Национальный образ мира в творчестве Митхаса Турана

Размещено на http://www.allbest.ru

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ОБРАЗ МИРА В ТВОРЧЕСТВЕ МИТХАСА ТУРАНА

Майнагашева Н.С.

Кандидат филологических наук

Хакасский научно-исследовательский

институт языка, литературы и истории

Публикация подготовлена в рамках

поддержанного РГНФ научного

проекта №16-04-00332

Аннотация

В данной статье анализируются рассказы хакасского писателя Митхаса Турана с целью выявления и описания специфики национального образа мира писателя. Задачи - рассмотрение роли фольклорных и мировоззренчески значимых для хакасов мотивов и образов в художественном мире писателя. Исследование позволит выявить и описать основания национального образа мира хакасов, явленной в произведениях литературы. Актуальность обусловлена слабой изученностью данной проблемы в хакасской литературе.

Выявлен состав художественных компонентов в рассказе «Тополя», формирующих национальный образ мира самобытного писателя Митхаса Турана: родная земля и дом - чурт; тополь как родовое древо. В ходе исследования можно заключить, что основные элементы национального образа мира лежат в мифопоэтике и неосознанно воспроизводятся в художественных образах и мотивах, используемых писателем.

Ключевые слова: Митхас Туран, национальный образ мира, хакасы, хакасская литература хакасский писатель рассказ туран

Abstract

In the article stories of Khakass writer Mitkhas Turan are analised to identify and describe the specificity of the writer's national image of the world. Tasks are the consideration of the role of folkloristic and ideologically significant for the Khakass people motifs and images in the artistic world of the writer. The research will allow identification and description of foundation of the Khakass' image of the world appearing in works of literature. The relevance is caused by poor study of this issue in Khakass literature.

The composition of artistic components in stories «The daughter of mountain spirits», «Poplars», «Goat legs», which form national image of the world of indigenous writer Mitkhas Turan, is identified: native land and home - churt; poplar as a kin tree; a shaman and mountain people. In the course of the research it is possible to make the conclusion that the main elements of national image of the world lay in mythopoetics and are unconsciously reproduced in artistic images and motifs used by the writer.

Keywords: Mitkhas Turan, national image of the world, the Khakass, Khakass literature

Национальное своеобразие культуры каждого народа представляет огромный интерес для науки. В исследовании национальных литератур важно выявление специфики воссоздания объективно существующего национального мира, т.е. среды, быта, религии, психологии народа, в художественных произведениях. Г. Д. Гачев отмечал, что для понимания национального своеобразия произведения важно понять «национальную художественную логику», т.е. «какой “сеткой координат” данный народ улавливает мир и, соответственно, какой космос (в древнем смысле слова: строй мира, миропорядок) изображает он в своем художественном творчестве» [1]. По мнению Г. Д. Гачева, единый мир все народы воспринимают по-разному. «Каждый народ видит Единое устроение Бытия (интернациональное) в особой проекции, которую я называю “национальным образом мира”. Это вариант инварианта (единой мировой цивилизации, единого исторического процесса)». Ученый каждый этнос рассматривает как особый «Космо-Психо-Логос», который включает в себя «единство национальной природы, склада психики и мышления» [2]. Хотя термин национальный образ мира неустойчив в современной науке, в методическом аспекте идеи Г. Д. Гачева нашли отражение и поддержку в трудах современных ученых: А. Ф. Кофмана [3], Т. И. Ходукиной [4], С. В. Шешуновой [5], Т. Е. Смыковской [6] и др. Исследователи в большинстве своем с целью выявления специфики образа мира рассматривают разнообразные этнокультурные образы и мотивы. Так, С. В. Шешунова в своей работе приходит к заключению о «единстве традиций народного творчества и христианской культуры в русской литературе», об их «целостности и взаимопроницаемости» [5, C. 323].

