Н.К. Михайловский как литературный критик

Размещено на http://www.allbest.ru/

Н.К. Михайловский как литературный критик

МИХАЙЛОВСКИЙ Николай Константинович [1842--1904] -- публицист и критик, виднейший теоретик русского народничества. Уже 18 лет от роду выступил на литературное поприще, в критическом отделе "Рассвета", Кремнина. Сотрудничал в "Книжном Вестнике", "Гласном Суде", "Неделе", "Невском Сборнике", "Современном Обозрении"; перевел "Французскую демократию" Прудона (Санкт-Петербург., 1867). К середине 60-х гг. XIX века стал профессиональным литератором-публицистом ("вся моя жизнь протекла в литературе"). Воспоминаниям об этой поре дебютов, когда он вел жизнь литературной богемы, Михайловский посвятил значительную часть своей книги "Литература и Жизнь" и, в беллетристической форме, очерки: "Вперемежку" Литературную деятельность начал в 1860 статьей «Софья Николаевна Беловодова» в «Рассвете» Кремпина. Сотрудничал в библиографическом журн. «Книжный вестник» [1865--1866], в редакции которого сблизился с Н. Д. Ножиным, а через него и с революционными кружками. В 1868 Михайловский вступил в число сотрудников «Отечественных записок», руководителем которых он оставался до самого закрытия журнала [в 1884], превратив их в популярнейший легальный орган народничества.

В период деятельности «Народной воли» он довольно близко сходится с ее деятелями. После разгрома этой партии Михайловский был выслан из Петербурга, куда вернулся в 1886. Свою деятельность после 80-х гг. он посвятил борьбе с правительственной и общественной реакцией, ведшейся им с точки зрения народнического миросозерцания. Марксизма, возникшего в России, Михайловский сначала просто не заметил, а с 90-х гг. вступил с ним в отчаянную борьбу, расценив его как одно из проявлений все той же реакции. Печатным органом, в котором Михайловский проводил свои взгляды, стал с начала 90-х гг. журн. «Русское богатство». Фактическим редактором «Русского богатства» оставался до самой своей смерти.

В литературной критике считается продолжателем Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова. В литературно-критических работах анализировал творчество Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, Г. И. Успенского, В. М. Гаршина, Максима Горького, З. Н. Гиппиус и других писателей. Значительный общественный резонанс получили статьи «Десница и шуйца Льва Толстого» и «Жестокий талант» (о Ф. М. Достоевском).

Основные идеи Михайловского первоначально были сформулированы им в двух работах: "Что такое прогресс?" и "Борьба за индивидуальность", которые и определили всю последующую тематику его статей. В них Михайловский ставит два главных, тесно связанных для него вопроса - о сущности прогресса и о том, способствует или препятствует прогресс общества и государства развитию личности человека. Своими статьями Н. К. Михайловский вступает в борьбу со стереотипами мышления и начинает ее с потрясения основ. В основе мышления лежит слово. Слово имеет огромную силу, и чаще именно оно владеет человеком, а не человек им. "Много есть таких слов, священных для одних и ненавистных для других, нелегко поддающихся власти человека",-- справедливо считает Михайловский. Среди них на первом месте стоят такие, как "прогресс", "культура", "цивилизация", "личность", "патриотизм", "отечество", "свобода".

Первая большая работа Михайловского была посвящена проблеме прогресса ("Что такое прогресс?"), разрешая которую, он доказывал необходимость оценивать развитие с точки зрения известного идеала, тогда как объективистические социологи смотрят на прогресс лишь как на безразличную эволюцию. В конце концов, идеал Михайловского - развитая личность. В целом ряде работ Михайловский подвергает весьма основательной критике социологическую теорию (Спенсера), отождествляющую общество с организмом и низводящую человеческую индивидуальность на степень простой клеточки социального организма ("Орган, неделимое, общество" и др.). Проблема человеческой личности в обществе вообще составляет весьма важный предмет социологических исследований Михайловского; все его сочувствие - на стороне индивидуального развития ("Борьба за индивидуальность"). Вместе с этим Михайловский заинтересован вопросом об отношении между отдельной личностью и массой ("Герои и толпа", "Патологическая магия"), что приводит его к весьма важным выводам в области коллективной психологии. Особую категорию социологических взглядов Михайловского представляют собой те критические замечания, которые были вызваны приложением дарвинизма к социологии ("Социология и дарвинизм" и др.). В конце жизни Михайловский вел полемику с экономическим материализмом.

