Социальная ирония в романе Анатолия Франса "Остров пингвинов"

Размещено на http://www.allbest.ru/

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗРВАНИЯ И НАУКИ РФ

ГОСУДАРСТВЕННАЯ ПОЛЯРНАЯ АКАДЕМИЯ

Кафедра французского языка и литературы

Курсовая работа

На тему: Социальная ирония в романе

Анатолия Франса «Остров пингвинов»

Выполнила: студентка 2 курса

0231 гр.

Бекмурзаева Наргиза Шухратовна

Научный руководитель:

к. ф. н., доцент Нужная Т. В.

Санкт-Петербург

2015

Содержание

Введение

Глава I. Основное литературное направление писателя, его биографическая хронология и специфика творчества

1.1 Реализм. Развитие реализма XIX века

1.2 Возникновение иронии и ее проявление у Анатолия Франса

1.3 Особенности творчества и биография Анатолия Франса

Глава II. Анализ произведения Анатолия Франса «Остров пингвинов»

Заключение

Список использованной литературы

Введение

Данная работа посвящена изучению творчества одного из самых лучших писателей 19 века -Анатоль Франс (1844-1924). Прославленный сатирик Анатоль Франс был испытанным мастером парадоксов. Выраженные в кратких сентенциях, отточенных до алмазной остроты, воплощенные в виде целых сцен, ситуаций, сюжетов, нередко определяющие собою замысел произведения, парадоксы пронизывают франсовское творчество, придавая ему блеск и оригинальность. Но это отнюдь не парадоксы заядлого остроумца. В их причудливой форме Франс изображал противоречия буржуазного бытия. Парадоксы Франса не мишурные блестки, а искры, высекаемые при резком столкновении гуманистических идей, дорогих уму и сердцу писателя, с социальной неправдой его времени.

Исследованием творчества А. Франса занимались на протяжении длительного времени, но особенно внимательно оно было рассмотрено в последнее десятилетие. Среди них были: А. В. Луначарский, И. Лилеева, Валентина Дынник, В.А. Лукова, В. Шойхер.

По мнению А.В. Луначарского : «соединение изысканного стиля, огромных знаний любой эпохи, из которой черпал Анатоль Франс свои сюжеты, и тонкая скептическая усмешка, светившаяся за всеми его образами, словно чуть-чуть издевавшаяся над собственным своим кукольным театром, с лукавым намеком, что он, однако, ничуть не более игрушечный, чем весь мир, -- это и составляло прелесть Анатоля Франса.»

Брокгауза и И. Лилеева анализируют что его миросозерцание сводится к утонченному эпикурейству. Он самый острый из французских критиков современной действительности, безо всякой сентиментальности раскрывающий слабости и нравственные падения человеческой натуры, несовершенство и уродство общественной жизни, нравов, отношений между людьми; но в свою критику он вносит особую примиренность, философскую созерцательность и безмятежность, согревающее чувство любви к слабому человечеству. Публицистика Франса -- неотъемлемая часть его творчества. Публицистичность, живой отклик на злободневные вопросы общественной жизни характерны для всех ого наиболее значительных художественных произведений. Нередко Франс включал целью публицистические статьи или отрывки из них непосредственно в художественную ткань своих романов и рассказов

Валентина Дынник пишет, что Франс -- художник слова -- по справедливости мог себя считать наследником гуманистической культуры старой Франции. Причудливая сатиричность Франсуа Рабле, гармоническая ясность мысли и языка Расина, интеллектуальная смелость Вольтера и Руссо -- все это вошло в его плоть и кровь. Но многочисленные и разнообразные литературные традиции не только не заглушили в нем творческой индивидуальности, но, напротив, еще способствовали ее выявлению. Только вопреки очевидности можно было бы отрицать, что Анатоль Франс, никогда не стремившийся оригинальничать, -- одна из самых оригинальных фигур во французской литературе конца XIX -- начала XX века, столь богатой разнообразными дарованиями.

Вл. А. Лукова: Франс соединил в себе интеллектуала-эрудита и созерцателя-импрессиониста. Мощная философско-моралистическая и рационалистическая традиция в творчестве писателя соединяется с культурой импрессионистического видения и письма.

Владимир Шойхер: Ирония по-прежнему составляет его главную особенность, но сама ирония приобретает новые черты. Негодующий сарказм, обнажённая злободневность, острота и целеустремлённость памфлета, злой гротеск, резкая, плакатно-наглядная пародия - вот эти новые черты.

Таким образом можем отметить что Творческий путь Анатоля Франса прошел от ранних легкомысленных сатирических романов к тонким психологическим повестям, социальным романам и социальной сатире.

В связи с этим, целью данной курсовой работы является изучение такого художественного средства, присущего творчеству Франса, как социальная ирония. Исследование этой проблемы строится в представленной работе «социальная ирония в романе Анатоля Франса: Остров пингвинов».

Задачи работы:

1) Изучить и определить особенности социальной иронии у Анатолия Франса

2) Определить, как возникла сама ирония в целом

франс социальный ирония роман

Глава I. Основное литературное направление писателя, его биографическая хронология и специфика творчества

1.1 Реализм. Развитие реализма XIX века

Реалисты XIX века широко раздвинули границы искусства. Они начали изображать явления самые обыкновенные, прозаические. Действительность вошла в их произведения со всеми своими социальными контрастами, трагическими диссонансами.

