Риторические стратегии литературного дискурса (на материале русской словесности XI-XIX вв.)

Поиск новой дискурсивной модели сопровождался неизменной оглядкой на литературную традицию. Использование композиционных приемов, устоявшихся в этой традиции, зачастую могло оказываться искусственным, натянутым - оттого, что породившая их жанровая стратегия утрачивала свою действенность. Так, басни Ф. Эмина реализовали жанровую стратегию притчи, доминантную для нарративов нормативно-ролевой дискурсной формации, но в светской культуре конца XVIII века уже несколько архаичную. При этом между основным текстом и моралью в них возникал разрыв. Наличие морали - это формальное указание на притчевую жанровую стратегию, заявленную в метатексте, но не подкреплённую текстом. На примере басен Эмина видно действие универсальной закономерности, отличающей переходные периоды в процессах текстообразования и проявляющейся в наличии разрыва между метатекстом и текстом. Этот разрыв - признак неосуществлённости номинально заявленной жанровой стратегии. Провозглашаемые в метатексте намерения вступают в противоречие с инерцией текстопорождающих моделей. Возникающий разрыв - знак движения к новой норме.

Жанровая стратегия анекдота в демократических повестях XVIII века преобладала. Нравоучение если и использовалось такими писателями, как В. Левшин, то лишь как элемент общелитературного этикета. В баснях Ф. Эмина наличие композиционных приемов, свойственных притчевому дискурсу, объяснялось описанным явлением двойной адресованности и процессуальностью движения к новой текстообразовательной модели. Даже эти традиционно нравоучительные жанровые формы оказывались пронизанными занимательностью. Развлечение читателя сделалось общей нормой писательского поведения в демократической литературе.

В подразделе 3.4. «Контаминации жанровых стратегий в дивергентной формации» рассматривается литература конца XVIII - первой трети XIX вв. Поскольку понимание прозы как художественного явления не имело традиции в отечественной литературе, то образцом для Н.М. Карамзина, осуществившего именно такое ее понимание, послужила европейская повесть. При этом совершавшаяся в европейской культуре смена дискурсной формации стала толчком к аналогичному процессу в русской литературе. В творчестве Карамзина макростратегия спецификации поэзии и тактика заимствования проявились с очевидностью. Карамзин заимствует как руссоистскую модель повести, нравоучительный «притчевый» дискурс («Юлия»); так и характерную для предромантизма новеллистическую повесть, в основе которой лежит жанровая стратегия анекдота («Бедная Лиза», «Наталья, боярская дочь», «Остров Борнгольм»). Смена жанровых стратегий как дискурсивных доминант в европейской культуре инициировала смену доминант в его творчестве.

Повести Н.М. Карамзина явились прецедентом, способствовавшим проникновению в «высокую» литературу жанровой стратегии анекдота. Проза следовавшего за Карамзиным поколения писателей-романтиков, с ее доминирующей установкой на занимательность, в основном подчинялась именно этой жанровой стратегии - хотя многие образцы начала XIX столетия сохраняли связь и с дидактической жанровой стратегией притчи. Но наставление, даже когда оно имелось, должно было обязательно сопровождаться занимательностью.

Открытый дидактизм не устраивал читателя XIX века. Рецептивная составляющая литературного дискурса сместилась в сторону того типа, который свойствен жанровой стратегии анекдота. Однако гомогенизация литературной аудитории и связанный с ней плюрализм читательских ожиданий вели к поиску внутренне диалогизированных дискурсивных моделей.

В литературе все чаще использовались приемы контаминации двух основных на тот момент жанровых стратегий нарратива, притчевой и анекдотической, выражавшиеся в формах стилизации, пародии, в экспериментальных образованиях. Такие образцы имеются в творчестве самого Карамзина («Моя исповедь»), А.А. Бестужева-Марлинского («Будочник-оратор», «Часы и зеркало»), М.П. Погодина («Русая коса», «Преступница»), А.С. Пушкина («Повести Белкина»). Перечисленные образцы подвергнуты в исследованию дискурсному анализу. Делается вывод, что магистральным вектором трансформации литературного дискурса стало усиление роли многоголосого слова.

В разделе 4. «Макростратегия интерференции художественного и вне-художественного слова в русской литературе Нового времени» отмечается, что стратегия спецификации поэзии интенсивнее всего проявлялась в период образования дивергентной дискурсной формации и постклассицистской эстетической парадигмы - период, приходящийся на первую половину XIX века и традиционно рассматриваемый как время расцвета русской поэтической классики.