Под истиной Михайловский подразумевал только «явления и те постоянные отношения, в которые они становятся друг к другу». А в принципе для него сущность вещей - «вечная тьма»; Михайловский в философии плелся за позитивистами, за Огюстом Контом и за агностиком Кантом. Цель познания - «расположение системы все растущих знаний, чтобы при этом получало удовлетворение и нравственное чувство». Разумеется, это уже никакое не познание. В исторических и социологических сочинениях, по Михайловскому, самое главное - это критерий, с которым подходит исследователь к действительности, так как именно он и определяет выбор тех или иных фактов из огромного моря исторической и социальной жизни человечества. Таким критерием для исследователя является его идеал. С точки зрения своего идеала, ученый восхищается или негодует, проклинает или благословляет факты социальной и исторической действительности. Михайловский писал о Л. Толстом в цикле "Записки профана". Одним из поводов обращения Михайловского к творчеству Толстого была его работа "Прогресс и определение образования". Подход Толстого к понятию прогресса был близок Михайловскому. Само слово "прогресс" традиционно воспринималось как нечто положительное, должное, необходимое. В одной из своих первых больших теоретических статей "Что такое прогресс?" Михайловский разрушает эту традиционно положительную оценку данного понятия, раскрывая, как по-разному оно входит в различные предвзятые представления, и отказываясь от оценочного его понимания. В социальной сфере Михайловский выделяет как минимум два вида прогресса: прогресс общества и развитие индивидуальности, утверждая, что "эти два вида прогресса не всегда безусловно совпадают и в сумму цивилизации входят иногда неравномерно". Иллюстрацией этой попытки показать неоднозначность и сложность процесса развития служит для Михайловского теория Дарвина.

В статье «Десница и шуйца Льва Толстого» (1875) Михайловский в общем верно указал на демократический дух толстовского творчества, хотя и объяснял его неправильно. Михайловский делал важный шаг вперед после Чернышевского в истолковании творчества Толстого, переходя от констатации его художнической манеры переселяться в душу простолюдина к констатации идеологической принципиальности этой манеры у Толстого, заключающей в себе прямое нравственное противопоставление народа господам. Даже Плеханов проглядел принципиальность этих демократических начал у Толстого. Толстой - выразитель интересов и психологии патриархального крестьянства в период подготовки буржуазно-демократической революции в России. Михайловский классифицировал их по-своему, иногда относя к силе Толстого то, что на самом деле составляло его слабость, и, наоборот, относя к слабости то, что было у писателя силой. Но Михайловский первым поставил вопрос о внутренней противоречивости Толстого и даже верно описал отдельные ее стороны.

Михайловский первый обратил внимание на то, что Толстой «поучителен даже в своих многочисленных противоречиях», что Толстого «наше общество еще не знает», что надо заглянуть в его теоретические работы, «там и откроете для себя, что Толстой крайне противоречив. По романам это не видно». К последней фразе сделаем лишь поправку: в романах это разглядеть было, действительно, несколько труднее...Прокомментируем одно из типичнейших рассуждений Михайловского о Толстом, когда он контрастно сопоставляет «десницу» и «шуйцу» писателя. Михайловский описывал борьбу этих противоречий так: то вытягивается десница, поднимается сильный, смелый человек во имя истины и справедливости, во имя интересов народа померяться со всей историей цивилизации, то вылезает «шуйца», слабый, нерешительный человек, проповедник фатализма, непротивленчества. К «шуйце» Михайловский относил толстовское неверие в разум, в науку, в искусство. Народник-просветитель Михайловский, конечно, не мог этого «простить» Толстому. Но он тут же сам противоречил себе и солидаризировался с Толстым, поскольку все достижения цивилизации совершенно нелогично объявлял регрессом. михайловский критик публицист народничество

