Особенности комбинированного сюжета в художественных произведениях (на примере рассказов Романова)

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 821.161.2-34

Особенности комбинированного сюжета в художественных произведениях (на примере рассказов Романова)

В.А. Спивачук преподаватель (Хмельницкий Национальный университет)

Аннотация

Article Spivachuk V. O. “The peculiarity of the combined plot of the work of art (for instance of P. Romanov's short stories)” deals with concentrated and combined types of the plot of the short stories. Romanov showed society in a new light, when a person changed into a heartless biological creature. Romanov saw his task, as a writer, in reflection of life and in attraction of attention to problems, which everybody must solve. Though his creed of a writer was to write about everyday, usual, familiar-for-everybody things, avoiding exceptionally personal motives, exclusive events and characters. Romanov wrote about new terrible time. He was chronicler of the formulation of the time of the big lie.

Предметом статті є оповідання з комбінованим типом сюжету. Визначається, що тематика сатиричних оповідань дуже різноманітна і достатньо злобна. При цьому є теми, до яких Романов звертається неодноразово. Для Романова важливо, як та чи інша подія відбувалася, у якій послідовності, що йому передувало. Позначити просто проблему, що поєднує навколо себе і підкоряє собі всі події, дії для нього було б занадто легко і просто. У той же час не звернутися до причин виникнення цієї проблеми, не розвити її в тимчасовій послідовності означало би для Романова пройти повз квінтесенцію конкретної події. Адже час П. Романова - це час, який перекручував людей, ламав долі, і люди були в здивуванні, що робити далі, як жити. Романов писав "про новий - страшний - час". Він "був літописцем формування часу Великої неправди" і йому було важливо показати це у своїх оповіданнях.

Пантелеймон Сергеевич Романов (1885 - 1938) - один из ярких и оригинальных русских писателей 1920-х годов. Сатирические, юмористические, психологические рассказы - это вершина его творчества, в которых он сумел ярко осветить характернейшие черты до- и послереволюционной эпохи. Романов был в числе наиболее ругаемых критикой писателей. Но даже они признавали присущую ему остроту зрения, умение подмечать и характерное в жизни, и чуть заметные нюансы, чёрточки, детали.

1910-1930 годы - это период становления Романова, как писателя работающего в жанре рассказа. Что, в свою очередь, дает возможность проследить эволюцию стиля Романова. Показательность стилевого развития писателя представляет научный интерес сквозь призму следующего факта: Романов писал в эпоху изменения социально-исторической формации.

В процессе изучения и освоения литературно-художественного опыта Романова можно выделить три периода.

Первый период отмечен преимущественным вниманием литературной критики 1920-30-х годов к рассказам Романова и вниманием к ним за рубежом. Произведения писателя переводили, включали в антологии советских рассказов. Творчество Романова становилось предметом интереса западных читателей.

Затем наступает пора забвения - конец 1930-х - начало 1950-х годов. В этот период о Романове ничего не публикуется. С наступлением “оттепели” интерес к творчеству Романова возобновляется. Публикуются такие статьи и материалы: Тимофеева “Тысяча и одна сноска” [1], Короленко В. [Письмо Романову от 22 июня 1909г.] [2], Скворцова-Степанова И. [Письмо В.Полонскому от 17 марта 1927г.] [3], Короленко В. [Письмо Романову от 26 сентября 1916 г.] [4]. Нужно отметить, что в книгах Иванова В. “Формирование идейного единства советской литературы 1917-1932” (1960) [5] и “Из истории борьбы за высокую идейность советской литературы 1917-1932” (1953) [6] критикуется рассказ Романова “Без черемухи” и сравнивается с другими рассказами, которые также были оценены Ивановым негативно, отрицательно. С начала 1970-х годов то в одной газете, то в другой, а затем и в антологиях стали появляться его рассказы.

C начала 1980-х годов намечается, а в течение последующего десятилетия становится постоянным интерес к личности Романова, его творчеству, начинают переиздаваться сборники его рассказов.

