История кумыкской литературы нового времени в историософском освещении

Вторая глава диссертации - «Традиции поэзии «тюрки» и проблемы эсхатологической борьбы Добра и Зла в кумыкской литературе XIX в. (суфийско-экзистенциальная лирика Абдурахмана из Какашуры - последнего поэта Средневековья и первого поэта Нового времени)». В этой главе рассматривается творчество выдающегося поэта-суфия, в основе которого лежало религиозное учение о конечных судьбах мира и человечества, конце света и страшном суде, которое в науке именуется эсхатологией. Отмечая актуальность изучения суфийско-экзистенциальной лирики Абдурахмана из Какашуры, автор диссертации отмечает, что в истории и судьбах народов мира, в том числе, естественно, и многонациональной, полиэтнической России несомненно выдающуюся роль в сохранении мира и стабильности, толерантности, принадлежит и религии: ее роль и функции духовной опоры и защитницы личности никогда не исчезали, даже в периоды суровых репрессий, когда авторитет священства подтверждался фактами мученичества, фактами гибели за правду, явленную Всевышним. В работе показывается, как восходящая к эсхатологии и вытекающей из нее нормативной этике, суфийская поэзия Абдурахмана из Какашуры исследует вопрос о благе, добре, зле и т.д., вырабатывает моральный кодекс поведения, демонстрирует, что достойно стремлений, какое поведение является хорошим, в чем смысл жизни. При этом автор работы подчеркивает, что в построенных и созданных на указанной концептуальной основе произведениях поэта источником морали является Всевышний Аллах, который выступает как воплощение морального добра и добродетели, а зло и аморальность общества объясняются «грехопадением» человека. Далее, в анализируемых произведениях Абдурахмана из Какашуры («В это время конца света…», «Бренный мир…», «Что ты радуешься миру бренному?..», «Я видел…» и др.) Аллах является и единственным критерием морального: тот или иной поступок является добром или злом потому, что он соответствует или противоречит «сущности» или воле бога. Вместе с этим в работе исследуется, как Абдурахман из Какашуры в своих произведениях («Адама сын…», «Много в наше время ученых споров…» и др.) в пределах отмеченных моральных и этических постулатов создает оригинальную модель демократического общества, регулируемого принципами добра и социальной справедливости. Анализируя творчество Абдурахмана из Какашуры, в диссертации подчеркивается общемировой контекст литературы, известной под названием «тюрки», в системе которой творил поэт и которая создавалась в принципе в аналогичных с европейскими средневековыми литературами социальных и культурных условиях, определявших их проблемно-тематическое пространство и эстетические признаки и свойства. Третья глава диссертации - «Деятельность национально-патриотической интеллигенции 40-60-х годов XIX в историософском освещении (Юсуф Аксаевский, Хасайбек Уцмиев, Девлетмурза Шихалиев)» - состоит, соответственно, из трех разделов. В первом разделе главы рассматривается деятельность крупного богослова-просветителя Юсуфа Аксаевского(Клычева) на фоне кавказских событий 40-60-х годов XIX века. Здесь же освещается значение некоторых военных структур Российского государства в формировании культурно-исторического типа, менталитета народов Северного Кавказа и Дагестана на рубеже XVIII-XIX и последующих веков. По мнению автора, в этом плане особое звено занимал императорский конвой, в частности, сформированный в 1829 г. исключительно из народностей Северного Кавказа Лейб-гвардии Кавказско-горский полуэскадрон (с1832 г. эскадрон) Собственного Его императорского Величества конвоя, который функционировал с 1829 по 1881 год. Официальное и общественное мнение к этой государственной структуре противоречиво: в девятнадцатом столетии служба в нем считалась самой приоритетной и имела самый высокий рейтинг; после 1917 года по известным историческим и социально-политическим причинам отношение к конвою естественно резко изменилось. При этом характерно, что по историко-культурному аспекту данной проблемы не было (и до сих пор по существу еще не сложилось) научно обоснованной концепции. Мы пока располагаем точкой зрения З.З. Акавова, изложенной в его книге «У истоков демократической государственности» (Махачкала, 2001). Мы в своей работе разделяем точку зрения автора, согласно которой создание конвоя по существу было направлено против антиколониального движения горцев, т.е. в своем замысле это царское предприятие имело перспективу амортизировать национально-освободительное движение на Северном Кавказе, спустить его на тормозах и вовсе остановить и подавить. Несмотря на это, отмечается в диссертации, царское правительство вынуждено было идти на ряд культурных мероприятий, чтобы стабилизировать сложную военно-политическую ситуацию. Так, проходящим службу в конвое был предоставлен свободный доступ в столичные культурные заведения: в театры, библиотеки, учебные заведения и т.д. Многие горцы получали возможность учиться в учебных заведениях Петербурга. Так, только в 1834 году в военные учебные заведения Петербурга поступили 74 человека из Дагестана, Чечни и Кабарды. А с 1830 по 1840 гг. в учебных заведениях было 314 горцев Северного Кавказа. С. Петин в своей книге «Собственный Его Императорского Величества конвой. Исторический очерк.» (Петроград, 1911) сообщает также, что служившие в конвое горцы имели полную возможность общаться с образованной русской интеллигенцией. Многие из них учились в Дворянском корпусе: Шангерей, Казы-Герей, Ю. Клычев (Яхсаевский), Хасайбек Уцмиев, Д. Шихалиев, М. Туганов и др. Таким образом, отслужившие свой срок «четырехлетний термин» в конвое по приезде на родину оказывались проводниками просвещения в смысле распространения культуры, образования.

Вместе с этим нам представляется важным акцентировать внимание на аспекте царского конвоя, который в науке еще не стал объектом специальных исследований: осмысление имеющейся по этому вопросу литературы позволяет говорить о том, что конвой вполне мог и, возможно, полностью в себе поглотил известный и хорошо себя зарекомендовавший еще с XV-XVI веков институт аманатства. Одновременно с этим следует отметить важное значение конвоя и как государственно-военной структуры, в которой духовно-культурное воспитание занимало один из важнейших политических приоритетов правительства.