Французский реализм XIX столетия проходит в своем развитии два этапа. Первый этап - становление и утверждение реализма как ведущего направления в литературе (конец 20-х - 40-е годы) - представлен творчеством Беранже, Мериме, Стендаля, Бальзака. Второй (50-70-е годы) связан с именем Флобера - наследника реализма бальзаковско-стендалевского типа и предшественника «натуралистического реализма» школы Золя.

История реализма во Франции начинается с песенного творчества Беранже, что вполне естественно и закономерно. Песня - малый и потому наиболее мобильный жанр литературы, мгновенно реагирующий на все примечательные явления современности. В период становления реализма песня уступает первенство социальному роману. Именно этот жанр в силу своей специфики открывает писателю богатые возможности для широкого изображения и углубленного анализа действительности, позволяя Бальзаку и Стендалю решить их главную творческую задачу - запечатлеть в своих творениях живой облик современной им Франции во всей его полноте и исторической неповторимости. Более скромное, но тоже весьма значительное место в общей [429] иерархии реалистических жанров занимает новелла, непревзойденным мастером которой в те годы по праву считается Мериме.

Становление реализма как метода происходит во второй половине 20-х годов, т. е, в период,

когда ведущую роль в литературном процессе играют романтики. Рядом с ними в русле романтизма начинают свой писательский путь Мериме, Стендаль, Бальзак. Все они близки творческим объединениям романтиков и активно участвуют в их борьбе с классицистами. Именно классицисты первых десятилетий XIX в., опекаемые монархическим правительством Бурбонов, и являются в эти годы главными противниками формирующегося реалистического искусства. Почти одновременно опубликованный манифест французских романтиков - Предисловие к драме «Кромвель» Гюго и эстетический трактат Стендаля «Расин и Шекспир» имеют общую критическую направленность, являясь двумя решающими ударами по уже давно отжившему свой век своду законов классицистского искусства. В этих важнейших историко-литературных документах и Гюго и Стендаль, отвергая эстетику классицизма, ратуют за расширение предмета изображения в искусстве, за отмену запретных сюжетов и тем, за представление жизни во всей ее полноте и противоречивости. При этом для обоих высшим образцом, на который следует ориентироваться при создании нового искусства, является великий мастер эпохи Возрождения Шекспир (воспринимаемый, впрочем, романтиком Гюго и реалистом Стендалем по-разному). Наконец, первых реалистов Франции с романтиками 20-х годов сближает и общность социально-политической ориентации, выявляющаяся не только в оппозиции монархии Бурбонов, но и в острокритическом восприятии утверждающихся на их глазах буржуазных отношений.

После революции 1830 г., явившейся значительной вехой в истории Франции, пути реалистов и романтиков разойдутся, что, в частности, получит отражение в их полемике начала 30-х годов. Свое первенство в литературном процессе романтизм будет вынужден уступить реализму как направлению, наиболее полно отвечающему требованиям нового времени. Однако и после 1830 г. контакты вчерашних союзников по борьбе с классицистами сохранятся. Оставаясь верными основополагающим [430] принципа» своей эстетики, романтики будут успешно осваивать опыт художественных открытий реалистов (в особенности Бальзака), поддерживая их почти во всех важнейших творческих начинаниях. Реалисты тоже в свою очередь будут заинтересованно следить за творчеством романтиков, с неизменным удовлетворением встречая каждую их победу (именно такими, в частности, станут отношения Бальзака с Гюго и Ж. Санд).

Реалисты второй половины XIX в. будут упрекать своих предшественников в «остаточном романтизме». Дело в том, что между французским реализмом первого периода - ив этом одна из его специфических особенностей - и романтизмом существует сложная «родственная» связь, выявляющаяся, в частности, в наследовании характерных для романтического искусства приемов и даже отдельных тем и мотивов (тема утраченных иллюзий, мотив разочарования и т. д.).

Заметим, что в те времена еще не произошло размежевания терминов «романтизм» и «реализм». На протяжении всей первой половины XIX в. реалисты почти неизменно именовались романтиками. Лишь в 50-е годы - уже после смерти Стендаля и Бальзака - французские писатели Шанфлери и Дюранти в специальных декларациях предложили термин «реализм». Однако важно подчеркнуть, что метод, теоретическому обоснованию которого они посвятили многие труды, уже существенно отличался от метода Стендаля, Бальзака, Мериме, несущего на себе отпечаток своего исторического происхождения и обусловленной им диалектической связи с искусством романтизма.

Значение романтизма как предтечи реалистического искусства во Франции трудно переоценить. Именно романтики выступили первыми критиками буржуазного общества. Им же принадлежит заслуга открытия нового типа героя, вступающего в противоборство с этим обществом. Последовательная, бескомпромиссная критика буржуазных отношений с высоких позиций гуманизма составит самую сильную сторону французских реалистов, расширивших, обогативших опыт своих предшественников в этом, направлении и, главное - придавших антибуржуазной критике новый, социальный характер.

Одно из самых значительных достижений романтиков по праву усматривают в их искусстве психологического анализа, в открытии ими неисчерпаемой глубины и многосложности индивидуальной личности. Этим достижением романтики также сослужили немалую службу реалистам, проложив им дорогу к новым высотам в познании внутреннего мира человека

.