Затем начался поиск путей сближения художественного и вне-художественного слова, свидетельствующий о смене макростратегии, о начале действия стратегии интерференции. Этот поиск совершался по двум направлениям. Первое направление касалось складывания такого угла зрения на природу искусства, под которым из нее устраняется понятие красоты (вследствие чего искусство лишается своей эстетической сути). Второе направление касалось изменения типа дискурсивности конкретных произведений, введения в них текстуальных фрагментов, прежде считавшихся в искусстве неприемлемыми. И то и другое направления целенаправленно осуществлялись в литературной деятельности Л. Толстого начиная с 1860-х годов.

Эстетической функции литературы Л. Толстой предпочитал коммуникативную, каковая установка сказалась уже на устройстве «Войны и мира», а позднее была теоретически оформлена в трактате «Что такое искусство?». Этот поворот свидетельствует начало действия в русской литературе макростратегии интерференции художественного и вне-художественного слова. Понятие художественности изначально опиралось на идею красоты; и отказ от нее означал поворот культурно маркированной поэтической риторики к немаркированной вне-поэтической.

Создание «Войны и мира» (1863_69) может рассматриваться как критическая точка эволюции, открывающая новую стратегию, поскольку здесь писатель встраивает в риторическую фактуру иной, нежели поэтический, тип дискурса, а именно философско-исторический. Синтез двух начал в архитектонике толстовского романа находит реализацию на текстовом уровне, в чередовании нарративных и ментативных компонентов Сопоставимое явление наблюдается в творчестве Ф.М. Достоевского. Его «Дневник писателя», в основе своей, представляет собой текст-ментатив публицистического типа; однако в его фактуру встраиваются художественно организованные фрагменты. Здесь тоже проявляется действие стратегии интерференции, но «с другой стороны»: изначально не-художественный текст приобретает «латентную» художественность.. Ментатив, соответствующий историко-философской части романного дискурса, становится естественной составляющей текста «Войны и мира».

Встраивание ментатива в художественный текст свидетельствует о том, что сам по себе логически ориентированный тип дискурсии достиг известной сформированности. Дальнейшая эволюция русской словесности показывает, что стратегия интерференции художественного и вне-художественного слова неизменно проявляется на уровне текстовой формы конкретных произведений: ментативные компоненты играют все большую роль в их линейном членении. Кроме того, слово в ментативном тексте диалогизируется, как это свойственно художественному слову, и такая «охудожествленная» эссеистика начинает играть все большую роль в общем составе литературных текстов.

Стратегия интерференции продолжала действовать на протяжении конца XIX и всего ХХ вв. Референция к ментальному событию стала входить в норму как характеристика дискурса, позиционирующего себя в качестве художественного. С другой стороны (креативная составляющая), имел место всплеск производства экспериментальных форм дискурсивности в искусстве модернизма, который представляется эпохой эстетической реакции на ослабление эстетического начала в культуре как такового. Наконец, рецептивная сторона макродискурса отмечена тем, что читательское отношение к произведению становится творческим, читательские ожидания приобретают самостоятельно значимую интенциональность. При этом установка на художественное восприятие оказывается преимущественной, так что даже тексты сугубо эссеистического характера прочитываются как художественные (ср. феномен прозы В.В. Розанова). XIX век сформировал тип рецепции с ожиданием от литературы художественности. В следующем столетии это стимулировало поиск художественности в любом аспекте организации культурно маркированных высказываний и наделение ею текстов самого разного характера. При этом читательские ожидания оказывали вторичное воздействие на креативную интенцию автора, побуждая сообщать элементы художественной организации (стилистические прежде всего) произведениям, жанровая и текстовая традиция которых художественной не являлась (эссе, мемуары).

Сделанные наблюдения отражены на дополненной схеме.

Схема 5. Макродискурсивные стратегии русской словесности

В начале нововременного этапа культурогенный импульс экспонирования сообщил институции поэтического маркированный статус в русской литературе. Началось действие макродискурсивной стратегии спецификации художественности, под влиянием которой риторика художественного слова обособлялась на фоне остальной литературы. Когда спецификация поэзии состоялась вполне, началось действие макродискурсивной стратегии интерференции художественного и вне-художественного слова. Под действием этой стратегии в литературе оказался достигнут баланс между художественным и эссеистическим элементами, в значительной степени характеризуемыми преобладанием хронотопического или ментального типа референции.

