Русская языковая личность в условиях диалога культур

Размещено на http://www.allbest.ru/

Русская языковая личность в условиях диалога культур

Т.П. Млечко

За пределами России «сложились региональные и социальные типы российских диаспор, сформировались идеологические и ментальные основы «другой России» - возник социально-культурный феномен российского зарубежья [1, с. 7]. Он привлекает к себе внимание всё большего количества исследователей, в том числе лингвистов [2; 3]. Русская диаспора постсоветского периода во всём комплексе её составляющих - это новое пространство ближнего зарубежья России не только в геополитическом смысле.

Исследования этой части русского мира велись в первые два десятилетия после распада СССР преимущественно в цифрах, также описывались общие параметры русской составляющей в меняющейся языковой ситуации, накапливались и анализировались факты лингвокультурного влияния на языковую практику русофонов в новом коммуникативном пространстве каждого из ставших суверенными постсоветских государств. Однако в течение этого периода изменились и носители русского языка. «Выросшие на пересечении двух или нескольких культур, впитавшие традиции родительской среды и среды проживания, эти продолжатели культуры русского зарубежья с трудом поддаются идентификации методами обычного исторического анализа, что в немалой степени связано и с трудностями их самоидентификации. Уже эмигранты первого поколения ставят перед исследователем вопросы диалога культур, вопросы соотношения традиций и новаторства во всём спектре культурных факторов от бытовых до духовных. /…/ Возникает сложная цепь диалогов культур, которые ведутся не непосредственно двумя сторонами, а через посредство промежуточного звена, тесно связанного с обеими культурами и одновременно представляющего собой отдельное историческое явление. … В биографиях детей и внуков эмигрантов проблемы диалога культур достигают остроты конфликта» [1, c.23-25]. Как объект лингвистического анализа нас интересуют именно те, кто «с трудом поддаётся идентификации методами обычного исторического анализа», и то, что представляет «собой отдельное историческое явление» - русская диаспора и пребывающая в ней в условиях конкуренции языков и диалога культур русская языковая личность (РЯЛ).

Для выявления характерных черт РЯЛ за пределами исторической родины, наряду с другими материалами, нами использована в качестве образцов с повышенной концентрацией искомого компонента художественная и мемуарная литература русского зарубежья, в которой авторская личность ярко просматривается как личность языковая.

…использована в качестве образца художественная и мемуарная литература русского зарубежья, в которой искомый компонент представлен концентрированно, а авторская личность ярко просматривается как личность языковая.

Это особый формат - формат эмоционально-образного самоопределения личности в соответствующем лингвокультурном статусе, что позволяет увидеть РЯЛ в более ярких проявлениях, зафиксировать вербальные реакции на вторжение сил притяжения другого культурно-языкового полюса. «Эмоциональная составляющая эмиграции, болезненность процесса адаптации к новым условиям, ментальные последствия вынужденного билингвизма, долговременное существование между двух культур в определённой изоляции от обеих - все эти вопросы, издавна привлекавшие внимание художественной литературы, подробно освещенные в мемуарах и переписке эмигрантов разных веков…» [1, c.28].

Именно поэтому данная статья включает наблюдения и размышления над такими текстами. В нашем случае они принадлежат трём разным по судьбе и творческому почерку зарубежным русским авторам. Такой выбор, помимо соответствия вкусовому критерию, был продиктован интересом к тем литераторам, кто состоялся как творческая личность в условиях диаспоры. Их соположение позволяет провести сквозное сопоставление и установить те сходства, которые характеризуют РЯЛ в диаспоре, и те различия, которые предопределены пребыванием литераторов-русофонов в разных по своим характеристикам и по историческому времени диаспорах. Итак, это Александр Генис, русскоязычный писатель, представитель третьей волны эмиграции, Ларисса Андерсен, муза русского Парнаса в Шанхае начала ХХ века, Ирина Ремизова, русская поэтесса Молдавии рубежа веков и начала ХХI века.