В критических статьях 1920-30-х годов внимание обращалось на содержательность рассказов, на правдивость или неправдивость описанной ситуации в рассказе, на ее соотносимость с действительностью, на аморальность или моральность облика персонажей в рассказе, а также на идейную сущность, смысл рассказа. На форму рассказа не обращали почти внимания. Например, отзывы в печати на рассказ “Человеческая душа” (1926) хотя и были, однако никакого анализа в них не содержалось. А. Цинговатов просто скороговоркой отметил: “Человеческая душа” Романова - полукомический эпизод из жизни современных интеллигентов-мещан, на тему о мелкости и дрянности мещанской души” [7]. Или, например, критик М. Б. Вульфсон к сборнику рассказов “Право на жизнь, или Проблема беспартийности” (1927) писал: “Автор смог показать - это составляет сильную сторону рассказа, - что все страхи Останкина не имели абсолютно никакой почвы в окружающей его советской действительности.

Автор смог ясно показать, что причины этого бессмысленного страха, этой социальной и психологической никчемности, этой тусклой безличности лежат в самом Останкине или скорее в этой среде, психопатическим выражением которой является, доведенная до абсурдного завершения психология Останкиных” [8:384].

Среди немногих положительных откликов на рассказы Романова, можно выделить работу Г. Лелевича. Он писал: “Блестяще сделаны небольшие рассказы Пантелеймона Романова, но автор, видимо, не выработал в себе законченного мировоззрения, он не умеет вдвигать отдельные факты и картинки в нужную перспективу. Получается мастерское фотографирование, а не синтетическое искусство” [8:385]. В откликах на рассказы П. Романова А. Солженицына, В. Шухмина, Г. П. Логвина, И. К. Сушилиной, С. С. Никоненко, С. А. Голубкова [9; 10; 11; 12; 13; 14] уделяется фрагментарное внимание сюжетике рассказов Романова. А системного, целостного анализа сюжетостроения и композиции рассказов Романова нет.

“Свою главную задачу Пантелеймон Романов видел в исследовании и воспроизведении в своем творчестве русского национального характера. Он стремился найти в характере русского человека именно те черты, которые не случайно проявляются в тех или иных ситуациях, а прошли через века и сохранились по сей день, а значит стали его сущностью, определяющей все его поступки” [13:126].

Романова как писателя отличало умение увидеть сущностные, судьбоносные черты в быстроменяющейся действительности, определить и запечатлеть их в литературно-художественных произведениях. Интенсивные эксперименты и приобретённый творческий опыт обусловили то, что писатель сосредоточил преимущественное внимание на рассказе. Рассказ П. Романова представляется как результат своеобразного симбиоза конкретных фактов объективной действительности и творческого воображения. Однако вопреки возможным ожиданиям изобразительное, описательное начала в рассказах Романова уступают место конфликтности сюжета. Таким образом, рассказы Романова можно отнести к новеллистическому типу. В соответствии с традиционной поэтикой рассказа новеллистического типа в основе произведений Романова обычно находится случай, который раскрывает динамику характера персонажа, детально обрисовывает ситуацию, определяет квинтэссенцию изображаемого явления.

Сюжет как обязательный элемент литературно-художественного произведения и как основная категория литературоведения привлекал внимание с древнейших времен. Аристотель, Буало, Лессинг, Гегель, Веселовский, Потебня, Шкловский, Томашевский [15; 16; 17; 18; 19; 20; 21; 22] и многие другие выдающиеся исследователи литературы, литературные критики, да и сами писатели стремились к определению сюжета в произведении. “Почти каждая теоретическая школа в России и на Западе также не проходила мимо этой категории" [23:209].

Современное литературоведение в определении категории “сюжет” выделяет целый ряд обязательных элементов. В их число входит понятие действие как мельчайшая единица сюжета. Поэтому вполне закономерно и логично под сюжетом понимать “действие произведения в его полноте”, реальную цепь изображенных движений. Простейший элемент, основная единица сюжета - отдельное движение или жест человека и вещи, в том числе душевное движение, произносимое или мыслимое слово” [24:422-433].

В ходе исследования рассказов Романова, стало очевидно, что в основе сюжета его рассказов лежит событие, которое разворачивается в короткий промежуток времени. Сюжет произведений писателя строится на разных принципах соединения событий. В связи с этим различают хроникальные сюжеты и концентрические, комбинированные.

Необходимо заметить, что выделение трех типов сюжета несколько условно. Поэтому определение типа сюжета того или иного произведения следует производить по доминантному признаку.

Общие особенности поэтики рассказов Романова получили конкретное воплощение в разнообразных способах и приёмах сюжетно-композиционной организации материала.

Анализ композиции сюжета стал очень популярен в последние десятилетия. Однако в рассказах Романова специально не исследовалась. Поэтому цель данной статьи - определить особенности комбинированного типа сюжета в рассказах Романова, его связь с особенностями сюжетостроения, жанровыми особенностями произведения.

