U-U-U- Waves of anger and fear -U-U-U Circulate over the bright -(UU)-U-U And darkened lands of the earth, U-U-U- Obsessing our private lives; U-U-U-U- The unmentionable odour of death U|U-U-U-U- Offends the September night. U-(UU)-U-	Сергеев: Я сижу в ресторанчике -U-UU-UU На Пятьдесят второй -UU-U- Улице, в тусклом свете -UU-U-U Гибнут надежды умников -UU-U-UU Бесчестного десятилетия: U-UU-UU-UU Волны злобы и страха -U-UU-U Плывут над светлой землей, U-U-UU- Над затемненной землей, -UU-UU- Поглощая частицы жизни; UU-UU-U-U Тошнотворным запахом смерти UU-U-UU-U Оскорблен вечерний покой. UU-U-UU-

Соколов переводит Одена трехстопным дактилем:

Оден: I sit in one of the dives U-U-(UU)- On Fifty-second Street U-U-U- Uncertain and afraid U-U-U- As the clever hopes expire -U-U-U-	Соколов: На 52-ой улице -UU-UU-UU Я страдаю в пивной, -U-UU- Где великие умницы, -U-UU-UU Их мечты смыло тьмой… -U-UU-

Сибирянин переводит белым стихом, не пытаясь сохранить ритмику, присущую оригиналу:

Я сижу в одном из кабаков

на пятьдесят второй стрит

неуверенный и трусливый,

вспоминая утраченные надежды

подлого десятилетия:

волны гнева и страха

циркулируют по темным

и освещенным сторонам земли,

завладев нашими частными жизнями;

неприличный запах смерти

оскорбляет ночь сентября.

Все авторы сохраняют авторское название при переводе, однако отсутствие рифмовки сохраняют только Сергеев и Сибирянин, в переводе Соколова возникает перекрестная рифмовка (abababab):

На 52-ой улице a

Я страдаю в пивной, b

Где великие умницы, a

Их мечты смыло тьмой… b

Как бесславно столетие, a

Как свиреп его страх, b

У земли нет бессмертия, a

Над землей царит прах… b 

На уровне лексической эквивалентности наиболее эквивалентным является перевод Сибирянина, поскольку он переводит Одена практически дословно, при этом ему удается избегать калькирования и буквальности, однако этот перевод нельзя назвать адекватным авторской манере, так как он не передает художественных особенностей текста оригинального произведения. Этот перевод можно назвать хорошим подстрочником, но никак не художественным. Перевод Сергеева в этом плане более адекватный, поскольку в нем есть, несмотря на ряд незначительных лексических допущений и вариаций при переводе, большое количество использованных художественных средств. В этом переводе есть ряд удачных метафор, которых нет у Одена, но которые передают идею оригинала без искажений: «мечутся азбукой Морзе» - про посылающие сообщения звезды, подходит по духу эпохи; «Джаз должен вечно играть» вместо «музыка не должна замолкать». Самым вольным среди перечисленных является перевод Соколова, поскольку он не только вольно подбирает лексические средства для перевода, но и переиначивает порядок слов и даже меняет количество строк с 10 на 8:

Оден: Faces along the bar Cling to their average day: The lights must never go out, The music must always play, All the conventions conspire To make this fort assume The furniture of home; Lest we should see where we are, Lost in a haunted wood, Children afraid of the night Who have never been happy or good.	Соколов: Чтоб мы, беззащитные дети, Пугаясь везде темноты, Шли в заколдованном свете, В лес, где гуляют слепцы… Воинственная дребедень Из губ высоких особ, Как греха первородного тень Всю кровь бросает в озноб…

Проанализировав все вышесказанное, выделим основные качества всех рассмотренных переводов:

перевод Сибирянина является эквивалентным, но не адекватным -- он в большей степени напоминает подстрочник, а не художественный перевод; классический перевод Сергеева является адекватным, но не полностью эквивалентным из-за вольного подбора вариантов для перевода тропов оригинального текста; перевод Соколова не является ни адекватным, ни эквивалентным, поскольку лексические аналоги подбираются чересчур вольно, а строфика и метрика Одена не переданы вовсе.