Реализм второй половины XIX в., представленный творчеством Флобера, отличается от реализма первого этапа. Происходит окончательный разрыв с романтической традицией, официально декларированный уже в романе «Мадам Бовари» (1856). И хотя главным объектом изображения в искусстве по-прежнему остается буржуазная действительность, меняются масштабы и принципы ее изображения. На смену ярким индивидуальностям героев реалистического романа 30-40-х годов приходят обыкновенные, мало чем примечательные люди.

Именно глубокая, бескопромиссная критика антигуманных и социально несправедливых основ буржуазного строя, утвердившегося на обломках феодальной монархии, и составляет главную силу реализма XIX столетия.

Однако при этом не следует забывать, что принцип историзма, составивший основу творческого метода великих мастеров прошлого столетия, всегда обусловливает изображение действительности в непрерывном развитии, движении, предполагающем не только ретроспективный, но и перспективный показ жизни. При всей первостепенной значимости, которую приобретает критический анализ действительности, одной из важнейших проблем для великих мастеров реализма остается проблема положительного героя.

Признаки:

1. Художественное изображение жизни в образах, соответствующее сути явлений самой жизни.

2. Реальность является средством познания человеком себя и окружающего мира.

3. Типизация образов. Это достигается через правдивость деталей в конкретных условиях.

4. Даже при трагическом конфликте искусство жизнеутверждающее.

5. Реализму присуще стремление рассматривать действительность в развитии, способность обнаруживать развитие новых социальных, психологических и общественных отношений.

6. Писатели в своих произведениях отображали существенные стороны действительности объективно, но вместе с тем делали это с свойственной только им высотой и истинностью личности автора.

7. Реалисты воспроизводили типичные характеры и конфликты. Ситуации также были обычными, несмотря на их художественную индивидуализацию. Под последним подразумевается конкретизация каких-либо уникальных национальных, социальных или исторических явлений, а также физических и интеллектуальных черт героев.

8. Авторы реалистических произведений отдавали предпочтение способам изображения форм бытия, однако это сопровождалось использованием условностей (образы-символы, мифы, гротеск).

9. Интересовались писатели-реалисты проблемой взаимоотношений личности и общества. Реализм в литературе отличается противостоянию социума и нравственности, человека и массы, общественного сознания и сознания отдельного индивида. Часто в произведениях наблюдаются внутренние конфликты личности.- Читайте подробнее на SYL.ru: http://www.syl.ru/article/69408/realizm-v-literature-harakternyie-chertyi-i-predstaviteli-napravleniya

1.2 Возникновение иронии и ее проявление у Анатолия Франса

Иромния -- сатирический прием, в котором истинный смысл скрыт или противоречит (противопоставляется) смыслу явному. Ирония создаёт ощущение, что предмет обсуждения не таков, каким он кажется.

Иромния -- сатирический прием, в котором истинный смысл скрыт или противоречит (противопоставляется) смыслу явному. Ирония создаёт ощущение, что предмет обсуждения не таков, каким он кажется.

Суть иронии (как и более едкого и мрачного ее варианта - сарказма) заключается в том, что «кому-нибудь или чему-нибудь приписывается та черта, которая отсутствует, и тем самым ее отсутствие только подчеркивается». Этот прием широко использовался уже в Древней Руси, в частности у Ивана Грозного и протопопа Аввакума, ср.: ...присланы к намъ гостинцы: повесили на Мезени в дому моемъ двухъ человековъ, детей моихъ духовныхъ (Житие протопопа Аввакума).

С течением временем как понимание иронии, так и сама ее техника существенно изменились и усложнились. Дело в том, что ирония (а также юмор и сатира) часто читается между строк, она может быть как бы разлита по всему тексту, иногда очень большому. Более того. Многие исследователи, например Д.Мюкке, отмечают, что ирония - это уже не только и даже не столько стилистический прием, сколько «способ мировосприятия», «состояние духа», «способ мышления, незаметно возникший как общая тенденция нашего времени». А если так, то естественно предположить (и это предположение оказывается правильным), что ирония создается средствами всех языковых уровней - лексическими, семантическими, синтаксическими.

Бывает так, что сама ситуация заставляет понимать слово или словосочетание в смысле, прямо противоположном общеизвестному.

Нередко ирония основывается на обыгрывании омонимии или многозначности слов, а также паронимии (связи между словами, близкими по звучанию и отчасти по смыслу)

Формы иронии:

Прямая ирония -- способ принизить, придать отрицательный или смешной характер описываемому явлению.

Антиирония противоположна прямой иронии и позволяет представить объект антииронии недооценённым.

Самоирония -- ирония, направленная на собственную персону. В самоиронии и антииронии отрицательные высказывания могут подразумевать обратный (положительный) подтекст. Пример: «Где уж нам, дуракам, чай пить».

Сократова ирония -- форма самоиронии, построенная таким образом, что объект, к которому она обращена, как бы самостоятельно приходит к закономерным логическим выводам и находит скрытый смысл иронического высказывания, следуя посылкам «не знающего истины» субъекта.

Ироническое мировоззрение -- состояние души, позволяющее не принимать на веру расхожие утверждения и стереотипы, и не относиться слишком серьёзно к различным «общепризнанным ценностям».

