"Мировая литература" в советской культуре

Следующим значимым аспектом с точки зрения идеи «мировой литературы», на мой взгляд, является суждение о съезде как о событии, переросшем рамки всесоюзного. Главный аргумент - присутствие представителей различных наций, республик и заграничных гостей. В работе съезда приняли участие 43 иностранца - левые и сочувствующие им литераторы такие, как Луи Арагорн, Оскара Марию Графа, Андре Мальро и другие. Начиная с выступления главы съезда Максима Горького, из доклада в доклад, из речи в речь особое внимание уделяется чествованию и присутствующих зарубежных коллег и «друзей» Советского Союза по всему миру: «Здесь с нами - лучшие представители литературы мира, здесь заседают писатели, которым принадлежит будущее, будущий мир. Мы присутствуем на заседании мирового съезда писателей»; «не с нами ли лучшие мировые мастера слова, приветствия которым мы послали вчера? Разве не с нами на этом съезде и Ромен Роллан, и Бернард Шоу, и Анри Барбюс, и Андрэ Жид, и Эптон Синклер, и Теодор Драйзер?»

Мировой масштаб съезда подчёркивался в прямой речи утверждением пристального внимания из-за границы и огромного влиянии события на другие страны: « <…> хочу напомнить также о том, как влияет наша идеология, как влияет наша действительность не только на рабочих-читателей, не только на рабочих-писателей Западной Европы, но и на ряд левых буржуазных писателей»; « <…> мы уверены также в том, что не только мы интересуемся вашим съездом. За ним с неменьшим вниманием следят пролетарии и революционная интеллигенция всего мира, ибо наша художественная социалистическая литература является организующим и ведущим звеном всей мировой пролетарской литературы».

Как можно заметить, в сходном ключе и интонации высказываются и зарубежные гости. Иеф Ласт, левый голландский писатель, говорил: «Мы знаем, что мы еще не созрели для разрешения стоящих перед нами задач, поэтому мы счастливы возможности поучиться на вашем опыте. Советские писатели в Голландии не только известны: они являются источником воодушевления для нашего пролетариата, и Горький -- наиболее популярный писатель Голландии <…> Как коммунистическая партия под руководством т. Сталина образует собою авангард мирового пролетариата, точно так же советские писатели являются авангардом мировой литературы. Позвольте мне еще раз передать вашему съезду революционный привет от имени трудящихся масс Индонезии, Суринама, Голландии, Фрисландии, Фландрии». Американский писатель Геснер тоже в своём выступлении делал акцент на то внимание и интерес, с которым на его родине относятся к съезду и, более того - ко всей литературе СССР: «Наши молодые революционные писатели смотрят на вашу литературу, как младенцы смотрят на мать, следя за каждым ее движением, прислушиваясь к каждому ее слову. Но особенно мы прислушиваемся к словам Максима Горького». О влиянии советской литературы говорили японский гость Хиджикато и другие.

Несмотря на торжественный и официозный характер и тон речей, как у участников съезда из СССР, так и у иностранных гостей не было иллюзии на счёт того, что мероприятие - некий автономный интернациональный «праздник», в ходе которого обсуждается общее дело социалистической литературы и её будущего. В один голос делегаты и участники Первого съезда советских писателей проводят идею о том, что, как и грядущая мировая социалистическая революция, так и мировая литература имеет своих вождей: «Товарищи, я уверен, что благодаря исключительному вниманию, уделяемому литературе нашим великим вождем -- т. Сталиным, при непосредственном руководстве нашей работой со стороны вождя мировой революционной литературы А. М. Горького мы выполним все задачи <…> и с честью, доблестью и славой понесем и дальше знамя мировой революционной литературы, знамя Ленина, Сталина, Горького».

Как уже упоминалось в ходе разбора положений доклада Карла Радека, между литературой социалистической и литературой предыдущего этапа есть неоспоримая связь. Идея наследия прошлой «мировой литературы» подавалась зачастую в качестве того преимущества, которым обладает именно социалистическая литература. Главным аргументом в риторике выступавших было противопоставление СССР фашистской Германии, где сжигались книги, и буржуазному Западу, где культурному наследию прошлого не уделяли и не могли уделять должного внимания. К слову, последнее утверждение будет тиражироваться и дальше. Уже в 1935 году развернулись споры о Шекспире, «забытом» на родине классике. Сергей Динамов в своём выступлении озвучил наиболее расхожие представления об отношении современности к литературной классике: «Чудесные и мощные руки великих художников и критиков прошлого создали огромное сверкающее здание мировой литературы. И вот пролетариат, единственный наследник всей культуры прошлого и зачинатель культуры будущего, стоит на мраморной площадке этого ослепительного здания. <…> До революции призраки и туман закрывали здание мирового искусства. А теперь под солнцем социализма оно стоит во всей сказочной яркости своих красок». При том, преимущественное право на наследование «сокровищницей мировой литературы» закреплялось за пролетариатом: «Все мировые памятники культуры и литературы, в каких бы частях земного шара они ни находились, принадлежат нам, ибо они были созданы великими мастерами мира для человечества, а человечество -- это мы. Было бы нелепо утверждать, что Сервантес писал только для высокого дворянства Кастилии, а Мольер -- для "великого двора" Версаля».

