Философско-эстетические искания в прозе С.Д. Кржижановского

Размещено на http://www.allbest.ru/

На правах рукописи

Философско-эстетические искания в прозе С.Д. Кржижановского

Специальность 10.01.01 -- русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук

Ливская Евгения Валентиновна

Москва 2009

Диссертация выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы Калужского государственного педагогического университета им. К.Э. Циолковского

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Анатолий Петрович Черников

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Ирина Владимировна Гречаник

кандидат филологических наук, доцент Ярослава Олеговна Дзыга

Ведущая организация: Московский городской педагогический университет

Защита состоится «1» октября 2009 г. в 15.00 на заседании диссертационного совета Д 212.155.01 по литературоведению в Московском государственном областном университете по адресу: 105005, Москва, ул. Ф. Энгельса, д. 21-а.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке МГОУ (105005, г. Москва, ул. Радио, д. 10-а).

Автореферат разослан «___» __________ 2009 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, доктор филологических наук, профессор Батурова Т.К.

кржижановский проза философский эстетический

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Изучение философско-эстетических исканий в прозе С.Д. Кржижановского представляется проблемой, имеющей значительный историко-литературный и теоретический интерес.

Первая попытка дать общую характеристику жизни и творчества писателя была сделана В.Г. Перельмутером в предисловии к книге новелл и повестей С.Д. Кржижановского «Воспоминания о будущем»(1989). Благодаря его же стараниям с 2001-го года началось издание пятитомного собрания сочинений автора.

Неизученность творчества писателя обусловила общий подход к его изучению в 90-е годы XX века. Произведения Кржижановского исследовались с точки зрения изображения пространства и времени в художественном мире писателя (Л.В. Подина, А.В. Синицкая, Е.Е. Бирюкова), жанрового своеобразия его творчества (Е.И. Воробьева).

В настоящее время формируются два основных центра изучения творческого наследия писателя. Это электронный журнал «Toronto Slavic Quarterly», где в течение 2007-го года проводился ежеквартальный семинар «Sigizmund Krzhyzhanovskii and His Contemporaries» («Сигизмунд Кржижановский и его современники»), посвященный проблемам творчества Кржижановского (руководитель В.Г. Перельмутер), и университет Даугавпилса. Здесь на кафедре русской литературы и культуры под руководством профессора Ф.П. Федорова, директора Института компаративистики, с 2001-го года проводятся семинары по изучению прозы писателя. Вместе с тем следует отметить, что специальной работы, посвященной изучению новеллистики Кржижановского в аспекте философско-эстетических исканий автора в настоящее время не существует.

Академик А.И. Белецкий писал: «Для историка литературы не может быть писателей более или менее талантливых; после внимательного изучения он может, пожалуй, разделить их на более или менее влиятельных, на более или менее читавшихся» Печатный экземпляр неизданной в силу различных обстоятельств магистерской диссертации академика А.И. Белецкого «Эпизод из истории русского романтизма. Русские писательницы 1830-1860-х гг.» хранится в ИРЛИ РАН (Пушкинский дом). Ф. P.I. Оп. 2. № 44.. Таким образом, изучение творчества авторов «второго ряда» позволяет рассматривать литературный процесс в его единстве и непрерывности.

Работа посвящена изучению творчества талантливого писателя Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1887-1950) в аспекте философско-эстетических исканий автора. Имя Кржижановского известно ученым-литературоведам, но само творческое наследие писателя до сих пор не исследовано с достаточной глубиной и объективностью. Просвещенные и посвященные современники знали и ценили писателя. Среди слушателей авторских чтений писателя были М. Булгаков, О. Форш, М. Волошин, А. Белый, Б. Пастернак и др. Из дневника литературоведа и книговеда И. Н. Розанова узнаем, что в 1926 г. в Коктебеле были прочитаны новеллы «Странствующее “Странно”» (1924) и «В зрачке» (1924). Позднее Кржижановский писал жене: «Рассказ произвел впечатление более сильное, чем можно было ожидать. По окончании я увидел себя окруженным глазами с пристальностью и хорошим долгим молчанием. Затем Волошин, вообще скупой на баллы, заявил, что это “великолепно и безжалостно”» (Письмо С.Д. Кржижановского к А. Бовшек от 18.07.1926).

В записной книжке Г. Шенгели чернильной рамкой обведены строки: «Сегодня, 28 декабря 1950 года, умер Сигизмунд Доминикович Кржижановский, писатель-фантаст, «прозеванный гений», равный по дарованию Эдгару По и Александру Грину. Ни одна его строка не была напечатана при жизни» Перельмутер В. Г. Прозеванный гений // Кржижановский С.Д. Собр. соч.: В 5 т. Т. 1. -- СПб.: Simposium, 2001. -- С. 4..

Библиографически это неточно. При жизни писателя опубликованы были шесть новелл, несколько очерков и полтора десятка статей. Это немногие из трех тысяч машинописных листов, составляющих творческое наследие Кржижановского. Сегодня творческое наследие Кржижановского на глазах современного читателя буквально возникает из Леты, из «литературного небытия» становясь бытием. К счастью, сохранилось почти все: новеллистика, критика, стихотворения писателя, его «Записные тетради»: собрание сюжетов, фабул, заглавий, афоризмов -- и теоретическая работа «Поэтика заглавия».

В новеллах С.Д. Кржижановского преломилась культурная эпоха 1920-1930-х годов. Будучи преемником символистской прозы начала XX века в области тематики и проблематики писатель привносит в свои произведения 1920-1930-х годов религиозно-философскую глубину. Воздействие А. Блока, А. Белого, Н. Гумилева вполне ощутимо, но эту творческую взаимозависимость Кржижановского с современниками нельзя считать признаком его несостоятельности.

Современность, чей облик кардинально изменила Октябрьская революция, произвела переворот в умах, религии, науке. Основы, на которых держалась культура прошлого, были расшатаны. Кржижановский это трагически осознавал. Осмысление исторической катастрофы в образах мифологии и религии носит у зрелого писателя не мистический, а явно символический характер. Многочисленные символы, возникающие на страницах его произведений, хотя и проистекают из различных, часто противоречивших друг другу религиозных ветвей, но не выполняют мистических функций, а становятся средством решения проблем исторической реальности. Авторский отклик выливается в эмоциональные поэтические образы; идеи же носят характер эклектики, соединявшей опыт предшественников от У. Шекспира и А.С. Пушкина до русских символистов.