Сибирянин и Сергеев сохраняют авторское отсутствие рифмовки, тогда как Соколов использует перекрестную рифмовку, никто из переводчиков не придерживается размера оригинала;

все три варианта перевода лексически и синтаксически не являются калькированными, но передают целостную идейную составляющую оригинала без смысловых искажений только переводы Сибирянина (поскольку он эквивалентен) и Сергеева (поскольку он эквивалентен и адекватен). При разборе по строфам видно, что Соколов допускает при переводе ряд серьезных неточностей, искажающих смысл строф ради сохранения выбранного переводчиком размера, в ущерб общей идее произведения. В переводах Сибирянина и Сергеева таких неточностей гораздо меньше. С точки зрения эквивалентности и художественной ценности (в плане сохранения передачи авторской манеры в тексте перевода) вариант Сергеева является наиболее точным, нежели вольный вариант Соколова и напоминающий подстрочный перевод вариант Сибирянина.



Заключение

Творчество У.Х.Одена стало огромной вехой для английской литературы. В критических отзывах современников поэта 30-е годы назывались не иначе, как «декада Одена», а Сесил Дей-Льюис аллегорически называл молодого гения «грядущим ангелом, странным новым целителем». Впоследствии, уже после смерти Одена, один из первых его переводчиков на русский язык, поэт Иосиф Бродский назовет его «лучшим поэтом XX века». Однако, как мы уже отметили, основными проблемами в популяризации творческого наследия Одена являются малая изученность большей части текстов, неверная или неточная интерпретация идей лирики Одена и отсутствие в достаточной степени адекватных и эквивалентных художественных переводов на русский язык.

Российские ученые считают перевод одной из важнейших форм связей разноязычных литератур. Со времени появления первой переводческой школы (1920-е годы) компаративистика начала свое развитие как в рамках литературоведения, так и в рамках частного языкознания, а именно теории перевода. Общность сравнительного литературоведения с теорией перевода заключается в том, что «главным конкретным методом, широко распространенным в переводоведении, является сопоставительный анализ перевода или переводов с оригиналом, самих переводов друг с другом». [Тюленев С.В.; ссылка в рамках ист.4]

Таким образом, перевод является объектом исследования сравнительного литературоведения не только потому, что всякий перевод должен быть сопоставим с оригинальным произведением на всех уровнях (а сопоставление невозможно без сравнительного анализа), но и потому, что «переводные произведения как одна из форм литературных связей разных народов являются неотъемлемой частью мирового литературного процесса». [4]

Обобщив имеющиеся наработки по методике анализа лирических произведений и их переводов, создав теоретическую базу для анализа творчества У.Х.Одена в контекстуальном и поэтическом аспектах, рассмотрев на примере системного анализа оригинальных текстов и разных вариантов переводов стихотворений У.Х.Одена (в нашем случае - «Падение Рима», «Блюз беженцев» и «1 сентября 1939 года»), можно сделать следующие выводы:

системный анализ перевода художественного текста невозможен без литературоведческого разбора оригинала текста на основе дословного перевода;

при литературоведческом анализе лирики необходимо использовать как имманентный, так и интертекстуальный принципы работы с текстом произведения;

при сопоставительном анализе переводов лирических произведений стоит учитывать следующие критерии качества перевода:

1) перевод должен быть адекватным, но не целиком эквивалентным;

2) по возможности в переводе необходимо сохранять авторский стихотворный размер и рифмовку;

3) перевод лексически и синтаксически не должен быть калькой с оригинала, но должен там, где необходимо, передавать идейную составляющую оригинала без смысловых искажений;

при изучении творческого наследия Одена следует обращать особое внимание на интертекст (преимущественно из античных, древнеисландских или современных автору реалий), жанровую специфику творчества поэта, а именно ее разнообразие, особенности поэтики и контекста периода написания стихотворений, в частности на постепенную смену религиозных и политических взглядов Одена в средний и поздний периоды творчества, оказавшее влияние на идейно-тематический план лирики автора;