В ходе рассмотрения рассказов можно заметить, что для Романова важно было показать, как шаг за шагом общество учится жить по-новому; отразить эпоху хронологически в том виде, в котором она на самом деле существовала и то, как она пагубно влияла на человека. Человек забывал о боге, о душе (“Хорошая наука. Этюд.”, 1918, “Светлые сны”, 1919, “Куча разбойников”, 1918) и превращался в зверя, бездуховное биологическое существо (“Звери”, 1918).

Герои рассказов Романова самые обычные, простые люди: крестьяне, служащие, военные, торговцы, мешочники, мастеровые и т. д. Все они живут своей, чем-то особенной жизнью, решают свои проблемы: так, например, в рассказе “Блаженные”(1917) - проблему воровства; “Три кита”(1918) - проблему разгильдяйства; “Хороший характер”(1918)- проблему сущности человека; “Козявки”(1923) - проблему врачевания; “Художники”(1926) - проблему бюрократизма; “Путаница”(1926) - проблему измены и любви; “Печаль”(1927) - проблему одиночества и любви. Ведь Романов “свою задачу как писателя видел в отражении жизни, в привлечении внимания к проблемам, которые необходимо решать” [8:386].

Рассказы с комбинированным типом сюжета встречаются в творческом наследии Романова гораздо реже: в одиннадцать раз меньше, чем с хроникальным и в 2,5 меньше, чем с концентрическим. Это объясняется тем, что Романов стремился в своих произведениях правдиво отразить эпоху и “служить новому строю своим пером, помогать преодолевать роковую российскую косность, отсталость, бестолковщину” [25:12]. Критик Никоненко отмечал: “Будучи последовательным реалистом, наследником традиций великой русской литературы XIX века, Романов стремился отражать реальность таковой, какова она есть” [25:13].

Очевидно, такая идейно-художественная ориентация писателя обусловила преобладание в его рассказах хроникальных сюжетов. Писатель чаще других использовал хроникальный тип сюжета. Данный тип сюжета позволил Романову сосредоточить преимущественное внимание на событии в его непосредственном развитии. Именно события, а не персонаж или характер прежде всего интересовали писателя. Герои рассказов Романова выступают в первую очередь как участники события, а не как самодостаточные поведенческие модели. Однако многообразие и сложность ситуаций, требовавших художественного воплощения, побуждала Романова к использованию концентрических и комбинированных сюжетов. Расширение амплитуды использованных типов сюжетов не нарушено общей реалистичности рассказов Романова.

Так, например, место действия в рассказе “Блаженные”(1917) происходит в поезде, который “шёл от германской границы, и народ набился в вагон, заполнил все проходы, верхние полки, уборные, площадки” [25:66], но какой-то человек без шапки пытается втиснуться в вагон, “а то дюже холодно без шапки” [25:67], которую украли на границе. В эпизодах, составляющих развитие действия, поднимается проблема воровства. Одна старушка, стоявшая в проходе с узлом, сказала: “Прямо ездить нельзя. За карман держишься, от узла отойти боишься. Сейчас поезд на станции пяти минут не простоял, а уже двоих обчистили” [25:67]. На что какой-то угрюмый человек заметил: “плохо смотрите, вот у вас и воруют, глаза распустите по сторонам, вот и... Только людей-то в грех вводите” [25:67]. С ним не согласился солдат, лежавпшй на верхней полке, который рассказал о том, как он служил на вокзале, “уж на что смотрели в десять глаз, и то все ложки и стаканы, за эту зиму перетаскали, не говоря уж об том, что без денег полопает да улизнет” [25:67]. Но проблема была в том, как верно заметил персонаж, что за всеми усмотреть невозможно, потому что “кабы это жулики были, тех сразу видно, а то они всем народом воруют” [25:67]. Человек, у которого украли шапку и мешок с сухарями, начал рассказывать о своем пребывании в плену, о непонятном ддя русского человека отсутствие воровства среди людей других национальностей. На что пассажиры заметили, что они “прямо блаженные какие-то” [25:69]. А когда поезд остановился на станции, место действия переносится на вокзал.