Научное значение диссертационного исследования определяется историко-литературным и художественно-эстетическим интересом к особенностям литературного процесса 1920-1930-х гг. Изучение творчества С.Д. Кржижановского позволяет по-новому взглянуть на ход русской литературы, шире представить эстетическую парадигму и поэтику жанра новеллы. Также на сегодняшний день не существует специальных работ, посвященных изучению творчества С.Д. Кржижановского в аспекте философско-эстетических исканий автора, что в целом определяет актуальность диссертационной темы.

Предметом настоящего диссертационного исследования являются проблематика и поэтика новелл Сигизмунда Доминиковича Кржижановского 1910-х и 1920-1930-х годов. Объектом для изучения послужили новеллы писателя, его теоретические работы и стихотворения (в той мере, в какой это необходимо для прояснения тематики и проблематики его прозаических произведений).

Цель диссертационного исследования -- изучить важнейшие произведения С.Д. Кржижановского в аспекте философско-эстетических исканий писателя, исследовать выстраиваемую на их основе концепцию художественного мира автора.

Для достижения поставленной цели решаются следующие задачи:

-- выявить ключевые образы и мотивы, в которых в наибольшей степени проявляются философско-эстетические искания в прозе Кржижановского;

-- определить смысловую значимость главных образов в произведениях

С.Д. Кржижановского;

-- соотнести эти значения с предшествующей литературной и религиозно-философской традицией;

-- обозначить способы и средства их художественного воплощения;

-- исследовать специфику соотношения «автор-персонаж» в произведениях Кржижановского;

-- рассмотреть влияние повествовательной стратегии писателя на другие уровни произведения: сюжет, композицию, систему образов.

Научная новизна исследования определяется тем, что она позволяет обогатить представление о литературном процессе 1920-1930-х годов, обнаружить в нем значимые обертоны. Работа являет собой первый относительно полный опыт изучения творческого наследия С.Д. Кржижановского. В исследовании привлекаются архивные материалы: письма автора, его стихотворения, дневники и записные тетради.

Методологической основой работы явились труды отечественных литературоведов и философов: И. Киреевского, Н. Бердяева, И. Ильина, Н. Лосского, о.П. Флоренского, Г. Флоровского, Л. Шестова, А.Ф. Лосева, М.М. Бахтина, В.В. Виноградова, Ю.М. Лотмана, В.Н. Аношкиной, В.Е. Хализева, В.Н. Топорова, Е.М. Мелетинского, М.М. Дунаева, А.П. Черникова, И.В. Гречаник, М.М. Голубкова и др.

Специфика исследуемого материала и стратегия подхода к его изучению обусловили сочетание в работе историко-генетического, сравнительно-типологического, структурно-семиотического, мифологического подходов к объекту исследования.

Практическая значимость диссертации обусловлена возможностью применения ее материалов в вузовском образовательном процессе: в лекционных курсах по истории русской литературы первой трети XX века, в спецкурсах и семинарах, посвященных методике анализа прозаического текста, при подготовке студентами курсовых и дипломных работ.

Апробация работы. Научные положения диссертационного исследования апробированы в 14-ти статьях и в докладах на Международных и Всероссийских конференциях: на 5-й, 6-й, 7-й Международной научной конференции «Русское литературоведение на современном этапе» (Московский государственный гуманитарный университет им. М.А. Шолохова, М., 2006-2008 гг.); Международной научной конференции «Ломоносов-2008» (МГУ, М., 2008 г.) и «Ломоносов-2009» (МГУ, М., 2009 г.); на конгрессе «Русская литература в мировом культурном и образовательном пространстве» (СПбГУ, СПб., 2008 г.); на третьей Международной научной конференции «Русская литература XX -- XXI веков: проблемы теории и методологии изучения» (МГУ, 2008 г.), на 5-й, 6-й Всероссийской научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Молодежь XXI века -- будущее российской науки» (Южный Федеральный Университет, Ростов-на-Дону, 2007-2008 гг.). Диссертация обсуждалась на кафедре русской и зарубежной литературы Калужского государственного педагогического университета им. К.Э. Циолковского и на кафедре русской литературы XX века Московского государственного областного университета.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. С.Д. Кржижановский -- писатель, творчество которого пронизано эсхатологическим мироощущением рубежной эпохи. Опираясь на наследие русской религиозной философии и предшествующую литературную традицию, Кржижановский выстраивает концепцию так называемого «Щелиного Царства» -- пишет Апокалипсис современной ему страны.

2. Кржижановский непосредственно включает образы и мотивы философско-религиозного содержания в ткань повествования (Всё, Ничто, Бог, дьявол) либо создает их художественных «двойников» на всем продольном срезе повествовательного полотна, начиная от сквозных мета-образов (щель) и заканчивая отдельными образами и деталями (ночь, тень и т.д.).

3. На протяжении творчества Кржижановского ключевые понятия его концепции мира и человека: «Бог» / «Ничто», «жизнь» / «смерть», «есть» / «нет» -- эволюционируют, проходя путь от эзотерических толкований в раннем творчестве писателя до обобщенных мифопоэтических категорий, в период расцвета его таланта.

4. На протяжении своего творческого пути Крижановский словно писал одну книгу, при сочинении каждого из своих произведений имея в виду единое целое. Осуществить этот масштабный замысел писателю не удалось, но контуры его проступают достаточно отчетливо. Уже в начале 20-х годов в творчестве Кржижановского появляются единицы текста, в числе которых устойчивые словообразы, ключевые слова, персонажи и событийные ходы, которые по мере развертывания творческой биографии писателя приобретают качества повторяемости и вариативности и формируют единую мотивную структуру -- метатекст Кржижановского.

5. Творчество Сигизмунда Кржижановского характеризуется методологической и тематической эволюцией. Если ранние произведения писателя созданы в недолгом увлечении эзотерическими постулатами (что подтверждается сюжетным построением, системой образов ранних новелл), то тематика и проблематика произведений зрелого периода в большей степени опирается на идеи христианства.

6. Художественная картина мира С. Кржижановского, выстраиваемая с опорой на традиции реализма и романтизма, имеет, в то же время, генетические и типологические пересечения с достижениями модернизма и постмодернизма.