Сама ирония у Анатолия Франса пронизывает почти все элементы художественного мира Франса. Она вездесуща и полисемантична, от ее уколов невозможно увернуться и излюбленным героям-скептикам писателя. Ирония порождает иронию (в сущности, это бесконечный процесс), окрашивая в релятивистско- скептические тона все: прошлое, настоящее, будущее, социальные и личные житейские драмы. В ее всепроницаемости и вездесущности есть врачующая и даже спасительная сила, и - что не менее важно - ирония толерантна и сопротивляется любым разновидностям догматизма и фанатизма (более того, ирония срывает покровы с любых понятий и моральных предписаний, а заодно бесконечно вносятся поправки и в поток парадоксальных рассуждений); относительно все, в том числе и острые, вызывающие мысли над всем смеющегося и над всем иронизирующего парадоксалиста;

Франс видит в социализме тот общественный строй, который избавит человечество от эксплуатации и неравенства, от грабительских войн и духовного гнета церкви, который принесет ему радость свободного труда.

В 1904 году, что и книга «На белом камне», выходит в свет сборник новелл «Кренкебиль, Пютуа, Рике и много других полезных рассказов», где тема социальной несправедливости занимает центральное место. Связь с современностью, острота социальных проблем, сатирическое осмысление происходящего роднят этот сборник с «Современной историей».

Франс много и активно работает как публицист в 1905 году. Основная тема его публицистики в это время - тема народа и революции. Она была продиктована писателю самой жизнью. Русская революция 1905 г., рост и укрепление рабочего движения и социалистической партии в самой Франции - все это вселяет в писателя веру в необходимость борьбы с реакцией за установление социальной справедливости. Осмысление социального опыта происходит в творчестве писателя не только в публицистике, но и в художественном творчестве, однако процесс эстетического обобщения оказывается более сложным, непоследовательным и противоречивым. Мысли об истории и будущем человечества, соотношение отдельной личности, осмысляющей исторический процесс, с самим процессом, по существу оказываются в центре его важнейших произведений, написанных в XX в. В это время он создает три своих знаменитых романа - «Остров пингвинов» (1908), «Боги жаждут» (1912) и «Восстание ангелов» (1914).

1.3 Особенности творчества и биография Анатолия Франса

Несмотря на то что отрицание натурализма очень часто оборачивалось в конце века отрицанием принципов реалистического искусства вообще и нереалистические течения получили широкое распространение в литературе этого периода, несмотря на то что «прекрасная эпоха» породила мощный поток легкого, массового чтива, распространявшегося чрезвычайно разросшейся в это время прессой, реалистическая традиция французской литературы не иссякала, продолжала существовать и трансформироваться, демонстрируя свою жизненность и способность к обновлению. Непрерывность реалистической традиции, равно как и новые качества, которые обретает реализм на рубеже веков, особенно очевидны в творчестве такого крупного писателя, как Анатоль Франс.

Анатоль Франс (наст. имя Анатоль Франсуа Тибо, 1844-1924) - одна из центральных фигур французской литературы конца XIX - первой четверти XX в., писатель, теснейшим образом связанный с общественной и литературной борьбой эпохи, сумевший выразить основные ее тенденции и те изменения, которые происходили в сознании европейской интеллигенции той поры.

Анатоль Франс прожил долгую жизнь. Родился в семье книготорговца. Он был свидетелем Парижской коммуны, пережил первую мировую войну, приветствовал Октябрьскую революцию в России. Творчество Франса - как бы живая связь двух столетий: его первые книги читали Флобер и Тургенев, а сам он успел познакомиться с произведениями Пруста и Барбюса, которого поддерживал как писателя и общественного деятеля.

Анатоль Франс начал как поэт. Его сборник «Золотые поэмы» (1873) и драматическая поэма «Коринфская свадьба» (1876), написанные под прямым воздействием эстетики парнасской школы, к которой он в это время тяготел, были благожелательно встречены публикой и критикой. Но настоящим призванием Франса стала проза. Его первые прозаические произведения - повести «Иокаста» (1878) и «Тощий кот» (1878) - обратили на себя внимание в литературных кругах и заслужили положительный отзыв Флобера. Эти повести - только начало, в них мощное дарование Франса-реалиста во всем его своеобразии и неповторимости угадывается еще с трудом. Но одно уже совершенно очевидно: Франс приходит в литературу не ниспровергателем, а продолжателем классической национальной традиции.

Ближайшим предшественником, а отчасти и учителем Франса был Флобер. Создав беспощадный по своей правдивости образ современного ему буржуазного общества, он как бы довел до предела возможности, заложенные в реализме XIX в. Поэтому продолжать Флобера, не превратившись в его эпигона, было уже невозможно, и Франс настойчиво искал свой собственный путь. Оценивая роль Флобера во французской литературе, Франс говорил, что он «перенес литературу на своей могучей спине с берега романтизма на берег натурализма». В этой характеристике Флобера ничего не сказано о его реализме, но движение писателя, определившее развитие французской литературы, обозначено очень верно.

На самого Франса натурализм не оказал большого влияния, хотя размышлял он и писал о нем много. Отношение Франса к натурализму, особенно к творчеству Золя, претерпело со временем существенные изменения. В 80-е годы натурализм для Франса - это символ бездуховности, грубости, стремления подчеркнуть низменные стороны жизни, человеческой природы. Квинтэссенцией натуралистической концепции мира и человека представлялся Франсу роман Золя «Земля», оцененный им резко отрицательно. Франс 80-х годов еще не замечает широты и монументальности творчества Золя, видя в нем певца белошвеек и ремесленников и полагая, что большая часть его писательской души «занята пивными стойками и утюгами».