Вслед за вышеназванными исследователями, под национальным образом мира мы понимаем «комплекс взаимодействующих компонентов литературного текста, обладающих этнокультурной спецификой. Эти компоненты, по мнению исследователя, «выявляются в образном строе, сюжетно-композиционной и пространственно-временной организации текста» [5, с. 322].

Данная статья посвящена исследованию национального образа мира в творчестве Митхаса Турана (1929-1993), самобытного хакасского писателя. Актуальность обусловлена не изученностью данной проблемы не только в творчестве данного писателя, но и в хакасской литературе в целом. Есть ряд работ, в которых исследуется этнопоэтическое своеобразие и фольклоризм творчества отдельных хакасских писателей. Это работы Л. В. Челтыгмашевой [7], Н. С. Майнагашевой [9], [10], [11] и др. Выявление связей между фольклорными традициями и творчеством хакасских писателей в этих и других работах подтверждает свою плодотворность.

Целью данной статьи является выявление специфики национального образа мира в произведениях Митхаса Турана - Александра Яковлевича Черпакова - прозаика и драматурга, яркого представителя национальной литературы эпохи соцреализма. Для анализа нами выбраны рассказы, вошедшие в сборник «Чуртас чолларынча» («Дороги жизни») [12], и которые объединены сюжетно-композиционной организацией и особым охватом жизненного материала, типа конфликта, бытия героев в рассказах.

Бытие героев определяется рамками пространственных координат, сообщающих о важнейших содержательно-смысловых и эстетических аспектах произведения. Ю. М. Лотман отмечает: «Художественное пространство представляет собой модель мира данного автора, выраженную на языке его пространственных представлений» [13].

Жизнь героев Митхаса Турана неотделима от небольшого аала (деревни), того уголка земли, где жили их предки, живут сами и должны жить дети, от той речки, из которой пили воду их родители, и пьют они сами.

Все события в рассказах Митхаса Турана происходят в родной деревне героя или в окрестностях ее, тайге или соседней деревне. Таков дед Сарап в рассказе «Тиректер». Вне родной деревни для деда Сарапа все кажется бессмысленным. Здесь он прожил всю жизнь, и здесь произошли все ключевые моменты его жизни: здесь с братьями пережили голод в отцовском доме, похоронены родители, сам построил дом, родил и вырастил пятерых сыновей, самоотверженно трудился до старости. Здесь же растут тополя, посаженные его сыновьями. Отсюда он проводил пятерых сыновей на фронт, ни один из которых не вернулся. И только здесь обретает смысл тридцатилетнего ожидания возвращения младшего сына. Здесь все связано с его жизнью.

При виде знакомых гор вблизи родной деревни у старика появляется волнение. А увидев на краю деревни знакомые тополя, он быстрее и бодрее идет. Это и есть его земля. «Ниме-де ты?нап алып, пазох чцр сыххан. Хачанох с?рiс чцрген нимезiн пу аал пазында?ы пцзiк, пякял кцрiнген тиректерде кцр тапхан чiли пiлдiрген. Олар апсахха хайда? таныстар, хайди чоон цс пар?аннар! П?рлер кянге чалтырасчатхан осхас, сарнасчалар, кцглесчелер, постарынзар хы?ырчалар. Тиректер алнында?ы тураны? хыры, кцзенектерi илер пастабысты. Ол тиректер, чабызах, чарчых хырлы? тура?ах Сарап апсахти. Тураны чиит тузында позыны? холына? тур?ысхан. Ол турада ипчiзi Хызина пис оол паза пiр хыс тцрiт пирген» [14]. (К чему-то прислушался, снова зашагал. Будто в этих крупно виднеющихся на краю деревни высоких тополях он нашел то, что давно искал. С ними старик давно знаком. Какие они большие стали! Их листья словно сверкают на солнце, поют, веселятся, к себе манят. Замелькали крыша и окна дома, что стоит возле тополей. Эти тополя и низенький с дощатой крышей дом - это его, Сарапа. Дом еще в молодости своими руками поставил. В этом доме жена его, Хызина, родила пятерых сыновей и дочку).