Вместе с этим автор диссертации акцентирует внимание на том, какую деятельность вели отслужившие в конвое свой «четырехлетний термин». Это в основном - старшины, переводчики, адъютанты, муллы, кадии, адвокаты, старосты и другие чиновники среднего звена. Многие же получали перевод в канцелярию Кавказского корпуса, как это случилось, например, с X. Уцмие-вым, Д. Шихалиевым, Ю. Клычевым и др. По возвращении на родину многие из них объединились в благотворительное общество, включились в практическую деятельность по открытию различных товариществ, ссудносберега-тельных касс и прочих форм организации и оказания материальной и интеллектуально-образовательной поддержки населению, особенно неимущему его слою. Все это, повторимся, означало, что конвой объективно формировал, воспитывал совершенно новое поколение - национально-патриотическую интеллигенцию - народов Северного Кавказа и Дагестана.

Одним из просвещенных кумыков, кто составлял «первую волну» императорского конвоя, был известный в середине XIX в. ученый, поэт, просветитель Хаджи Юсуф-эфенди Клычев-Аксаевский. Несмотря на то, что Юсуф-эфенди Аксаевский в свое время пользовался большой, почти легендарной популярностью, в то же время следует отметить скудность наших знаний и представлений о его жизни и многогранной просветительской деятельности. Существующая на сегодня та же скудность критической литературы, к сожалению, не позволяет воспроизвести его творческий и гражданский портрет. Известная оппозиционность Ю.-Э. Аксаевского по отношению к мюридизму в дальнейшем осмыслении его биографии сыграла, мягко говоря, противоречивую роль. В то же время, возможно, первое библиографическое слово о нем было высказано секретарем Шамиля Маго-меддибиром Карахским и известным просветителем Гасаном Алкадарским, политические взгляды и пристрастия которого совпадали с русско-кавказской концепцией поэта-просветителя из Аксая. Прокомментированное и опубликованное Г. Алкадарским в «Асари Дагестана» стихотворное послание Ю.Э. Аксаевского к мюридам стало «вещественным доказательством», «аргументом», «картой», разыгрываемой той или иной политической ориентацией. При этом служба Ю.Э. Аксаевского в конвое в должности его эфен-дия также интерпретировалась в зависимости от идеологических установок.

Как отмечается в работе, исследуемый в ней историко-культурный материал о конвое и ранее привлекал внимание многих ученых - историков, философов, литературоведов, краеведов. Между тем новый - историософский - аспект его рассмотрения, который здесь предпринимается впервые в науке, по мнению диссертанта, требует подобных уточнений, так как угол зрения, другими словами, предмет исследований наших уважаемых предшественников в принципе отличается от стратегии настоящей работы. Интересующий нас историософский аспект предполагает более специфичные категориальные или научные акценты, в большей степени связанные с сочетаниями понятий культуры и власти, личности и власти, художника и власти, литературы и власти и т.д. в контексте полиэтнической, поликультурной и многоконфессиональной характерностей самоидентификации народов не только современной, но и исторической России (Руси), демонстрирующих собой ядро евразийской культурно-исторической идентичности.

Второй раздел главы - Xасайбек Уцмиев(1808-1867) - посвящен освещению и научному осмыслению биографии одного из выдающихся и ярких представителей национально-патриотической интеллигенции народов Северного Кавказа.

Как отмечается в диссертации, среди известной исследовательской литературы о X. Уцмиеве особенно ценны работы С.Ш.Гаджиевой, Ч.Гусейнова, Г.Б. Мусахановой, З.Н.Акавова и З.З. Акавова, которые содержат много интересного, познавательного о связях нашего земляка с интеллигенцией 40-60-х годов XIX века. В результате создан довольно широкий и богатый социально-культурный фон, на котором развертывалась поистине исторического значения, полная творческих подъемов и драматических поворотов общественная и интеллектуальная жизнь Хасайбека Уцмиева; зять карабахского хана, генерал, потомственный князь, всесторонне и глубоко эрудирован, имеет завидные связи с российской и зарубежной научной и литературно-художественной интеллигенцией, из которой один только перечень знакомств (А. Пушкин. М. Лермонтов, А.А. Бестужев-Марлинский, П. Бестужев, П. Каменский, М.Ф. Ахундов, барон Розен, А.К. Бакиханов. X. Абовян, И. Куткашенский, А. Дюма. Эр. Ренан, Йырчи Казак, Магомед Османов и др.) выдвигает X. Уцмиева в самые передние ее ряды.

По мнению диссертанта, изучение и осмысление биографии X. Уцмиева актуально, главным образом, в плане освещения и оценки его социально-политической, мировоззренческой эволюции, установления ее органической связи с освободительным движением в России, в частности народов Северного Кавказа и Дагестана в XIX в.

В отмеченном плане именно история фамилии, биография Уцмиевых представляется весьма любопытной и поучительной: жизнь многих поколений этой фамилии сложилась и эволюционировала таким образом, словно являла собой показательный пример, иллюстрацию зарождения и последующего развития самого феномена просветительства. В историографической литературе еще в XIX веке, в частности в трудах А. Берже, В. Потто, Н. Дубровина, Д. М. Шихалиева и др. за главным приставом Кумыкского владения Мусой Уцмиевым закрепилось представление как о «деятеле времен Ермолова», которого сам генерал характеризовал как «усерднейшего российского чиновника». (М. Мансуров. Засулакская Кумыкия. - Махачкала, 1994, с. 23). А вот личность, облик и образ его сына - Хасайбека Уцмиева - в народе и светском обществе (в частности, по свидетельству М. Ф. Ахундова, И. Казака, графа Воронцова, Ал. Дюма, с одной стороны, а с другой - начальника Терской области Лорис-Меликова, главноуправляющего канцелярией Кавказского корпуса Карцева) еще при жизни приобрела черты легендарности.

В работе омечается значение личных взаимоотношений М. Уцмиева с А. П. Ермоловым в связи с трагическими событиями, имевшими место летом 1825 года в с. Аксай и повлекшими гибель генералов Грекова и Лисаневича.