при анализе художественных переводов стихотворений Одена выяснилось, что большинство переводов его лирики не являются точными с точки зрения эквивалентности, однако ряд текстов можно считать адекватными по лексическому и идейному составу оригинального произведения. С точки зрения художественной ценности лучшими оказались переводы А.Ситницкого и А.Сергеева, поскольку они старались как можно точнее передать авторскую манеру Одена. Переводы В.Топорова и П.Покровской обладают художественной ценностью в меньше степени, чем предыдущие тексты, поскольку допускают большее количество вольностей при переводе. Переводы И.Соколова и И.Сибирянина не обладают художественной ценностью, поскольку текст Соколова является полностью вольным, а вариант Сибирянина в большей степени напоминает подстрочник, нежели художественный перевод.

На основании проведенных исследований была заложена теоретическая база для элективного курса «Лаборатория художественного перевода» [Прил.3], рассчитанного на 11 класс старшей школы и являющегося мультидисциплинарным, т.е. совмещающим изучение литературы и английского языка. Также данные, полученные в результате анализа текстов, были включены в одну из тем практических занятий элективного курса.



Список использованных источников

Боциева, Ф.А. Теория художественного перевода в современной компаративистике. // Известия РГПУ им. А.И. Герцена, № 69/2008

Галь, Н. Слово живое и мертвое: от “Маленького принца” до “Корабля дураков” - 5-е изд., доп. - М.: Междунар.отношения, 2001

Гаспаров, М.Л. Статьи о лингвистике стиха. - Москва: Языки славянской культуры, 2004

Есин, А.Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения. Учебное пособие. - 3-е издание. - М.: Флинта-Наука, 2000

Жуковский, В. А. Собрание сочинений в 4-х томах. Том 4. Одиссея, художественная проза, критические статьи, письма. - М.-Л.:

Государственное издательство художественной литературы, 1960

Козырева, М.Н., Фёдорова, И.В. Англо-русский учебный словарь. - М.: Русский язык, 2003

Комиссаров, В.Н. Теория перевода. - М.,1990.

Лотман, Ю.М. Анализ поэтического текста. Структура стиха. - Л.: Просвещение, 1972

Магомедова, Д.М. Филологический анализ лирического стихотворения. - М.: Издательский центр «Академия», 2004

Оден У. Х. Стихи / (Пер. с англ. П. Грушко, А. Сергеева) // Современная американская поэзия: Антология. -- М.: Прогресс, 1975.

Оден, У.Х. Стихи (Перевод с английского Виктора Топорова. Вступление А. Зверева) // Иностранная литература, 1989, № 12

Чуковский, К.И. Высокое искусство. - М., Терра - Книжный клуб, 2001

Электронные источники

https://ru.wikipedia.org/wiki/Оден,_Уистен_Хью -- статья «Оден, Уистен Хью», Википедия

http://www.igraigr.com/auden-5.htm -- стихотворения У.Х. Одена в переводе А.Ситницкого

https://www.merriam-webster.com/medical/cerebrotonia -- Электронный толковый словарь английского языка Мерриама-Вебстера (Cтатья «Cerebrotonia»)

http://europort.narod.ru/biograf.html -- «Биография Уистена Хью Одена» (статья Игоря Сибирянина)

https://www.stihi.ru/2006/04/29-62 -- стихотворение У.Х.Одена «1 сентября 1939 года» в переводе И.Сибирянина

https://www.proza.ru/2010/11/21/1290 -- стихотворение У.Х.Одена «1 сентября 1939 года» в переводе И.Соколова

https://www.stihi.ru/2006/10/25-429 -- стихотворение У.Х.Одена «Refugee Blues» в переводе П.Покровской

Приложение А. Дословный перевод стихотворений У.Х.Одена



Приложение А

«The Fall of Rome» («Падение Рима», 1947)