Подойдя к дому, к своему чурту (жилище), с которым связана жизнь старика, становится бодрым, ловким, и он, смело войдя в свой, теперь уже пустующий, дом своей палкой касается стола, печки, лавочки и других попадавшихся предметов, словно своим прикосновением он хотел «оживить» это все, чтобы в этом доме снова закипела жизнь: «Ибiне чит килгенiне алай тиректер пiди сууласпина? удурлаанына апсах кцкiбiскен, цткiн хайын сыххан. Тайа?ына? тура алнында?ы тал сырыбына? чiс сал?ан тыынны сапхан. Ана? чуртынзар кцнi кире пастыр?ан. Тура алнында хойыбысхан пора киреннi тепкледе пастыр?лап, кцнi сенек iзiгiнзер пар?ан <…>

- Кiзi пар ба? - цтiг тапсаан апсах турада. Тайа?ына? столны, пестi, узун сiреенi, iдiс-хамыс тасха?ын теертклеп чцрген» [14, с. 43]. (То ли что к своему дому подходил, то ли что тополя так шумно его встречали, старик осмелел, его движения стали ловкими. Своей палкой он стукнул по изгороди из ивовых прутьев. Затем прямо зашагал к дому. На ходу затаптывая густо растущую полынь перед домом, напрямик подошел к дверям сеней <…>

- Есть кто? - громко заговорил старик уже в доме. Своей палкой коснулся стола, печки, длинной скамьи, посудного шкафа).

Дом выступает здесь одним из важнейших элементов национального образа мира. Дом, хотя несколько лет там никто не жил, еще крепко стоял. Сарап ждет передать его сыну Торайу. Это важно для старика, ведь у хакасов младшему сыну передается родительский дом, и именно он продолжает жить в родительском доме. А вместе с ним будет жить и старик Сарап, будет продолжаться его род в этом доме. На четверых сыновей пришла похоронка, Сарап и это понимает: война никого не щадит. Старик Сарап ждет сына изо дня в день, из года в год уже тридцать лет. И это известно всем односельчанам. «Мало ли где может задержаться человек по дороге», - часто размышлял он про себя. Сарап состарился, но его сердце бьется только потому, что он твердо знал, что он должен увидеть младшего сына и передать в его руки дом. Сарап боялся упрека родственников, которые говорили, что он «с ума сошел», «ждет погибших сыновей» и сам того не замечает, как «сдурел». Особенно упрекал его в этом племянник Агур. Дед Сарап схож с невесткой Паюсой, женой другого племянника - Сыбоса - которая также ждет мужа с войны. Односельчане понимают старика и не говорят ему, что на деревенском памятнике в списке погибших есть все его пятеро сыновей. А сам он читать не умеет. Вернувшись от дочери в свою деревню, он как-то даже не узнает ее улиц. Только тополя в его огороде также шумят, на солнце переливаются их листья, и они словно переговариваются, увидев старика. Сарап радуется им, словно это сыновья встречают его. Он и в этот раз ловко открывает калитку, бодро заходит в дом, заглядывает во все комнаты, подпол, кладовку, разглядывает на стене портреты сыновей, проходит в заброшенный огород, и как всегда говорит: «Не застал я Торайа». Все это время следившая за ним Паюса боится потревожить его. Нет, Сарап не сумасшедший старик, он все помнит, всех узнает, просто для него время остановилось где-то там, в годы войны, когда сыновья уходили на войну, еще не женившись и не оставив детей. Старик даже мысли не допускал, что младший сын - хозяин дома и продолжатель рода - тоже погиб на войне.