Несмотря на то, что князь М. Уцмиев своей усердной службой в армии доказывал личную верность присяге, в чем Ермолов не сомневался, однако, предусмотрительный во всем и умудренный многолетним военно-политическим опытом генерал, чтобы и в будущем исключить даже гипотетически возможные колебания и изменения в настроениях Уцмиева, после «разбирательства» с аксаевцами, уезжая в Тифлис, взял с собой семнадцатилетнего сына князя - Хасайбека - в аманаты.

С момента прибытия в Тифлис X. Уцмиев считается состоящим на службе и оказался под непосредственной опекой, заботой и вниманием А. С. Грибоедова, который, судя по его переписке после отмеченных событий, живо интересовался у молодого князя историей его родины, обычаями, нравами, словом, всем тем, что составляет, по современной терминологии, национальный менталитет.

Хасайбек Уцмиев, находившийся в штабе Кавказского корпуса в Тифлисе, как выше отмечалось, проживал вместе с ссыльными декабристами П. Бестужевым, П. Каменским, куда к своему брату часто приезжал другой декабрист А. А. Бестужев-Марлинский.

Однако вскоре, в 1832 году, поручик лейб-гвардии гренадерского полка X. Уцмиев едет в Петербург, в императорский конвой, службу в котором сочетает с обучением в кадетском корпусе.

После окончания с отличием в 1838 г. кадетского корпуса в звании корнета X. Уцмиев был зачислен штаб-ротмистром Лейб-гвардии Кавказско-горского полуэскадрона императорского конвоя. Но уже вскоре канцелярией штаба войск Кавказской линии и Черногории X. Уцмиев привлекается для сбора сведений по обычному праву Кавказских горцев. Так, еще с 1842 г. он выполняет поручения канцелярии по управлению мирными горцами по сбору и систематизации адатов, а также занимается переводами с арабского языка книг по шариату. В диссертации особо подчеркивается важность функционирование в штабе Кавказского корпуса такого структурного подразделения как специальная служба - канцелярия по управлению мирными горцами, выполнявшей важные для населения региона просветительские задачи. При этом на X. Уцмиева делается особая ставка, на него возлагается обязанность организации этой большой исследовательской деятельности специально для этой цели сформированной группы. 18 декабря 1842 г. за подписью заведующего канцелярией подполковника Бибикова и резолюцией командующего войсками Кавказской линии генерал Головина издается распоряжение, по которому «... сбор сведений об адате, кроме господ частных начальников, поручить на Левом фланге гвардии штабс-ротмистру князю Хасаю Уцмие-ву...». В эту «экспедиционную» группу входили также «майор Шарданов, штабс-капитан Шора Ногмов, поручик Магомед Дударов, флигель-адъютант полковник Хан-Гирей, кумыки - капитан Касим Курумов, находящийся на службе в Кавказско-горском полуэскадроне, аксайский кадий Юсуп Клычев, «знающий хорошо арабский язык», и штабс-капитан Девлетмурза Шихалиев». (С. Ш. Гаджиева. Д.-М. М. Шихалиев и его труд «Рассказ кумыка о кумыках». - Д.-М. Шихалиев. Рассказ кумыка о кумыках. - Махачкала, 1993, с. 10-11)

По мнению автора диссертации, «звездными» периодами жизни и деятельности X. Уцмиева можно назвать те времена, когда он находился на службе в штабе кавказской армии при наместничестве М. Воронцова и Н. Муравьева. В исторической литературе достаточно полно и убедительно освещена позитивная роль Н. Н. Муравьева по стабилизации русско-кавказских отношений в свою бытность командующим войсками на Кавказе, деятельность которого, по всеобщему признанию, отличалась либеральностью и лояльным отношением к населению и народам этого края. Из такой его общественной позиции, вполне открытой, понятной и ясной в равной мере народу и властям, само собой следует мысль о привлечении состоящих при нем в качестве ведущих экспертов по кавказской проблематике X. Уцмиева, Д. Шихалиева, М. Ф. Ахундова и других к разработке наиболее приемлемых предложений и рекомендаций для готовящейся встречи с имамом Шамилем.

Несмотря на то, что достигнутый Муравьевым отмеченный дипломатический прорыв был санкционирован и Петербургом, в то же время нашлись ярые противники мирного исхода, в частности в лице князя Барятинского, давно метившего в командующего войсками на Кавказе и, движимый исключительно карьеристскими вожделениями, регулярно отправлявшего в Петербург докладные, в которых содержались обвинения в адрес наместника за его мягкость, лояльность в отношении к кавказским народам. В результате Н. Н. Муравьев в 1856 г. был отстранен и с занятием его места Барятинским договор был нарушен, вместе с этим и команда Муравьева, в том числе и X. Уцмиев попали в немилость к оному. Для X. Уцмиева отставка Н. Н. Муравьева оказалась началом и его постепенного отстранения начальством от участия в разрешении вопросов, связанных с жизнью народов Северного Кавказа. Началась травля, вносится разлад в отношения с женой. Но X. Уцмиев не желает так легко отстраняться, пытается доказать ошибочность выбранной начальством национальной политики. Однако к его словам никто из начальства уже не прислушивается. Барятинский занят вопросами создания на базе существовавших национально-территориальных образований Дагестанской и Терской областей, реформировании системы управления и под этим «соусом» устранением неугодных ему офицеров и штабистов, в том числе и X. Уцмиева.

Между тем, как видно из приведенных данных, Хасайбек Уцмиев был в обществе, в среде, в окружении подобных себе патриотов своего народа. По своим взглядам он так же, как и его единомышленники, был типичным просветителем, убежденным сторонником концепций развития своего народа как субъекта российской государственности.

Третий раздел настоящей главы посвящен раскрытию историософии выдающегося просветителя Девлетмурзы Махмудовича Шихалиева,

формирование которого проходило также под воздействием идей русского просветительства. Как явствует из его трудов, Д. Шихалиев глубоко воспринял основные приоритеты просвещения: борьбу против крепостнических порядков и феодальной идеологии, защиту интересов народных масс, просвещения, самоуправления, свободы, европейских форм жизни и т.д.