The piers are pummelled by the waves; In a lonely field the rain Lashes an abandoned train; Outlaws fill the mountain caves. Fantastic grow the evening gowns; Agents of the Fisc pursue Absconding tax-defaulters through The sewers of provincial towns. Private rites of magic send The temple prostitutes to sleep; All the literati keep An imaginary friend. Cerebrotonic Cato may Extol the Ancient Disciplines, But the muscle-bound Marines Mutiny for food and pay. Caesar's double-bed is warm As an unimportant clerk Writes I DO NOT LIKE MY WORK On a pink official form. Unendowed with wealth or pity, Little birds with scarlet legs, Sitting on their speckled eggs, Eye each flu-infected city. Altogether elsewhere, vast Herds of reindeer move across Miles and miles of golden moss, Silently and very fast.	Волны с силой бьются о пирс; В одиноком поле дождь Бьет по заброшенному обозу; Изгои наполняют катакомбы. Поразителен покрой вечерних тог, В то время как агенты Фиска Разыскивают неплательщиков налогов Пробираясь сквозь сточные канавы. Обряды тайные во храмах Шлют проституток на покой Поэты все наперебой Хранят придуманного друга. Тонко чувствующий знания Катон Канон античности возносит, Но мускулистые моряки Требуют еды и жалование. Цезаря постель тепла Словно маловажный клерк Пишет «Я не люблю свою работу» На розовом официальном бланке Неодаренные богатством или жалостью Маленькие красноногие птицы, Сидя на горстке крапчатых яиц, Обозревают зараженный гриппом город. Где-то вместе, по просторам Мчат стада северных оленей Сквозь поля золотого мха Молча и очень быстро.



«Refugee Blues» («Блюз беженцев», 1939)

Say this city has ten million souls, Some are living in mansions, some are living in holes: Yet there's no place for us, my dear, yet there's no place for us. Once we had a country and we thought it fair, Look in the atlas and you'll find it there: We cannot go there now, my dear, we cannot go there now. In the village churchyard there grows an old yew, Every spring it blossoms anew: Old passports can't do that, my dear, old passports can't do that. The consul banged the table and said, "If you've got no passport you're officially dead": But we are still alive, my dear, but we are still alive. Went to a committee; they offered me a chair; Asked me politely to return next year: But where shall we go to-day, my dear, but where shall we go to-day? Came to a public meeting; the speaker got up and said; "If we let them in, they will steal our daily bread": He was talking of you and me, my dear, he was talking of you and me. Thought I heard the thunder rumbling in the sky; It was Hitler over Europe, saying, "They must die": O we were in his mind, my dear, O we were in his mind. Saw a poodle in a jacket fastened with a pin, Saw a door opened and a cat let in: But they weren't German Jews, my dear, but they weren't German Jews. Went down the harbour and stood upon the quay, Saw the fish swimming as if they were free: Only ten feet away, my dear, only ten feet away. Walked through a wood, saw the birds in the trees; They had no politicians and sang at their ease: They weren't the human race, my dear, they weren't the human race. Dreamed I saw a building with a thousand floors, A thousand windows and a thousand doors: Not one of them was ours, my dear, not one of them was ours. Stood on a great plain in the falling snow; Ten thousand soldiers marched to and fro: Looking for you and me, my dear, looking for you and me.	Говорят, в этом городе десять миллионов душ, Кто-то живет в усадьбах, а кто-то -- в норах: Но здесь нам места нет, дорогая, здесь нам места нет. Когда-то у нас был свой край, это было нам ясно, Посмотри в атлас ты, там его ты найдешь, Нам туда нельзя больше, моя дорогая, нам туда больше нельзя. Во дворе деревенской церкви растет старый тис Каждую весну он зацветает по новой: Старые паспорта так не могут, моя дорогая, старые паспорта не могут так. Консул ударил по столу и сказал: «Если у вас нет паспорта -- вы официально мертвы»: Но ведь все еще живы мы, моя дорогая, все еще живы мы. Ходил в комитет*, там мне предложили стул И вежливо попросили вернуться в следующем году: Но куда нам сегодня податься, моя дорогая, куда нам сегодня пойти? Я пришел на собранье: там лектор, поднявшись, сказал: «Если впустим мы их, они хлеб отберут у нас» Он о нас говорил с тобой, моя дорогая, о нас с тобой. Я думал, что слышу я грома рев в небесах; Но то Гитлер на всю Европу кричал «Они должны умереть»: О, то о нас были думы его, моя дорогая, то о нас были думы его. Видел пуделя я в жилете, застегнутом булавкой, Видел я, как дверь открывали и в дом пускали кота: Но не немецкими евреями они были, моя дорогая, не немецкими евреями были они. Я спустился к заливу, на пристани встал, Я увидел рыб, что свободно там плыли В десяти футах всего, моя дорогая, в десяти футах всего. Шел через леса, видел птиц на деревьях Нет у них политиков и поют они что хотят Нет, не люди они, моя дорогая, нет, не люди они. Я дремал, и в видении было здание в тысячу этажей Тысячу окон и тысячу дверей; Но ни один из них нашим не был, моя дорогая, ни один из них не был нашим. Я стоял на огромной равнине, засыпанной снегом; Десять тысяч солдат шли туда и обратно: Они ищут тебя и меня, моя дорогая, они ищут тебя и меня.