В поисках Франсом собственного места в литературе немаловажную роль сыграла его деятельность критика. В 80-е годы он ведет постоянную рубрику в ряде парижских газет. Около половины этих публикаций было собрано в пяти томах, вышедших под названием «Литературная жизнь». Основной критерий, из которого исходил Франс-критик, был критерий прекрасного. Именно этим же стремлением к прекрасному должна, по мысли Франса, вдохновляться и литература. Отдавая дань культу красоты и порой тяготея к эстетизации изображаемого, Франс, однако, в отличие от писателей-декадентов не провозглашает эстетское любование прекрасным - как в том его упрекали не раз - главной задачей искусства. Для него эстетическое выступает как высшая форма выражения этического. «Поэзия должна рождаться из самой жизни, естественно, подобно тому как дерево, цветок, плод рождаются из земли, из самых недр земли, а не падая с небес», - писал он в статье «Идеи Гюстава Флобера».

Для Флобера подобное утверждение невозможно. Все его творчество - доказательство антипоэтичности окружающего, которое враждебно искусству и красоте. Франс же старается найти источники поэзии в реальности: в воспоминаниях детства, природе, прошлом Франции, ее фольклоре, ее искусстве.

Прекрасное в искусстве слагается для Франса из некоторых неизменных величин, которые он ценит выше всего и которым не изменяет никогда: это чувство меры, изящество, гармоничность, ясность мысли и выражения. И признавая, что «чрезмерный консерватизм в искусстве так же смешон, как и в политике», Франс все-таки всегда был чужд формальному экспериментаторству и при всей своей тяге к новому очень не одобрял, как свидетельствуют современники, ту реформу принципов классического повествования, которую предложил Марсель Пруст в своем цикле «В поисках утраченного времени».

В России Франс всегда воспринимался прежде всего как носитель и продолжатель классических традиций национальной культуры. В самом деле, излюбленный Франсом жанр философского романа, конечно же, уходит своими корнями в просветительскую прозу XVIII в. и заставляет вспомнить о философских повестях Вольтера, с которыми в жанровом отношении так тесно связаны романы об аббате Куаньяре. Страницы «Господина Бержере в Париже», прежде всего новеллы о трублионах, наглядно свидетельствуют о том, что, восхищаясь Рабле, Франс умело использовал приемы его сатиры, разоблачая современных воинствующих мракобесов. А та ироническая снисходительность, с которой писатель описывает человеческие слабости и недостатки, роднит его с великими скептиками XVII в.

Первым произведением Франса, в котором своеобразие его видения мира и его манеры сказалось уже вполне ощутимо, был роман «Преступление Сильвестра Бонара» (1881). Выбор проблематики, манера повествования, отношение к изображаемому - все здесь уже отмечено печатью авторской индивидуальности, которой Франс будет верен до конца.

В романе «Преступление Сильвестра Бонара» присутствует еще один очень важный момент: ироническое отношение автора к происходящему. Ирония эта доброжелательна, она придает определенный колорит всему повествованию, мешает воспринимать его как чистую идиллию, отделяет автора и от самого повествования, и от героя.

Обращение к истории, воссоздаваемой в массе точных деталей, умение чувствовать старину и любоваться ею - очень характерная особенность франсовской прозы, присущая не только его роману, но и его новеллистике.

На рубеже 80-90-х годов настроения разочарования и пессимизма задевают и Франса. Вера в непреходящие ценности - в величие разума и нетленность красоты - сосуществует в его сознании с сомнением в возможностях человека, в целесообразности его бытия (книга «Сад Эпикура», 1894). Но эти горькие сомнения носят не абстрактно-умозрительный характер, а питаются наблюдениями над действительностью Третьей республики.

В литературе о Франсе велись и до сих пор ведутся споры о том, когда совершился перелом во взглядах писателя, когда поклонник античности, «эпикуреец и эстет», как называли его современники, превращается в остросоциального писателя, публициста, общественного деятеля. Дело здесь, конечно, не в точной дате. Франс всю свою жизнь искал, сомневался, принимал решения и отбрасывал их в поисках новых. Безусловно, однако, что к концу 90-х годов перелом во взглядах Франса в основном завершился. Шел к нему Франс исподволь. И уже в его романах об аббате Куаньяре очень заметны перемены по сравнению с «Преступлением Сильвестра Бонара» и «Таис».

Главной же проблемой, которую решает автор, является отношение мысли и действия. Для Франса начала 90-х годов это отношение представляется как непреодолимое противоречие. Позже в своем личном опыте он сумел это противоречие преодолеть. Будучи писателем в большей степени рассуждающим, чем кто-либо из его современников, писателем, превратившим само размышление и рассуждение в объект художественного изображения, он стал действовать, осуществляя свои принципы и на деле защищая истину, обретенную в мучительных раздумьях о происходящем.

Решающим моментом в формировании позиции Франса-гражданина было дело Дрейфуса, которое сыграло огромную роль в становлении социального сознания французской интеллигенции. Именно тогда были заложены традиции политического вмешательства групп интеллигенции в общественные события, тогда и появилось во французском языке слово «интеллектуал» (I'ntellectuel), в первое время воспринимавшееся как презрительная кличка, данная дрейфусарам их противниками.

