"Розенкранц и Гильденстерн мертвы" Стоппарда

Размещено на http://www.allbest.ru/

Но продуман распорядок действий,

И неотвратим конец пути.

(Борис Пастернак. «Гамлет»)

Пьеса Тома Стоппарда "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" - пьеса весьма необычная. Когда-то Шекспир брал сюжеты новелл, старых пьес и хроник и переиначивал их на свой лад. Стоппард проделал то же самое с "Гамлетом". Действие "Розенкранца и Гильденстерна" происходит «внутри» пьесы Шекспира, более того, несколько диалогов взяты из "Гамлета". Впрочем, Стоппард придает им совершенно другой смысл.

Главные герои пьесы (собственно Розенкранц и Гильденстерн) в «Гамлете» идут почти вровень со слугами и стражниками в списке действующих лиц. Они - два дворянина, университетские друзья Гамлета, которых Клавдий подсылает шпионить за принцем и которые затем сопровождают Гамлета в Англию. На сцене они появляются не больше пяти раз, редко кто вспомнит, что они тоже входят в список погибших в финале трагедии, а если их и помнят, то вечно путают.

Стоппард прекрасно понимает это и встраивает безликость и невозможность разобраться в этих длинных именах в свою пьесу (не только Клавдий, сами герои никак не могут понять, кто из них Розенкранц, кто Гильденстерн).

Словно для того, чтобы читатель хоть как запомнил имена героев, автор выносит их в название. Пьеса названа по одним из последних строчек «Гамлета» - «Услышать, что его приказ исполнен:/ Что Розенкранц и Гильденстерн мертвы». В самом название отражены ключевые идеи пьесы - мало того, что Стоппард отсылает нас к шекспировскому тексту, так еще и прямым текстом говорит, чем дело кончится.

Что касается жанра пьесы, то автор его не определяет, но мне кажется, что это - трагифарс. Она абсурдна, местами путаница героев, неожиданные реплики весьма комичны, но суть и финал - глубоко трагичны.

Мир, в котором происходит действие, весьма условен, вот что гласит первая ремарка: «Два человека, в костюмах елизаветинской эпохи, проводят время в местности, лишенной каких бы то ни было характерных признаков». Причем условность сцены здесь - это не брехтовская условность. Это не отсутствие декораций, обстановки, это наличие «ничего», присутствие отсутствия. Ощутимая пустота. Она сродни звукам барабана и флейты, которые будет слышать Гильденстерн на ветру безветренного дня.

С первой ремарки слышен голос автора. Ремарки в этой пьесе исполняют не служебную функцию: обозначить обстановку, они лирические, философские, ироничные, передают настроение. Строй пьесы тоже весьма необычен, большую часть времени нет никакого активного действия: два героя просто стоят на сцене и разговаривают, причем весьма часто на отвлеченные философские темы. Возможно, это тоже некая параллель с "Гамлетом", только тут вместо монологов принца - диалоги его друзей. Пьеса Стоппарда - абсурдистская, и большую часть реплик, между которыми часто нет логической связи, можно описать словами Розенкранца: «Половина сказанного им означала что-то другое, а другая половина вовсе ничего не означала».

Вот как автор определяет главных героев:

Два человека, в костюмах елизаветинской эпохи <…>. Оба хорошо одеты - шляпы, плащи, трости и все остальное. У каждого - по большому кожаному кошельку. Кошелек Гильденстерна почти пуст. Кошелек Розенкранца почти полон. Дело в том, что они играют в орлянку. <…>Постоянное выпадание "орла" - вещь невероятная, но Розенкранц ничем не выдает своего удивления, да он его и не чувствует. Впрочем, он достаточно милый человек, чтобы быть несколько смущенным тем обстоятельством, что ему перепадает так много денег его друга. Это его как-то характеризует. Гильденстерн весьма заинтересован необычностью происходящего. Его не волнуют деньги: он пытается понять смысл, подоплеку, что ли, происходящего. Отдавать себе отчет, но при этом не впадать в панику - его характерная черта.

Любопытно, что в ремарке встречается слово "что ли": передающее неуверенность или неспособность точно передать мысль, что довольно странно для ремарки как разъяснения происходящего на сцене.

Также в ремарках и, иногда, в словах героев звучит полный лиризма и иронии голос автора.

Это описание героев единственное на всю пьесу. А между тем, Розенкран и Гильденстерн - два очень разных характера. Гильденстерн - человек ума, человек рациональный, пытающийся разобраться в ситуации, более активный, энергичный. Пытающийся контролировать ситуацию. Впрочем, когда ситуация выходит из под контроля, пусть самого иллюзорного, Гильденстерн сникает и становится беспомощным. Но, когда дело доходит до серьезного - предать ли Гамлета, с помощью той же рациональности, Гильденстерн доказывает, что вмешиваться и спасать Гамлета не стоит.

Розенкранц же - человек сердца, эмоциональный, простоватый и наивный. «Я хорошая поддержка» - говорит он сам о себе.

Игра в орлянку, с которой начинается пьеса, продолжается, судя по состоянию кошельков героев, уже довольно долго. С первых строк становится понятно, что, хотя персонажи и обряжены в елизаветинские костюмы, они вполне себе люди ХХ века: их язык и сознание современные. Гильденстерн, пытаясь разобраться в странной закономерности (монетка все время выпадает орлом вверх), говорит о законе средних чисел, теории вероятности и т. п. Впрочем, все его выкладки не дают ничего: орел продолжает выпадать, а толкового объяснения так и нет.

Вдруг, посреди игры, вначале Гильденстерн, а затем и Розенкранц, вспоминают, что они не просто так оказались там, где они есть: «Значит, это был гонец... посланец... это точно. За нами послали». Причем, загадочный посланец лишь проскальзывает в словах Гильденстерна, огромный монолог про силлогизм, попытка доказать нормальность и естественность мира, в котором они находятся, полностью его перекрывает. Кто этот загадочный вестник, мы никогда не узнаем. Некая сила, заставившая их пуститься в путь. Он - рок, судьба, механизм, приведший в действие маленькое колесико - Розенкранца и Гильденстерна (можно вспомнить вопрос Гамлета «За вами посылали?», который тут же превращает Розенкранца и Гильденстерна из друзей в шпионов).

Это упоминание вестника, мне кажется, завязка пьесы. Герои вспоминают, что они в пути, у них есть какие-то цели и обязанности, они собираются бросить бесцельное стояние на месте, начать путь, который приведет их в Эльсинор, а затем и на корабль.