*имеется в виду паспортный стол/комитет по миграции -- прим. Переводчика

«September, 1^st, 1939» («1 сентября 1939 года», 1939)

I sit in one of the dives On Fifty-second Street Uncertain and afraid As the clever hopes expire Of a low dishonest decade: Waves of anger and fear Circulate over the bright And darkened lands of the earth, Obsessing our private lives; The unmentionable odour of death Offends the September night. Accurate scholarship can Unearth the whole offence From Luther until now That has driven a culture mad, Find what occurred at Linz, What huge imago made A psychopathic god: I and the public know What all schoolchildren learn, Those to whom evil is done Do evil in return. Exiled Thucydides knew All that a speech can say About Democracy, And what dictators do, The elderly rubbish they talk To an apathetic grave; Analysed all in his book, The enlightenment driven away, The habit-forming pain, Mismanagement and grief: We must suffer them all again. Into this neutral air Where blind skyscrapers use Their full height to proclaim The strength of Collective Man, Each language pours its vain Competitive excuse: But who can live for long In an euphoric dream; Out of the mirror they stare, Imperialism's face And the international wrong. Faces along the bar Cling to their average day: The lights must never go out, The music must always play, All the conventions conspire To make this fort assume The furniture of home; Lest we should see where we are, Lost in a haunted wood, Children afraid of the night Who have never been happy or good. The windiest militant trash Important Persons shout Is not so crude as our wish: What mad Nijinsky wrote About Diaghilev Is true of the normal heart; For the error bred in the bone Of each woman and each man Craves what it cannot have, Not universal love But to be loved alone. From the conservative dark Into the ethical life The dense commuters come, Repeating their morning vow; “I will be true to the wife, I'll concentrate more on my work," And helpless governors wake To resume their compulsory game: Who can release them now, Who can reach the deaf, Who can speak for the dumb? All I have is a voice To undo the folded lie, The romantic lie in the brain Of the sensual man-in-the-street And the lie of Authority Whose buildings grope the sky: There is no such thing as the State And no one exists alone; Hunger allows no choice To the citizen or the police; We must love one another or die. Defenceless under the night Our world in stupor lies; Yet, dotted everywhere, Ironic points of light Flash out wherever the Just Exchange their messages: May I, composed like them Of Eros and of dust, Beleaguered by the same Negation and despair, Show an affirming flame.	Я сижу в одной из забегаловок На Пятьдесят Второй улице Неуверенный и напуганный В то время, как умирали разумные надежды Низкого и бесчестного десятилетия: Волны гнева и страха Кружили над яркими И затененными территориями земли, Озабоченные нашими личными жизнями; Недостойный упоминания запах смерти Осквернял сентябрьскую ночь. Дотошный ученый может Вскрыть все те преступления, Что от Лютера до наших дней Стали причиной безумия культуры, Разведает то, что произошло в Линце, И что за огромное имаго создал Психопатичный бог; Я и общество знаем То же, что изучено любым школьником: Те, кому зло причинили, Злом отвечают в отместку. Изгнанник-Фукидид знал Все, что в речах поведать можно О Демократии, Что делают диктаторы - Говорят старческий вздор Над безмолвной могилой; Все исследовано в его книге, Просветление уехало прочь, Привычно возникающая боль, Неорганизованность и горе: Мы должны снова их вытерпеть. В этом непричастном ни к чему воздухе, В котором слепые небоскребы Используют всю свою высоту для изъявления Силы Коллективного Человека Каждый язык изливает свое тщетное Соперническое извинение: Но кто может жить так долго Во сне эйфории Они держатся как можно дальше от зеркал: Лицо Империализма И интернациональный бред. Лица вдоль стойки бара Держатся за свой типичный день: Свет не должен гаснуть, Музыка всегда должна играть, Все конвенции условились Считать этот форт Подобием дома; Меньше нам стоит видеть где находимся мы, Затерянные в дремучем лесу, Словно боящиеся ночи дети Которые никогда не были счастливы. Как ветрена та милитаристская чушь, Что выкрикивается Важными Шишками, Она гораздо продуманнее, чем мы желали: То, что безумец Нижинский О Дягилеве написал Является правдой от чистого сердца; Ошибка, что в костях взросла Каждой женщины и каждого мужчины Заключена в том, что не бывает Всеобщей любви Лишь любовь к одному. Из мрака консерватизма К этичной жизни Приходят сплоченные провинциалы Повторяя свою утреннюю клятву: «Я не изменю жене И больше уделю внимания работе» И беспомощные управляющие пробудятся Лишь ради поддержки их игры-обязанности. Кто сможет их освободить? Кто протрубит глухим? Кто просветлит глупцов? У меня есть лишь голос Чтобы вскрыть завернутую ложь Романтичные бредни в мозгу Расчувствовавшегося обывателя И ложь Власти, Чьи здания касаются небес: Нет такого понятия, как Государство И никто не существует сам по себе, Голод не оставляет выбора Ни полицейским, ни жителям; Мы будем любить друг друга, либо умрем. Беззащитный под покровом ночи Наш мир лежит в ступоре; Однако, сплошным пунктиром Ироничные точки света Вспыхивают там, где Правые Шлют другу другу сообщения. Может и я, словно они, созданный Из Эроса и пыли Осажденный теми же Отрицанием и отчаянием Засвечу утверждения пламя.