Однако в этом аспекте деятельность Д.М. Шихалиева специально не исследовалась. В то же время следует отметить, что при исследовании и изучении феодальных отношений средневекового Дагестана, а также его новейшей истории ни один ученый не обходится без историко-этнографического труда Д.М. Шихалиева «Рассказ кумыка о кумыках». Заслуживают особого внимания и самой высокой похвалы труды. В работе отмечается вклад профессора С.Ш. Гаджиевой в изучение и осмысление исторических взглядов Д.М.Шихалиева. По мнению соискателя, С.Ш. Гаджиева совершенно правильно акцентирует внимание на очень серьезном аспекте «Рассказа кумыка о кумыках», позволяющем раскрыть отношение автора к важнейшей проблеме, связанной с драматическими коллизиями в судьбах кумыкского народа.

В этой связи в диссертации особенное внимание обращено на то, что Д.М. Шихалиев как просветитель действительно не мог обходить проблемы национальной идеи. Вопрос только в том, как она проявлялась, как она разрабатывалась Шихалиевым - чиновником царской администрации, представителем господствующей власти, и Шихалиевым - просветителем, выразителем общечеловеческой идеи, идеи гражданского общества. В этом плане автор отмечает, что ситуация Д.М. Шихалиева характерна была для национально-патриотической интеллигенции народов всех окраин Российской империи. Как показывают архивные материалы и научная литература по этой проблеме, указанная ситуация составляла объект, предмет заинтересованных, глубоких раздумий и адекватных им индивидуальных решений и поступков. Вариант радикального идейно-политического размежевания в этом вопросе с царским правительством мы выше рассматривали на примере генерала X. Уцмиева. В этой связи, по мнению диссертанта, интересно сравнение позиций Д.М. Шихалиева и представителей интеллигенции других народов Северного Кавказа, в частности, адыгских, армянских и других просветителей, кстати, вместе проходивших службу на различных инстанциях институтов (военного, административного, гражданского) управления в администрации Кавказского корпуса. При этом автор апеллирует к именам широко известных по научным публикациям ученых и общественных деятелей Азербайджана, Армении, Грузии, Кабардино-Балкарии, Северной Осетии, Чечни, Ингушетии: X. Абовян, М.Ф. Ахундов, А.К. Бакиханов И. Атажукин, К. Атажу-жин, Ш. Ногмов, С. Хан-Герей, С. Адиль-Гирей, А.Г. Кешев, И. Чавчавадзе, X. Ахриев, С.Казы-Гирей, С. Урусбиев и другие. Более того, их всех связывает, главным образом, служба в Лейб-гвардии Кавказско-Горском полуэскадроне императорского конвоя, а также учеба в Кадетском корпусе в Санкт-Петербурге, где они получили настоящую школу военной закалки и национально-патриотического воспитания, воспитания товарищества и взаимопомощи, сотрудничества, служения отечеству и народу. Все они занимались собиранием или исследованиями исторических памятников, разработок письменности родного языка, вопросами образования, литературным творчеством. Будучи на военной или гражданской службе, они выступают с проектами по совершенствованию общественного строя и быта народа.

В «Рассказе кумыка о кумыках» Д.М. Шихалиева вместе с отмеченным выше энциклопедизмом интеллекта автора специфическое преломление находят его просветительские социально-политические историософские взгляды.

Таким образом, Д.М. Шихалиев предстает как один из выдающихся северокавказских просветителей середины XIX века, жизненная и творческая биография которого, к сожалению, не нашла достаточного освещения и оценки. В частности, не исследовано, чем занимался Д.М. Шихалиев после отставки в 1869 г., но известно, что в 1882 году в звании полковника был одним из учредителей «Общества по распространению технических знаний и ремесел среди туземцев Терской области», функционировавшего до октября 1917 года.

При всем этом, бесспорно одно: его «Рассказ кумыка и кумыках» - это сочинение не только в жанре историко-этнографического очерка: он нам представляется произведением, в котором автор, обращаясь к истории своего народа, поднимал остро современные национальные проблемы, связанные с этносом, в котором особое место занимает вопрос о его субъектности в истории. «Рассказ кумыка о кумыках» Д.М. Шихалиева - это грустная история о потерянном единстве и целостности народа.

Из сказанного вытекает, что национально-патриотическая интеллигенция народов Северного Кавказа и Дагестана вместе с владетельными князьями в событиях периода Кавказской войны не могли вести себя иначе, как быть верными присяге, отданной русскому правительству при вхождении в состав России, поскольку они вполне сознавали легитимность иерархии, когда Власть выступает как носитель и инструмент социально необходимого Насилия - повторимся еще раз: необходимого для самосохранения общества(как, впрочем, и для собственного самосохранения). Парадоксальным кажется, но, как показывает историческая практика, легитимное насилие со стороны власти действительно необходимо обществу, ибо при отсутствии явственной силы власти сверху, катастрофически возрастает спонтанное насилие снизу, устанавливая над обществом некий мафиозно-уголовный диктат. Об этом, на наш взгляд, свидетельствуют многочисленные факты и последних десятилетий, в частности военные и политические события, имевшие место как в постсоветском пространстве (Грузия, Киргизия, Узбекистан, Украина), а также в России (Чеченская Республика). Указанная социально-политическая ситуация, по-видимому, имеет глубокие корни.

Таким образом, Засулакская Кумыкия с того самого начального этапа, когда она стала фактом отпочкования от шамхальства, была вовлечена в закономерности принципиально иного типа связей, отношений, контактов и т. д. Более того: подчиняясь силе, воле, диалектике новых обстоятельств, она постепенно развивала в себе те черты и признаки, которые впоследствии стали убедительным материалом, позволившим ученым ставить и разрабатывать проблемы неравномерного развития той или иной региональной или зональной общности внутри какого-либо государства. В этих социально-исторических условиях и обстоятельствах протекала деятельность национально-патриотической интеллигенции народов Северного Кавказа и Дагестана, в частности Юсуфа Аксаевского (Клычева), Хасайбека Уцмиева и Девлетмурзы Шихалиева.

В четвертой главе диссертации - «Кумыкская литература XIX века в историософском освещении» - в двух самостоятельных разделах анализируется творчество классиков кумыкской национальной литературы Йырчи Казака и Магомеда-эфенди Османова.