Корень противоречий Толстого Михайловский усматривал в его социальном положении, положении барина, проникнувшегося идеями филантропии к крестьянству. Толстой даже пока еще не «кающийся дворянин» (это крылатое определение ввел Михайловский), а просто честный наблюдатель, которого при всей его прозорливости все еще затягивает «семейное» родовое начало. Отсюда «шуйца» - как простая непоследовательность: «родимые пятна» мешают дотянуться до полного отрицания господской жизни. А когда Толстой в 80-х годах порвал со своим классом и перешел на позиции патриархального крестьянства, когда возросли его демократические симпатии, Михайловский, беря только одно непротивленчество, заявлял: «Великий писатель земли русской совсем левша стал». Михайловский сам хорошо не знал, за развитием какого принципа надо следить у Толстого. И поэтому он не заметил, что Толстой в то же самое время совсем и «правшой» стал. Теперь оба начала выросли в своем значении и резче сопоставились в творчестве писателя. А Михайловский увидел лишь подчинение «шуйце» всех прежних положительных моментов. Он прозорливым оказался лишь в том, что непротивленчество Толстого объяснял пассивностью 80-х годов, но противоречивости Толстого и связи этих противоречий с двойственной природой крестьянства не понимал. Крестьянство для народника Михайловского - единое, непротиворечивое начало. Во всем последующем творчестве Толстого Михайловский видел только проповедь пассивного протеста и, естественно, как народник, относился к ней отрицательно. В своей статье Михайловский остроумно и тонко доказывал, что Толстой не отрицает законов истории, но считает необходимым и обязательным нравственный суд над историческими событиями.

Михайловский выступает против наивной идеализации народа. Вот почему статья о Толстом имела своей целью не только анализ творчества великого писателя, но и должна была объяснить интеллигенту-народолюбцу его заблуждения. Противореча многим своим современникам, Михайловский создает теорию о мнениях и интересах народа. "Голос деревни,-- справедливо утверждает он,-- слишком часто противоречит ее собственным интересам, и задача состоит в том, чтобы, искренне и честно признав интересы народа своей целью, сохранить в деревне, как она есть, только то, что действительно этим интересам соответствует" Сам Михайловский все факты делил на три разряда. Первый разряд - это факты естественные, совершающиеся помимо воли и сознания человека. Таковы, например, законы природы, прилагать к которым мерку нравственного суда - бессмысленно.

Другой разряд - факты исторические. С одной стороны, они столь же законченны и не подлежат изменению, как и факты естественные, но тем не менее человек не может относиться к ним равнодушно, так как они в свое время прошли "через руки и сознание" людей. И самый важный разряд - это факты, с которыми человек сталкивается в настоящем. Статья Михайловского о Горьком - достаточно редкий случай непосредственного влияния критика на писателя. Из последующих изданий своих рассказов Горький исключил места, которые Михайловский характеризовал в статье как художественно неоправданные или как пример крайностей ницшеанского миросозерцания.

Среди литературных откликов начала века статья о книге рассказов Л. Андреева, в которой критик отмечал литературное дарование начинающего писателя, выделяется отсутствием резких категорических оценок и явной доброжелательностью.