Родная деревня и дом для Сарапа - уголок, дающий силы. Здесь - вся его жизнь. Смысл приезда старика Сарапа и на этот раз заключается в том, чтобы встретить сына в родном доме и передать ему дом. Сарап не может смириться с тем, что у него не осталось наследников, внуков и правнуков, продолжающих его род - тцл. У всех родственников есть потомки, хотя бы по одному сыну, как, например, у его племянника Сыбоса, также не вернувшегося с войны. Братья его ушли вместе с сыновьями - тоже не вернулись, но у них остались дети. «Вот вернется Торай, и продолжится линия рода от Сарапа. «Или он женатый вернется? Все может быть! До сих пор, конечно, и он женился. Пусть русскую, пусть хоть кого привезет. Здесь они и по-хакасски говорить научатся», - про себя размышляет старик Сарап, сидя за столом в доме Паюсы. Он вспоминает, как его и братьев отец привез сюда после того, как в старом месте умерли от тифа трое детей в их семье. Здесь они стали жить, тайга приняла их, кормила и поила. Остальные дети остались живы. Здесь они собирали разные растения, богатые витаминами, копали кандык и другие коренья. А река Тогыр чул кормила своим жирным и сытным хариусом. Только здесь Сарап чувствует себя счастливым, здесь, где он с детства жил с родителями и братьями, где сам построил дом, и где жена родила ему пятерых сыновей и единственную дочь. Теперь он живет в доме зятя, а там - другая жизнь, не его, Сарапа. Там хотя и дочь смотрит за ними, но это жизнь другого рода. Поэтому, как только наступает лето, из соседнего села, от дочери и зятя, возвращается он в родную деревню ждать сына. Дед Сарап на своих плечах несет гостинец для сына - тулуп (хак. - мешок с гостинцами для сына). Когда его старуха была в силе, клали в этот мешок масло и сыр домашний (пызылах), но она сильно сдала, и теперь в мешке лежали хлеб да конфеты с медовой начинкой.

Единственная дочь увезла стариков к себе в соседнее село, Сарап не мог смириться с тем, что живет в доме зятя и думал: «Кiзцлерi Алчыбай родына?, Крис оол?ы, амыр хылыхты?, чабан полып яр то?ын парир. Че Сарап апсахты? позыны? тцлi пар: Торай оол?ы!» [14, с. 40]. (Зять из рода Алчыбай, сын Криса, спокойный, давно чабаном работает. Но у Сарапа свой потомок есть: сын Торай!).

Дочь у хакасов считается кiзi палазы - «чужим ребенком», она уходит в дом мужа, продолжает род мужа. Эти крепкие устои хакасской семьи понимает и принимает Сарап. Автор в рассказе даже не упоминает, сколько детей у дочери, а лишь говорит, какого рода/происхождения зять - Алчыбай.

Образ старика Сарапа соотносится с образом богатыря. Это теперь он стал таким немощным, а был ловким, сильным. «Оол?ына ла сабыл чцрген тiрiг чярегi тыс чатырбинча парасханны. Хайда? кяляк пол?а? полды, киреен?е колхоз чыл?ызын хадар?ан. Сас аттар?а изер дее чох мянiбiсче?» [14, с. 45]. (Сердце, бившееся только ради сына, не давало покоя бедняге. Какой он был ловкий, проворный, до старости один пас колхозных лошадей. Запросто садился на диких, необученных лошадей).

Мотив возвращения домой в рассказе «Тополя» является одним из важнейших в сюжете рассказа, так как именно с ним связана идея произведения: старик Сарап снова и снова возвращается в свой дом, ожидая домой сына. А на этот раз возвращение старика в родной дом оказалось последним. Сарап перед смертью услышал слова, которые так он ждал все эти тридцать лет: «Сын Торайа». В его дом забрались мальчишки, зажгли свечку. Взрослые сбежались посмотреть. Один из них сказал, что он сын Торайа, и тогда старик, поверив в возвращение сына с внуком, тут же умирает. А когда он лежал в гробу, родственники заметили его «довольное лицо», как будто он говорил: «Прай ниме минi? са?ызымна? халды, Торай, чаалазып, отыс таа чыл пазына? полза, ибiнзер читкенцк, пасха даа оолларым тiрiглер, ор хазыхтар, хыра саап, мал хадарып, хайнасхлапчалар. Прайзына? хада чуртап, тосхан?а кялееттеп алдым, тцлiм язiлбеен паза ха?ан даа язiлбес»[14, с. 45]. (Все сложилось по-моему. Торай, отвоевав, хоть и через тридцать лет, вернулся домой. И другие сыновья мои живы-здоровы, жизнь кипит, они сеют и жнут, пасут скот. Досыта нажился, нагулялся со своими сыновьями, мой род не прервался и будет продолжать жить).