Приложение Б. Тексты художественных переводов стихотворений У.Х.Одена

А. Ситницкий, «Падение Рима»

Волны пирс таранят лбом,

В поле брошенный обоз

Ливнем смят, шибает в нос

Из окрестных катакомб.

Тога нынче, что твой фрак,

Фиск гоняет, как клопов,

Неплательщиков долгов

В недрах городских клоак.

Проституткам надоел

В храме тайный ритуал,

И поэтов идеал

Оказался не у дел.

Заторможенный Катон

Славит Древних Истин свод -

Но в ответ бунтует Флот:

"Денег, жрачку и закон"!

Цезаря постель тепла,

Пишет он, как раб-писец,

"Ох, когда ж всему конец"!?

Легким росчерком стила.

И окидывает взором

Стая красноногих птиц

С кучи крапчатых яиц

Зараженный гриппом город.

Ну, а где-то далеко

Мчат олени - коий век -

Золотого мха поверх,

Молча, быстро и легко.

В. Топоров, «Гибель Рима»

О волнорезы бьется с воем

И тяжким грохотом вода.

В разгаре брошена страда.

В пещерах гор -- приют изгоям.

Покрой парадных тог -- с ума

Сойти; агенты тайной службы

Приходят под покровом дружбы

В патриархальные дома.

Не зарясь на соборных шлюшек,

Берут любую, кто дает,

И славит евнух-стихоплет

Воображаемых подружек.

Головорожденный Катон

Пытает древние вопросы,

Но быкомордые матросы

Удавятся за выпивон.

Огромно Цезарево ложе.