Отметим, что эти авторы и анализируемые в статье произведения впервые привлекаются к изучению по ним феномена «русского языка в рассеянии» и РЯЛ в диаспоре.

Пребывание ЯЛ в иноязычном окружении, как правило, влияет на нее, порождая в разных проявлениях явный или латентно присутствующий диалог культур. Как он обнаруживает себя, как реализуют его в речи «выросшие на пересечении двух или нескольких культур, впитавшие традиции родительской среды и среды проживания, эти продолжатели культуры русского зарубежья»?

Приведём, на наш взгляд, весьма показательный пример из интеллектуальной биографии А. Гениса, эмигрировавшего в 1977 году в возрасте 24 лет из советской Латвии в США и состоявшегося там в качестве русскоязычного писателя. «Надо сказать, что у нас, в Латвии, роза - как ромашка у русских: народный цветок. Без неё не обходится ни огород, ни частушка. Но английская роза - дело другое. Сгибаясь под тяжестью исторических ассоциаций, она украшает страну и старость. Розы, как мудрость, не растут у молодых - им нужна неразделённая любовь пенсионеров» [4, c.359]. Это фрагмент из очерка «Люди дождя» об англичанах - и только о них. Тем не менее, русский прецедентный феномен - ромашка - всплывает как элемент базового ментального пространства русскоязычного автора и с ним в тесной внутренней взаимосвязи - воспоминание о латышских розах. И другой пример, в котором примечателен выпадающий из экзотического контекста сравнительный оборот: «Когда мы переехали в населённый азиатами городок, мне стали сниться японки в распахнутых кимоно. Для моего простодушного, как пельмени, подсознания репертуар был чересчур эксцентричным».

Воспитывавшийся русской бабушкой из Рязани и еврейской бабушкой из Киева, выросший в Риге, А. Генис получил в наследство своеобразную изначальную культурно-языковую матрицу («Борщ бродит и по моим жилам»), которая ощущается и в постановке сверхзадачи, в выборе тем для своих произведений, в способах реализации конкретных задач создания текста определёнными языковыми средствами.

Так, в рассказе о собственном дедушке оппозиция «свой - чужой» на примерах А. Гениса предстаёт следующим образом: «Он родился в румынском городе Браилов и звали его Филипп Флоре, но бабушка упорно считала его, как всех хороших людей, русским» [4, c.14].

В текстах присутствует особая нота, своего рода декларирование русской доминанты своей идентичности, своей привязанности к России.

«Мы не считали дней, отмеряя время едой и беседой, но верхом не катались, не мешая пастись белому жеребцу. В тумане он казался цитатой из Тарковского, а мы - персонажами его фильма. Но от того, что сменился режиссёр, не изменилась назойливая в своём постоянстве история: она была всё той же - отечественной, а значит - исключающей любую другую.

Решив считать этот феномен сверхъестественным, я бросил искать ему объяснение. Знаю только, что каждый раз, когда я возвращаюсь в эту страну, она кажется мне единственно возможной, более того - вообще единственной. И я часто пытаюсь проснуться даже днем.

Дело не в том, что заграницы нет. Дело в том, что в неё тут никто не верит. Россия - всепоглощающая воронка, в неё легко соскользнуть, чтобы никогда не выбраться» [4, c. 330-331].

У Ларисы Андерсен, представительницы поколения детей первой волны эмиграции, восточной ветви русского зарубежья, ещё более пёстрый культурно-генетический код и еще более ранняя не только по историческим координатам, но и по возрасту будущей поэтессы разлука с Россией. Родилась она в Хабаровске накануне Первой мировой войны. Потом Владивосток, остров Русский, где старая грузинка обучала девочку русскому языку. Семья оказалась в Китае в октябре 1922 года. Покинула же Лариса Андерсен Китай только в 1956 году и поселилась во французской глубинке на долгие 40 лет, при этом подолгу, годами, пребывая по роду службы мужа во Вьетнаме, в Индии, в Африке, на Таити.

