Реалистический метод в художественной публицистике и литературной критике В.Е. Максимова

Размещено на http://www.allbest.ru

РЕАЛИСТИЧЕСКИЙ МЕТОД В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПУБЛИЦИСТИКЕ И ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ В.Е. МАКСИМОВА

к.филол.н. Байбатырова Н.М.

Доцент кафедры теории и

истории журналистики

Астраханский государственный

университет

Творчество писателя «третьей волны» русской эмиграции Владимира Емельяновича Максимова вписывается в реалистическую концепцию общелитературного процесса второй половины XX века. Драматург и неординарный прозаик, В.Е. Максимов не ограничивался художественной литературой, в среде русского зарубежья он зарекомендовал себя как талантливый публицист и литературный критик. Созданный им в Париже журнал «Континент» публиковал в том числе и редакторские рецензии, литературно-критические статьи, обзоры. В «Автобиографическом этюде», вошедшем в нашумевшую книгу «Сага о носорогах», также включившую в себя памфлет с одноименным названием, В.Е. Максимов описал свою деятельность публициста в первые годы эмиграции, поскольку именно она позволила ему правильно сориентироваться в иностранной среде, морально окрепнуть: «Выехав на Запад, долго не мог прийти в себя, ошеломленный здешней политической и социальной суетой, в которой и сам принял посильное участие. Сначала весь ушел в организацию журнала, ездил, выступал, собирал вокруг нового дела людей и средства. Но постепенно внутреннее равновесие восстановилось, возвращались языковая память, профессиональный навык, тяга к собственной работе». [3, с. 247].

Покинув советскую Россию на двадцать лет, автор не только не оставил публицистику, но и обрел в художественной публицистике и литературной критике новое поле для творчества. Некоторые из литературных оппонентов обвиняли В. Е. Максимова в мести Советской власти и соцреализму, которые не приняли произведений писателя. В частности, речь шла об известном романе «Семь дней творения», который разошелся в самиздате. Именно из-за него В.Е. Максимова в 1973 году исключили из Союза писателей и насильно пытались лечить в психиатрической клинике. Через год непринятый и непонятый автор эмигрировал в Европу. писатель максимов творчество публицистика

Литературная критика В.Е. Максимова крайне фактологична, публицистична, окрашена яркими журналистскими образами. В интервью с исследователем русского зарубежья Джоном Глэдом писатель, вспоминая перипетии своего творческого пути, работу в районных и краевых газетах, признается: «С тех пор у меня чисто журналистская школа…» [1, с. 253] . Именно журналистика как вид практической деятельности, в основе которой лежит констатация факта, сформировала в В.Е. Максимове приверженность реалистическому методу отображения действительности как в литературе, так и в публицистике. Однако реалистический метод В.Е. Максимова не соответствовал канонам соцреализма, процветавшего в СССР, а зачастую был противоположен им. Неоднократно предметом литературной критики писателя становится классическая литература, которая есть образец и стержень для последующих поколений.