Как это было и в работах о Толстом, Достоевском, Мережковском, основной мотив творчества писателя Михайловский определяет в самом заглавии статьи - "Страх жизни и страх смерти". Михайловского не смущает мрачный колорит рассказов Андреева, который у отдельных современных писателю критиков вызывал сомнение и неприятие. Правда, рассказ Л. Андреева "Ложь" Михайловский не одобрил, так как не видел в нем четко выраженной авторской позиции. Но он чувствовал, что у Андреева есть критерий для различения тьмы и света, добра и зла. Этот критерий он видел в следующей приводимой им цитате из "Рассказа о Сергее Петровиче", где голос героя почти неотделим от голоса автора: "Религия и мораль, наука и искусство существовали не для него. Вместо горячей и деятельной веры, той, что двигает горами, он ощущал в себе безобразный комок, в котором привычка к обрядности переплеталась с дешевыми суевериями. Он не был ни настолько смел, чтобы отрицать Бога, ни настолько силен, чтобы верить в него, не было у него и нравственного чувства, и связанных с ним эмоций. Он не любил людей и не мог испытывать того блаженства, равного которому не создавала еще земля - работать для людей и умирать за них".

В качестве литературного критика писатель особенно себя проявил в 80--90-х гг. Понятно, что Михайловский выступал против теорий «чистого искусства» и ратовал за искусство утилитарное. Произведения литературы он расценивал в зависимости от того, насколько они служили его субъективному идеалу, насколько они будили в интеллигенции из социальных верхов «совесть» и в интеллигенции из социальных низов «честь», насколько они обосновывали необходимость для России миновать капиталистический этап развития и доказывали преимущества натурального крестьянского хозяйства. Исходя из этой точки зрения, он отрицательно относился к натурализму в искусстве. В натурализме Золя Михайловский видел проявление враждебной ему тенденции детерминистического отображения социальной действительности вместо оценки ее с точки зрения моральных идеалов. Враждебно отнесся критик и к декадентству и символизму. Зерно правды последнего Михайловский усматривал в антитезе «протоколизму» Золя, в протесте против перенесения в литературу объективно-позитивистического подхода к действительности (ст. «Экспериментальный роман»). При объяснении символизма он покидал даже точку зрения поверхностного социологизма, с которой он, глава «русской» социологической школы, подходил иногда к объяснению литературных фактов. Возникновение символизма он объяснял невежеством, бездарностью, безвкусием, тщеславием, самомнением, желанием играть первую скрипку в оркестре и т. д. (ст. «Декаденты, символисты и маги»).

Из всех направлений литературы Михайловский естественно наиболее симпатизировал народнической беллетристике (статьи «Глебе Успенском» и др.). Пренебрежение народников-беллетристов «формой» своих произведений Николай Константинович объяснял не историческими и классовыми, а моральными причинами -- склонностью их к жертвенности, к аскетизму. Вскрыть реальное содержание творчества Глеба Успенского, доказывавшего своими произведениями наперекор своим народническим убеждениям наличие в России капитализма, Михайловский не мог. Он ценил Глеба Успенского именно за его иллюзии, за его поиски гармонической человеческой личности, душевного равновесия, образец которого -- пусть несовершенный -- дан в мужике и его хозяйствовании. Гармонию эту критик в других местах определяет, как уже было указано, психологически -- «как единство разума, чувства и воли», называя это единство религиозным. Формулы Михайловского надолго укоренились в народнической и либеральной критике, выдвигавшей под влиянием Михайловского на первый план вопросы социально-этического порядка.

Статья Михайловского против Достоевского - «Жестокий талант» (1882) - выглядит ясной по мысли, политической позиции, хотя и односторонней по выводам. Михайловский предназначал своей статье определенную общественную миссию, которую поддержал позднее Антонович своим разбором «Братьев Карамазовых». Достоевский сам перед смертью изображал себя каким-то оплотом официальной мощи православного русского государства. И. Аксаков, Катков, Страхов, вся реакция 80-х годов раздувала его значение до размеров «духовного вождя своей страны», «пророка божия». Михайловский гордился постоянством своего критического отношения к Достоевскому. Он чутко уловил в 1902 году, что «звезда Достоевского, по-видимому, вновь загорается...» в связи с интересом к нему декадентов. Здесь критик в принципе предварял выступление Михайловского Горького по поводу увлечения «карамазовщиной».