Идея наследия поднимала вопросы о способах обладания им. Проблемы отбора авторов и произведений из классики «мировой литературы», перевода на русский и подготовки изданий, о которых в том числе шла речь на съезде, обретали новый фокус в связи с всесоюзным масштабом съезда. Ещё в докладе Горького прозвучали слова о том, что «советская литература не является только литературой русского языка, это - всесоюзная литература». На новую социалистическую литературу, служившую инструментом борьбы и пропаганды социалистических идей за рубежом, ставка делалась и внутри союза. Объединяющая роль культуры в этот период отыгрывалась в полной мере: классики «мировой литературы» переводились большими тиражами на национальные языки республик, переводилась и современная социалистическая литература. Но параллельно с этим провозглашалась идея о необходимости перевода национальных писателей и поэтов на иностранные языки, вписывая их таким образом в круг мировых: « <…> ознакомление с прошлым литературы народов Союза советских республик убеждает в том, что даже до Октябрьской революции, в условиях ужасающего национального гнета, эти народы сумели все-таки выдвинуть ряд крупнейших имен, крупнейших творцов, мастеров художественной литературы, произведения которых вошли в сокровищницу литературы всемирной». В связи с национальными литературами следует отметить факт наличия некоторой иерархии в отношении республик. В рамках отбора и критики национальных литератур узконациональная проблематика ставилась в плюс «отстающим» республикам и провозглашалась опорой на традиции народных масс. Требования же глубокого интернационального содержания предъявлялись к произведениям авторов братских Украинской и Белорусской ССР. И то и другое обеспечивало вхождения авторов прошлого и современных писателей и поэтов республик в «мировую литературу».

Перед современной советской литературой стояли задачи, сопряжённые с чисто литературными категориями. На съезде в различных контекстах провозглашалась цель создания новых типов и должного воплощение ключевых для пролетарской литературы образов. Горький говорил: «О мещанстве мы писали и пишем много, но воплощения мещанства в одном лице, в одном образе - не дано. А его необходимо изобразить именно в одном лице и так крупно, как сделаны мировые типы Фауста, Гамлета». Помимо «мирового типа» возникали и другие внутрилитературные критерии, посредством которых достигался мировой уровень. Категория формы, по мнению ряда докладчиков, являлась слабым местом современной литературы. О форме в своём докладе грузинский писатель Джавахишвили говорил: «Борьба за качество есть борьба за совершенную форму. Когда советская литература овладеет этой формой, тогда (и только тогда) мы поднимемся до уровня мировых классиков». Наряду с критерием формы для достижения мирового значения перед писателями ставилась задача: «отобразить в литературе новый мир, нового человека». Эта идея получает развитие в ряде статей в последующие годы, где говориться о поиске темы. При том «провинциальность» в выборе темы становится препятствием для достижения мирового статуса и звучит призыв к поиску темы мирового значения. Сюда же можно отнести задачу изображения «героя нашего времени». В заключение своего выступления Джахашвили говорил: «У нас нет еще советского Пушкина, Толстого, Руставели, Бальзака, Шекспира».

Помимо требования литературной учебы, звучавшей ещё в 1920-ые годы, и опоры на классиков, предъявляемых к советскому писателю, необходимость воспитания нового читателя также была первостепенной. Для выполнения задачи выведения литературы «на то место, которое ей принадлежит по праву, на вершины мирового искусства» был необходим требовательный читатель.