Предположительно, действие культурогенного импульса разработки приходится на текущий или относящийся к недалекому будущему период исторического времени. Высказывается гипотеза, что в нынешнем цикле эволюции перенос акцента на референтную составляющую макродискурса инициирует стратегию, под действием которой элементы, характеризуемые ментальной референцией, будут оформляться в самостоятельную и жанрово дифференцированную разновидность текста-ментатива.

В Заключении суммируются выводы и подводятся общие итоги исследования. Констатируется, что главным результатом исследования в русле исторической риторики стало моделирование единых оснований, позволяющих понять процесс становления русской словесности на древнем и новом этапах как системное целое. На средневековом этапе эволюции русской словесности становящейся институцией было письмо, на нововременном - художественность. Эволюция словесности осуществляется как последовательное доминирование одной из трех макродискурсивных компетенций: сначала рецептивной, затем референтной и, наконец, креативной. Приход к доминированию этих компетенций объяснен последовательным действием трех культурогенных импульсов: экспонирования, разработки и форматирования. Действие названных импульсов инициирует последовательную актуализацию четырех макродискурсивных стратегий: спецификации, интерференции, тематизации и фокализации. Логика смены названных стратегий составляет ведущий принцип эволюционирования словесности и поддается моделированию, что и было осуществлено в исследовании.

Исследование литературы Нового времени, эволюция которой определяется становлением институции художественности, показало, что созданная на средневековом материале модель обладает продолжающимся действием. В нововременный период оказалось возможным зафиксировать действие стратегии спецификации (спецификации художественного) и стратегии интерференции (интерференции художественного и вне-художественного слова). Последовательность их та же, что и в средневековом периоде.

Полученные результаты представлены в виде таблицы.

Таблица 3. Стратегии и циклы эволюции русской словесности

Стратегия ментальной тематизации литературы предположительно относится к настоящему времени и называется лишь гипотетически.

СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИОННОГО ИССЛЕДОВАНИЯ ОТРАЖЕНО В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ

1. Кузнецов И.В. Коммуникативная стратегия притчи в русских повестях XVII-XIX вв. - Новосибирск : НИПКиПРО, 2003. - 165 с. (10,4 п.л.).

2. Кузнецов И.В. Историческая риторика: Стратегии русской словесности. - М. : РГГУ, 2007. - 315 с. (20 п.л.).

3. Кузнецов И.В. Слово о вере христианской и латинской Ф. Печерского как ранний памятник русской публицистики // Филологические науки. - 2006. - №6. - С. 31-39 (0,4 п.л.).

4. Кузнецов И.В. Конфликт «роли» и «личности» в русской прозе первой половины ХХ столетия // Русская словесность. - 2007. - №1. - С. 7-11 (0,3 п.л.).

5. Кузнецов И.В., Максимова Н.В. Обособленность / проницаемость речевых автономий текста как его типологический признак // Сибирский филологический журнал. - 2007. - №2. - С. 110-123 (1 / 0,5 п.л.).

6. Кузнецов И.В. Опыт анализа эпического произведения: временная и ценностная организация рассказов И. Бунина // Русская словесность. - 2007. - №5. - С. 26-31 (0,4 п.л.).

7. Кузнецов И.В. Изменение соотношения «нарратив / ментатив» и архитектонические новации литературы 1760-х гг. // Филологические науки. - 2008. - №3. - С. 25-32 (0,5 п.л.).

8. Кузнецов И.В. Лев Толстой: поворот «от художественности» // Сибирский филологический журнал. - 2008. - №4. - С. 66-73 (0,5 п.л.).

9. Кузнецов И.В. Риторическая функция повествовательных компонентов в русской ораторской прозе XI века // Вестник Челябинского государственного университета. - 2008. - №30 (131). - Серия «Филология. Искусствоведение». - Вып. 26. - С. 76-80 (0,25 п.л.).

10. Кузнецов И.В. «Даниэль Штайн» Л. Улицкой в русской литературной традиции // Русская словесность. - 2008. - №6. - С. 38-42 (0,4 п.л.).

11. Кузнецов И.В. Рационализм и русская литература ХХ века // Сибирский учитель. - 1998. - № 0(1). - С. 27-32 (0,6 п.л.).

12. Кузнецов И.В. Жанровая модель притчи и тип героя в русской литературе XVII -XVIII вв. // Молодая филология. Вып. 2. - Новосибирск, 1998. - С. 19-32 (0, 75 п.л.).