Структура работы. Исследование состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка, включающего 255 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность и научная новизна темы диссертации, рассматривается степень ее изученности, сформулированы цели и задачи исследования, определены его методологическая основа и источники. Здесь также представлен обзор критической рецепции творчества С.Д. Кржижановского и биографические источники о жизни писателя.

Первая глава «Наследование и развитие эстетических идей символизма в ранней прозе Сигизмунда Кржижановского. Увлечение писателя эзотеризмом» состоит из двух параграфов: «Литературный и религиозно-философский контекст раннего творчества писателя» и «Человек и мир в ранней прозе С.Д. Кржижановского». В первой главе рассмотрен литературный, религиозно-философский контекст творчества писателя 1910-1920-х годов, изучены его первые литературные произведения. Упоминаются некоторые факты юности писателя, повлиявшие на его становление как художника слова и определившие идейную направленность его творчества. Это, во-первых, непростая семейная обстановка: сам Кржижановский, поздний ребенок, единственный сын после четырех, уже совсем взрослых дочерей, никогда не вспоминал об отце -- только о матери. Рано осознанное одиночество писателя наложило отпечаток на его дальнейшее творчество: очень редко и неохотно, как будто через силу, он писал о происхождении, детстве и юности своих собственных персонажей. Во-вторых, обширные знания писателя, полученные во время обучения в Киевской гимназии, в заграничных путешествиях, и высокий уровень интеллектуальной и духовной культуры, общение с А. Блоком, А. Белым, М. Волошиным, М. Булгаковым, Б. Пастернаком и др. В литературе и культуре для Кржижановского не существовало границ -- Шекспир и Гофман, Пушкин и Гоголь, Достоевский и Л. Толстой -- таков далеко не полный перечень писателей-классиков, чье творчество в той или иной мере преломлялось в прозе Кржижановского.

В параграфе 1.1. «Литературный и религиозно-философский контекст раннего творчества писателя» предпринята попытка рассмотреть короткий -- и практически неизученный Исследование литературного и религиозно-философского контекста раннего творчества писателя в данном параграфе ведется с опорой на статью Е.Воробьевой «Неизвестный Кржижановский. Заметки о киевском периоде жизни писателя» // Вопросы литературы. -- № 6. -- 2002. -- С. 274-318. -- период с 1911-го года (дата первой публикации) по 1918-й в жизни и творчестве писателя, период, тесно связанного с замыслом и творческой историей первой книги автора «Сказки для вундеркиндов».

Ранние статьи и эссе Кржижановского до сих пор не собраны и не изданы. Между тем их рассмотрение позволит прояснить вопрос о том литературном и религиозно-философском фундаменте, на котором складывалось мировоззрение автора, позволит нам определить место их автора в общекультурном контексте эпохи. «Родиной» его мировоззрения и наиболее близкой ему культурной парадигмой можно считать русский символизм. Ожидание явления божественного начала в женском облике, эсхатологические предчувствия, религиозные откровения -- характеризуют тогдашнее состояние молодого автора, увлекавшегося, как и А. Белый, и А. Блок, идеями В. Соловьева. Писатель мечтал о духовном очищении жизни, причем эти мечтания носили у него ярко выраженный религиозно-мистический характер. В любви Кржижановский видел силу, способную преобразить жизнь. Он ставил знак равенства между любовью и познанием, для него сама идея разделения душевных способностей противоречила истинной сущности человека, принципиально неразделимой.

Обертоны этих идей отчетливо слышны в стихотворении «Могила Гейне» (1913). Оно ставит вопросы назначения поэта, его места в жизни. Лирический герой предстает здесь пророком, одаренным особым «видением», гонимым толпой. Из чуждого, враждебного поэту города он переходит в сакральное пространство (кладбище), преклоняет колено перед могилой Гейне и слышит обращенные к нему слова умершего поэта.

Влияние Гейне прослеживается во многих стихотворениях Кржижановского, особенно в тех, сюжет которых содержит сказочный или фантастический элемент (таких, как «Царевна леса»), или в стихотворениях-репликах из цикла «Меньшая братия». Более того: в новелле «Собиратель щелей» (1922) цитата из Гейне о «мировой трещине», проходящей через сердце поэта, выполняет роль сюжетообразующей метафоры. К гейневскому стихотворению «Вопросы» из цикла «Северное море» можно возвести и сказку «Старик и море» из цикла «Сказки для вундеркиндов», и связанное с ним стихотворение из цикла «Философы», посвященное Декарту. Поэтому сюжет стихотворения «Могила Гейне», центральным событием которого становится посвящение, может быть прочитан как метафора поэтической преемственности: Гейне для Кржижановского -- культурный герой, поэт вообще, а биография его -- код для построения собственной поэтической биографии (как байронический код у Лермонтова, например).

Значительная часть параграфа 1.2. «Человек и мир в новеллах первого сборника «Сказки для вундеркиндов» С.Д. Кржижановского» отведена для исследования программного произведения писателя -- новеллы «Странствующее “Странно”» (1924). Перед нами история движения сознания, воплощенная в трех путешествиях героя-рассказчика, современного ученика чародея, с помощью волшебного эликсира побывавшего внутри пространства, времени и человеческого существа. Приключения героя-рассказчика в новелле Кржижановского соотносятся с тремя путешествиями «Нового Гулливера», и сам метод «литотизации», преуменьшения, применяемый писателем, в точности соответствует его же анализу метода Свифта. Английский прозаик неслучайно сделал своего Лемюэля Гулливера сначала хирургом, а только потом -- «капитаном нескольких кораблей». Хирург -- это врач, «путешествующий» внутрь человека: он лилипут внутри Макрокосма и великан в своем Микрокосме. Повесть о микроскопическом герое, идущем путями крови, показывает, что замысел Свифта Кржижановский передал точно.

Одновременно замкнутость («круг») каждого из путешествий наводит на ассоциацию с Данте, с нисхождением -- по кругам -- в «ад», который, согласно Евангелию, есть в душе каждого.

Волшебная тинктура в новелле «Странствующее “Странно”» (1924) становится своего рода «дверью», открывающей путь в другие миры. Схожую роль, по мнению Кржижановского, могут играть любовь и творчество. Эта идея легла в основу новеллы «Поэтому» (1922), где путь героя к высшему знанию осуществляется в самом его творчестве, тем самым, герой своим интуитивным предвидением тонких миров приближается к Великому Деланию.