В первом разделе главы «КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ ТИПЫ, ИЛИ ИСТОРИОСОФИЯ ЙЫРЧЫ КАЗАКА (1830-1879)» исследуется творчество гениального поэта кумыкского народа, стоявшего у истоков национальной литературы и с именем которого связаны её формирование и поистине небывалый взлет. В работе анализу произведений предшествует обзор критической литературы о жизни и поэтической судьбе поэта, в частности указываются участие известные ученые - историки, философы, культурологи, лингвисты, литературоведы и критики, чьи научные интересы в той или иной степени связаны с творчеством классика дагестанской литературы: Г.Г.Гамзатов, К.Д.Султанов, Р.Ф.Юсуфов, К.К.Султанов, Г.Б.Мусаханова, А.С.Гаджиев, С.М.Алиев, К.И.Абуков, З.Н.Акавов, А.М.Аджиев, А.Ю.Абдуллатипов, К.М.Алиев, Д.М.Хангишиев и др. По мнению диссертанта, несмотря на рост научных работников, чьи исследовательские интересы связаны с творчеством Й. Казака, еще не найден верный «ключ» к научному осмыслению художественного метода поэта. В интересующем автора культурно-историческом историософском аспекте изучения художественного метода особую актуальность приобретает новое прочтение творчества Й. Казака в его диалектической взаимосвязи и взаимообусловленности с мировоззрением, с идейными и общественно-эстетическими установками поэта. В условиях, когда отсутствует сколько-нибудь основанное на документальных фактах жизнеописание писателя, приходится пользоваться методом текстологического изучения связей творчества поэта с теми событиями, которые находят свое отражение в его творчестве. Естественно, речь идет о имевших место в жизни событиях. При этом необходимо быть максимально внимательным к соотношению исторического и вымышленного, факту и художественному обобщению.

По единодушному мнению исследователей творчества поэта, одним из доминирующих признаков поэтики Й. Казака является верность художника к точности изображаемых фактов, явлений, которые затем, в процессе творческого «воплощения» в образы получают иную, обобщенную жизнь. То есть поэзии Й. Казака характерно как бы «документальное» следование за событиями, которые осмысляются, «переживаются» им в определенных идейно-эмоциональных «позициях». Кстати, такая «событийность», «прикрепленность» произведений к фактам (биографическим, историческим и т.д.) составляет отличительную черту, своеобразие художественного метода Й. Казака. кумыкский письменность алибеков

Поэтому в аспекте проблем и задач настоящего исследования установление этой взаимосвязи творчества поэта с коллизиями социально-исторической действительности имеет особое значение.

1860 - 1880 годы являются периодом интенсивного творческого развития Йырчы Казака. В это время он создает такие произведения, как «Не в чести теперь острые клинки» (1860), «На смерть Абдулмуслим-шамхала» (1860), панегирики «Умар-эфенди Османову» (1863 - 1864 гг.), «Замечательному хозяину Шихмурзе Аджаматову» (1865), «Шамилю» (1864), эпитафии «На смерть генерал-майора князя Хасая Уцмиева» и «Еще раз на смерть Хасая Уцмиева» (оба в 1867 г.), «В день скандала не ликуют» (ок. 1868 г.), «Письмо Магомед-эфенди Османову» (1873), «Венок песен» (1870-е годы), «Песня пахоты», «И мы поклялись…» и др.

Характеризуя идейно-тематическую концепцию, «выбор предмета познания» в этих произведениях, следует подчеркнуть, что в них в основном отражена действительность 60 - 70 годов XIX века. Причем знаменательно то, что в этих произведениях отражается во многом изменившееся мировоззрение поэта, в поисках идеала обращающего свои взоры на поднимающуюся новую «поросль» - национально-патриотическую интеллигенцию: ученых, поэтов, общественных деятелей, деловых представителей рождающегося класса буржуазии, которые можно рассматривать как историософскую концепцию Й.Казака. Вместе с конкретизацией, определенностью «предмета познания» происходят коренные изменения в построении произведений, подчиняясь или мобилизуясь созданию характера, культурно-исторических типов героев новой формации, вбирающих в свою структуру идею народного блага в широком смысле слова. В этом направлении формируется историософское мировоззрение поэта. Самыми существенными компонентами этой идеи являются: защита интересов трудящихся масс, крестьянства в частности: человеколюбие (при этом это понятие в определенной степени расчленено - т.е. угнетатель и угнетаемый достойны не одинаковой любви); просвещение народа и т.д.

Указанная особенность мировоззрения Й. Казака предполагает поиски в окружающей новой национально-исторической среде людей, личностей, индивидуальностей, являющихся реальными носителями существенных, с его точки зрения, особенностей национально-исторической жизни. Отсюда и создание «характеров», правда, во многом заданных, схематичных, «плакатных». Й. Казак, очевидно, осознанно выделяет, усиливает, развивает в идеализируемых им характерах именно эти стороны и отношения - разумное рачительное хозяйствование, гуманизм по отношению к трудящимся массам, высший интеллект, честность, справедливость и т.д.

В этом плане в работе анализируются такие произведения Й. Казака, как «У.-Э. Османову», «Письмо М.-Э.Османову», «Шихмурзе Аджаматову», «Еще раз на смерть Хасая Уцмиева», «Письмо имаму Шамилю», в которых не только нашли свое художественное воплощение характеры, идейно осознанные и оцененные поэтом, но в которых наиболее зримо отразились историософские взгляды поэта.

Все это свидетельствовало о том, что в творчество Й. Казака мощной идейно-эмоциональной волной вторгается национально-патриотическая проблематика, составляющая ядро его историософии и одну из основополагающих общественно-эстетических задач в художественной системе просветительского реализма.