Розенкранц слышит звуки флейты и барабанов. (Музыка в этой пьесе очень важна, она еще один источник лирики, и практически всегда связана с фигурой Актера. Мне кажется, что не случайно звучит именно флейта - она связана со знаменитым местом из «Гамлета»: принц просит Гильденстерна сыграть ему на флейте. Флейту принц берет как раз у актеров).

Гильденстерн же никакой музыки не слышит и вдруг разражается монологом о единороге:

«Человек, прерывающий свое путешествие из одного места в другое в третьем месте, лишенном названия, отличительных признаков, населения и вообще значения, видит единорога, который пересекает его тропинку и исчезает в лесу. <…> И чем больше свидетелей, тем скорей это становится столь же тонким, как реальность, или тем, что называется общественным мнением... "Смотрите! Смотрите! - восклицает толпа. - Лошадь со стрелой во лбу! Какой-то охотник принял ее за оленя"».

Это абсолютно лирический кусок, ничем по смыслу не связанный с действием, ничем напрямую не вызванный, и бесконечно красивый.

Но вот флейты и барабаны действительно становятся слышны - появляется труппа бродячая труппа, возглавляемая Актером. («Жалко, что не единорог. Было бы лучше, если б единороги», - сокрушается в последний момент Гильденстерн). При виде «публики» Актер ликует и представляет своих товарищей: «Труппа трагиков, к вашим услугам». Розенкранц представляет себя и друга, причем сам же путает имена. Разговор продолжается, Актер перечисляет, на что готова его труппа:

«Убийства и разоблачения, общие и частные, развязки как внезапные, так и неумолимые, мелодрамы с переодеванием на всех уровнях, включая философский. Мы вводим вас в мир интриги и иллюзии... клоуны, если угодно, убийцы - мы можем вам представить духов и битвы, поединки, героев и негодяев, страдающих любовников - можно в стихах; рапиры, вампиры или то и другое вместе, во всех смыслах, неверных жен и насилуемых девственниц - за натурализм надбавка, - впрочем, это уже относится к реализму, для которого существуют свои расценки».

Пожалуй, как раз так можно было бы описать трагедии Шекспира. Вообще фигура Актера - руководителя бродячей труппы елизаветинских времен не может отчасти не ассоциироваться с Шекспиром, как с историческим персонажем, и как с демиургом-автором (хотя у Шекспира герои обладали свободой воли). В конце концов, именно Актер произносит: «Вы - Розенкранц и Гильденстерн, и этого довольно», - своеобразный приговор героям.

Впрочем, Актер начинает намекать на вещи, не имеющие отношения к Шекспиру: «Мы согнемся туда, куда нас нагнут» - но Розенкранц не понимает его намеков. В самый последний момент, когда труппа собирается уходить, решив, что зря тратит время, к делу подключается Гильденстерн. Актер хватается за эту возможность:

«За пригоршню монет могу устроить частное и, так сказать, непочатое представление - Похищение сабинянок - точней, сабиняночки - точнее, Альфреда. (Через плечо.) Надень свое платье, Альфред.

Гильденстерн дает актеру пощечину. Актер отшатывается. Гильденстерн стоит, его всего трясет».

Однако, монолог о природе театра, полный игры слов, парадоксальных и многозначительных фраз, продолжается:

«[Мы делаем - С.Д.] Обычные вещи, сэр, только наизнанку. Представляем на сцене то, что происходит вне ее. В чем есть некий род единства - если смотреть на всякий выход как на вход куда-то». Гильденстерн играет с Актером в орлянку, игра продолжается до тех пор, пока Актер не выбирает решку и не проигрывает (монета, как и в начале пьесы, продолжает падать орлом вверх). Затем Гильденстерн предлагает еще один спор: «Пари, что год моего рождения, умноженный на два, дает четное число». Актер сомневается, подозревая трюк. В конце концов, соглашается - но с условием, что это будет год его рождения.

Разумеется, труппа проиграла, а расплатиться может разве что Альфредом. В качестве платы друзья требуют спектакль. Актеры уходят готовиться, Розенкранц подбрасывает монетку и, вот неожиданность, выпадает решка!

Словно какой-то механизм этого мира сдвигается - то ли прошли они некую часть пути, то ли вышли из того мира, где все предопределено, где всегда выпадает решка, где никакого выбора не предполагается.

Неожиданно место действия меняется: «В это время происходит перемена освещения, в результате которой в действие как бы включается внешний мир, но не особенно сильно». Мимо героев пробегают Офелия и преследующий ее Гамлет: друзья оказались в Эльсиноре. Входят Клавдий с Гертрудой и придворными. Разыгрывается сцена из «Гамлета» (II, 2): Клавдий просит Розенкранца и Гильденстерна выведать, что случилось с Гамлетом. Сцена не просто скопирована: несмотря на то, что герои произносят текст Шекспира, смысл ему придан другой.

«Клавдий. Привет вам, Розенкранц (поднятой ладонью он приветствует Гильденстерна, пока Розенкранц кланяется; Гильденстерн кланяется поспешно и с опозданием)... и Гильденстерн!

Поднятой ладонью он приветствует Розенкранца, пока Гильденстерн кланяется ему; Розенкранц, не успев еще выпрямиться, сгибается снова. Опустив голову, он бросает быстрый взгляд на Гильденстерна, который готов выпрямиться».

Более того, у нас сдвинута точка зрения. Все происходящее мы воспринимаем не как историю про заговор короля, плетущего интриги с помощью мелких придворных, а как какое-то странное и непонятное поручение, которое вдруг обрушилось на голову двум героям. Причем поручению они очень не рады.

Розенкранц (обессиленно). Домой, я хочу домой. (Делает несколько шагов.) С какой стороны мы пришли? Я потерял ориентацию.

Гильденстерн. Единственный вход: рождение, единственный выход - смерть. Какие тебе еще ориентиры?

Они подходят друг к другу.

Розенкранц. Мы никому ничего не должны.

Гильденстерн. Мы влипли. Каждый твой поступок, пусть ничтожный, порождает другой, неизвестно где, неизвестно чей, а тот - третий и так далее, замкнутый круг. Так что смотри в оба и навостри уши. Будь осторожен и следуй инструкциям. И все будет в порядке.

Розенкранц. До каких пор?