Несмотря на сложную конфигурацию «корней» - «Моя родословная сшита из разных “кусочков”» [5, c.245] - и условий, сформировавших личность Л. Андерсен, она, девочкой покинувшая Россию и сознательно впоследствии принявшая решение в Россию не возвращаться, стала поэтом в русской диаспоре и навсегда осталась РЯЛ. Её русскость стабильно проявляется в языке художественных и мемуарных текстов на всех структурных уровнях, которые выделены и описаны Ю.Н. Карауловым в основополагающей монографии «Русский язык и языковая личность» [6].

Наши примеры, отдельные строки и строфы из книги «По земным лугам» - типичное из того, что писалось Л. Андерсен, чья «молодость прошла в Китае, среди харбинских бескрайних гаоляновых полей, шанхайских туманов и на вечно спешащей респектабельной - знаменитой набережной Шанхая» [5; Т. Калиберова, предисловие к изданию].

«В золотистом, зардевшемся августе», «зябнущий крик кулика», «где вздыхает полынь у вечерних прохладных крылец», «разливает в степи благовонное миро берёз, и возносит луну, как икону…», «во тьме аллеи - шорох лёгких ног, девичьих рук заломленные стебли». «Няня, дом и ель…Пёстрая метель крутит карусель».

«Огоньки, огоньки, огоньки…

Перезвон. Озарённые лица.

Научи же меня без тоски,

Успокоенным сердцем молиться».

В своём предисловии к большому сборнику стихов, прозы, эпистолярного наследия, который вышел в 2006 году, Л. Андерсен, владеющая также еще английским и французским языками, объясняет: «Писать стихи на русском, живя среди иностранцев (а я всю жизнь пишу только на родном языке), - это то же самое, что танцевать при пустом зале. /…/ С волнением и надеждой возвращаюсь на родину… своими стихами. Они, так распорядилась судьба, писались на протяжении всей жизни вдали от России, но всегда по-русски. И поэтому, хочется верить, всё же найдут отклик в родной душе». В родной русской!

Хотя родным оставалось до конца жизни именно русское, тем не менее, как было выше сказано, «в биографиях детей и внуков эмигрантов проблемы диалога культур достигают остроты конфликта». Это с пронзительной ясностью считывается, например, с такого произведения Л. Андерсен, в котором передано не только эмоциональное психологическое состояние как болезненное одиночество на мосту меж двух берегов.

«На том берегу - хуторок на поляне / И дедушкин тополь пред ним на посту… / Я помню, я вижу - сквозь слёзы, в тумане, / Но всё ж я ушла и стою на мосту. / А мост этот шаток, а мост этот зыбок - / От берега деда на берег иной. / Там встретят меня без цветов. Без улыбок / И молча ворота захлопнут за мной. / Там дрогнут и хмурятся темные ели / И, ёжась от ветра, мигает звезда. / Там стынут улыбки и стонут метели, / Нет, я не дойду. Никогда… Никогда… / Я буду стоять, озираясь с тоскою, / На сторону эту, на сторону ту. / Над пропастью этой, с проклятой рекою / Одна. / На мосту».

Многие стихи и письма можно процитировать и проанализировать, чтобы во всех гранях представить портрет Л. Андерсен как РЯЛ. И, конечно, среди них многие о России, с которой не разорвана языковая пуповина, вернее - о магнетизме России, как о духовной и культурной субстанции.

«Наша родина не на карте. / Наша родина - не земля. / Не багульник на окнах в марте, / Не берёзы, не тополя. <…> / Это - грусть о каком-то доме, / Что остался среди берёз, / Где “всё было” … наверно, кроме / Этих маминых чистых слёз. <…> / Это - память. Не только наша - / Память матери и отца. / Это - клад, круговая чаша, / Не испитая до конца».

(Эмигрантская берёзка. Сб. «Из Китая - по миру. Лирика». Цикл «Печальное вино).