В этих словах автора прочитываются слова-желания старика, его мысли, передавшиеся и родственникам и односельчанам, которые вдруг как бы продолжают его мысли, его слова, и им передается вера в продолжение рода Сарапа. Продолжается во внучатых племянниках, в сыне Сыбоса и других родственников.

По мифологическим представлениям многих тюркских народов, тополь - мировое древо. У Митхаса Турана образ тополя встречается неоднократно, с их помощью он создает образ особой пространственно-временной среды, характерной для культуры хакасов. Тополя, растущие в огороде деда Сарапа, символизируют связь времен и поколений. Тополя связаны с домом как важнейшим элементом национального образа мира. Здесь жили его отец и мать, родился и вырос Сарап с братьями, выросли его сыновья, посадившие тополя, здесь живут представители рода сегодня, и все они осознанно или неосознанно связаны с этими тополями. Для Сарапа - это память о сыновьях, связь с тем временем, когда они были живы. Тополя, ставшие высокими и широкими, словно хранят их души. Тодыл, племянник Сарапа, тоже уже ставший стариком, идя в дом Сарапа, думает о тополях. «Тиректер харалып тур?аннар. Кем оларны одыртхан? Чаада? на айланза, Сарап улабазыны? огородында чиит тирегестер халбайыбыстыр. Амды хайда?лар - чалбахтар, пцзiктер! Аалны? ноо даа сарина? кцрiнедiрлер. Чорых чцрiп, ибзер айлан килизе?, олар ырахтынох са?ып тур?ан паарсах ту?ан осхастар» [14, с. 51]. (Тополя чернели. Кто их посадил? Когда он только вернулся с войны, смотрит, а в огороде дяди Сарапа молодые топольки разрослись. А теперь какие - широкие, высокие! С любого конца деревни их хорошо видно. А когда возвращаешься с дороги домой, они, как приветливые родственники, встречают тебя).

У Митхаса Турана дом с тополями выступает своеобразной сакральной точкой, «максимально космологизированной» [15] не только для Сарапа, но и для всех представителей его рода - своеобразным центром мира.

В повести «Ветвистый тополь» [16] Абдаке крепких парней Куну сравнивает с крепким ветвистым тополем. Как отмечает исследователь Л. В. Челтыгмашева, образ тополя «символизирует крепость родовых устоев, идущих с древнейших времен, утверждает единство, мощь человеческого рода» [17].

У хакасов каждый род имеет свое родовое дерево, что связано с мифопоэтической моделью мира, предполагающей тесную связь человека и природы. Говоря о специфике мифопоэтической модели мира, В. Н. Топоров отмечает, что здесь «все причастно космосу. Связано с ним, выводимо из него и проверяется и подтверждается через соотнесение с космосом» [15, с. 162]. Для Митхаса Турана тополь как мировое древо является важнейшим образом в передаче основных представлений народа о вселенной.

Таким образом, рассмотренный рассказ Митхаса Турана позволяет выделить наиболее характерные образы и мотивы, воплотившие в себе национальный образ мира. Таковыми являются: чир-су? `родная земля' (букв.: земля-вода), чурт `дом', `жилище'; тцл `род','потомство'; пай тирек `ветвистый тополь' как родовое (мировое) древо. Эти образы и мотивы в творчестве Митхаса Турана поставлены в сюжетно-композиционный центр рассказа и имеют глубокую генетическую связь с общекультурной традицией. И можно заключить, что вышеназванные образы и мотивы национального образа мира генетически связаны с мифологическими представлениями народа о мире и в литературных произведениях являются своеобразным проявлением культурного бессознательного.