Художественная публицистика и литературная критика В.Е. Максимова стала отражением настроений писателей «третьей волны» эмиграции, которые покидали родину по причинам политического несогласия, отсутствия свободы творчества в Советском Союзе, идеологического прессинга тоталитарной власти. Рассмотрим традиции реализма В.Е. Максимова на примере литературно-критических статей автора периода эмиграции и после возвращения ему советского гражданства. В парижской публицистике В.Е. Максимова выражены умонастроения творческой гуманитарной интеллигенции 1970 - 1990-х годов. Специфика национального самосознания, воплощённая в русской культуре, была главным объектом осмысления писателя. В статье «Театр для глухонемых» [5, с. 137-189], написанной в 1986 году, В.Е. Максимов рассматривает советскую культуру и литературу в зеркале западной критики. Писатель называет советскую культурную политику примитивной и в стратегии, и в тактике, но при этом в высшей степени действенной и результативной. Доказывая выдвинутый тезис, В.Е. Максимов делает обзор взаимодействия советской культуры с западной, начиная с двадцатых годов XX века. Он обращается к творческим биографиям Есенина, Маяковского, Мейерхольда, Пильняка. Писатель уверен, что талант этих гениев был потребительски использован советским правительством, после чего эти люди были доведены до самоубийства либо закончили жизнь в тюрьмах, лагерях, пыточных подвалах. По мнению В.Е. Максимова, лучшие представители русской и советской литературы были обречены на страшный конец. В хронологической последовательности автор обращается к разным вехам в истории Советского государства и литературы. Коллективизация, голодомор на Украине, политические чистки и репрессии, угнетенная цензурой и соцреализмом советская литература становятся предметом осмысления и реалистической критики публициста В.Е. Максимова. При этом автор оценивает роль и позицию западного общества: «И снова западные аудитории цепенели от восторга и восхищения, умиляясь упитанностью и франтоватостью «полпредов культуры» из Страны Советов. И снова на помощь им спешили лучшие из лучших столпов прогрессивной культуры капиталистического мира: Томас Манн, Бертольд Брехт, Лион Фейхтвангер со сворой других, рангом поменьше. И снова все кончилось тем же: одним (среди них назовем хотя бы Михаила Кольцова, Исаака Бабеля, Владимира Киршона) - смерть в ГУЛАГе или пуля в затылок, а другим (из тех, кого я назвал выше) - прижизненная слава, солидный счет в банке и посмертные почести» [5, с. 159].

Без страха показаться резким В.Е. Максимов в «Театре для глухонемых» пишет о некоторых советских писателях, именуя их «очередным поколением советских дезинформаторов от культуры вроде Константина Симонова, Ильи Эренбурга, Александра Фадеева» [5, с. 160]. Автор статьи не без доли саркастической критики оценивает хрущевскую «оттепель», доклад генсека о «культе личности» на XX съезде партии. В.Е. Максимов с беспощадной смелостью обвиняет Запад в конформизме: «И если бы этих профессиональных дезинформаторов принимали на Западе только заядлые марксисты или наивные простаки! Что, к примеру, заставляет великого Антониони заседать в одном жюри и поддерживать демагогию Евтушенко на Венецианском кинофестивале? Почему прекрасный итальянский актер Марчелло Мастроянни, перед которым я преклоняюсь, захлебываясь от восторга, находит в Советском Союзе общий язык с нашими конформистами и не проявляет никакого интереса к творчеству гениального Параджанова?» [5, с.161].

Взаимоотношения культуры советской и западной Максимов называет «непотребный театр для западных слепоглухонемых». Выражение это он взял из письма Ленина к Чичерину, где так наречена замшелая интеллигенция Запада. Цитату Максимов приводит в завершении своей статьи как железный аргумент о недальновидной дипломатии: «Так называемые культурные слои Западной Европы и Америки не способны разобраться ни в современном положении вещей, ни в реальном соотношении сил; эти слои следует считать за глухонемых и действовать по отношению к ним, исходя из этого положения. Капиталисты всего мира и их правительства в погоне за завоеванием советского рынка закроют глаза на действительность и превратятся в глухонемых слепцов. Иначе говоря, они будут трудиться по подготовке собственного самоубийства» [5, с. 164].

Постперестроечная Россия и постсоветский период также не обделен вниманием В.Е. Максимова-критика и публициста. Снова получив советское гражданство в 1990 году, он часто приезжал на родину и подолгу жил в Москве. В статье «Государство - это я» [4, с.279-305] осуждается приспособленчество и неискренность постсоветских деятелей культуры, наших известных современников. Например, речь идет о режиссёре Марке Захарове, который с подобострастием расхваливает книгу нового президента. В.Е. Максимов цитирует его хвалебные речи со своим ироничным комментарием: «Я читал эту книгу до трех часов ночи и был удивлен ее великой простотой. Той простотой, которую завещал нам Лев Толстой» [4, с. 181]. В.Е. Максимов с презрением говорит: «Я далек от мысли, чтобы заблуждаться, будто наделенный природой весьма отменным вкусом, Захаров не знает подлинной стоимости убогой президентской писанины, но его поистине беспредельный цинизм позволяет ему не угрызаться никакой совестью, ни при каких обстоятельствах: сегодня он перед телевизионной камерой сжигает свой партбилет (интересно, зачем он только его добивался?) и требует вынести Ленина из Мавзолея, а завтра с тем же пафосом будет требовать возвращения себе первого и принародной гальванизации второго: стыд для нынешнего российского интеллигента не дым - глаза не ест» [4, с. 281-282].