Итак, Первый съезд советских писателей в 1934 году ознаменовал собой время бурной рефлексии - пусть и искусственно сынициированной - вокруг понятия «мировой литературы». Разговор о задачах литературы и о литературе в целом без мирового масштаба был более невозможен. Доклад Карла Радека и другие выступления позволяют судить о том, что налицо процесс расширение содержания понятия «мировой литературы» в отличие от той концепции «мировой литературы», которая имело место в 1920-е годы в издательском деле. Это расширение обеспечивалось тем кругом проблем во внутренней и внешней политике союза, которые решались в том числе посредством художественной литературы. Следовательно, литературное творчество наделялось инструментальной функцией. При самом грубом приближении можно сказать, что мы имеем дело с двумя основными векторами, на которые структурно распадается идея «мировой литературы». Первый вектор разрабатывается авторами, придерживающимися мнения о том, что советская (и, шире, социалистическая литература) уже является мировой, достигла этого статуса. В связи с чем выявляются цели внешнего порядка: борьба за признание на международном уровне. Второй вектор - авторы, рассматривающие настоящую социалистическую литературу в качестве главного и единственного претендента на то, чтобы считаться «авангардом мировой литературы», но она пока не достигла той высоты, которая позволила бы говорить о мировом значении социалистической литературы. Последние выдвигают требования внутреннего порядка: опора на классику, литературная учёба, воспитание писателей и читателей. Стоит оговориться, что такое деление условно и довольно искусственно, так как внешние и внутренние вызовы взаимосвязаны и пересекаются.

Глава 2. «Мировая литература» в советской прессе и издательской практике 30-ых годов

2.1 Газеты «Правда» и «Литературная газета»

На материале прессы, а именно главного печатного органа Советского Союза газеты «Правда» и «Литературной газеты», с 1932 -1934 годы являвшейся органом Оргкомитетов Союза советских писателей СССР, а после Первого съезда советских писателей ставшая органом Правления Союза писателей СССР, я хотела бы продемонстрировать то, насколько понятие плотно вошло в советский дискурс. Как видно на графиках, в обеих газетах до 1933 года наблюдается сходная ситуация в отношении понятия «мировая литература». Но, если с начала 1930-ых годов в «Литературной газете» оно встречается стабильно редко, то в «Правде» оно практически не попадается вовсе. На протяжении всего 1933 года можно наблюдать возрастание частотности употребления словосочетания, которое, я полагаю, во многом связано сразу с несколькими фактами.

В исследовании историка Леонида Максименкова «Очерки Номенклатурной истории», приведено письмо Алексея Стецкого, заведующего Отделом культуры и пропаганды ЦК ВКП(б), принимавшего активное участие в организации съезда. Последний обращался в письме к Андрею Жданову со следующей просьбой: «Вот в чем нужна Ваша помощь: необходимо предложить всем докладчикам, чтобы они выступили в Литгазете уже теперь с изложением основных моментов своих докладов. Надо же начинать дискуссию (прим. курсив автора). А никто не знает, что же, собственно, будут говорить докладчики. Поэтому прошу Вас, Андрей Александрович, послать телеграммы докладчикам с этим предложением. Вот пока все. Насчет материальных дел -- гостиницы, машины, театры -- послезавтра буду говорить с Енукидзе. Всего хорошего. А. Стецкий».

В ходе анализа прессы, можно полагать, что на страницах газет «дискуссию» пытались сыницииоровать ещё с 1933 года до непосредственно начала самого съезда. В связи с этим публиковались обширные материалы пленумов Оргкомитета, где, по сути, уже звучали основные темы и тезисы будущих докладов съезда. Так, в «Литературной газете» за 17 августа 1933 года публикуется статья «Программа всесоюзного съезда писателей расширена», содержавшая отчёт с заседания Всесоюзного оргкомитета ССП, где практически единогласно участники предлагали перенести мероприятие. Но помимо организационных вопросов проводились суждение о мощи и величии новой советской литературы как «мировой». Всё чаще в 1933 году выходят тексты, посвящённые литературе всего мира и современному состоянию социалистической литературы. Многие из них, по сути своей, довольно беспредметны, и имели целью пропагандироватье идею о мировом литературном первенстве как литературы СССР, так социалистической литературе в целом. В статье «О литературе нашей эпохи» Фёдор Гладков пишет: «Нужно быть хозяином в литературном наследстве, чтобы свободно распоряжаться своим искусством, то есть находить новое качество. И надо сказать решительно, что за 16 лет пролетарской диктатуры наше художественное творчество вышло на широкую дорогу самостоятельного движения: создается ведущий в мировой литературе стиль социалистического реализма <…> Наша литература развивалась вместе с развитием социалистических основ нашей жизни, и во второй пятилетке наше социалистическое искусство, несомненно, достигнет таких высот, такой силы, что его голос будет звучать потрясающим громом мировой пролетарской революции». Следующим ярким примером такого рода статей, на мой взгляд, является текст Леонида Леонова «Призывы к мужеству», основнойтезис которого и состоит в том, что «литература наша должна была занять главное место в мировой литературе». Можно привести в качестве примеров ещё не один десяток статей, в особенности из раздела «Трибуна творческих дискуссий», но для понимания культурной ситуации важен сам факт их наличия и столь массового появления именно в 1933 году. В ходе подготовки съезда шла мощная пропаганда идеи «мировой литературы» как главной категории для восприятия литературы СССР и социалистической литературы в целом. В соотношении с «мировой литературой» давались оценки тем или иным явлениям словесности, вхождение в «мировую литературу» ставилось в качестве основной задачи писателей. Именно понятие «мировой литературы» было в центре начатых «дискуссий».