13. Кузнецов И.В. Дискурс онтологического говорения // Дискурс. - №7. 1998. - С. 16-18 (0, 25 п.л.).

14. Кузнецов И.В. Человек вне ценностей: анализ новеллы И. Бабеля на уроках литературы // В совместном творчестве (материалы к урокам литературы). - Новосибирск : НИПКиПРО, 1999. - С. 11-20 (0,7 п.л.).

15. Кузнецов И.В. Мотив театра как циклообразующее начало в сборнике Вл. Сирина «Возвращение Чорба» // Материалы к Словарю сюжетов и мотивов русской литературы: Литературное произведение: Сюжет и мотив. Вып. 3. - Новосибирск : Изд-во «Гуманитарные технологии», 2000. С. 188-195. (0,7 п.л.).

16. Кузнецов И.В. Специфика массовой культуры в России и методология педагогической науки // Критика и семиотика. Вып. 1/2. - Новосибирск : Изд-во ИДМИ, 2000. - С. 175-180 (0,4 п.л.).

17. Кузнецов И.В. Немецкая тема в новеллах В. Набокова // Немецкий этнос в Сибири : Альманах гуманитарных исследований. Вып. 2. - Новосибирск : Изд-во «Гуманитарные технологии», 2000. - С. 188-195 (0,7 п.л.).

18. Кузнецов И.В. Художественный текст как источник познавательного интереса // Сибирский учитель. - 2000. - № 1(5). - С. 37-39 (0,25 п.л.).

19. Кузнецов И.В. Техника анализа эпического произведения // Сибирский учитель. - 2000. - №4(8). - С. 20-24 (0,4 п.л.).

20. Кузнецов И.В. Мистерия Сирина: анализ новелл Владимира Набокова, материалы для занятий (учебно-методическое пособие). - Новосибирск : НИПКиПРО, 2000. - 100 с (6,2 п.л.).

21. Кузнецов И.В. Цикл В. Сирина «Возвращение Чорба» - симфония в прозе // Молодая филология. Вып. 3. - Новосибирск : Изд-во НИПКиПРО, 2001. - С. 183-189 (0,6 п.л.).

22. Кузнецов И.В. Проблема жанра и теория коммуникативных стратегий нарратива // Критика и семиотика. Вып. 5. - Новосибирск : Изд-во НГУ, 2002. - С. 61-70 (0,6 п.л.).

23. Кузнецов И.В. Адекватность и смыслополагание: две модели исследования // Личность в современном мире: от стратегии выживания к стратегии жизнетворчества. - Кемерово : Комплекс «Графика», 2002. - С. 256-259 (0,3 п.л.).

24. Кузнецов И.В. Повесть М.П. Погодина «Преступница» и традиции древнерусской словесности // Материалы к Словарю сюжетов и мотивов русской литературы. Сюжеты и мотивы русской литературы. Вып. 5. - Новосибирск : Изд-во НГУ, 2002. - С. 97-105 (0,5 п.л.).

25. Кузнецов И.В. Русская литература ХХ века в средней школе (учебно-методическое пособие). - Новосибирск : Изд-во НИПКиПРО, 2002. - 118 с. (7,4 п.л.).

26. Кузнецов И.В. Анализ эпического произведения (учебно-методическое пособие). - Новосибирск : Изд-во НИПКиПРО, 2003. - 81 с. (5 п.л.).

27. Кузнецов И.В. К вопросу об аудитории «полезных повестей» в русской культуре «переходного периода» // Славянский альманах. 2002. - М. : Индрик, 2003. - С. 319-324 (0,4 п.л.).

28. Кузнецов И.В. Аполог как систематическое жанровое понятие // Современное терминоведение Сибири. Язык. Культура. Теория познания. Ч. 2. - Новосибирск : Изд-во НИПКиПРО, 2004. - С. 31-42 (0,7 п.л.).

29. Кузнецов И.В. Интерпретация художественного произведения как способ культурной ориентации личности: проблема интерпретации в изучении русской литературы ХХ столетия // Теория и практика культурного самоопределения личности в полиязыковом образовательном пространстве. - Новосибирск : Изд-во НИПКиПРО, 2004. - С. 68-75 (0,4 п.л.).

30. Кузнецов И.В., Максимова Н.В. «Слово раскатывается словами…»: внутреннее жанровое нормирование эссеистики И. Бродского // Иосиф Бродский: Стратегии чтения. Материалы международной научной конференции. - М. : Изд-во Ипполитова, 2005. - С. 182-188 (0,5 / 0, 25 п.л.).