Таким образом, творчество Й. Казака, взятое в целом, позволяет определить действительную его доминанту, некие объективно присущие ему общественно-эстетические признаки. Речь идет об объективно историческом содержании тех героев, которых Й. Казак рисует в качестве положительных примеров из современной ему социальной действительности. Это - типы национального «культурного слоя» - Х. Уцмиев, М.-Э. Османов, Ш. Аджаматов, У.-Э. Османов. Как показали выше, созданные Казаком структуры их характеров имеют вполне четко обозначенные общественные, социально-исторические ориентиры. Й. Казак в своих общественно-эстетических построениях исходит во многом из идейно-политической и историко-культурной ориентации Х. Уцмиева и М. Османова потому, что поворот народного поэта в сторону таких жизненных «героев», как Ш. Аджаматов, У.-Э. Османов, Х. Уцмиев, М. Османов даже сам по себе значит очень многое. Исторически это и перспективно: именно этот «культурный слой» рождающейся национальной интеллигенции носил в себе еще в нерасчлененном виде идею народа и народности.

Таким образом, социально-исторические условия и обстоятельства, вторгнувшиеся в его жизнь, биографию, ускорили процесс вызревания, развития и качественного превращения во второй, послессыльный, период интуитивно приобретенного в философско-исторически и общественно-эстетически осознанное методологическое утверждение историософского мировоззрения поэта. Этому в значительной степени, очевидно, способствовала «включенность» Й. Казака сразу после возвращения из ссылки в литературный «стиль» эпохи, общественные и художественно-эстетические тенденции которой развивались в системе идеалов просветительства. Получилось так, что народный поэт сразу же вступил в идейно-творческое общение с молодым поэтом М. Османовым, начало творчества которого уже отмечено разработкой национально-патриотической проблематики в художественной системе просветительского реализма.

Во втором разделе этой главы рассматривается жизнь и деятельность Магомед-эфенди Османова (1840-1904) в историософском освещении.

Резюмируя, следует сказать, что достаточно исследованный предшествовавшими учеными литературный материал в настоящей работе будет рассматриваться в новом прочтении через призму двуприродной - поликультурной и полинациональной - формы самоидентификации индивида и этноса, то есть литературы России развиваются на протяжении столетий в пространстве русского языка и русской культуры, а русская литература функционирует, в свою очередь, в пространстве полиэтнической, полицивилизационной, поликонфессиональной России.

Здесь отмечается, что, несмотря на осуществленный исследователями кумыкской литературы А.-П.Салаватовым, А.Н.Батырмурзаевым, К.Султановым, Г.Б.Мусхановой, И.Керимовым, С.Алиевым, З.Акавовым, А.-К.Абдуллатиповым, С.Акбиевым большой вклад как в воссоздание картины развития национальной литературы, так и в освещение творчества и М.-Э.Османова, все ещё не мало научных проблем, требующих более глубокого теоретического осмысления в аспекте концепции настоящей квалификационной работы.

В последнее десятилетие в научный обиход вошел ряд исследований, (таких, например, известных ученых, как Г.Гамзатов, Р.Юсуфов, Каз. Султанов, Э. Кассиев, К.Абуков, С. Алиев, А.Вагидов, А. Абдуллатипов, З.А.Кучукова и др.), в которых представлены интересные мысли и наблюдения, открывающие новые, неиспользованные возможности прочтения художественного культурного наследия, в том числе и творчества М.-Э. Османова.

Как известно, творчество М. Османова развивалось в два - петербургский (1860 - 1881 гг.) и послепетербургский (1882 - 1904 гг.) - периода. В работе подчеркивается, что уже в первом же своем поэтическом выступлении в стихотворении «О себе» Османов пытается разобраться в вопросе о назначении человека в обществе и места поэта в нем. Именно раздумья об ответственности человека перед обществом, перед народом, проблема «поэт и гражданин» - важные вопросы в лирике М. Османова в самом начале поэтического творчества. Это важный рубеж в формировании историософского мировоззрения будущего поэта просветительского реализма. Думы о положении народа, утверждение гуманизма как мировоззрения, образ музы, сливающийся в поэтическом сознании Османова с образом родины - все это свидетельствовало о признаках народности его творчества: поэт искал возможностей общения с аудиторией, муза становится для него посредницей в разговоре с читателем.

В исследуемом историософском аспекте методологического становления принципа народности в литературе народов Северного Кавказа важной явилась разработка эмигрантской проблематики, раскрывающейся в таких произведениях, как «Мнение муллы Акая о Турции», «Опровержение Шамсутдина-хаджи на мнение муллы Акая о Турции», «Письмо Абдурагима-муллы мулле Акаю», «Ответ муллы Акая на опровержение Шамсутдина-хаджи». Стихи отразили драматическую страницу жизни народов Северного Кавказа.

Какова социально-историческая база, на которой зиждется идейно-философское содержание и общественно-эстетическая ценность данного цикла стихов М. Османова, объединенных единой мыслью, единой задачей и единым сюжетом? На этом вопросе необходимо сосредоточить особое внимание, поскольку речь идет о том, насколько северокавказская литература дееспособна и состоятельна, на каком уровне она обсуждает, анализирует и дает определенную идейно-эмоциональную оценку социально-историческим событиям, имевшим не какое-нибудь локальное значение в жизни народа. Вопрос стоял о существовании или вымирании целых наций и народностей вообще. Поэтому в данном случае на поверку ставится степень социально-политической глубины и художественной зоркости поэтического видения, историософии М. Османова в одном из кардинальных вопросов национальной истории.

М. Османов, глубоко переживавший эту трагедию народов, откликнулся произведением, которое было подобно политическому воззванию.

Трудно требовать от М. Османова осознанного признания исторической роли народа в условиях 60 - 70 годов XIX века. Но, как об этом свидетельствует реалистическая архитетроника «мухаджирского цикла», он видел включенность судеб народов Северного Кавказа в исторический поток, их подчиненность общему движению. Произведение проникнуто духом скорби, сострадания горю людскому.

Особое значение в названном цикле приобретает тема народа, «народного мнения», который не безмолвствует, напротив, возмущается, выступает за свои человеческие права. Патриотические историософские взгляды этого героя мотивированы политическими обстоятельствами, общественной несправедливостью. Поэт ведет поиск художественного воспроизведения массового бедствия в огромном по масштабам историческом действии. Народ здесь не только объект изображения, но и общественно-эстетическая, идейно-художественная методологическая проблема.