Герой новеллы -- поэт -- трагически одинок, его возвышенные идеалы резко контрастируют со скукой прозаического существования. Спасением для него становится бегство в сакральное пространство леса, населенное сказочно-мифологическими персонажами. Поэт уходит от мещанского житья города к своей Прекрасной Даме, воплощенной в образе сказочной царевны Весны. Он уже не сторонний наблюдатель, а участник происходящего, «свой» среди фантастических персонажей. Творчество -- вот путь постижения Вечности, но путь этот, духовное возрождение поэта проходит в одиночестве, и граница между земным и сакральным, между вещным и вечным совпадает с границей человеческой жизни. Новелла заканчивается вознесением поэта над миром, отречением от земного существования ради вечной жизни своих созданий. Эта тема -- страдания поэта в мире-«щели» получит свое развитие в последующем творчестве писателя. Позиция автора усложняется, Кржижановский приходит к выводу, что духовное возрождение человека должно проходить среди людей, путь поэта -- служение. Но это вывод уже зрелых произведений писателя.

Вторая глава диссертации «Философско-эстетическая концепция бытия в прозе С. Кржижановского» посвящена выявлению основных тем, проблем, мотивов, образов, символов, которые в дальнейшем в модифицированной форме будут появляться в художественном пространстве новелл С.Д. Кржижановского.

В параграфе 2.1. «Образ “Щелиного Царства” и способы его художественного воплощения» раскрываются основные значения этого образа в произведениях Кржижановского, обозначаются способы и средства его художественного воплощения.

Зрелое творчество писателя проникнуто грозными предчувствиями Апокалипсиса, символика которого проходит через программные произведения Кржижановского. Современные автору события Октябрьской революции изображены как Страшный суд, как воплощенное пророчество Иоанна Богослова.

В парадигме произведений писателя причиной несовершенства мира становится несовершенство человека, утратившего веру и забывшего Бога. Именно поэтому так легко совершается проникновение Ничто в бытие на физическом плане. С «вщелением», вживлением Ничто в различные пласты пространства и времени, рушится не только их целостность: происходит сдвиг метафизической картины мира. Эти лакуны, образованные в результате сдвига вещей и событий, по мысли писателя, и занимают агенты мертвого «Царства Щелей». Щель становится материальным субстратом Ничто на земле, ловушкой-капканом для человека, ибо щель, по утверждению одного из героев Кржижановского («Собиратель щелей»), есть «пустоты извитие» Кржижановский С.Д. Собр. соч.: В 5 т. Т. 1. -- СПб.: Simposium. 2001. -- С. 319. Далее произведения писателя цитируются по этому изданию с указанием в тексте диссертации тома и страницы.. Человек, по мысли писателя, побывав внутри щели, возвращается обратно в мир не целым, ущербным.

Столь же опасно для него и разорванное на секунды, минуты, часы время. Вводя свои жала в человека, бациллы времени, утверждает герой новеллы «Странствующее “Странно”» (1924), от лица которого ведется повествование, вбирают «в себя из человека содержания времени <…> и уползают назад в свое … циферблатное гнездовье» (I, 320).

Сверху, из Абсолюта, «взрываясь изумрудными пожарами», показывает писатель, Ничто последовательно проходит сферы-круги человеческого существования. Это наука, поэзия (шире -- искусство), философия и религия. Увы, но человек, краеугольный камень каждого из этих «храмов», оказывается недостаточно прочным и в столкновении с Ничто нередко обращается в прах. В ряде новелл Кржижановский воплощает поединок-дискуссию нового человека, впитавшего «веру атеизма» и примат чистого разума, с проникшим на землю Небытием. Эти новеллы («Поэтому», «Бог умер», «Фантом») встраиваются в ряд фантастических произведений русской литературы 1920-1930-х годов, повествующих о похождениях дьявола на земле, с целью испытать нового человека: «Дневник Сатаны» Л. Андреева (1921), «Мастер и Маргарита» М. Булгакова (1940).

Проповедником и духовным вождем «Царства Щелей» становится младенец Фифка (новелла «Фантом»), оживленный воображением студента-медика. Собственно мотив создания человека искусственным путем сближает новеллу Кржижановского с западноевропейской традицией, и, созданный искусственным путем, Фифка оказывается мотивно близок гомункулу («Фауст»), монстру Франкенштейна («Франкенштейн»), Шарикову («Собачье сердце»). Сама идея «рождения» Фифки из чрева деревянной куклы, которую он называет своей матерью, в кощунственной форме повторяет историю непорочного зачатия и рождения Сына Человеческого.

Новелла глубоко метафорична. Неслучайно выбранная писателем для изучения наука -- медицина, единственная, пожалуй, сфера человеческой деятельности, столь близко подошедшая к проблеме жизни и смерти. Поэтому сам медицинский факультет у Кржижановского становится обобщенным символом человечества, неумело пытающегося дать жизнь и не способного победить смерть. Проблема омоложения и бессмертия, опыты с животными были популярны в 1920-е годы. М. Булгаков в повести «Собачье сердце» (1925), рисуя опыт по превращению собаки в человека, предостерегает от опасности экспериментов над людьми, над жизнью, в целом, когда сам экспериментатор оказывается заложником вызванных им сил. Фауст-Преображенский смог вернуть в первобытное состояние свое собственное творение, отвратительного «гомункула» Шарикова. Герой Кржижановского, доктор Двулюд-Склифский, оказался жертвой собственного создания и умер в психиатрической клинике.

По мысли Кржижановского, победа Ничто тождественна элиминации из человека собственно человеческого: чувств, мыслей, памяти. Изменившийся, поддавшийся соблазну Ничто, человек уже не создание по образу и подобию Божьему. И если в какой-то момент он взывает к Богу, то в ответ слышит лишь молчание. Мучительные размышления о том, для кого открыты пути к престолу Бога, занимали умы многих художников слова начала XX века. Сборник стихотворений «Колчан» Н. Гумилева пронизан мотивом обретения веры и осмысления ее воздействия на человеческую душу. Лирический герой Гумилева задается вопросом, достаточно ли одной веры, чтобы душа была принята Богом и молитвы услышаны? Если путь к Нему открыт только для нищих и сирых, как быть «бедной душе» молодого, сильного и «взлетевшего в небо» в счастливой житейской доле? (стихотворение «Счастие») Поэт убежден: тот, кто испытал нравственные и телесные страдания и осознал собственное несовершенство, тот, кто пришел к пониманию добра и истинного в своей душе, найдет путь к престолу Бога (стихотворения «Леонард», «Рай»). Прямой и честный взгляд на мир, смелость и горячее сердце дают право постучать в ворота рая.