Гильденстерн. Пока все не кончится само собой. Тут есть своя логика - все происходит само собой, не волнуйся. Расслабься и плыви по течению. Когда кто-то берет тебя за руку и ведет как ребенка - хоть ты давно уже потерял невинность, - это словно тебя вознаграждают, словно получаешь добавочную порцию детства, - и как раз тогда, когда меньше всего ожидаешь, - словно приз за хорошее поведение - или за то, что вообще не имел детства... Я - э-э-э - не слишком противоречу себе?

Слова героев, с одной стороны, полны поэзии, красоты и иронии, с другой - в них проявляется движущая сила пьесы: замкнутый круг, из которого им никак не выбраться, в котором всё, что они делают, подчинено логике вне их понимания, чье-то чужой воле. Воле автора. Причем отсутствие выбора воспринимается, как счастье. Логика, которая ведет их, как понимает зритель - основана на сюжете «Гамлета», формально копируя основные сюжетные повороты шекспировской трагедии. Формально, конечно, у героев есть выбор, казалось бы, можно было бы и не следовать указам Клавдия. Но не в логике того искусственного мира, в котором они находятся. Ведь Владимир и Эстрагон не могут перестать ждать Годо, хотя, казалось бы, ничего их не удерживает. Если у героев выбор и появляется, то они совершенно бессмысленны, и ничего существенно не меняют - пойти на право, или налево. В финале Гильденстерн вспомнит «Должно быть, был момент, тогда, в самом начале, когда мы могли сказать - нет». Но, даже если он был, он был до начала пьесы. В пьесе их тащит по инерции логика мира, лишив реального выбора.

Итак, в соответствии с «Гамлетом», друзьям нужно выяснить, что произошло с принцем, тогда они свободны, и король о них не забудет. Однако оказывается, что не так-то просто перевести в денежный эквивалент это самое «не забудет». В конце концов, Гильденстерн признается: «Слова, слова. Вот все, на что мы можем рассчитывать».

Делать совершенно нечего, нужно ждать Гамлета. Розенкранц предлагает сыграть в «вопросы». Смысл игры прост: нужно отвечать вопросом на вопрос, избегая повторов и риторических фигур. Реплики бессвязны, но некоторые приобретают смысл, отсылая к происходящему в пьесе: «Что происходит?», «Когда все это кончится?», «Как тебя зовут?». Уже не ясно, то ли это крик запутавшегося человека, то ли часть игры.

Розенкранц (голосом вопиющего в пустыне). Что это за игра?

Гильденстерн. И какие у нее правила?

На секунду на сцене появляется Гамлет, но тут же исчезает. Гильденстерн пытается разобраться, кто, в конце концов, Розенкранц, а кто Гильденстерн - резко кричит «Розенранц!». Тот оборачивается - друзья ликуют! Но ненадолго, вскоре Гильденстерн, чтобы упрочить успех, кричит «Гильденстерн!» и Розенкранц отзывается снова. Эксперимент провалился.

Нужно что-то делать с Гамлетом, Гильденстерн предлагает: «Вопрос и ответ. Старый добрый способ». Пусть Розенкрнц задает ему вопросы, как будто Гамлету. Впрочем, друг далеко не сразу понимает, что от него хотят.

Гильденстерн (сохраняя контроль). Похоже, ты не все понял как следует. Попытайся представить, что я отвечаю за него, а ты задаешь мне вопросы. Не мне, а ему.

Розенкранц. Ага. Мой досточтимый лорд!

Гильденстерн. Да, мой друг!

Розенкранц. Как поживаете?

Гильденстерн. Помешался.

Розенкранц. Действительно? Каким образом?

Гильденстерн. Я изменился.

Розенкранц. Внутри или снаружи?

Гильденстерн. И - и.

Розенкранц. Позвольте мне напрямик. Ваш отец был королем. Вы - единственный сын. Ваш отец умирает. Вы - совершеннолетний. Ваш дядюшка становится королем.

Гильденстерн. Точно.

Розенкранц. Необычно.

Гильденстерн. Более чем.

Розенкранц. Именно. Где вы были в это время?

Гильденстерн. В Германии.

Розенкранц. Значит - узурпация?

Розенкранц. Подведем итоги. Ваш отец, которого вы любите, умирает. Вы наследник престола. Вы возвращаетесь, чтоб увидеть, что его тело еще не остыло, а младший брат уже забрался на его трон и в его простыни. Оскорбляя физические и нравственные законы. Одновременно. Но почему вы все-таки ведете себя столь странным образом?

Гильденстерн. Понятия не имею.

Игра ни к чему не привела. Розенкрнцу слышится музыка, и тут, о ужас, появляется сам Гамлет вместе с Полонием («Гамлет» II, 2).Гамлет бросается к друзьям с распростертыми объятьями, правда тоже путает имена. Они смеются и вместе уходят. Так кончается первое действие.

Второе начинается продолжением разговора. «Разговор, который они ведут, поначалу невнятен; первая реплика, которую можно разобрать, - конец короткого монолога Гамлета»: «Проклятье, в этом есть нечто сверхъестественное, если бы только философия могла до этого докопаться». Появляются актеры, за ними Полоний, вскоре, все уходят, оставляя друзей одних. Всё по тексту «Гамлету», но только вместо того, чтобы следовать за принцем, мы наблюдаем за смущенными Розенкранцем и Гильденстерном, обсуждающими результаты беседы.

Гильденстерн. Раз или два он нас, возможно, поймал, но я думаю, прогресс есть.

Розенкранц (просто). Он нас уделал.

Гильденстерн. С небольшим перевесом.

Розенкранц (со злостью). Двадцать семь - три, и ты считаешь, с небольшим перевесом?! Он нас уделал. Начисто.

Гильденстерн. Но мы все же установили симптомы, не так ли?

Розенкранц. Половина сказанного им означала что-то другое, а другая половина вовсе ничего не означала.

Гильденстерн. Мучительное честолюбие - комплекс уязвленности, вот мой диагноз.

Розенкранц. Шесть риторических, два повтора, остается девятнадцать, из которых мы ответили на пятнадцать. А что получили взамен? Что он подавлен! Что Дания - тюрьма и он предпочел бы жить в ореховой скорлупе. Честолюбие и нежелание мириться с фактами. А единственный прямой вопрос, который мог привести к чему-нибудь стоящему, привел всего лишь к этому ослепительному откровению, что он может отличить сокола от цапли.