В «Современной истории», состоящей из четырех книг - «Под городскими вязами» (1897), «Ивовый манекен» (1897), «Аметистовый перстень» (1899), «Господин Бержере в Париже» (1901), несколько сюжетных линий, развивающихся независимо друг от друга, очень слабо выраженная интрига, множество персонажей. При всей мозаичности структуры, при всей разнохарактерности эпизодов, его составляющих, которые порой соединяются, казалось бы, по принципу механического сцепления, произведение это единое; это единство обеспечивается образом центрального героя цикла, но прежде всего позицией автора, его отношением к изображаемому.

Резко критическое отношение Франса к современности определилось уже к самому началу работы. Оно росло и крепло из года в год. В «Современной истории» окончательно утверждается и та форма критического изображения мира, которая оказывается определяющей для реалистического мастерства Франса, - сатирическое изображение действительности. Своеобразие франсовской «истории» в том и состоит, что эта история сатирическая. При этом характер осмеяния меняется по мере развития романа, в котором грустный юмор сменяется сатирой и гротеском.

Пожалуй, наиболее существенное отличие «Современной истории» от всего написанного Франсом ранее состоит в том, что декларативное начало, типичное для его философского романа, оттесняется здесь непосредственным изображением. И происходит это не потому, что «Современная история» перестает быть романом идей, а потому, что углубляется реализм писателя, облекающего свои представления о мире в живую плоть художественных образов. Наблюдая современность, предпочитая ситуации, подсказанные политической хроникой, тем, что создаются вымыслом, Франс синтезирует их в художественное целое, в котором частности политической жизни и борьбы приобретают обобщающий смысл. Но философски-рационалистическое начало, характерное для прозы Франса, и здесь играет важнейшую роль. Изображая современность, автор судит о ней с позиций прогрессивно настроенного интеллигента. Тема социализма оказывается центральной в книге Франса «На белом камне» (1904), в жанровом отношении возвращающейся к «Таис» с ее «Пиром» и к «Суждениям г-на Жерома Куаньяра». И если новелла «Галион» прямо напоминает эти произведения Франса и обращением к далекому прошлому, и самим скептическим отношением к возможности предсказать будущее, и формой обсуждения, то вторая часть книги - «Вратами из рога или вратами из слоновой кости» - наиболее полное и законченное выражение социалистических воззрений Франса этого периода со всей их противоречивостью, быть может, даже некоторой наивностью, но взглядов искренних. Франс видит в социализме тот общественный строй, который избавит человечество от эксплуатации и неравенства, от грабительских войн и духовного гнета церкви, который принесет ему радость свободного труда. Книга впервые была опубликована на страницах основанной Жоресом газеты «Юманите».

В том же году, что и книга «На белом камне», выходит в свет сборник новелл «Кренкебиль, Пютуа, Рике и много других полезных рассказов», где тема социальной несправедливости занимает центральное место. Связь с современностью, острота социальных проблем, сатирическое осмысление происходящего роднят этот сборник с «Современной историей». Известно, что «Кренкебиль» вызвал восхищение Л. Н. Толстого («Ведь мог же он так написать!» - воскликнул Толстой, прочитав «Кренкебиль»), проявлявшего к творчеству Франса большой интерес.

В это время Франс много и активно работает как публицист. Основная тема его публицистики этих лет - тема народа и революции. Она была продиктована писателю самой жизнью. Русская революция 1905 г., рост и укрепление рабочего движения и социалистической партии в самой Франции - все это вселяет в писателя веру в необходимость борьбы с реакцией за установление социальной справедливости. Осмысление социального опыта происходит в творчестве писателя не только в публицистике, но и в художественном творчестве, однако процесс эстетического обобщения оказывается более сложным, непоследовательным и противоречивым. Мысли об истории и будущем человечества, соотношение отдельной личности, осмысляющей исторический процесс, с самим процессом, по существу оказываются в центре его важнейших произведений, написанных в XX в. В это время он создает три своих знаменитых романа - «Остров пингвинов» (1908), «Боги жаждут» (1912) и «Восстание ангелов» (1914). При всем различии их повествовательной манеры, художественных приемов проблемы, выдвигаемые и решаемые Франсом, очень близки друг другу. Это осмысление истории и тех путей, которыми должно идти человечество, самой возможности и целесообразности переустройства социального порядка.

«Остров пингвинов» - злейшая и остроумнейшая пародия на историю человечества, образцом которой служит писателю история Франции. И вызвано это не только тем, что автор стремился писать о хорошо ему известном, но и тем, что во французской истории новейшего времени, как в фокусе, сконцентрировались наиболее типичные черты развития капиталистического общества рубежа веков.

Одновременно это и пародия на официальную историографию: роман Франса подвергает сатирическому переосмыслению ее основные принципы и уничтожает какие бы то ни было иллюзии относительно движущих сил исторического процесса.

Франс не боится нагромождать нелепости, которые кажутся тем невероятнее, чем больше в них реального смысла, он вскрывает истинную суть вещей, срывая с них все покровы благопристойности, которыми их пытаются прикрыть официальные историографы.

Романист показывает, на чем зиждется частная собственность и какова политическая роль религии, какова истинная природа войн и как формируется мораль господствующих классов. Кажется, ни одной из сторон жизни современного буржуазного государства не оставил Франс без внимания, словно обобщив и в концентрированном виде представив здесь свои наблюдения прежних лет.