У Кржижановского же разуверившийся, потерявший образ и смысл Божий человек больше не слышит Создателя, и его слова уже не отражение искренней веры, но «пустышки», скрывающие ничто. Эта позиция писателя сходна с мыслями А. Ремизова: «Есть такая мука -- не по букве говорю, а по духу, -- такая последняя мука -- тьма великая, и много душ человеческих мучатся в ней. <…> Это -- те, кто в Духа Святого не веровал, в Тебя, святая Богородица, не веровал, да за то и мучатся здесь!» Самоубийство (наша анкета) // Новое слово, 1912. -- № 6. -- С. 4-12.. Имя этой тьме -- отчаянье. «Щелиное Царство» Кржижановского суть та же тьма, в которую погружено современное ему общество. Голос Божий больше не достигает человеческих ушей, и свет Божественной благодати нестерпимо жжет глаза, привыкшие к вечной ночи.

Кржижановский предупреждает читателя о смертельной опасности всеобщего атеизма. Именно безверие человека обусловило трагический пафос большинства его произведений. Не имея возможности опереться на веру, убежден Кржижановский, человек не может спастись от грозного, всепожирающего ада «Щелиного Царства». Поддавшись искушению безверием, человек признает (не)бытие Ничто как единственно возможное и отрекается от Бога и Истины в пользу вселенной, где обитают лишь призраки. Это мертвое «Дьяволово Царство» -- «Царство Щелей» (I, 320). Поэтому конец света для человека оказывается -- без воскресения.

В параграфе 2.2. «“Страна Нетов” С. Кржижановского: генезис и диалектика образа» рассматриваются три новеллы: «Страна нетов» (1922), «Штемпель: Москва» (1925) и «Грайи» (1922), которые посвящены духовным поискам счастья и смысла жизни.

Небытие, поглотившее мир, писатель связывает не только с духовной смертью человека, но и с всеобщим оскудением культуры. Миру, где балом правит Ничто, Кржижановский противопоставляет идеальную, прекрасную в своей цельности вселенную мировой культуры со «странами, которых нет».

В уродливой деформированной реальности для писателя оставались категории, не подверженные смертному гниению: многовековая человеческая культура и природа, загадочные, таинственные в своей причастности к вечности. Душа героя бежит от свидригайловского мещанского ада в культуру, где в окружении воображаемых собеседников -- великих предшественников: русских -- Пушкина, итальянских -- Данте, английских -- Шекспира -- герой начинает жить истинной, полнокровной жизнью. Создание собственной духовной вселенной, сотканной из реалий культуры, оказывается характерным для современника Кржижановского, К. Вагинова О близости художественных методов этих писателей пишет Синицкая А.В. в кандидатской диссертации «Пространственность и метафорический сюжет: На материале произведений С. Кржижановского и К. Вагинова» -- Вопросы литературы. -- № 6. -- 2002. -- С. 274-318. (1899-1934), в романе которого «Козлиная песнь» (1927) персонажи пытаются жить одновременно в послереволюционном Петербурге, умирающем городе, и в собственном пространстве духа и культуры.

Положительный идеал Кржижановский воплощает в образе «Страны нетов». Она становится авторской метафорой паломничества в то, чего нет; завуалированным символом потерянного рая, где по-прежнему существует искусство, вдохновение -- и Бог.

В новелле «Возвращение Мюнхгаузена» (1927-1928) умозрительный образ «Страны нетов» обретает конкретные географические границы на карте мира:

«<…> бурав и магнитная стрелка свидетельствуют: Москва на пустоте. Дома, под домами почва, под почвой подпочва, а под подпочвой -- гигантский «земляной пузырь»: круглая пустота, которой хватило бы на три Москвы» (I, 537).

Теория пустот под Москвой была весьма популярна во времена Кржижановского. Ее подземелья многие пытались исследовать -- от писателя Гиляровского до основателя «Диггерспаса» Вадима Михайлова. В романе «Подземная Москва» (1925) современник Кржижановского, писатель Глеб Алексеев описывает историю одной из таких экспедиций. По преданию, под столицей существует свое Эльдорадо -- знаменитая подземная библиотека Ивана Грозного. Сведения о ее точном местонахождении были утеряны еще в период Смутного времени, и разнообразные кладоискатели уже обошли в поисках древних фолиантов все московское «дно». Прототипом главного героя археолога Мамочкина явился известный археолог, посвятивший всю жизнь поискам библиотеки Ивана Грозного, Игнатий Яковлевич Стеллецкий, с которым писатель был, по всей видимости, хорошо знаком, так как описание жилища Мамочкина в мелочах воспроизводит комнату Стеллецкого. Как раз в эти годы Стеллецкий предпринимал попытки исследования подземных ходов Москвы. И хотя сюжет романа не совпадает с фактами целиком, многие сцены взяты, можно сказать, с натуры.

Из философско-поэтической метафоры, сотворенной в русле «экспериментального реализма», «Страна нетов» в прозе Кржижановского обрастает плотью и кровью послереволюционной Москвы -- в сатире-фантасмагории «Возвращение Мюнхгаузена» (1927-1928), новелле «Штемпель: Москва (13 писем в провинцию)» (1925).

В параграфе 2.3. «Образ художника и философия “тварчества”» предметом рассмотрения становится тема художника и его творений в произведениях Кржижановского.

В центре внимания писателя - человеческая личность, наделенная Божьим даром - талантом. Образ художника-творца, художника-мученика, жертва которого осияна светом божественного творения, осмысляется Кржижановским в русле идеи долга и предназначения художника, характерной для поэтов и прозаиков 10-20-х и 30-х годов XX века. Н. Гумилев в стихотворении «Андрей Рублев» (1916) соотносит творческий процесс с сотворением мира Всевышним, потому что, создавая произведения искусства, художник каждый раз творит новый мир. Поэтам автор отводит особую роль в постижении тайн мирозданья. Именно они ведут «сердца к высоте», испытывают муки творчества, обречены на вечные страдания, за что и будут вознаграждены Господом и у него найдут вечный приют. В лирике С. Клычкова часто встречается образ поэта-птицы, поэта-ангела, скрывающегося до поры до времени под рубищем нищего. Для О. Мандельштама художник, прежде всего, подвижник, призвание которого родственно судьбе христианского мученика.