Пауза.

Гильденстерн. Если ветер южный.

Розенкранц. И погода хорошая.

Гильденстерн. А если нет, то не может.

Уцепившись за «южный ветер», герои пытаются определить стороны света, наличие и направление ветра, но лишь глубже увязают в словах и теоретических расчетах. Повисает пауза. Еще пару реплик, затем «большая пауза». Следует монолог Гильденстерна:

«А-а, колеса завертелись, и теперь у них своя скорость. На которую мы... обречены. Каждый оборот - порождение предыдущего. В чем - суть движения. Попытайся мы вращаться самостийно, вся телега полетит к черту. Это, по крайней мере, утешение. Потому что если б случайно - чисто случайно - обнаружить - или даже только предположить, что наша - э-э-э - импульсивность тоже только часть ихнего порядка, - тогда лучше покончить с собой».

В монологе опять проскакивает так нигде и не сформулированная до конца мысль о некоем управлении, о высшей силе, которая все устраивает, для которой наши герои - всего лишь пара винтиков.

Розенкранц срывается с криком «Горит!». Но ничего не происходит, он просто хотел показать, «что значит злоупотреблять свободой слова, чтобы убедиться в том, что она существует». Этот возглас то ли крик души, то ли игра автора - все длятся и длятся бесконечные и бессмысленные диалоги, а крик «Горит» - надежда на действие. Но надежда не оправданная.

Розенкранц подбрасывает монетку, но, что выпало, - не говорит.

Слова Гильденстерна - опять чистейшая лирика: «<…> Сжигаем мосты, по которым сюда мчимся, не имея других доказательств своего движения, кроме воспоминаний о запахе дыма и предположения, что он вызвал слезы».

Розенкранц протягивает приятелю сжатые кулаки, предлагая угадать, в каком монетка. Гильденстерн указывает на руку, но монетки там нет. Процесс повторяется несколько раз, в конце концов оказывается, что вторая рука тоже пуста. Розенкранц хихикает, но вдруг осекается, кажется, он потерял монетку.

Поиски прерывает появление Гамлета и Актера ("Гамлет" II, 2). Гамлет довольно быстро уходит, а Актер набрасывается с обвинениями на героев:

«Это вы нас бросили! <…>Нам стыдно теперь смотреть друг на друга! (Овладевая собой.) Вы не понимаете этого унижения - быть лишенным единственной вещи, которая делает эту жизнь выносимой, - сознания, что кто-то смотрит... Мы уже вошли во вкус, уже лежало два трупа, и тут мы обнаружили, что - никого, что раздеваемся донага в пустоте, что мы - нигде.<…> И вот, как несмышленые дети, приплясывая, в одежде, которую никто не носит, твердя слова, которых никто не говорит, в дурацких париках, клянясь в любви, распевая куплеты, убивая друг друга деревянными мечами, впустую вопя о потерянной вере после пустых клятв отмщенья - и каждый жест, каждая поза растворялись в прозрачном, необитаемом воздухе, - мы разбазаривали свой талант и распинались под пустым небом, и только неразумные птицы внимали нам. (Оборачивается к ним.) Ну что, понятно? Мы - актеры, мы нечто обратное людям! <…> Мы актеры... мы отказались от самих себя, как требует наша профессия, - уравновесив это дело мыслью, что кто-то на нас смотрит. Оказалось - никто. Нас купили. Пока продолжался длинный монолог убийцы, мы, не смея шелохнуться, застыв в своих позах, сначала с надеждой, потом с неуверенностью, потом уже в полном отчаянии обшарили глазами каждый куст, каждый бугорок, каждый угол - но вас нигде не было. <…> Пока все это, как телега о камень, не споткнулось о тишину. Никто не подошел. Никто нас не окликнул. Тишина была ненарушимой, гнетущей, бесстыдной. Мы сняли наши короны, и мечи, и золотое тряпье и молча двинулись по дороге к Эльсинору».

Однако Гильденстерн мгновенно сбивает искренность и пафос монолога:

«Гильденстерн начинает аплодировать в одиночку с плохо скрываемой иронией.

Гильденстерн. Превосходно, превосходно. Браво. Если б еще эти глаза могли плакать... Может, только метафор многовато, а? Подумай. Это не критика - так, дело вкуса».

Актер собирается уйти - нужно готовить представление, но Гильденстерн его не пускает - страшно оставаться в одиночестве.

«Гильденстерн. Но ради всего святого - что нам делать?!

Актер. Расслабьтесь. Реагируйте. Как все люди. Нельзя же идти по жизни, на каждом углу задавая проклятые вопросы.

Гильденстерн. Но мы не знаем, что происходит. И что нам с собой делать. Мы не знаем, как нам поступать.

Актер. Как? Естественно. Вы же знаете, по крайней мере, зачем вы здесь.

Гильденстерн. Знаем только то, что нам говорят. А это - немного. И, кроме того, мы не убеждены, что это - правда.

Актер. В этом никто не убежден. Все приходится принимать на веру. Правдиво только то, что принимается за правдивое. Такова плата за существование. Можно быть нищим, но все в порядке, пока есть такое покрытие и пока его можно разменять. Человек основывается на предположениях. Что вы предполагаете?»

Герои вновь пытаются разобраться в безумии Гамлета, но все так же безуспешно (каждая такая попытка напоминает отчасти разговор двух критиков или режиссеров, отчаявшихся проанализировать пьесу). Абсурдность и бессмысленность происходящего растет с каждой секундой.

«Актер порывается уйти.

Гильденстерн (полицейским тоном). Никто не выйдет из этой комнаты. (Пауза, мягче.) Без достаточных оснований.

Актер: Почему?

Гильденстерн: Это болтание взад-вперед напоминает балаган. Теряешь контроль над ситуацией. Отныне здесь будет царить порядок.

Актер: Мне надо учить стихи.

Гильденстерн: Проходи.

Актер уходит в боковую кулису. Розенкранц складывает ладони рупором и кричит в противоположную сторону.

Розенкранц: Следующий!

Никого».

Опять паузы, пустота.