Михайловский считал, что Добролюбов напрасно приписывал Достоевскому сочувствие к обездоленным. Теперь смысл творчества Достоевского раскрылся вполне: писатель исходил всегда из предпосылок, что «человек - деспот от природы и любит быть мучителем», «тирания есть привычка, обращающаяся в потребность». Достоевский «любил травить овцу волком», причем в первую половину творчества его особенно интересовала «овца», а во вторую - «волк». Отсюда иллюзия «перелома» в творчестве Достоевского, а на самом деле перелома не было. Он любил ставить своих героев в унизительные положения, чтобы «порисоваться своей беспощадностью». Это - «злой гений», гипнотизирующий читателя. Некоторые критики упрекали Михайловского за то, что он слишком отождествлял взгляды героев со взглядами автора. Конечно, этого нельзя было делать, как заявлял позднее и сам Михайловский. Здесь нужна величайшая осторожность. Но Михайловский был прав, утверждая: хотя связи между героями и автором иногда просто неуловимы, из этого еще не следует, что их в действительности нет.

В том же плане надо расценивать и выступления писателя против русских последователей натурализма Золя, объективизм которых Михайловский бичует как общественный индиферентизм. Если в первый период деятельности критик (до закрытия «Отечественных записок» -- 1884) его критика выражала интересы крестьянской демократии, хотя и осложненные настроениями «кающегося дворянина», то в дальнейшем эта прогрессивная относительно либерализма роль Михайловского значительно снижается в связи с эволюцией народничества к либерализму. Блокируясь с буржуазными идеологами против нарождающегося марксизма, Николай Константинович и как критик теряет свой боевой революционный тон: когда реакция сменилась новым подъемом, Михайловский оказался в рядах тех, кто боролся с наиболее революционным движением русской общественной мысли. Михайловский понимал, что искусство и наука работают над одним и тем же материалом жизни и что искусство достигает своих эффектов при помощи специальной эстетической эмоции. При этом от писателя требовалось, чтобы он был одинаково богат и логической и художественной силой. Каждый писатель «должен быть публицистом в душе». Как народник, Михайловский, естественно, был за тенденциозное искусство. Он нисколько не упрощал этого вопроса. Вслед за Чернышевским он требовал от искусства суждений о жизни, полагая в то же время, как и Добролюбов, что этот «приговор» иногда может быть субъективно не до конца осознан самим писателем, а «санкцией факта», т. е. выводом, вытекающим из самих образов.

Не всегда Михайловский был прав: "Анну Каренину" Толстого отнес к "салонной литературе", совсем не принял талант Лескова, излишне прямолинейно писал о раннем Чехове.

Но оригинальность философско-социологического метода Михайловского, который определял его подход к литературным явлениям, неприязнь к жестоким идеологическим схемам и унылому морализаторству, хороший литературный вкус заставляли русскую интеллигенцию внимательно и заинтересованно следить за его творчеством на протяжении более сорока лет. Читатель же конца XX века, познакомившись даже с небольшой частью его литературно-критического наследия, представленного в этой книге, сможет почувствовать, что Михайловский был не только интересным интерпретатором идей своих великих современников, но и мыслителем, принимавшим непосредственное участие в формировании русской культуры.

Михайловский, как социолог, примыкает к русскому направлению позитивизма, характеризующемуся так называемым (не вполне правильно), субъективным методом. Под истиной Михайловский подразумевал только «явления и те постоянные отношения, в которые они становятся друг к другу». А в принципе для него сущность вещей - «вечная тьма»; Михайловский в философии плелся за позитивистами, за Огюстом Контом и за агностиком Кантом. Цель познания - «расположение системы все растущих знаний, чтобы при этом получало удовлетворение и нравственное чувство». Разумеется, это уже никакое не познание.

В эстетике и критике Михайловского мы всегда сталкиваемся с противоречиями: то он следует за своими слабыми теоретическими выкладками и тогда допускает много эстетических промахов, то дает простор демократическому своему «нутру» и тогда приближается в оценках литературы к пафосу «шестидесятников».