В центре этого грандиозного гротеска - современность, которая легко угадывается под иносказаниями, никого не могущими ввести в заблуждение: читатель без труда узнавал в эмирале Шатийоне генерала Буланже, в деле о восьмидесяти тысячах копен сена - дело Дрейфуса и в процессе Коломбана - суд над Эмилем Золя.

Франс в этом романе с блеском продемонстрировал, что ему подвластны все виды комического - от тонкой язвительной иронии до буффонады и гротеска. Стиль писателя лаконичен, исполнен энергии и подчеркнуто парадоксален. «Меж тем Пингвиния богатела и процветала. У тех, кто производил предметы первой необходимости, их совсем не было. У тех, кто их не производил, они были в избытке. Таковы непреложные законы экономики...». «Самодержавный народ, отобрав землю у дворянства и духовенства, стал продавать ее по дешевке буржуа и крестьянам. Буржуи и кресстьяне рассудили, что революция удобна для приобретения земли, но неудобна для дальнейшего ее сохранения».

Последняя часть романа, озаглавленная «Будущее» и имеющая подзаголовок «История без конца», завершает мрачным аккордом гротескную историю Пингвинии. Здесь Франс обнаружил удивительную зоркость и проницательность, когда создал своего рода прообраз современного капиталистического города, но одновременно продемонстрировал и то, что его горький скептицизм по отношению к человеку и судьбам человечества в целом, казалось бы, побежденный в 900-х годах, снова стал определяющим в его взглядах на жизнь. Между «Вратами из рога или вратами из слоновой кости» и «Историей без конца» лежат всего четыре года, но эти четыре года подобны пропасти.

Еще через четыре года - в 1912 г. - Франс публикует один из самых знаменитых своих романов, вызвавший, пожалуй, наиболее ожесточенные споры, - «Боги жаждут». Если в «Острове пингвинов» в центре внимания Франса стояло современное ему буржуазное общество, здесь писатель обращается к историческим событиям, это общество утвердившим, - Французской революции XVIII в. Этот период национальной истории привлекал к себе внимание писателя давно, и он посвятил ему немало страниц в романах об аббате Куаньяре и в новеллах.

В романе «Боги жаждут» Франс обращается к заключительному этапу революции, сосредоточивая внимание на проблеме, постоянно привлекавшей его, - проблеме революционного насилия. Франс подходит к осмыслению якобинского террора не столько как историк, а, скорее, как философ, размышляющий о праве людей вершить судьбы человечества. Насилие всегда пугало Франса, казалось ему неразумным и бесчеловечным. Однако «Боги жаждут» не столько осуждает якобинский террор, сколько показывает всю его неразрешимую трагичность. Об этом в свое время очень точно написал А. В. Луначарский в предисловии к роману: «Самое трагическое, что заключено в эти бурные эпохи, в эти революционные периоды, это то, что передовые бойцы этих эпох стремятся установить мир, любовь, порядок, но натыкаются на бешеное сопротивление консервативных сил, втягиваются в борьбу и часто гибнут в ней, заливая своей и чужой кровью все поле битвы, так и не успевая пробиться сквозь ряды врагов к желанной цели». Якобинцы были движимы искренним убеждением в том, что террор совершается во имя счастья человечества, и именно это убеждение придает им в глазах Франса особый трагизм. Франс сталкивает - в полном соответствии с исторической правдой - сентиментализм и приверженность образцам античной добродетели с нетерпимостью якобинцев, показывая, какие страшные последствия влечет за собой желание насильственно приобщить всех к собственным идеалам добра и справедливости.

Не следует видеть во Франсе, как это делалось долгое время, хулителя Французской революции. Пытаясь осмыслить ее с позиций человека начала XX в., которому уже стало ясно, каким грустным и жестоким фарсом обернулись мечты борцов 93 года, Франс поставил под сомнение типичное для деятелей революции убеждение в том, что они, и только они, являются олицетворением и воплощением законов исторического развития. Писатель не сомневался в том, что были возможны иные решения, чем путь террора, жертвой которого стали сами его вдохновители. Более того, в романе «Восстание ангелов» (1914) он решительно отверг методы революционного преобразования мира, рассказав полную глубокой иронии и скепсиса притчу о бессмысленности всякого бунта.

В «Восстании ангелов» много невероятных приключений и смешных историй, поразительна способность Франса смешивать реальное с фантастическим и менять их местами. Романист подчеркивает естественность самого необычайного и противоестественность устоявшегося и привычного. Здесь больше веселья, чем в «Острове пингвинов», но политическая сатира становится менее острой, а философский конфликт приобретает абстрактный характер. Если в романе «Боги жаждут» Франс сделал своим героем Гамлена, несмотря на то что по-человечески ему гораздо ближе был ироничный скептик Бротто дез Иллет, с такой терпимостью относившийся к людям и так любивший жизнь во всех ее проявлениях, то в «Восстании ангелов» побеждают взгляды на жизнь, которые исповедует Бротто дез Иллет. Ибо Франс открыто проповедует здесь терпимость, любовь к жизни, культ красоты и всячески осуждает борьбу за власть, становящуюся самоцелью.