Вдруг Розенкранц начинает говорить о смерти, о том, как это быть - запертым в гробу:

«Ты представляешь себя когда-нибудь мертвым, по-настоящему... в ящике и с крышкой сверху? <…> Глупо нервничать по этому поводу. Потому что думаешь о себе в ящике как о живом, не учитывая, что ты уже мертвый... а это ведь не то же самое, правда? <…>Потому что тогда ты уже беспомощен, верно? Запихнутый в ящик, и ты уже там навсегда. Даже если учесть, что ты мертв, все равно неприятная мысль. Особенно если ты по-настоящему мертв. Вот представь - представь, что я запихиваю тебя сейчас в ящик, - что ты предпочтешь: быть живым или мертвым? Конечно, живым. <…>Кто-нибудь все-таки придет и постучит и скажет: выходи. (Стучит кулаком по полу.) Эй ты, как тебя там! Вылезай!

<…>Где тот момент, когда человек впервые узнает о смерти? Должен же он где-то быть, этот момент, а? В детстве, наверно, когда ему впервые приходит в голову, что он не будет жить вечно. Это должно бы было быть потрясающе - надо порыться в памяти. И все же - не помню. Наверно, это никогда меня не заботило/ Что из этого следует? Что мы, должно быть, рождаемся с предчувствием смерти. Прежде чем узнаем это слово, прежде чем узнаем, что существуют вообще слова, являясь на свет, окровавленные и визжащие, мы уже знаем, что для всех компасов на свете есть только одно направление, и время - мера его».

Говорит много, пытаясь что-то сформулировать, сбивается на глупые и бессмысленные анекдоты. Монологи перемежаются криками протеста, отчаянными и бессмысленными. «Они считают нас мебелью! Я этого не потерплю! Имейте это в виду! Катитесь отсюда! Все! Вход запрещен! Закрыто!»

Словно в ответ на его слова, появляются Клавдий и Гердтруда с придворными («Гамлет» III, 1). Стпоппард вновь воспроизводит шекспировский текст, но придает ему совершенно другой смысл, например, слова Розенкранца: «Скуп на вопросы, но непринужден в своих ответах» - откровенная и наглая ложь. Дальше действие развивается по Шекспиру: король с королевой уходят, ведь сейчас Гамлет должен «случайно» столкнуться с Офелией. Вскоре появляется принц, а затем и Офелия, «представляющая в единственном числе нечто вроде религиозной процессии». Они исчезают вместе, начав диалог «Мой грех в своих молитвах вспомни, нимфа.…».

Друзья настолько запутаны и подавлены, что, когда «появляется женская фигура в королевском одеянии», Розенкранц подкрадывается к ней сзади, закрывает глаза ладонями и кричит «с отчаянной фамильярностью»: «Угадай, кто?!».

Однако оказывается, что это Альфред в костюме, тут же рядом появляется Актер.

Герои пытаются сбежать, но всякий раз дорогу им преграждают актеры - начинается генеральная репетиция. Разыгрывают «смерть Гонзаго» - пьесу, которую играют в так называемой «мышеловке». Как и у Шекспира, события прерываются в тот момент, когда король отравлен, а убийца подступает с ухаживанием к королеве. Только здесь действие прерывает не Клавдий, а Гамлет: он врывается с Офелией, кричит «Нет, с меня довольно, это свело меня с ума. Я говорю: у нас не будет больше браков»: и убегает. Затем появляются Клавдий с Полонием, они приходят к мнению, что все же не любовь вызвала недуг принца, и уводят Офелию (продолжение «Гамлета» III, 1).

Актеры готовятся ко второму акту. Гильденстерн удивлён:

Гильденстерн. Разве это еще не конец?

Актер. Вы называете это концом? Когда еще нет трупов? Ну нет, что называется, только через... ваш труп. <…>У произведения искусства всегда есть замысел, вы же знаете. События развиваются сами по себе, пока не наступает эстетический, нравственный и логический финал.

Гильденстерн. А какой финал на этот раз?

Актер. Обычный. Вариантов не бывает: мы приближаемся к месту, когда все, кому назначено умереть, умирают.

Гильденстерн. Назначено?

Актер. Ну, между "кушать подано" и "трагической иронией" достаточно места для проявления наших индивидуальных способностей. Вообще говоря, все можно считать законченным только тогда, когда дела так плохи, что хуже быть просто не могут. (Включает улыбку.)

Гильденстерн. Кто это решает?

Актер (выключает улыбку). Решает? Это написано <…> Мы актеры, понимаете? Мы не выбираем: мы подчиняемся указаниям. Плохой конец прискорбен, хороший безрадостен. В этом смысл трагедии.

Ответ Актера, с точки зрения теории абсурдистской драмы, весьма точен, его слова полны фатализма и вскрывают силу, которая движет действием - почти неприкрытую волю автора: герои умирают, потому что так написано, назначено. Кем? Высшей силой, автором, творцом.

Репетиция второго акта «Убийства Гонзаго» - пантомима, воспроизводящая фабулу «Гамлета». Актер комментирует, параллельно играя Луциана («местного» Гамлета). Действие доходит до отправки принца в Англию вместе с двумя друзьями-шпионами. Шпионы вручают английскому королю письмо; английский король прочитывает его и приказывает их казнить. «Актер срывает с них плащи, готовя их к экзекуции. Актер. Кто они - предатели, погоревшие на своей же хитрости или жертвы богов - этого мы никогда не узнаем!»

Однако действие останавливается. Розенкран и Гильденстерн вмешиваются в постановку, они смущены, фигуры шпионов кажутся им смутно знакомыми: «Под плащами оба шпиона одеты в костюмы, абсолютно костюмам самих Розенкранца и Гильденстерна. Несколько неуверенно Розенкранц приближается к "своему шпиону"».

«Бойня, целых восемь трупов. Это у нас получается лучше всего» - говорит Актер о пьесе. Гильденстерн же возражает, он считает, что актеры ничего не знают о смерти.

Гильденстерн. Ты! Что ты знаешь о смерти?

Актер. Что актерам это удается лучше всего. Они должны выдать все, на что их талант способен, и их талант - умирание. Они умирают героически, комически, иронически, медленно, быстро, отвратительно, очаровательно и, наконец, на котурнах. <…>

Гильденстерн (страх, насмешка). Актеры! Механики дешевых мелодрам! Это не смерть! (Спокойней.) Вы кричите, давитесь, ползаете на четвереньках - но ни у кого это не рождает ощущения смерти - никого не застает врасплох, чтоб в мозгу у них что-то прошептало: "Однажды и ты будешь умирать". (Упрощая.) Вы умираете столько раз; как же вы рассчитываете, что они поверят в смерть подлинную?