Михайловский понимал, что искусство и наука работают над одним и тем же материалом жизни и что искусство достигает своих эффектов при помощи специальной эстетической эмоции. При этом от писателя требовалось, чтобы он был одинаково богат и логической и художественной силой. Каждый писатель «должен быть публицистом в душе». Как народник, Михайловский, естественно, был за тенденциозное искусство. Он нисколько не упрощал этого вопроса. Вслед за Чернышевским он требовал от искусства суждений о жизни, полагая в то же время, как и Добролюбов, что этот «приговор» иногда может быть субъективно не до конца осознан самим писателем, а «санкцией факта», т. е. выводом, вытекающим из самих образов.

Но в критике Михайловского заметно отразились и установки его субъективной социологии. Мы находим ее следы в виде целой системы понятий, терминов и критериев, многие из которых умерли вместе с Михайловским. Например, он утверждал, что все объективные построения в эстетике опрокидываются или отодвигаются на задний план перед суждением вкуса. Вкус - это «беспокойный элемент» эстетики, совершенно не поддающийся регламентации и объяснению. «Что мне делать - восторгаться или негодовать,- говорил Михайловский,- решает мой вкус». Ему казалось, что учение о причинной связи явлений не дает оснований для суда над людьми и событиями. Ведь понятия о них всегда чисто субъективны. Так называемый элемент «душевной жизни» всегда остается стихийным, а чувства и воля произрастают отсюда. Между тем, и в искусстве «объективная правда - истина и субъективная правда - справедливость должны образовать некоторое великое целое, оставаясь, однако, каждая самой собой». Что же должно быть центром их объединения? Как этого достигнуть? Михайловский не знал.

Оценки Михайловским писателей могут быть классифицированы так. Близкими его народнической доктрине и, так сказать, «писателями-идеалами» были Златовратский, Г. Успенский, Островский, Некрасов и особенно Щедрин. Писателями, начисто отвергаемыми за их «реакционность», или неопределенность их взглядов, или служение «чистому искусству», были: Достоевский, Лесков, натуралист Боборыкин, певец «хмурых людей» Чехов и декаденты-символисты. Была большая группа «попутчиков», авторитет которых он хотел использовать в своих целях, в чем особенно проявлялась однобокость и тенденциозность подхода Михайловского (Тургенев, Л. Толстой). Молодыми писателями, на которых он хотел «повлиять», были Гаршин и в особенности Горький.

Литература

· Литературная энциклопедия: В 11 Т. 7 / Ком. Акад.; НИИ лит. и искусства; Ред. коллегия: Лебедев-Полянский П. И., Маца И. Л., Нусинов И. М., Фриче В. М.; Гл. ред. Луначарский А. В.; ученый секретарь Михайлова Е. Н. -- М.: ОГИЗ РСФСР, гос. словарно-энцикл. изд-во "Сов. Энцикл.", 1934. -- 888 стб.

· Кулешов В. И. "История русской критики XVIII--XIX веков"

· Учебное пособие для студентов филологических специальных университетов и педагогических институтов. Москва, «Просвещение», 1972 г

· Б. Аверин. Социологическая критика H. К. Михайловского Н. Михайловский. Литературная критика. Статьи о русской литературе XIX -- начала XX века. Л., "Художественная литература", 1989

· Полное собр. сочин., в 6 тт., изд. 1-е, СПБ, 1879--1883 [изд. 3-е, 10 тт., СПБ, 1909--1913, ред. Е. Е. Колосова.

· http://studopedia.ru/6_107917_narodnicheskaya-kritika-mihaylovskogo.html

· http://feb-web.ru/FEB/LITENC/ENCYCLOP/le7/le7-3761.htm

· http://www.hrono.ru/biograf/bio_m/mihaylovski_nk.php

· https://www.livelib.ru/author/266232

Размещено на Allbest.ru