1934 год стал той временной точкой, в котором на материале прессе засвидетельствован пик словоупотребления словосочетания «мировая литература». Это связано как с публикацией отдельных докладов и отчётов со съезда, так и с тем, что на протяжении 1934 года практически любой разговор о литературе помещался в мировой контекст.

Рис. 1 - «Литературная газета» (1929-1940 гг.)

Рис. 2 - «Правда» (1930-1940 гг.)

2.2 «Мировая литература» в советской прессе второй половины 30-ых годов

мировая литература пресса издательство

Тексты последующих лет, опубликованные в прессе, авторы которых оперируют понятием «мировой литературы», добавляют, на мой взгляд, значимые контексты. Полагаю, что до 1934 года включительно на материале Первого съезда советских писателей невозможно дать полную картину тех векторов и тенденций, намечавшихся и имевших место в советской культуре в связи с идеей «мировой литературы». К тому же пресса как источник материала для анализа форм и контекстов употребления понятия «мировой литературы» даёт, на мой взгляд, довольно репрезентативный круг текстов: от строго пропагандистских до специальных литературоведческих статей.

Итак, немалое место в советской прессе уделено вопросам критики. Иоанн Нович, литератуный критик, писал: «Задача критики нашей заключается в том, чтобы, беря, изучая, усваивая всё лучшее из культуры прошлого, на материале советской литературы выяснить, что именно идейно-художественно новое, новое с точки зрения и формы и содержания, вносит во всю историю мировой литературы наша советская литература». На материале частного случая (речь идёт о месте крестьянской темы в современной литературе), Нович проводит идею о том, что только историко-литературный обзор всего опыта мировой литературы позволяет определить место художественного текста в литературном процессе. А ответ на вопрос, что вносит художественное произведение «на широкую арену мировой литературы» (и вносит ли), лежит в основе идеи работы советского литературного критика. Весь вышеизложенный круг проблем в риторике большинства авторов, затрагивающих их, неразрывно связан с опытом мировой литература, с его учётом. «Мировая литература» обретает значимые новые, на наш взгляд, коннотации, и, в первую очередь, мыслится как процесс, в котором советская литература занимает одну из ключевых позиций.

В статьях академически ориентированных, посвящённых литературоведческим вопросам, можно наблюдать сходную ситуацию. Единственным отличием можно считать введение методологических аспектов. Но зачастую они также сводятся в ряду формул. Например, в ходе дискуссии об издании новых школьных учебников по литературе один из участников следующим образом характеризует концепцию издания: «Новый учебник должен дать историю литератур народов СССР, а не только русской литературы. Мы постараемся показать взаимодействие литератур братских народов и роль новой русской литературы, как наиболее передовой и сильной в деле развития литератур. Историю литературы предполагаем излагать в связи с развитием мировой литературы. Задача заключается не в том, чтобы отыскивать всяческие «заимствования» и «элементы влияний. Надо показать реальные пути взаимовлияний, показать усвоение лучших достижений мировой культуры и литературы -- то есть усвоение творческое.» В литературоведческом исследовании Николая Пиксанова, «Многоязычный Грибоедов», озвучена расхожая тема введения классиков в круг писателей мировых: « <…> советское литературоведение, следуя мудрым указаниям Сталина, Жданова, должно связывать развитие национального творчества с творчеством Запада, и не только Запада, но и Востока, -- со всей мировой литературой. Этот литературоведческий долг нам следует выполнить и в отношении великого драматурга-реалиста А. С. Грибоедова. Но включено ли великое творение Грибоедова в международный оборот? Является ли оно достоянием мировой литературы?».

Яркой иллюстрацией того, как статус державы «мировой литературы» завоёвывался Советским Союзом, а также провозглашался на уровне пропагандистской текстов, являются статьи посвящённые Максиму Горькому как при жизни, так и после его смерти. Канонизация Горького происходит в них также через утверждение его мирового писательского статуса. Можно встретить следующие формулировки: «Горький <…> дал мировой литературе такие шедевры мысли и художественного изображения жизни, как <…> «Жизнь Клима Самгина»; «Творчество Горького открыло собой новую главу всей истории мировой литературы».