КОГДА ЖЕ АВГУСТУ КОНЕЦ? --

Выводит молодой писец

Стилом казенным с личной дрожью.

Авгуры обожают птиц,

А те на яйцах восседают

И, не гадая, наблюдают

Распад империй, крах столиц.

И, босоноги, безобразны,

По золотым заветным мхам

Прут отовсюду орды к нам --

Быстры, безгласны, безотказны.

П. Покровская, «Refugee Blues (из У.Х.Одена)»

Говорят, население этого города перевалило за миллион.

Кому-то -- особняки с мансардами и до земли поклон,

Но для нас, милый, пока нет места, для нас нет места...

Как-то раз нам предложили страну, будто на распродаже --

Дайте глобус -- вам даже дитя укажет.

Но мы не можем сейчас оказаться там, не можем...

На деревенском кладбище растут старые клены --

Весной листва обновляется, вдруг становясь зеленой...

Не обновляются лишь старые паспорта, мой милый...

И только одну фразу сказал нам консул в ответ:

"If you've got no passport you're officially dead"*

Но мы ведь живы с тобой, мой милый, мы живы...

Пошла в комитет, там, вежливо указав на кресло,

Клерк сказал: «Через год, уверяю вас, будет место».

Но куда мы пойдем сегодня, милый? Куда сегодня?

Оратор на митинге, кажется, зол и свиреп:

«Едва мы их впустим, они украдут наш хлеб!»

Это он говорит о нас, мой милый, это о нас...

Раздается голос Гитлера, звуча наподобие грома:

«Они должны умереть от пожара, ножа, погрома!»

Он говорит о нас, мой милый, он говорит о нас...

Я видела собаку в аккуратно застегнутой жилетке,

Я видела, как кота погреться несет соседка.

Почему никто этого не делает для немецких евреев? Почему??

Я спускалась к гавани. И стоя подле причала,

Видела рыб, свободных с рождения, от начала...

Они были всего лишь в десяти футах от меня... Так близко...

В лесу тысячи птиц поют на разные голоса.

Что им политики, воины, пограничная полоса...

Они ведь не принадлежат к человеческой расе. Им проще.

Во сне я видела дом в тысячу этажей,

С тысячей окон, балконов, входных дверей,

Но для нас нет ни одной открытой, для нас нет ни одной...

В. Топоров, «Блюз для беженцев»

В городе этом десяток, считай, миллионов --

На чердаках, в бардаках и при свете ночных лампионов, --

Но нет приюта для нас, дорогая, здесь нету приюта для нас.

Было отечество, а ничего не осталось.

В атлас взгляни -- поищи, где там было и как называлось.

Мы не вернемся туда, дорогая, нельзя нам вернуться туда.

Дерево помню на кладбище в нашей деревне.

Каждой весной одевается зеленью ствол его древний.

А паспорта, дорогая, просрочены, да, никуда паспорта.

Консул глядел на нас, как на восставших из гроба:

"Без паспортов вы мертвы, для отчизны вы умерли оба!"

А мы живем, дорогая, мы все еще как-то живем.

Я обратился в комиссию и услыхал, сидя в кресле:

"Если бы вы через год, а сейчас понапрасну не лезли"...

Ну а сейчас, дорогая, где жить нам, на что жить сейчас?

Был я на митинге, где говорили: нельзя им

К нашим тянуться -- и так-то плохим -- урожаям.

Это о нас говорили они, дорогая, они говорили о нас.

Гром прокатился по небу старинным проклятьем.

Гитлер восстал над Европой и крикнул: "Пора помирать им!"

"Им", дорогая, в устах его значило -- нам, это значило -- нам.

Здесь пуделей одевают зимою в жакеты,

Кошек пускают к огню и дают молоко и котлеты.

А, дорогая, немецких евреев не терпят, не терпят они.

В порт я пришел и на рыбок взглянул у причала.

Плавать вольно им, резвиться, как будто войны не бывало.

Недалеко, дорогая, от берега -- только от нас далеко.

В лес я вошел и заслушался пением птичек.