В.Е. Максимов с присущим ему реалистическим взглядом презирает политических и культурных «перевертышей». Используя интертекст произведений Салтыкова-Щедрина, публицист рассуждает: «Казалось бы, чего волноваться по этому поводу, было все это, много раз было! Параноический бред одного вождя почитали вершиной человеческой мысли, малограмотные дадзыбао другого почитали духовным откровением, пьяные мысли третьего зачисляли в сокровищницу марксистской мысли, на тему дубовых сочинений четвертого не постеснялись даже оперу сочинить! Но всякий раз я же никак не могу привыкнуть к этой поразительной мимикрии наших «твердой души прохвостов» от культуры [4, с. 279].

В интервью, данном в 1994 году газете «Правда» и получившем название «Шаги командора» [4, с. 328-336], В.Е. Максимов отмечает свою все больше проявляющуюся с годами тягу к публицистике, поскольку именно она становится рупором общества и более востребована, чем художественная литература. Писатель, публицист, литературный критик признается, что именно посредством публицистики он находит язык с русским народом, ощущает свою важность и значимость.

Обратимся также к интервью Максимова «Я весь там», опубликованное в русскоязычном литературном журнале «Двадцать два», выходящем в Телль-Авиве, в рубрике «Писатель и время» [6]. Максимов рассуждает о русской литературе в условиях зарубежья: «Я думаю, что без продолжения эмиграции, без притоков новых сил, у эмиграционной культуры нет перспективы. Во всяком случае, у прозы. Проза может жить только в атмосфере языка, в социальной атмосфере общества, в его реалиях. <…> Публицисту и поэту в эмиграции легче, чем прозаику: публицист оперирует фактами, поэт вечными категориями, вернее сказать, категориями космополитическими» [6, с. 174]. Особую, почти божественную миссию в русской культуре приписывает В.Е. Максимов литературе. Он же говорит о мученической доле писательства. Литература и ее гении всегда находятся в оппозиции к политическому строю, будь то самодержавие или тоталитарная власть. Писатель называет литературу «совестью общества» [6, с. 180]. Говоря о современности, В.Е. Максимов-публицист с сожалением констатирует, что нынешний социум - это общество эпохи потребления, а литература становится товаром, зачастую - разменной монетой хваленой демократии.

Таким образом, художественную публицистику и литературно-критическое творчество писателя русского зарубежья В.Е. Максимова можно назвать реализмоцентричными. Исследователь А.Э. Краснов-Левитин в книге «Два писателя», посвящённой А.И. Солженицыну и В.Е. Максимову, отмечал «художественность публицистики» и «публицистичность прозы» писателя [2, с.207]. Публицистика В.Е. Максимова всегда непосредственно связана с реалиями окружавшего его социума, культурной и литературной ситуацией, идеологически обоснована. Реалистическому методу писателя свойственны эмоциональность, обращенность к широким массам.

Библиографический список

1. Глэд Джон. Беседы в изгнании: Русское литературное зарубежье. - М.: Книжная палата, 1991. - 319 с.

2. Краснов-Левитин А.Э. Два писателя: (Об А.И. Солженицыне и В.Е. Максимове). - Париж: Поиски, 1983. - 294 с.

3. Максимов В.Е. Автобиографический этюд // Сага о носорогах. - Франкфурт-на-Майне: Посев, 1981. - 352 с.

4. Максимов В.Е. Самоистребление (Публицистика. Послесловие П. Алешкина). - М.: Голос, 1995. - 352 с.

5. Максимов В.Е. Собрание сочинений: в 8 т. - М.: Терра, 1991-1993 - Т. 9 (доп.)

6. Максимов В.Е. Я весь там. Писатель и время. Интервью // Двадцать два. - 1988 (декабрь-январь). - № 57. - М.: Иерусалим.

Размещено на Allbest.ru