Агрессивно наступающее историческое время, для обозначения которого писатель создал оригинальную метафору «Щелиного Царства», вынуждает героя Кржижановского уходить в альтернативные миры. Однако не-существующие реальности подчас оказываются не менее опасными, чем распадающееся на щели (не)бытие. Один из альтернативных миров, подробно проработанных писателем, -- это творчество. В 1920-1930-е годы, когда, по выражению одного из героев Кржижановского («Чудак»), смерть победила жизнь, полноценно творить невозможно. Созидание - либо причина травли художника, либо причина смерти. Размен своей жизни на жизнь книги -- вот тот крест, который давит на плечи художника. Мотив, для русской литературы неоригинальный, Кржижановский разворачивает до евангельских масштабов. Отсутствие выбора у художника также сближает его с Сыном Человеческим, приявшим на себя смерть за грехи человечества. Художник, оживляя смыслом мертвое слово, изымает его из себя, буквально, поит лингвистического «вампира» кровью сердца. Сердце оказывается плохой «чернильницей» и быстро истощается.

Даже уход в бескнижие, другими словами, «убийство букв», рано или поздно приводит художника к самоубийству (духовному и позднее физическому). Новые замыслы требуют своего осуществления, материализации. По словам Кржижановского, «если на библиотечной полке одной книгой стало больше, это оттого, что в жизни одним человеком стало меньше» (II, 7).

Любое творчество заразительно по своей сути, оно призывает читателей творить, считает Кржижановский, -- совсем как Бог, создавший человека по подобию своему и сразу же передавший ему свои творческие способности. Конечно, подразумевается, что писатель уважает свободу творчества читателя. Или нет? По мысли героя Кржижановского, не такой уж далекой от убеждений самого автора, писательство и книга, как его продукт и результат, изымают из читателя собственно божественную потенцию творения, другими словами, становятся не чем иным как агентами Ничто. Написанная, но не прочитанная книга ведет только полу-существование. Публикация выпускает в толпу мужчин и женщин стаю «бумажных вампиров» Выражение, предложенное Мишелем Турнье, в книге «Полет вампира. Заметки о прочитанном». -- М.: Издательский дом «Стратегия», 2004. -- 320 с. , жаждущих крови, разлетающихся кто куда на поиски читателей. Стоит книге наброситься на читателя, как она наполняется его теплом и мечтами, расцветает и, наконец, становится целым воображаемым миром.

Логика судьбы художника, чье существование -- балансирование, по определению Кржижановского, меж «быть» и «не быть», меж жизнью и смертью -- соотносится, таким образом (на уровне самых предельных обобщений), с логикой судьбы Иисуса Христа. Слово Христа стало бессмертным ценой распятия, смерти и ценой воскресения. Такова же, по Кржижановскому, и судьба -- до смерти и после нее -- художника: «…если на библиотечной полке одной книгой больше, это оттого, что в жизни одним человеком меньше» (IV, 7).

Судьба художника и судьба Спасителя, по мнению Кржижановского, восходят к одному общему «архетипу» -- «архетипу» преодоления личного, индивидуального (личной судьбы) ради общего, общечеловеческого. Для художника же только такой путь (драматичный, а иногда по своему финалу и трагичный) «преодоления себя» обеспечивает полноту творческого бытия.

В третьей главе исследования «Поэтика прозы С. Кржижановского» делается попытка исследовать типологию героя в творчестве Кржижановского, проанализировать жанровую палитру прозы писателя, выявить новаторство Кржижановского в жанре новеллы.

В параграфе 3.1. «Типология героя» утверждается, что если в проблемной сфере связь мировоззрения Кржижановского с философией символизма может быть прослежена, то способы и приемы создания характера -- напротив, свидетельствуют о принципиально ином художественном методе писателя, близком к постмодернизму. Сам Кржижановский определяет собственный художественный метод как «экспериментальный реализм». Экспериментальность проявляется и в особенностях мотивации героя новеллы, и выборе повествовательной стратегии, и специфике субъектно-объектной организации текста.

Напрасно читатель в новеллах Кржижановского будет искать законченный характер. Можно по пальцам сосчитать произведения писателя, где дана портретная характеристика героя, более того -- обозначено его имя. Для Кржижановского оказывается важным сознание героя, через которое, как через призму, отражается окружающая действительность.

Являясь воплощением идеи, герой Кржижановского полностью подчинен авторской воле. Все его поступки, действия, поведение -- судьба, по большому счету, определяются авторским замыслом. В этом смысле герой Кржижановского в отличие от, скажем, героя Достоевского, полностью «бесправен» и зависим, ни о каком диалоге между автором и героем не может быть и речи.

Масштабность соперника (Ничто) диктует максимальную обобщенность героя-антагониста. Соответственно, из социально-культурных ипостасей человека Кржижановский выбирает ключевые: мудрец (философия), ученый-экспериментатор (наука), отшельник, реже старец (религия), поэт (искусство).

Классическими представителями героя-мыслителя у Кржижановского выступают: мудрец, прообразом которого отчасти послужил Иммануил Кант, сквозной образ; Савл Влоб, харизматичный критик из новеллы «Книжная закладка» (1927), философ Якоби («Якоби и “якобы”»), как это ни парадоксально, мысль мудреца («Жизнеописание одной мысли»), герои новеллы-диалога «Разговор двух разговоров» (1931).

Образ Мудреца у Кржижановского -- это собирательный образ современника 20-30-х годов XX века, неразумные попытки которого «оседлать» жизнь и смерть заканчиваются катастрофой «Катастрофа» -- название одной из новелл С.Кржижановского в сборнике «Сказки для вундеркиндов»., исходом всех вещей, материальным и семантическим выхолащиванием мира. Другое имя, Савл Влоб -- отсылает читателя к «столпу» Церкви Христовой -- апостолу Павлу, первоначально носившему еврейское имя Савл, ревностному проповеднику Евангелия. Еще один способ наименования персонажа у Кржижановского -- указание его социально-культурного статуса. В новелле «Поэтому» (1922) закрепляется особый -- поэтический и творческий статус героя. Он -- Поэт. Исключительность героя подчеркивается и на уровне личностной идентификации: ни разу в тексте новеллы не возникает собственное имя героя. Здесь номинативное и субстанциональное начала достигают своего тожества. Поэтический статус героя имплантируется в самое существо его личности, таким образом, писатель достигает той высочайшей степени обобщенности, которая ему необходима.