Актер. Как раз наоборот, это единственный вид смерти, в который они верят. Они у меня вышколены. У меня однажды был актер, которого приговорили к виселице <…> я испросил разрешения повесить его по ходу пьесы - пришлось малость изменить фабулу, но я посчитал, что так будет эффектней. Вы, может быть, не поверите, но это не выглядело убедительно. <…> Все кончилось катастрофой! - он ничего другого не делал, только плакал - совсем не по роли - просто стоял там и плакал... Нет, больше никогда...

После спора Актер возвращается к пантомиме: «убивает» шпионов. Те умирают «не спеша, но убедительно», во время монолога Гильденстерна:

«Нет, нет, нет... все совсем не так... этого не сыграешь. Факт смерти не имеет ничего общего с тем... как мы это видим... как это происходит. Это не кровь и не вопли и падение тел - смерть состоит не в этом. Просто дело в том, что человек больше не появляется, и все, - сейчас вы его видите, сейчас - нет, и правда только в том, что в эту минуту он здесь, а в следующую уже нет, и он больше не вернется - просто уход, скромный и необъявляемый, - отсутствие, становящееся весомым по мере того, как оно длится и длится, - пока, наконец, совсем не придавит».

Свет постепенно гаснет, Актер накрывает тела плащами, Розенкранц медленно аплодирует.

«Секунда тишины, потом сильный шум, крики: "Король встает!", "Прекратить представление!" - и возгласы: "Свет! Свет! Свет!"» - мы перескочили через «мышеловку». На сцене никого, кроме двух главных героев, лежащих так, как лежали «убитые» шпионы.

Они переговариваются лежа: Розенкранц считает, что определил, где восток, Гильденстерн в напряжение: «И стоит нам пошевелиться, как они обрушатся со всех сторон со своими путаными инструкциями, сводя с ума идиотскими замечаниями и перевирая наши имена». Он оказывается прав: за сценой слышен голос Клавдия («Гамлет» IV, 1) приказывающий найти тело Полония, только что убитого Гамлетом.

Теперь у друзей есть конкретные инструкции: разыскать Гамлета. Герои топчутся по сцене - расходятся в разные стороны, затем решают, что вдвоем будет безопаснее, спорят, в какую сторону идти вдвоем. Понимают, что если они уйдут, Гамлет может прийти сюда. Наконец, возвращаются на прежние места, довольные: «Так, наконец-то мы куда-то идем», - говорит Гильденстерн.

И тут действительно появляется Гамлет, таща мертвого Полония! Розенкранц напуган, но Гильденстерн решителен: друзья связывают ремни, чтобы перекрыть принцу проход: «Таким образом они перекрывают одну сторону сцены, стоя лицом к противоположной <…>.Из противоположной кулисы появляется Гамлет, медленно волоча тело Полония. Он идет в глубину сцены, поворачивает к выходу в ту же кулису, из которой появился, несколькими метрами левее (правее). Розенкранц и Гильденстерн, держащие свои ремни натянутыми как струна, смотрят на него в некотором замешательстве. Гамлет удаляется, волоча тело».

Персонажи испытывают заметное облегчение - им не пришлось сталкиваться с сумасшедшим Гамлетом, который только что кого-то убил, «Что могут сделать два человека?» - замечает Гильденстрн. Но им все еще нужно поймать принца. Розенкранц зовет Гамлета, не надеясь на успех, но тот, совершенно неожиданно, приходит. Оторопевший Розенкранц спрашивает: «Принц, что вы учинили с мертвым телом?». Идет 2-я сцена IV акта «Гамлета». Заканчивается сцена словами принца: «Ведите меня к нему [к королю - С.Д.]», но, затем он отвлекает внимание друзей и исчезает. Как назло появляется Клавдий (IV, 3 «Гамлет»). Здесь снова идет шекспировский текст и вновь ему придан совершенно другой смысл:

Клавдий. А где он сам?

Розенкранц (частичное замешательство). Здесь рядом; под присмотром в ожиданье / Велений ваших.

Клавдий (на ходу). Пусть его введут.

Для Розенкранца это - как кулаком между глаз, но только глаза это показывают. Снова сильное замешательство. После чего он с внушительным видом поворачивается к Гильденстерну.

Розенкранц. Эй, приведите принца.

Розенкранц доволен своей находчивостью. Гильденстерн пойман и предан. Он открывает рот и тут же его закрывает. Но положение спасено: Гамлет и сопровождающая его стража входят и пересекают сцену, следуя за Клавдием.

Розенкранц надеется, что теперь их оставят в покое, они сделали свое дело, но Гильденстерн не разделяет его оптимизма: «По-видимому, это еще не все. Не такая это ситуация. Но почему именно мы? - ведь кто бы угодно сгодился. И мы ничем не помогли».

Герой оказывается прав - им придется сопровождать принца в Англию.

На заднем плане появляется Гамлет с норвежским воином: «Скажите мне, мой друг, чье это войско?». Из уст Гильденстерна звучат поэтические и не связанные с действием слова об осени, опять слышны звуки оркестра, бессмысленный, нерешительный и ни к чему не ведущий разговор продолжается. Словами «И вообще, всякое может случится» заканчивается второе действие.

Третье начинается на корабле. Темно, шум моря, слышны голоса матросов. Некоторое время Розенкранц и Гильденстерн разговаривают в темноте, затем - в глубине сцены - вспыхивает фонарь: там Гамлет. Постепенно светлеет: «Становится видно, что на палубе помимо прочих предметов стоят три большие, в человеческий рост, бочки с крышками; они стоят в линию, но на некотором расстоянии друг от друга. Сзади - и чуть выше - воткнутый в пол большой, диаметром примерно в два метра, полосатый зонт; что за ним - не видно».

Розенкранц пытается разобраться во времени суток (вообще время в этой пьесе не существует - нет деления на ночь и день, сколько дней прошло от начала пьесы до конца - неизвестно).

Гильденстерн размышляет о прелестях путешествия на корабле, но приходит к весьма печальному выводу:

«Свобода передвижения, слова, импровизации - и все же... И все же тюрьма. Ибо границы этой свободы определены неподвижной звездой, и все наше перемещение - лишь небольшое изменение угла по отношению к ней; мы, конечно, можем ловить момент, наслаждаться на все сто, шнырять туда-сюда, но, как бы мы ни вертелись, круг замыкается, и оказываешься лицом к лицу с тем неизменным обстоятельством, что мы, Розенкранц и Гильденстерн, снабженные письмом от одного короля к другому, просто-напросто доставляем Гамлета в Англию».