Таким образом, цикл стихов М. Османова о мухаджирах свидетельствует не только об идейной зрелости поэта, но с этим тесно взаимосвязана народность его позиции, гражданское мужество, ибо выступать против Турции - «обетованной земле» - открыто, публично, печатно, противореча симпатиям мусульманского мира, было протестом против схоластики и догматизма, национализма и пантюркизма, оппозицией по отношению к ортодоксальному исламу. Выступление М. Османова выражало историософские настроения передовых сил (в том числе и просветителей), боровшихся за гражданские свободы и считавших, что демократические принципы реализуются посредством обеспечения равноправия граждан перед законом.

В работе отмечается значение открытого в 1882 году благотворительного Общества, проливающее яркий свет на послепетербургскую деятельность М. Османова.

Эти важнейшие моменты биографии М. Османова нашли отражение в литературной практике поэта, составляя тесную связь поэзии с жизнью на пути возникновения реалистического искусства. Общественный опыт способствовал идейному росту М. Османова, развитию и углублению демократических, историософских общественно-политических воззрений. Жизнь, ее социальные коллизии мощным потоком вторгаются в творчество М. Османова. Поэмы «Шамхал», «Жалоба аксайцев», цикл стихов о старшинах, «Слово судьи» и т.д. - это те произведения, в которых заключены глубокие раздумья о судьбе народа в пореформенную эпоху.

Многогранное творчество М. Османова - и тогда, когда оно утверждает, и тогда, когда отрицает и клеймит, - всегда проникнуто единым помыслом, оно - о человеке совершенно новом. Комплекс нравственного содержания такого человека несет в себе прообраз гражданина общества, о котором мечтал М. Османов и которого он хотел видеть хозяином. В этом смысле историософские нравственные уроки М. Османова весьма поучительны, имеют или обладают большой функциональной значимостью. Османовым принципиально, методологически разработана «структура» такого человека. От более элементарных черт психологии человека, таких, как бытовые добродетели, он поднимается до вопросов высокого гражданского долга. Он поднимает вопросы о назначении человека вообще, ответственности перед родиной и народом, о назначении поэта и поэзии.

Художественная эволюция несла с собой углубление социальных историософских корней мировоззрения и художественного метода. Постоянно нарастающее чувство горечи, переживания, обиды за народ, тревоги за его судьбы приводят М. Османова к горестному признанию его сомнений в возможности изменить миропорядок. Лирический герой Османова, ощущая жестокую противоречивость общества, выражает настроение эпохи удушья: «сердце разрывается, видя эту всю несправедливость, но нет той силы, которая бы смела все эти беспорядки» - таково содержание характеристики, данной поэтом своему времени.

Между тем система взглядов на государственно-правовое устройство, отразившаяся в поэзии, основана на демократических принципах: страной, народом должны править добропорядочные люди и гуманные законы. Новый человек представляется М. Османову не абстрактным понятием, он реален, наделен самыми добродетельными чертами. Поэт разрабатывает целый комплекс, лежащий в основе концепции человека. Разум, знание, просвещение в большинстве стихов выступают критерием положительных качеств человека и народа в целом.

Пятая глава диссертации посвящена историософскому освещению кумыкской литературы начала ХХ века на материале творчества Нухая Батырмурзаева, Маная Алибекова и Абусуфьяна Акаева.

В работе отмечается, что, несмотря на достаточно широкий фронт кумыкской литературы данного периода, представленной именами М. Алибекова, Н. Батырмурзаева, 3. Батырмурзаева, А.Карамурзаева, А.-Г.Ибрагимова, А. Шемшединова, М. Казанбиева, Ш.Байболатова, А.Магомедова, А.Кадиева, А.Акаева, А.-В.Дыдымова, Д.Ханакаева, Д.Магомедова, Алипмурзы из Хамаматюрта как выразителей различных социально-культурных и общественно-литературных тенденций в народной жизни, именно творчество выбранных в качестве основного объекта настоящего исследования писателей, по давно сформировавшемуся в критике и литературоведению мнению, составило наиболее значительный фонд родной словесности.

Наиболее характерными и яркими представителями историософского просветительского направления в кумыкском обществе в интересующий автора период, по всеобщему признанию являлись М. Алибеков, Н. Батырмурзаев и А.Акаев. Несмотря на то, что творчество, а также их биографии в определенной степени изучены, многие вопросы, связанные с их мировоззрением, все еще остаются недостаточно исследованными. Так, в частности автору диссертации представляется важным отметить своеобразие их просветительских взглядов, в недостаточной степени осмысленных в научно-критической литературе. В этом плане в работе делается первая попытка рассмотреть специфическое, отмечая, при этом и то общее, что их объединяет.

Так, по мнению автора, доминирующим в историософских воззрениях М. Алибекова является государственно-правовой аспект, проблемы политической системы, структуры кумыкского общества. Н. Батырмурзаев же в большей степени разрабатывает нравственные проблемы, вопросы морали, этики. В то же время он не обходил и жгучих социально-политических вопросов национального бытия, но преломлял их через призму морали, нравственности и этики. А.Акаев - также один из ярких составляющих «триумвирата» оригинально определил свою историософскую «нишу» в национальном возрождении: «быть опорой к хромой ноге» народа, видя эту задачу в разработке проблем развития родного языка и литературы, в научно-издательской, просветительски-популяризаторской деятельности, в собирании и издании с последующим распространением среди народа образцов устного народного творчества и произведений выдающихся поэтов Й.Казака, М.-Э.Османова, Абдурахмана из Какашуры и других, в том числе и своих современников; в составлении, издании и распространении энциклопедических, толковых и многоязычных словарей, столетних календарей; в переводах и адаптациях на родной язык произведений восточной классики…

Как показывает творчество, М. Алибеков не был лишь посторонним наблюдателем и созерцателем всего того, что совершалось рядом и вокруг, в крае, в России, в мире. Точно так же, как и собратья по перу (Н. Батырмурзаев, Абусуфьян и другие), он активно реагирует и пытается влиять на морально-нравственный поток своими художественно-публицистическими средствами. Как в этом убеждают прежде всего и лучше всего произведения, а также свидетельства современников поэта, М. Алибеков очень остро реагировал на пульс времени, используя для этого любые возможности, формы общения - встречи, беседы, переписку, печать, периодическую печать и т.п. В этом плане очень много, по мнению диссертанта, М. Алибекову дала "Кумыкско-ногайская хрестоматия", изданная М.-Э. Османовым в 1883 году в Петербурге, которая формировала его историческую память и в то же время давала ему фундаментальное, классическое художественное, литературное образование. Другим таким "авторским свидетельством" общего подъема духовной энергии народа, которое, бесспорно, могло стимулировать и М. Алибекова, было издание Абусуфьяноом в 1903 году в г. Симферополе произведений народного творчества и поэтов 19 века И. Казака и М.-Э. Османова.