Аналогичным приемом Кржижановский пользуется и в новеллах «Собиратель щелей» (Отшельник), «Катастрофа», «Жизнеописание одной мысли» (Мудрец).

Для героев Кржижановского характерна и некоторая анонимность. Как правило, в произведениях писателя указывается одно имя -- «Я». Во многом это обусловлено особенностями авторской ономастики Кржижановский исследовал особенности ономастики У. Шекспира, А.С. Пушкина, А.П. Чехова (одну из статей о творчестве последнего он так и озаглавил: «“Писательские святцы” Чехова»). Имя персонажа, как и безымянность, для него всегда содержательны, всегда элемент поэтики. . В художественном мире Кржижановского дать имя -- значит обезличить героя. Один из наиболее убедительных примеров -- герой новеллы «Квадрат Пегаса» (1921), из «человека» превратившийся в «Ивана Ивановича». Корни этого парадокса уходят в противоречие субстанционального и номинативного, красной нитью проходящее через творчество писателя. Намеренное опустошение значения имени характерно для современника Кржижановского -- Даниила Хармса. Поэт также использует для номинации персонажей самые распространенные в русской культуре имена, отчества, фамилии (Иван, Петр, Мария; Иванов, Петров, Карпов и др.), тем самым, подчеркивая безликость, анонимность и неразличимость героев.

Отличительная черта (и трагедия) героев Кржижановского -- в их полубытийственном существовании посреди эфемерного мира призраков -- среди всеобщего небытия. Перед героями его произведений с особенной остротой встает гамлетовский вопрос: быть или не быть. По мнению рассказчика из новеллы «Чудак» (1922), современный человек поражен худшим из страхов -- страхом жить. «В каждого -- и в того, кого хоронят, и в того, кто хоронит, -- вдет труп; и я не понимаю, как они там у их могильных ям не перепутают -- себя и их. Труп зреет в человеке исподволь: правда, обыкновенно он спрятан от глаза, вобран в ткань… Конечно, в каждом из нас колебания, каждый то в мертвь, то в жизнь» (II, 436).

Окруженные со всех сторон прожорливой щелью небытия, герои Кржижановского лихорадочно ищут спасения в крошечных лазейках науки, религии, искусства -- ищут или создают альтернативные миры. Все это -- разнообразные способы сказать обществу, нет, шире, небытию -- «нет», нарушить заведенный им порядок. Наряду с героями-мыслителями, идеологами, Кржижановский создает принципиально иной тип героя -- экспериментатора, который от мучительного обдумывания идеи переходит к ее осуществлению. Готфрид Левеникс, экспериментатор-щелевед из новеллы «Собиратель щелей» (1922), от разрабатываемой им «Темы о Щелях» переходит к практике -- отправляется в провал Царства мертвых. Этот мотив нисхождения в небытие вызывает в памяти сошествие в ад знаменитого итальянского поэта. Если лирическому герою Данте посчастливилось, кроме геометрии Ада, увидеть и геометрию Рая, то путешествие Левеникса, увы, ограничивается только кругами Ада. Сопоставляя эти два «схождения», видим, что за Дантовым путешествием стоит вдохновение, прозрение -- выражаясь иначе, божественная благодать. Левеникс и ему подобные герои-экспериментаторы Кржижановского пытаются обойтись цифрами и формулами, к несчастью для них, законы небытия оказываются сложнее законов математики и физики.

В параграфе 3.2. «Поэтика нарратива в новеллистике С. Кржижановского» исследуется новаторство писателя в этом жанре малой прозы. Прежде всего, новизна жанрового подхода писателя проявила себя на уровне субъектно-объектной организации текста. В произведениях Кржижановского сознание персонажа дробится на россыпь точечных «я», каждое из которых автономно.

В новелле «Чуть-чути» (1922) повествование ведется от первого лица, от имени героя, судебного эксперта. Номинативно повествователь, а, стало быть, и ракурс эпического видения, остается неизменным на протяжении всей новеллы -- «Я». Кажется, что традиция соблюдена: одно «я» -- один субъект сознания, соотношение 1:1. Но в ходе развертывания сюжета оказывается, что номинативное «я» прикрывает собой не одно, а целых три сознания, три различные точки зрения. И соотношение меняется уже 1:3. Первое «я» -- судебный эксперт, проводящий графическую экспертизу духовных, векселей, подписей и т.д. «Я» эксперта разглядывает мир под лупой, градуирует и изыскивает «запрятанную в чернильные точечки, в вгибы и выгибы буквы -- ложь» (I, 83). Смена «я» рассказчика происходит после знакомства эксперта с фантастическим существом, королем ЧУТЬ-ЧУТЕЙ, покорителем страны ЕЛЕ-ЕЛЕЙ и прочая, прочая…». (I, 85).

Смена рассказчика (фактическая, не номинативная: номинант, имя по-прежнему «я») влечет за собой смену сознания. Второе «я» тот же самый эксперт, но «чуть-чуть» измененный, сдвинутый с привычных смыслов. Сознание «я» поэтического, напротив, разорвав сковывавшую предельность, заданность бытия, прорывается к «иным невнятным мирам». Конечное «я» героя застревает в метафизической щели между предельностью одного и беспредельностью другого сознаний.

Следующий этап усложнения нарративной структуры текста и другой путь -- «овеществления» -- представлен в новелле «Квадрат Пегаса» (1921). Сознание героя движется вдоль номинативной линии от «человека» к «Ивану Ивановичу». Человек улыбается «изумрудным огням» (I, 100) квадрата Пегаса, ведь: «…все звезды… смотрят на нас, а мы когда-когда глянем на них?.. Ведь это даже невежливо -- не отвечать на взгляд…» (I, 93-94). Но некий Иван Иванович пересчитывает и отщелкивает «на желтых и черных костяшках» счет, приобретает участок и строится. Смена субъекта сознания происходит мгновенно, через предложение: «Иван Иванович поднял голову: в горизонте над изломом кровель загоралось изумрудным огнем четыре звезды.

«Квадрат Пегаса», -- улыбнулся человек.

Но Иван Иванович дернул за тесемку шторы -- и штора опустилась. Человек замолчал» (I, 100).