Нет у них вечных оттяжек, уверток, крючков и кавычек.

Не человеки они, дорогая, нет, не человеки они.

Сниться мне начало тыщеэтажное зданье --

Тысяч дверей приглашенье и тысячи окон сиянье.

Но не для нас, дорогая, те двери -- любая из них не про нас.

Вышел на улицу -- вьюга, колонны, знамена.

Тыща солдат маршируют целеустремленно.

Это за нами они, дорогая, -- за мной и тобою -- пришли.

А. Сергеев «1 сентября 1939 года»

Я сижу в ресторанчике

На Пятьдесят второй

Улице, в тусклом свете

Гибнут надежды умников

Бесчестного десятилетия:

Волны злобы и страха

Плывут над светлой землей,

Над затемненной землей,

Поглощая частицы жизни;

Тошнотворным запахом смерти

Оскорблен вечерний покой.

Точный ученый может

Взвесить все наши грехи

От лютеровских времен

До наших времен, когда

Европа сходит с ума;

Наглядно покажет он,

Из какой личинки возник

Неврастеничный кумир.

Мы знаем по школьным азам:

Кому причиняют зло,

Зло причиняет сам.

Уже изгой Фукидид

Знал все наборы слов

О демократии,

И все тиранов пути,

И прочий замшелый вздор,

Рассчитанный на мертвецов.

Он сумел рассказать,

Как знания гонят прочь,

Как входит в привычку боль

И как смысл теряет закон.

И всё предстоит опять!

В этот нейтральный воздух,

Где небоскребы всей

Своей высотой утверждают

Величье Простых Людей,

Радио тщетно вливает

Убогие оправдания.

Но можно ли долго жить

Мечтою о процветании,

Когда в окно сквозь стекло

Смотрит империализм

И международное зло?

Люди за стойкой стремятся

По-заведенному жить:

Джаз должен вечно играть,

А лампы вечно светить.

На конференциях тщатся

Обставить мебелью доты,

Придать им сходство с жильем,

Чтобы мы, как бедные дети,

Боящиеся темноты,

Брели в проклятом лесу

И не знали, куда бредем.

Воинственная чепуха

Из уст Высоких Персон

В нашей крови жива,

Как первородный грех.

То, что безумный Нижинский

О Дягилеве сказал,

В общем верно для всех:

Каждое существо

Хочет не всех любить,

Скорее наоборот --

Чтобы все любили его.

Владельцы сезонных билетов,

Из консервативного мрака

Пробуждаясь к моральной жизни,

Клянутся себе поутру:

«Я буду верен жене,

И всё пойдет по-иному».

Просыпаясь, вступают вояки

В навязанную игру.

Но кто поможет владыкам?

Кто заговорит за немого?

Кто скажет правду глухому?

Мне дарован язык,

Чтобы избавить от пут,

От романтической лжи

Мозг человека в толпе,

От лжи бессильных властей,

Чьи здания небо скребут.

Нет никаких Государств.

В одиночку не уцелеть.

Горе сравняло всех.

Выбор у нас один:

Любить или умереть.

В глупости и в ночи

Погряз беззащитный мир;

Мечутся азбукой Морзе,

Пляшут во тьме лучи --

Вершители и справедливцы

Шлют друг другу послания.

Я, как и все, порождение

Эроса и земли,

В отчаяньи всеотрицания, --

О, если бы я сумел

Вспыхнуть огнем утверждения!

И. Сибирянин «1 сентября 1939 года»

Я сижу в одном из кабаков

на пятьдесят второй стрит

неуверенный и трусливый,

вспоминая утраченные надежды

подлого десятилетия:

волны гнева и страха

циркулируют по темным

и освещенным сторонам земли,

завладев нашими частными жизнями;

неприличный запах смерти

оскорбляет ночь сентября.

Ученые-эрудиты способные объяснить

из-за чего обезумила культура,

проследив цепь происшествий

от Лютера до наших дней,

обнаружат произошедшее в Линце,

какой великий пример

дает психопатический Бог:

мне и любому известно

чему всех школьников учат -