Опять появляется мысль о роке и предопределенности их судьбы.

Розенкранц в это время замечает спящего Гамлета. «Очень длинная пауза». Что дальше делать непонятно, Гилденстерн настроен весьма пессимистично: «Никакой информации. Одни огрызки... и мы еще должны анализировать эти приказания. Которые мы едва помним. Которые ничем не отличаются от инстинкта...»

Розенкранц, чтобы подбодрить друга, протягивает ему два кулака - угадать, где монетка. Гильденстерн выигрывает. И еще раз. И еще. И еще... Он начинает уже нервничать. В конце концов, оказывается, что Розенкранц прятал монеты в обе руки - хотел сделать другу приятное.

Гильденстерн спрашивает, сколько денег король дал Розенкранцу.

Розенкранц. Столько же, сколько тебе.

Гильденстерн. Он не хотел оказывать предпочтения.

Розенкранц. Сколько он тебе дал?

Гильденстерн. Столько же.

Розенкранц. Откуда ты знаешь?

Гильденстерн. Ты сам только что сказал - откуда ты знал?

Розенкранц. Он не хотел оказывать предпочтения.

Гильденстерн. Даже если бы мог.

Розенкранц. Чего, конечно, не мог.

Гильденстерн. Он даже не был уверен, не путает ли нас.

Розенкранц. Не путая нас.

В конце концов, Гильденстерн взрывается - почему Розенкранц все время повторяет за ним? Разве не может он придумать чего-нибудь оригинального?! Розенкранц начинает ныть. Но тут друзья понимают - у них есть письмо к английскому королю. В нем написано о Гамлете, и, главное, о них и их дальнейшей судьбе! После некоторой путаницы и поисков, Гильденстерн титаническим умственным усилием понимает, что письмо у него. Однако, за время поисков, герои забыли, зачем, собственно, они его искали.

Розенкранц заявляет, что не верит во все это:

Гильденстерн (вскакивая). Что за бессмыслица! Так мы ничего не достигнем.

Розенкранц (понуро). Даже Англии. И вообще я в это не верю.

Гильденстерн. Во что?

Розенкранц. В Англию.

Гильденстерн. Считаешь, что все это штучки картографов? Ты это имеешь в виду?

Розенкранц. Я имею в виду, что не верю. (Спокойней.) Я ее не представляю. Пытаюсь вообразить - наше прибытие - какой-нибудь там небольшой порт - дороги - жителей, объясняющих, как проехать, - лошадей на дороге... и мы скачем весь день и всю ночь, и потом дворец и английский король... так это было бы, если по-нормальному, - но ничего не выходит - в моем сознании пустота... Мы соскальзываем с карты.

Гильденстерн. Да... да... (Собираясь с мыслями.) Но ты никогда ничему не веришь, пока оно не случается. А ведь уже столько случилось. Нет, что ли?

Розенкранц. Мы тонем во времени, хватаясь за соломинки. И что хорошего в кирпиче для утопающего?

Розенкранц задумывается, может ли смерть быть кораблем, на что Гильденстерн вновь пытается объяснить, что смерть это ничто: «Нет, нет, нет... Смерть - это... нет. Пойми. Смерть - это последнее отрицание. Небытие. Ты же не можешь не быть на корабле». Розенкранц пытается найти выход:

Розенкранц. Лучше б я уже умер. (Прикидывает высоту.) Могу прыгнуть за борт. Суну им в колесо палку.

Гильденстерн. Похоже, они рассчитывают на это.

Розенкранц. Тогда остаюсь. Что тоже палка. В ихнее колесо. (Мечется в бессильной ярости.) Отлично, отлично. Ни о чем не спрашиваем, ни в чем не сомневаемся. Исполняем, и все. Но где-то должен быть предел, и мне бы хотелось, чтоб в протоколе было отмечено, что я не верю в Англию. Благодарю вас. (Задумывается.) А если она даже и существует, все равно выйдет только еще одна бессмыслица.

Опять в словах героев появляются загадочные «они» - высшие силы, которые, происходящем. Вот даже если они приедут, что они скажут королю? «Розенкранц. Он же не поймет, о чем мы толкуем! Что мы ему скажем?».

Постепенно герои начинают разыгрывать прием у английского короля, в пылу игры Розенкранц выхватывает письмо и распечатывает его: «Так... понятно... понятно... Что ж, это, пожалуй, подтверждает вашу версию… распоряжение короля Дании… по разным соображениям… заботясь о благополучии Дании и Англии тоже… по прочтении данного письма, не откладывая… я должен отрубить Гамлету голову…».

Этот момент, мне кажется, начало кульминационного цикла - у героев практически в первый раз появляется выбор, причем очень серьезный - они могут сделать вид, что ничего не было, или рассказать все Гамлету. Я думаю, что появившаяся вдруг полная свобода связана с тем, что герои оказываются во вне сценической части «Гамлета» их действия не прописаны и не предрешены. Розенкранц считает, что нужно рассказать, в конце концов, они старые друзья. Гильденстерн замечает, что им так сказали и добавляет: "... Логика тут не причем... Справедливость тоже...". Стоппард дает ответ на вопрос, кратко сформулированный Актером: «Предатели, погоревшие на своей же хитрости, или жертвы богов».

Так же в словах Гильденстерна проскальзывает очень важная мысль относительно дружбы с Гамлетом: «Это они так говорят». То есть, не было никакого Витенберга, дружбы с принцем, студенческих лет. А вообще, было ли что-нибудь до загадочного посланца, бешенной скачки и игры в орлянку? Было лишь какое-то очень загадочное и неконкретное «раньше», о котором с тоской вспоминает Розенкранц.

Розенкранц подводит итоги:

«Ситуация, как я понимаю, следующая. Мы, Розенкранц и Гильденстерн, знакомые с ним с молодых ногтей, были разбужены человеком в седле, вызваны и прибыли, получили инструкцию выяснить, что с ним стряслось, и доставить кой-какие развлечения вроде пьески, которая была прервана в некотором беспорядке из-за каких-то там нюансов, которые нам непонятны, что произвело в конечном счете сильное - чтоб не сказать убийственное впечатление на Гамлета, которого мы, в свою очередь, сопровождаем теперь в Англию. Для его же пользы. Так. Теперь все на своих местах».