Список литературы / References

1. Гачев Г. Д. О национальных картинах мира / Г. Д. Гачев // Народы Азии и Африки. - 1967. - №1. - С. 77.

2. Гачев Г. Д. Национальные образы мира: Космо-Психо-Логос / Г.Д. Гачев. - М., 1995. - С.11.

3. Кофман А. Ф. Латиноамериканский художественный образ мира / А.Ф. Кофман. - М., 1997. - 320 с.

4. Ходукина Т. И. Национальный образ мира в поэзии Пушкина / Т.И. Ходукина. - М., 1999. - 49 с.

5. Шешунова С. В. Национальный образ мира в русской литературе: П.И. Мельников-Печерский, И.С. Шмелев, А.И. Солженицын: дисс… д. филол.н.: 10.01.01: защищена …: утв. 27.03.2007 / С. В. Шешунова. - Дубна, 2006. - Дубна, 2006. - 368 с.

6. Смыковская Т. Е. Национальный образ мира в прозе В.И. Белова / Т.Е. Смыковская. - М. : Изд-во «Флинта», изд-во «Наука», 2010. - 89 с.

7. Челтыгмашева Л. В. Фольклоризм хакасской прозы / Л.В. Челтыгмашева. - Абакан, 2010.

8. Челтыгмашева Л. В. Хакасская проза и проза Саяно-Алтая в культурно-этническом аспекте / Л. В. Челтыгмашева. - Абакан : Бригантина, 2014. - 103 с.

9. Майнагашева Н. С. Специфика создания национальной картины мира в драматургии В. Шулбаевой / Н. С. Майнагашева // Материалы Международной научно-практической конференции «Открытие и изучение орхоно-енисейской письменности» (К 115-летию дешифровки орхоно-енисейской письменности 23-24 октября 2008 г.). - Абакан: Хакасское книжное издательство, 2008. - С. 111-117.

10. Майнагашева Н. С. Национальный характер и национальная картина мира в драматургии В. Шулбаевой / Н. С. Майнагашева // Сборник мат-лов Международного конгресса «Актуальные проблемы комплексного исследования алтаистики и тюркологии» 17-20 июня 2009 г. - Кокшетау: Кокшетауский государственный университет им. Ч. Уалиханова, 2009. - С.141-147.

11. Майнагашева Н. С. Этнопоэтическое своеобразие драматургии А. Чапрая / Н. С. Майнагашева // Фольклор и литература народов Сибири и Дальнего Востока: традиции и новации. Материалы Всероссийской научно-практической конференции, посвященной столетию поэта, переводчика Г.У. Эргиса. - Якутск: Издательство ИГИиПМНС СО РАН. - С. 125-128.

12. Туран М. Чуртас чолларынча. Сборник рассказов на хакасском языке / М. Туран. - Абакан : Хакасское отделение Красноярского книжного издательства, 1984. -151 с.

13. Лотман Ю. М. Сюжетное пространство русского романа XIX века // Лотман Ю. М. В школе поэтического слова: Пушкин, Лермонтов, Гоголь / Ю. М. Лотман. - М. : Просвещение, 1988. - С. 252-253.

14. Туран М. Тиректер / М. Туран // Чуртас чолларынча. Сборник рассказов на хакасском языке. - Абакан : Хакасское отделение Красноярского книжного издательства, 1984. - С. 40.

15. Топоров В. Н. Модель мира (мифопоэтическая) // Мифы народов мира. В 2 т. Т.2. / В. Н. Топоров. - М. : Советская энциклопедия, 1988. - С. 162.

16. Туран М. Пай тирек. Повесть на хакасском языке / М. Туран. - Абакан : Хак. издат., 1981. - 112 с.

17. Челтыгмашева Л. В. Хакасская проза и проза народов Саяно-Алтая в культурно-этническом аспекте / Л. В. Челтыгмашева. - Абакан : Бригантина, 2014. - С. 35.

Размещено на Allbest.ru