В зале вокзала, куда отправились пассажиры, люди ели, писали, сидели, лежали. А позади обедавших стояли несколько лакеев, которые зорко смотрели по всем направлениям. У одного солдатика, который вылизывал тарелку, лакей отобрал тарелку, так как боялся, что тот ее утащит. На другого буфетчик кричал: “Куда стакан поволок, залогу тридцать рублей давай” [25:70]. Затем буфетчик крикнул, чтобы все отошли далыпе от буфета, но на это замечание ему посоветовали: “Потише! Кричи, когда поймаешь, а раз рук не протягивают, помалкивай, а то по шее” [25:71].

В данном рассказе ярко продемонстрировано, что русский народ ворует все, что плохо лежит и не признает ничего другого, считая тех, кго не ворует, “блаженными”.

В этом рассказе наблюдается комбинированный тип сюжета, так как рассказ можно четко разделить на две части в связи со сменой хронотопа поезда, вагона на хронотоп вокзала, буфета. Но две части рассказа взаимосвязаны между собой персонажами и главной, основной проблемой рассказа, благодаря которой события строятся таким образом, чтобы глубже и всесторонне раскрыть проблему воровства и ее значение для русского человека.

В рассказе “Хороший харктер” (1920) главный пресонаж Федор всегда соглашается с собеседником, например с комитетчиком Николаем в том, что революция дала много свободы (можно говорить по два часа на собрании), но когда его собеседником становится печник, заявивший о Николае: “Взять бы эту шушель поганую… да помелом поганым, чтобы они не болтали” [26:253] крестьянин согласен и с ним. Оказывается, что для “хорошего характера” важнее всего не иметь собственного мнения.

Использование комбинированного сюжета позволило Романову глубже и детальнее (посредством диалога пересонажей) раскрыть сущность Фёдора , показать мелкость души персонажа, его неумение самостоятельно мыслить и высказывать собственное мнение, даже если оно идёт вразрез с мнением окружающих. Но русский человек того времени боялся мыслить самостоятельно, потому что инакомыслящих ссылали в сылку, сажали в тюрьмы или вообще приходили ночью и забирали в неизвестном направлении. Поэтому и неудевительно, что люди тупели, разучивались думать. Романов писал в своем дневнике: “Наша эпоха несет на себе печать отсутствия в людях собственной мысли, собственного мнения. Люди все время ждут приказа, ждут, какая будет взята линия в данном вопросе, и боятся выразить свое мнение даже в самых невинных вещах. Скоро слово “мыслить” у нас просто будет непонятно” [26:17]. Тем более, что в то время крестьянам не хватало образования, а некоторые вообще его не имели, поэтому было легче и проще согласиться с мнением другого человека, чтобы в случайно не опростоволоситься или, если его мнение окажется ошибочным, от всего откреститься и остаться нипричем.

Воссоздавая и более сложные психологические ситуации, например, в любовных отношениях своих героев, Романов показывает, к какой безнравственности ведут их современные нигилистические решения. Главный герой “Путаницы” (1926) - профессор-объективист - ни в чем не хочет стеснять “развитие” индивидуальности своей жены, в том числе и в выборе ею любовников. Мало того, когда она поссорилась с одним из них, архитектором, который ей изменил, муж делает все, чтобы помирить “влюбленных”. Парадоксальность рассказа усиливается тем, что архитектор оказался непорядочным человеком, в душе он сам себе сознается: “…всякая посторонняя женщина меня волнует, когда я подхожу к ней, так как это непривычно и более свежо, чем ты” [26:365]. И это его “убеждение тоже вытекает из его индивидуальности. В таком случае права героиня, заявляя: “…лгут все, решительно все” [26:373].

Итак, две “индивидуальности” развиваются таким образом, что душат третью, которой до этого и дела нет: профессор все время занят своими моллюсками и не разделяет ни христианской морали, ни бытовой (о чести и крови), ни интеллигентской (отрицающей грех и честь), ни коллективистской, руководствуясь лишь чувством инстинкта.

Рассуждая так, герой считает себя приблизившимся к пролетариату, которому “чужды бесконечные извилины психологии” [26:375], сам же профессор отныне довольствуется лишь грубым инстинктом и духовной стороной существа Марины Петровны. “Иронический подтекст усиливает психологизм стиля, хотя некоторые страницы, посвященные рассуждениям профессора, узнавшего об измене жены, объективно трагичны” [11:62]. Но в развязке рассказа герои возвращаются каждый в свою семью: архитектор к жене, а к профессору жена И, вроде бы, все счастливы, если бы не аморальность поведения архитектора, профессора и его жены. Каждый из них пытается сделать вид, что не произошло ничего, что бы выходило за рамки приличия.