31. Кузнецов И.В. Рекультивация почвы: заметки на полях «Встреч с прекрасным» кемеровского (Е. Шелиповского) // Контрапункт: Книга статей памяти Г.А. Белой. - М. : РГГУ, 2005. - С. 167-179 (0,75 п.л.).

32. Кузнецов И.В. О предмете исторической риторики // Критика и семиотика. Вып. 8. - Новосибирск : НГУ, 2005. - С. 44-65 (1,4 п.л.).

33. Кузнецов И.В., Максимова Н.В. Диалектика «чужого» и «своего» и типология коммуникативных стратегий чужой речи // Дискурс. - 2005. - № 12/13. - С. 131-141 (1 / 0,5 п.л.).

34. Кузнецов И.В. Роль сюжетных компонентов в древнерусском красноречии // Филологический журнал. - 2006. - № 2(3). - С. 195-199 (0,4 п.л.).

35. Кузнецов И.В., Максимова Н.В. Взаимодействие нарратива и ментатива в текстовой эволюции // Слово. Словарь. Словесность: Из прошлого в будущее (к 225-летию со дня рождения А.Х. Востокова): Материалы Всероссийской научной конференции. Санкт-Петербург, 15-17.11.2006 г. - СПб. : Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2006. - С. 232-235 (0,3 / 0,15 п.л.).

36. Кузнецов И.В. Риторика и основания поэтики: опыт древнерусской словесности // Гуманитарная наука сегодня: Материалы конференции. - М. : Калуга, ИП Кошелев А.Б. (Издательство «Эйдос»), 2006. - С. 194-205 (0,5 п.л.).

37. Кузнецов И.В. Конфликт прозы Чехова и его проявления в литературе 1920-1930-х гг. // Русская литература XX-XXI веков: Проблемы теории и методологии изучения. - М. : Изд-во Моск. ун-та, 2006. - С. 46-50 (0,2 п.л.).

38. Кузнецов И.В. Адекватность и смыслополагание: две модели исследования // Понимание: Опыт мультидисциплинарного исследования. - М. : Смысл, 2006. - С. 69-73 (0,3 п.л.).

39. Кузнецов И.В. «Словесность», «Поэзия», «Литература» как научные термины и научные предметы // Современное терминоведение Сибири. Язык. Культура. Образование. Третья международная научно-практическая конференция «Современное терминоведение Сибири. Язык. Культура. Образование». Новосибирск, 21-22.09.2006: Сборник научных статей. - Новосибирск : Изд-во НИПКиПРО, 2007. - С. 50-59 (0, 75 п.л.).

40. Кузнецов И.В. Источники художественного смысла: от автора к читателю // Понимание в коммуникации. 2007. Язык. Человек. Концепция. Текст. - М. : НИВЦ МГУ, 2007. - С. 68-70 (0, 25 п.л.).

41. Кузнецов И.В. Вопрос понимания в теоретических дискуссиях 1920-х гг. // Филологический журнал. - 2007. - №2(5). - С. 78-87 (0,8 п.л.).

42. Кузнецов И.В. Письменность и народная поэзия: одно и иное // Вiсник Харкiвскоп державноп академiп дизайну та мистецтв. Мистецтво. Архiтектура. - Харкiв. - 2007. - №3. - С. 193-210 (0,9 п.л.).

43. Кузнецов И.В., Максимова Н.В. Текст в становлении: оппозиция «нарратив - ментатив» // Критика и семиотика. Вып. 11. - Новосибирск ; Москва, 2007. - С. 54-67 (0,9/0,45 п.л.).

44. Кузнецов И.В. Риторические стратегии русской прозы 1920-х гг: об одной типологической параллели // Вестник Российского государственного гуманитарного университета. - 2007. - №7. - С. 28-34 (0,3 п.л.).

45. Кузнецов И.В. Лев Толстой в контексте исторической риторики // Толстовский сборник - 2008. Л.Н. Толстой - это целый мир: Материалы XXXI Междунар. Толстовских чтений, посвящ. 180-летию со дня рождения Л.Н. Толстого: В 2 ч. Ч. II. - Тула : Изд-во Тул. гос. пед. ун-та им. Л.Н. Толстого, 2008. - С. 75-84 (0,5 п.л.).

46. Кузнецов И.В. Как сказки в притчи превращались // Русский язык и литература для школьников. - 2008. - №7. - С. 39-44 (0,35 п.л.).

Размещено на Allbest.ru