Ирина Ремизова принадлежит к поколению поэтов, живущих веком позже, творческая биография которых сложилась в те два десятилетия, отсчет которым начался в 1989 году. Тогда у И. Ремизовой появились самые первые публикации в поэтических сборниках, а первая самостоятельная книга стихов была издана в 2000 году [5].

И. Ремизова родилась в Кишинёве, никуда надолго из него не уезжала. Она - местная и живет у себя на родине в Молдавии. Поскольку пишет она на русском языке, то интересна и признана своей «русскоязычной» читательской аудиторией и в этом качестве имеет прямое отношение к новой диаспоре.

Последний из уже вышедших сборник стихов «Неловкий ангел» издан в 2009, то есть стихи создавались в то время и в той атмосфере, когда происходило определённое, причем не только геополитическое, дистанцирование от России, осуществлялась политика интенсивной социокультурной аккультурации, интеграции русофонов в молдавскую лингвокультурную среду, когда всё русское в Молдавии стало по-иному квалифицироваться - низводиться до нацменьшинственного, диаспорального. Констатируя это, особо подчеркнём, что среди двух сотен стихов в сборнике И. Ремизовой нет ни одного, отражающего эти переходы в новое состояние. И. Ремизова отличается от поэтов, которые родились в России, а затем надолго связали свою жизнь и творческую судьбу с Молдавией, тем, как ими ощущается связь с Россией, как это проявляется в творчестве. В стихах И. Ремизовой нет ностальгии по России. Поэтесса взращена не Россией, а русской культурой, в ней и пребывает.

Сквозь поэтические тексты И. Ремизовой проходит тонкий диалог, серьёзная или шутливая перекличка с темами и образами мировой и русской классики. Можно допустить, что не в последнюю очередь это объясняется тем, что И. Ремизова - филолог, читающий литературоведческие курсы в университете. Названия целого ряда стихотворений - это прецедентные тексты из русской классики: «После бала», «Я к вам пишу», «Времена года», «Золотой ключик». Также немало того, что имеет отношение к всемирному наследию: «Земную жизнь пройдя до половины». «Эвридика - Орфею», Русалочка, Маргарита, Жизель, Лорелея, Янус и др.

Свободная опора на литературные ассоциации позволяет не прерывать традицию - создавать новое, прорастающее из широко известного: «Поезд под алыми парусами», «Капитан Ассоль», «О плюшевых медведях и дождевых собаках», «Шаги Командорши», «Дом, где утешаются сердца», «Горшочек, не вари». Прецедентные тексты творчески переплавляются в тексты поэтические:

«На переправе времени меняют / Не лошадей, а лишь календари. / Их нижут в тематические стаи, / Грошовым ярким платьем одевая / Небытие, молчащее внутри». -

Такова первая строфа стихотворения, которым начинается сборник [7].

Всё созданное И. Ремизовой вполне в традициях русской литературы. Образы и их вербальное воплощение насквозь русские - кровь от крови, плоть от плоти: найдёныш, крестовик, сумеречный снег, теремок, листоворот, пряничный домик, кащеев немеряный век, «домой - за клубком, котёнком несущимся с горки», суженый-ряженый.

РЯЛ обнаруживает в поэтических проявлениях И. Ремизовой человека другого поколения и другой диаспоры, в отличие от Л. Андерсен и А. Гениса. Для нее открыты границы России и доступно русское информационно-культурное пространство, поэтому нет ощущения потери России, как у представителей эмигрантских диаспор в предыдущие исторические периоды, и при этом есть ощущение реального контакта со всем миром, культурой всех времен и народов. Добавим - и с сегодняшним языком своего поколения. Так, в стихах И. Ремизовой рядом с мифологическими именами и аллюзиями встречаются ходовые английские выражения, неологизмы и компьютерный сленг современной технически продвинутой молодежи.