Факт наличия в абусуфьяновском "сборнике стихов" поэмы М.-Э. Османова "Гюлкъыз", опубликованной в османовской хрестоматии, свидетельствует о налаженных еще ранее контактах А. Акаева с М.-Э. Османовым, М. Алибековым и Н. Батырмурзаевым. По мнению диссертанта, М.-Э. Османов, вручая экземпляры своего петербургского издания всем трём патриотам, видел, чувствовал в них будущих замечательных борцов за духовно-культурное возрождение родного народа, по-отечески благословил и скрепил их дружбу и единомыслие.

Далее, рассматривая историософию М.Алибекова, Н.Батырмурзаева и А.Акаева в отдельности, в диссертации на основании применения новых, в частности, междисциплинарных методик анализа общественно-литературных фактов и явлений предприняты попытки внести поправки в изучение и осмысление их многогранной творческой деятельности. Трак, по мнению диссертанта, в предшествующих настоящему исследованию трудах ученых внимание в основном акцентировалось на критическом, обличительном пафосе М. Алибекова, в то же время интересующий автора работы историософский программно-позитивный аспект не получал достаточного научного осмысления или же он характеризовался как показатель ограниченности, уязвимости идейно-художественной концепции, системы поэта. Между тем, по нашему мнению, произведения этого плана (как впрочем и все творчество) М. Алибекова при теоретическом осмыслении должны рассматриваться в соответствии с их авторской установкой, которой в произведениях М. Алибекова как раз и выступает историософская публицистическая направленность. Указанная авторская установка, как нам представляется, обусловливала стремление или тяготение поэта к осознанной актуализации, тенденциозности, нагнетанию, усилению политических акцентов. М. Алибеков даже в "мелочах" пытается усмотреть проявления глобальных тенденций современной жизни. При этом доминирующим во всех случаях у М. Алибекова являлся общественно-политический ракурс зрения, мировидения.

С этой точки зрения все произведения М. Алибекова представляются одним большим объемным рассказом: размышления о времени, об обществе, о народе, о родине и т.д. "Русско-японская война" ("Рус-япон даву", 1905) по мнению исследователей, занимает особое, специфическое место в этом "рассказе" о судьбоносных, поворотных событиях в жизни страны и ее народов. В работе отмечается, что военное столкновение двух империй - России и Японии - в произведении М. Алибекова в большей степени стянуто в политический план. Печальные итоги войны (поражение русской армии на суше и на море, заключения мира и путем позорной уступки исконно российских территорий и т.п.), считает М. Алибеков, заставляет серьёзно задуматься над тем, сможет ли Россия вообще, в принципе, обеспечить безопасность страны и ее народов. Характер мотивации отрицательного ответа на этот судьбоносный вопрос, стремление к доказательству несостоятельности законодательной и исполнительной ветвей власти, приведшей к отчуждению народа от государства, которое выражается в его неповиновении и многочисленных бунтах, выступлениях с экономическими и политическими требованиями, - все это определяет и наиболее полно представляет историософское своеобразие произведения М. Алибекова, даже особенности его лексики и синтаксиса. Обильная военная терминология, вводимая в синтаксические конструкции, показывающие и раскрывающие захватнические и грабительские вожделения царской власти, воссоздаёт атмосферу удушья, обреченности, всеобщего хаоса, скепсиса и брожения. Многократно повторяющиеся лексемы как "захват Манчжурии, без объявления войны вторжение на чужие территории, "миллиарды денег", "необученные солдаты" в роли "пушечного мяса", понапрасну брошенные в "кровавую мясорубку", мёрзнущий и мрущий военный гарнизон в осаждённом Порт-Артуре, оставленные японцам Сахалин, Мукден, Харбин и многое другое являются всего лишь отдельными (хотя и значительными) структурными срезами, компонентами того социально-исторического и общественно-политического состояния, в котором оказалась Россия в начале 20 века. Сцепление в единую цепь приведённых выше звеньев, эпизодов, срезов, видимых сквозь призму конкретного литературного текста "Русско-японской войны", может воспроизвести страшную картину тотального оглупления, манкуртизации сознания и психологии общества. М. Алибеков очень удачно и точно сформулировал эту логику в чрезвычайно емкой, филигранно отточенной и отшлифованной крылатой фразе: "японцы раскрыли изнанку, скрытую суть вещей" ("японлар ачып къойду яшырылгъан ишни гьакъын").

М. Алибеков прогнозирует, что если Россия не перестанет обманывать народы и себя и если она не выплатит ультимативно предъявленные ей долги, ценою которых она может как-то выйти из войны, то в скором, к весне 1905 года, ее территориальные потери могут простираться до Урала. Неудавшийся эксперимент России бумерангом бьёт ее же: она оказывается отстраненной от мирового сообщества, лицом к лицу со своими проблемами, не вызывая никакого сочувствия или участия со стороны других народов и государств: "Выйти из ямы, в которую попали, у них (русских) нет силы. Все со стороны смеются, и никто не помогает" ("Тюшген чунгурдан чыкъма Буланы гючю етмей, Къырдан къарап кюлейлер, Бири де кёмек этмей".

Таким образом, "Русско-японская война" предстаёт как одно из самых смелых в истории кумыкской литературы антимилитаристских произведений, где отчетливо проступает темперамент борца, стремящегося охватить современность во всем многообразии её сторон, отозваться немедленно на все вновь возникающее, тотчас же активно вмешаться в общественно-политическую битву, повлиять на её желательный исход художественной публицистикой, которой он владел превосходно. Концентрация удара по администрации, критика ее деспотизма перерастает в критику антинародной классовой природы монархической системы правления.