Перекрестная «рокировка» сознаний длится недолго. На Земле, в Здесевске Иван Иванович с семьей въезжает в собственный дом. А наверху, за «в лазурь и золото» кованой дверью ангел-хранитель свидетельствует смерть души, ему врученной. Очевидно, что перед нами неточное название первого сборника А. Белого «Золото в лазури» (1904). Образ человека, любующегося огнями созвездия Пегаса вырастает из образа Поэта из стихотворения А. Белого. Сходна даже цветовая палитра, выбранная художниками слова: «бирюзовая Вечность» А. Белого и «изумрудные огни Пегаса» С. Кржижановского Об особенностях цветоупотребления в сборнике А. Белого см. монографию В.А. Скрипкиной «Роль цветовой символики в раннем творчестве А. Блока, А. Белого, С. Соловьева». -- М.: Издательство МГОУ, 2008. -- 148 с..

Нередко смена носителя сознания (и, соответственно, типа повествования) в творчестве Кржижановского определяет композиционное деление новеллы на главы. Сюжетную канву новеллы «Сбежавшие пальцы» (1922) можно обозначить так: жизнь и приключения пальцев правой руки прославленного пианиста, после того как они, выдернувшись из манжеты, вместо привычного теплого пальто Дорна, оказались на грязном холодном асфальте улицы. Следует добавить: история, рассказанная ими самими. Как здесь не вспомнить «Нос» Н.В. Гоголя!

Смена типа повествования в новелле совпадает с композиционным делением новеллы на главы. Глава I -- Дорн и пальцы правой руки еще составляют единый организм. Субъектная организация текста -- чистый эпос. Главы со II-ой по IV-ю непосредственно посвящены мытарствам «пятиножки» среди колесных ободов и клыков дворовых псов. Пальцы оторвались от тела, стали самостоятельным героем. Теперь у них свой собственный ракурс видения, и традиционный нарратив чередуется с зонами сознания героя: «Кончив упражнения, пальцы спрыгнули вниз на кружку и… стали грезить о близком, но оторванном прочь прошлом», -- субъект сознания растворен в тексте. Собственно коммуникативной ситуации как бы нет. Но следом идет абзац: «…Вот они лежат в тепле под атласом одеяла; утреннее купание в мыльной теплой воде; а там приятная прогулка по мягко-поддающимся клавишам, затем… затем прислуживающие пальцы левой руки одевают их в замшевую перчатку, защёлкивают кнопки, Дорн бережно несет их, положив в карман теплого пальто. Вдруг… замша сдернута, чьи-то тонкие душистые ноготки, чуть дрогнув, коснулись их…» (I, 77). Вот оно, счастье, глазами пальцев пианиста. Наконец, последняя, V глава -- счастливое воссоединение. Возвращение к чистому эпосу.

Выбранная писателем повествовательная стратегия оказывается не просто техническим приемом, некоей данью постмодернистскому состоянию литературы XX века, но неотъемлемой частью целостной художественной системы Кржижановского. Дробность «я» персонажа является отражением раздробленности, нецелостности окружающего мира.

Параграф 3.3. «Жанровая палитра прозы писателя» посвящен проблеме преломления жанровых канонов в прозе Кржижановского.

Писатель свои произведения обозначает новеллами, в качестве конституирующего признака этой малой жанровой формы называя «страсть к эксперименту, не останавливающемуся ни перед чем» (I, 55).

Новелла, как известно, втиснута в жесткие рамки небольшого объема. Не имея возможности увеличить ее вширь, Кржижановский развертывает новеллу вглубь. По мнению самого автора, «нужно сделать все, чтобы новелла, прежде чем кончится ее трехстраничная жизнь, успела высказаться до конца» (IV, 571).

Особенность поэтики прозы Кржижановского -- насыщенность его произведений многочисленными литературными и религиозно-философскими аллюзиями и реминисценциями, скрытыми цитатами, «бродячими сюжетами».

Творчество писателя неслучайно называют «постскриптумом ко всему корпусу литературы и философии» Перельмутер В. Г. Комментарии // Кржижановский С.Д. Собр. соч.: В 5 т. Т. 1. -- СПб.: Simposium, 2001. -- С. 589.. Оно насыщено отзвуками современных автору достижений биологии, медицины, психологии, физики, археологии и других наук. Эта особая интертекстуальность придает произведениям Кржижановского подчеркнутую «книжность», расширяет семантические границы повествования. Метод работы автора с известной долей условности можно назвать методом «коллажа» из различных текстов в рамках создаваемого мета-текста, в котором очень велика роль культурных цитат, аллюзий и интерпретаций в новом контексте образов и идей, рожденных на разных этапах развития мировой культуры.

Некоторые новеллы Кржижановского наследуют и развивают античную «мениппову сатиру». В произведениях писателя классическое «испытание» реализуется в поединке человека с поглощающим землю Ничто. Автор обращается к сюжетам и образам Евангелия, тем самым, усиливая эсхатологический пафос собственных произведений. Разобщенный мир в произведениях Кржижановского обуславливает разрушение целостности человека. Одной из возможностей пластического изображения этой нецелостности становится так называемая «беседа с самим собой», вобравшая в себя признаки античного жанра солилоквиума.

Мотив сумасшествия, измененного состояния сознания характерен для всего творчества Кржижановского. Его герои-экспериментаторы вступают в диалоги с мертвецами («Мост через Стикс», «Автобиография трупа»), коллекционируют виды и подвиды страха («Чудак») и проч.

В новелле «Странствующее “Странно”» (1924) присутствует особый тип экспериментирующей фантастики, характерной для жанра мениппеи. По словам М.М. Бахтина, «наблюдение» в мениппее производится с какой-нибудь необычной точки зрения, например с высоты, когда резко меняются масштабы наблюдаемых явлений жизни. Кржижановский избирает три точки зрения, безусловно, необычные: взгляд умаленного человека на гигантизированное пространство; взгляд из-под крышки наручных часов и, наконец, изнутри человеческого организма. Впоследствии ракурсы видения в новеллах Кржижановского обогащаются такими наблюдательными пунктами, как: зрачок возлюбленной («В зрачке»), пальцы правой руки («Сбежавшие пальцы»), волшебное существо «чуть-чуть», используемое как линза («Чуть-чути»), пешка на шахматной доске («Проигранный игрок»), череп мудреца («Жизнеописание одной мысли»).