РЯЛ не выдаёт в И. Ремизовой поэта диаспоры. В её произведениях не появилось не только ностальгии, но и диалога русской и молдавской культур. В них есть только пунктирный, но ясный след проживания на молдавской земле, есть точные образы, навеянные её природой.

«И серёжек ореховых медь…». - Заметим, не ольховых, а ореховых, с деревьев, которые растут в каждом дворе и по всей Молдове вдоль дорог, кормильцы, лекари, символ и своего рода валюта. «Кружка сливок, пирог абрикосовый и черешневых ягод янтарь» [6, c.188]. - В Молдавии, действительно, в селе пьют кружками, называя даже чашки кружками, и гордятся умением варить варенье из белой черешни. «Три абрикосовых дерева - вот и сад» [6, c.189]. - Это тоже молдавское: не яблоневый сад, не вишневый, не мандариновая роща. Ну и, конечно, виноград: «Девичий виноград ползёт по рынве. Заглядывая к птицам под стреху».

Молдавские краски и линии проглядывают сквозь строки, которые посвящены другим землям и совсем не молдавским темам. «Ветшающие Зевсовы Афины - Уходят в теплокровные холмы, Где скоро дрогнет в первый раз лоза». «Впитает кисть зеленоватый цвет…», «Отбросив кисти высохший скелет», «Придёт пора - медвяный виноград, Рассветными туманами увитый …» и т.д.

В этом случае можно с достаточным основанием говорить о своеобразии постоянно окружающего РЯЛ когнитивного пространства, отличающегося от российского. Оно соответствующим образом вторгается в поэзию И. Ремизовой.

Для сравнения приведем пример другого вторжения.

Оставаясь носителями русского языка, многие представители новой диаспоры не только живут в другой стране, но мир этой страны уже стал частью их самих независимо от того, отдают ли они себе в этом отчет или нет. Как правило, РЯЛ в диаспоре обретает дополнительные характеристики, которые специфицируют ее языковую картину мира. Причем, эта специфика не географическая, а инокультурная. Что касается ее вербальных проявлений, то это не обязательно использование экзотизмов, молдовенизмов, этнизмов, безэквивалентной лексики. Чаще это слова, знакомые каждому русскому, а картинка в подтексте, национально-культурная матрица, абсолютно молдавская. Приведем примеры из стихотворения русскоязычного поэта нового поколения Сергея Пагына, которое называется «Никогда после…».

«За кукурузным полем - межа /полоска не примятой травы / да четыре сливовых дерева. // Я ложился в густую траву, / смотрел на ветки деревьев / с золотистыми сливами. / Где-то блеяли овцы, / кто-то звал кого-то обедать. // На плече зудела царапина, / от острого листа кукурузы. / И мне казалось, / что это и есть рай.

// Сумерки. /Бабушка у огромного чана / варит повидло. / Я строю домик из ящиков, / сладко пахнущих сливой.

// В ласковой глубине вечера / в ящичном домике / при свете поминальной свечи, / вынутой из калачика, / что лежал на оконце кухни, / мне было так спокойно, / как, пожалуй, не было / никогда после…»

Здесь нет стилизации: нет мамалыги, но есть кукуруза, из которой, само собой разумеется - и всем это ясно по умолчанию - ее потом приготовят, нет овечьей брынзы, но пасутся овцы. Нет упоминания о поманах (подарках в память об усопших), но есть свеча из поминального калачика. И хотя привычное для жителей Молдавии здешнее слово казан или чаун заменено на чан, в нем все равно по-молдавски, то есть непременно во дворе на костре, с дымком, готовят сливовое повидло.

В завершении рассуждений о стойкости РЯЛ перед всепроникающими импульсами других культур и о восприимчивости языкового менталитета, актуально звучит вопрос, в современной интерпретации сформулированный И. Ремизовой:

«Ментальность - перечная мята. / Тактильность - кожа ищет кожу. / Ужели горькая прохлада / Тепла медового дороже?»

В поисках сегодняшнего ответа позволим прибегнуть к тому, что сказано почти век назад о себе и об иных, знаменитыми поэтами-изгнанниками.