Темнеет. Гамлет выкрадывает письмо и подменяет его. Герои просыпаются, Розенкранц продолжает свои бессмысленные размышления. Вдруг слышен звук флейты! Друзья оживляются. Гильденстерн восторженно говорит о прелести звука в тишине и пустоте, посылает Розенкранца посмотреть, что там. Тот идет весьма неохотно. Оказывается, что звуки льются из бочек (к флейте добавляются барабаны) - невероятно, но в трех бочках поместилась вся труппа в костюмах во главе с Актером. Они сбежали из Эльсинора - неразумно было оставаться, раз королю не понравилась пьеса.

Вместе они в очередной раз обсуждают состояние Гамлета. Их слова - смесь драматургического анализа с психиатрией и абсурдом. Розенкранц не выдерживает: «Случайность! Все, что мы делаем, случайность! Боже мой, да неужто мы не имеем права на хоть сколько-нибудь логический ход вещей?!». Словно ответом на его слова раздаются крики: "Пираты!". В соответствие с ходом "Гамлета", на корабль нападают. Герои мечутся по сцене, размахивая шпагами, в конце концов, бросаются в бочки: Гамлет в левую, Розенкранц и Гильденстерн в среднюю, Актер в правую. Шум сражения, затемнение. Когда снова включается свет, оказывается, что Гамлет исчез.

Гильденстерн в ужасе:

«Но он не имел права… Мы должны… У нас письмо… Мы едем в Англию… Письмо для короля… <…> Но ты не понимаешь… оно содержит… у нас были инструкции… Без него все бессмысленно! <…> …пираты… все пропало… все пошло прахом… теперь мы нигде… мы дали маху… это полный прах… то есть крах… а-а-а-а! <…> (почти плача). Без него же ничто не может быть решено... <…> Нас без него не отпустят! <…> Что же нам теперь делать?»

Розенкранц пытается успокоить друга: «Я… я ставлю все свои деньги, что год моего рождения, помноженный на два, дает нечетное число».

Гильденстерн сломлен:

«Мы заехали слишком далеко. Теперь только сила инерции управляет нами; и мы просто дрейфуем в сторону вечности, не рассчитывая ни на отсрочку, ни на объяснение. <…> Англия! Это же тупик. И вообще я никогда в нее не верил. <…> Я не верю - берег, гавань - как ты себе это представляешь? Что, сходим на берег, хватаем кого-то за рукав, спрашиваем: где король? А он говорит: сначала прямо, а потом налево? (Яростно.) Я не верю в это! <…> И даже столкнись мы с ним нос к носу, что мы ему скажем?»

«Игра» во встречу с королем Англии повторяется, только теперь за короля разуверившийся и отчаявшийся Гильденстерн. Дело доходит до письма, только в этот раз финал другой: «….Мы просим, не медля даже сотой доли секунды по прочтении письма, подателей его вам - Розенкранца и Гильденстерна - тотчас обезглавить». Актер тем временем пинает бочки - вся труппа вылезает и «как бы случайно создают угрожающее кольцо вокруг Розенкранца и Гильденстерна».

Гильденстерн. Где была ошибка, так это когда мы сели на корабль. Конечно, здесь можно передвигаться, менять направление, крутиться на месте, но все это не влияет на ту главную силу, которая неотвратимо, как ветер или течение, несет нас… <…> Но почему? Неужто все только ради этого? Неужто весь этот балаган сводится только к двум нашим маленьким смертям? (С тоской.) Кто мы такие?

Актер. Вы Розенкранц и Гильденстерн. Этого достаточно.

На мой взгляд, на этой фразе и строится вся пьеса - неважно, кто они и что они - некая пьеса, огромная махина, чья логика не ясна, движется и ведет их определенным путем. Таким, каким должно.

Гильденстерн. Нет - этого недостаточно. Не иметь никакой информации - и такой конец - и даже сейчас не получить объяснения...

Актер. Ну, наш опыт подсказывает, что большинство вещей кончается смертью.

Гильденстерн (страх, мстительность, презрение). Ваш опыт - актеров!

Он выхватывает стилет из-за пояса Актера и приставляет его концом к горлу Актера; Актер пятится, Гильденстерн наступает, говоря более спокойно.

Я говорю о смерти - а этого опыта у вас нет - и этого не сыграешь. Вы умираете тысячью случайных смертей - но в них нет той вытесняющей жизнь силы - и ничья кровь не стынет. Потому что, даже умирая, вы знаете, что вернетесь, только переменив шляпу. Но никто не приходит после смерти - и никаких аплодисментов - только тишина и поношенные вещи - и это - смерть…

И он всаживает стилет по рукоятку в горло Актеру. Актер стоит с выпученными от ужаса глазами, хватается за рану, после того как стилет оттуда вытащен; издает слабый стон, падает на колени, потом вытягивается.

Убийство Актера - единственное активное действие во всей пьесе.

Труппа с интересом рассматривает тело, затем начинает аплодировать, Актер встает и раскланивается - стилет был фальшивым: «Актер. Смерть всех времен и видов! Через повешение, от ран, под пытками, от удушения и голода! Отчаянная резня, мечи и яды! Двойная смерть - на дуэли! Начали!».

Актеры, все еще в костюмах, "умирают", каждый своей смертью, воспроизводя финал "Гамлета". Сцена погружается в темноту. «(Умирая среди других умирающих, трагично, романтично.) И так все кончается - банальностью: свет светит, пока есть жизнь, но когда приходит зима твоих дней, темнеет рано».

Это сверхпоэтическая, лирическая ремарка. Ответом на нее звучат слова измученного Гильденстерна. «Нет, нет... это не для нас, это не так. Умирание не романтично, смерть - это не игра, которая скоро кончится... Смерть - это не то что... Смерть - это не... Это отсутствие присутствия... ничего больше... бесконечное время, в течение которого... нельзя вернуться... это дверь в пустоту... которой не видишь... и когда там поднимается ветер, он не производит шума...».

Последние реплики. Розенкранц кричит, не может смириться «Мы же ничего дурного не сделали! Никому! Правда?». Оба героя постепенно исчезают. гамлет розенкранц гильденстерн пьеса

Финал - финал "Гамлета". Трупы, Фронтинбрас, Горацио и посланник из Англии с вестью о том, что "Розенкранц и Гильденстерн мертвы".

Размещено на Allbest.ru