Таким образом, практика вписывания писателей прошлого и настоящего круг «мировых» создавала особенное отношение к «мировой литературе» как явлению в советской культуре. В связи этим примечателена, на мой взгляд, статья, озаглавленная «Письмо из Ижевска». В нем некая Надежда Вольпина повествует о походе в книжную лавку, где она смогла «приобрести произведения "классиков мировой литературы", переведённых на удмуртский язык». Высказывая слова благодарности советской власти за такую возможность, Вольпина перечисляет авторов: Короленко, Диккенс, Чехов, Пушкин, Дефо, Бальзак. Подобные списки с отсутствием хронологической классификации или же разделения по национальному признаку транслируются в прессе и идеологами режима, и издателями, и писателями. Например, в статье, где речь идёт об издательском портфеле «Молодой гвардии» друг за другом идут: «Эсхил, Шекспир, Гете, Пушкин, Лев Толстой, Горький». Так Гюго может вполне естественно соседствовать с Панфёровым, автором «Брусков», и оба они будут упоминаться в качестве классиков «мировой литературы». Отсюда следует, что для советского культурного сознания «мировая литература» обретает черты процесса, происходящего здесь и сейчас. Современность и классика становятся вещами одного порядка, а само понятие «мировой литературы» к концу 1930-ых годов становится общеупотребительным и настолько плотно входит в советское культурное и повседневное сознание, что обретает статус монолитной риторической конструкции.

Одной из главных культурных практик, прямо связанных с идеей «мировой литературы», является книгоиздание. Оно обслуживало ряд политических задач, стоящих перед Советской властью и в 1930-ые годы. К ним относились в том числе и задачи связанные с желанием обрести гегемонию в вопросах культуры внутри СССР, чему служило издание и перевод книг для нужд республик, входящих в Советский союз. В статьях, посвящённых культурной ситуации внутри союзных республик, содержатся отчёты о переводах и изданиях классиков мировой литературы, освещаются проблемы, связанные с необходимостью издания современной социалистической литературы, в особенности русскоязычных авторов как основного ориентира в деле построения новой литературной традиции, как первых с точки зрения жанра и литературного мастерства для более отсталых республик. Посредством книгоиздания не только осуществлялась задача овладения наследием «мировой литературы», но также проводилась конкретная внутриполитическая задача - концентрация вокруг русской современной литературы литератур соседних республик. Это же направление в культурной политике прослеживается и на внешнеполитической арене, о которой шла речь выше, через переводы современной иностранной литературы на русский и обратный процесс - перевод современных авторов СССР на европейские и другие языки.

О вопросах книжного дела внутри союза речь идёт также в статьях, посвящённых работе конкретных советских издательств. В статье «Книги 1935 года. Миллион шестьсот пятьдесят тысяч книг для молодёжи» излагается план «Молодой гвардии», издательства берущего начало с 1922 года и ориентированного на молодёжную аудиторию. В ней провозглашаются задачи воспитания советских молодых людей по средствам издания «общеполитической, публицистической и научной литературы», но проговаривается необходимость сделать упор в новом году на художественную литературу: «Художественная литература издательства "Молодая гвардия" включает произведения молодых писателей и писателей более зрелых. В плане 1935 года значительно расширена тематика, в частности впервые будет выпускаться серия классиков -- русских и европейских». И если прежде «Молодая гвардия» издавала современную русскую прозу, переводы молодых писателей национальных республик и произведений «передовой» иностранной литературы, то в середине 1930-ых издательство обращается и к классике «мировой литературы»: «В издании классиков "Молодая гвардия", исходя из общих своих установок (обслуживание молодого читателя), делает упор на издания лучших образцов мировой литературы для юношества, выпуск историко-революционной беллетристики и освещение жизни юношества различных классовых групп в русской и мировой литературе. В 1935 г. будут изданы лишь классики русской литературы, иностранная же литература будет выпущена в 1936 году». На 1936 год заявлено издание «с соответствующими комментариями и вступительными статьями» произведений: «Труженики моря» Гюго, «Остров сокровищ» Стивенсона, «Робинзон Крузо» Дефо, «Разбойники» и «Вильгельм Телль» Шиллера, «Красное чёрное» Стендаля, «Три мушкетера» Дюма, далее следуют Флобер, Раблэ, Шекспир, Мольер, Байрон и другие.

2.3 Стратегии издательства «Academia» как реализация концепции «мировой литературы»