«Наш дом на чужбине случайной, <…>, Как ветром, как морем, как тайной,/ Россией всегда окружен» (В. Набоков, Родина, 1927).

«Здесь, меж вами: домами, деньгами, дымами,

Дамами, Думами, Не слюбившись с вами, не сбившись с вами» (М. Цветаева, Эмигрант, 1923).

Если не размышлять о драматизме конкретных обстоятельств, то в остальном это в принципе созвучно самоощущению РЯЛ в диаспоре, в каких бы словах и выражениях оно ни проявлялось.

На примере текстов трех самобытных представителей русского зарубежья мы попытались в ходе анализа выявить те черты, те характерные языковые воплощения мыслей и чувств каждого из них, которые дают представление о РЯЛ в диаспоре вообще и в отдельной диаспоре зарубежного русского мира. Выбор в качестве объекта одного из фрагментов исследования именно творческой пишущей личности обусловлен стремлением выявить сущностные очертания РЯЛ в диаспоре в максимально ярком, эстетически насыщенном воплощении.

Наша стратегия лингвистического исследования РЯЛ в единстве её разнообразных проявлений вписывается в общий контекст исторических исследований феномена русского зарубежья: «История эмиграции и зарубежья рассматривается не как история людей без родины, чужаков в своей стране и за её пределами, а как одно из интереснейших, присущих всем периодам и странам проявлений множественности в единстве человеческой истории» [1, c.37].

На стыке культур в иноязычном окружении РЯЛ обретает новые черты, порожденные диалогом культур, который предполагает способность реагировать на вызовы и притяжение иного культурно-языкового полюса. Возможно, поэтому вне России РЯЛ обнаруживает и обнажает свою русскость через специфические вербальные проявления, что по-особому просматривается, в частности, на примерах профессиональной самореализации через слово, на примерах творческой интерпретации собственной личности русскоязычными литераторами зарубежья. Это осознанное преподнесение (культивирование) своей лингвокультурной принадлежности подспудно влияет на вербальный облик текста и его образную систему.

Завершая анализ, можно сделать следующие выводы.

· РЯЛ в диаспоре демонстрирует достаточно высокую резистентность к лингвокультурной экспансии среды и верность своему русскому идентификационному коду. В творчестве русских авторов зарубежья ощущается приверженность незыблемым канонам русской культурной традиции, глубокая и органичная связь с русской литературой.

· РЯЛ, пребывая в когнитивном пространстве иноязычного социума, в непосредственной близости и постоянном контакте с носителями других культур открыт им. Доступ иного лингвокультурного мира можно назвать в этом случае органичным, хотя нередко - ограниченным или сознательно отграничиваемым от собственного.

· Внутреннее самоощущение РЯЛ в диаспоре и его вербальное проявление разнятся в зависимости от разных условий и обстоятельств, но любая из них - это и «одна на мосту» меж двух берегов, и медиатор в культурном диалоге, и его воплощенный результат.

языковой личность диаспора литература

Список сносок

1. Пивовар, Е.И. Российское зарубежье. Социально-исторический феномен, роль и место в культурно-историческом наследии / Е.И. Пивовар. - М.: РГГУ, 2008.

2. Язык русского зарубежья. Общие процессы и речевые портреты / Отв.ред. Е.А. Земская. - Москва; Вена, 2001.

3. Русский язык зарубежья / Под ред. Е.В. Красильниковой. - М.: Эдиториал УРСС, 2001.

4. Генис, А. Шесть пальцев / А. Генис. - М., 2009.

5. Андерсен, Л. Одна на мосту / Л. Андерсен. - М.: Русский путь, 2006.

6. Караулов, Ю.Н. Русский язык и языковая личность /Ю.Н. Караулов. - М., 1987.

7. Ремизова, И. Неловкий ангел / И. Ремизова. - Кишинэу, 2009.

Размещено на Allbest.ru