Романова осуждали, критиковали именно за то, что он не хотел подлаживаться под требования критики, которая провозгласила основным направлением литературы воспевание, возвеличивание грандиозных свершений. А Романов писал “об обыденном, обычном, знакомом всем, избегать сугубо личных мотивов, исключительных событий и характеров” [8:5].

Комбинированный тип сюжета помогает лучше раскрыть сущность русского человека. так как объединение двух типов сюжета: хроникального и концентрического в один - комбинированный, дает возможность писателю продемонстрировать свой литературный талант и более глубоко раскрыть и осветить общую проблематику.

Действие в его полноте и многогранном развитии Романов иногда стремился связать с содержанием нравоучительного характера. В таких случаях писатель обращался к комбинированному сюжету. Использованные Романовым приемы сюжетостроения призваны усилить внимание читателя к основному смыслу происходящего.

рассказ романов сюжет комбинированный

Список использованной литературы

1. Тимофеев Я. Тысяча и одна сноска. // Коммунист. - 1955. - №2. - С.141.

2. Короленко В. [Письмо П. Романову от 22 июня 1909г.] // Вопросы литературы. - 1962. - №4. - С.156-158 с автографом.

3. Скворцов-Степанов И. [Письмо В. Полонскому от 17 марта 1927г.] // Новый мир. - 1964. - №5. - С.215.

4. Короленко В. [Письмо П. Романову от 26 сентября 1916 года] // Книга. Исследования и материалы. Сб. 14. - М.: Книга, 1967. - С.96.

5. Иванов В. Формирование идейного единства советской литературы. 1917-1932. - М.: Гослитиздат, 1960. - С.97-99.

6. Иванов В. Из истории борьбы за высокую идейность советской литературы. 1917-1932. - М.: Гослитиздат, 1953. - С.183-184.

7. Цинговатов А. По журналам // Учительская газета. - 1927.- 8 января.

8. Романов П. С. Избранные произведения. / Сост. и вступ. статья, коммент. Никоненко С. - М.: Худож. лит., 1988. - 400с.

9. Солженицын А. Дневник писателя: Пантелеймон Романов. Рассказы советских лет. // wysiwug: //24file:/A|/solgen.htm

10. Шухмин В. Кредо конформиста. О писателе, сказавшем эпохе то, что она и так знала. // Первое сентября. - 1997. - 20 мая. - С.3.

11. Логвин Г. П. Пантелеймон Романов (1885-1938) // Відродження. - 1994.- №8. - С.59-62.

12. Романов П. С. Яблоневый цвет: Повесть и рассказы. / Сост. и предисл. Сушилиной И. К. - М.: Сов. Россия, 1991. - 368с.

13. Никоненко Ст. Пантелеймон Романов, его время, книги и мысли о литературе // Литературная учёба. - 1996. - №1. - С.122-127.

14. Аристотель. Об исскустве поэзии. - М.: Гос. Изд-во Художественной литературы, 1957. - 183с.

15. Голубков С. Л. Версия происходящего как элемент сюжета в рассказе П. Романова “Хулиганство” //

16. Буало. Поэтическое искусство. - М.: Гослитиздат, 1957. - 230с.

17. Лесссинг Г. Э. Лаокоон, или о границах живописи и поэзии. - М.: Гослитиздат, 1957. - 518с.

18. Гегель Т. В. Ф. Эстетика. В 4-х томах.Т.1-4. - М.: Искусство, 1968-1973.

19. Веселовский А. Н. Историческая поэтика/ Вступ. ст. И. К. Горского; Сост., коммент. В. В. Мочаловой. - М.: Высш. шк., 1989. - 406с.

20. Потебня

21. Шкловский В. Б. О теории прозы. - М.: Сов. писатель, 1983. - 383с.

22. Томашевский Б. Я. Теория литературы. Поэтика. - М., 1996. - 560с.

23. Целкова Л. Сюжет. // Литературная учёба. - 1978. - №6. - С.209-210.

24. Кожинов В. В. Сюжет, фабула, композиция. // теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. М., 1964. - С.422-433.

25. Романов П. Рассказы. / Сост. и вступ. статья Никоненко С. С. - М.: Правда, 1991. - 400с.

26. Романов П. С. Повести и рассказы. / Сост. и вступ. Статья Никоненко С. С. - М.: Худож. лит., 1990. - 496с.

Размещено на Allbest.ru