К решению проблем о возможных путях преобразования мира самого Франса снова призывают те события, свидетелем которых он становится. Пройдя суровые испытания войной, писатель приветствует Октябрьскую революцию в России, поднимая свой голос против организаторов антисоветской интервенции. Для него Россия - «это страна, где сбывается невозможное», и он защищает ее со всем пылом и страстностью.

В России творчество Франса пользовалось прочной и постоянной любовью. Среди его ценителей надо в первую очередь назвать Л. Толстого, Горького, Луначарского. Именно Горький и Луначарский встали на защиту памяти Франса от тех нападок левацки настроенных писателей-сюрреалистов, которые отрицали значение его творчества, целиком связывая его с безвозвратно ушедшим.

То постоянное внимание и интерес, которые и сегодня проявляют к Франсу русские читатели, - неопровержимое свидетельство жизненности и неувядающей силы его творческого воздействия.

Глава II. Анализ произведения Анатолия Франса «Остров пингвинов»

Прославленный сатирик Анатоль Франс был испытанным мастером парадоксов. Выраженные в кратких сентенциях, отточенных до алмазной остроты, воплощенные в виде целых сцен, ситуаций, сюжетов, нередко определяющие собою замысел произведения, парадоксы пронизывают франсовское творчество, придавая ему блеск и оригинальность. Но это отнюдь не парадоксы заядлого остроумца. В их причудливой форме Франс изображал противоречия буржуазного бытия. Парадоксы Франса не мишурные блестки, а искры, высекаемые при резком столкновении гуманистических идей, дорогих уму и сердцу писателя, с социальной неправдой его времени.

«Остров пингвинов» -- самое затейливое творение Анатоля Франса. Смелая игра фантазии, непривычный поворот привычных образов, дерзкое вышучивание общепринятых суждений, все грани комизма -- от буффонады до тончайшей насмешки, все средства разоблачения -- от плакатного указующего перста до лукавого прищура глаз, неожиданная смена стилей, взаимопроникновение искусных исторических реставраций и злобы дня -- все это поразительное, сверкающее разнообразие составляет вместе с тем единое художественное целое. Един замысел книги, едина господствующая в ней авторская интонация. «Остров пингвинов» -- подлинное детище искрометней франсовской иронии, пусть резко отличающееся от других, старших ее детищ, таких, например, как «Преступление Сильвестра Бонара» или даже «Современная история», но сохраняющее несомненное «семейное» сходство с ними.

В шутейном предисловии к роману Франс говорит о некоем Жако Философе, авторе комического рассказа о деяниях человечества, куда тот включил и многие факты из истории своего народа, -- не подходит ли определение, данное труду Жако Философа, и к «Острову пингвинов», написанному Жак-Анатолем Тибо (подлинное имя Франса)? Не чувствуется ли здесь намерение Франса представить Жако Философа как свое художественное «второе Я»? (Кстати сказать, и прозвище «Философ» в данном случае весьма знаменательно.) Перекличка различных изображаемых эпох -- от древнейшей до современной -- не только в тематике (собственность как результат насилия, колониализм, войны, религия и т. д.), но и в фабуле (возникновение культа св. Орброзы в первобытные времена и восстановление этого культа политиканами и святошами нового времени) служит Франсу одним из верных художественных средств к философскому обобщению современного, в том числе и самого злободневного, материала французской действительности. Изображение же самих истоков цивилизации, открывающее историю пингвинов, в дальнейшем все более и более конкретно связанную с французской историей, придает и ей более обобщенный характер, распространяет обобщение далеко за пределы Франции, делает его применимым ко всему эксплуататорскому обществу в целом, -- недаром Жако Философ, несмотря на многочисленные обращения к фактам из жизни своей родины, называет свой труд рассказом о деяниях всего человечества, а не одного какого-либо народа. Такая связь широкого социально-философского обобщения с конкретными эпизодами французской жизни оберегает художественный мир «Острова пингвинов» от греха абстракции, столь искусительного для создателей философских романов. Кроме того, подобная связь делает забавным, порою уморительно смешным этот философский роман, как ни странно звучит такая характеристика применительно к столь серьезному литературному жанру.

Органическое слияние забавного и глубокомысленного не новость для искусства Франса. Еще в «Современной истории» он не только изобразил монархический заговор против Третьей республики как смехотворный фарс, дерзко смешав в нем эротические приключения светских дам с махинациями политических заговорщиков, -- он извлек из этого фарса и глубокие социально-философские выводы о самой природе буржуазной республики. Правомерность сочетания смешного и серьезного Франс провозгласил уже в первом своем романе устами ученейшего Сильвестра Бонара, который был убежден, что стремление к познанию оказывается живым и здоровым лишь в радостных умах, что только забавляясь и можно по-настоящему учиться. В парадоксальной форме (тоже ведь по-своему забавной!) здесь выражена не только плодотворная педагогическая идея, но исконно гуманистический взгляд на жизнеутверждающую природу познания.

Содружество жизнеутверждающего смеха, даже шутовства, и познавательной силы социально-философских обобщений наглядно воплощено в гуманистической эпопее XVI века -- «Гаргантюа и Пантагрюэле» великого Рабле. Философские романы Франса вобрали в себя традиции разных мастеров этого жанра -- Вольтера и Монтескье, Рабле и Свифта. Но если в книгах 1893 года -- «Харчевня королевы Гусиные Лапы» и «Суждения господина Жерома Куапьяра» -- у Франса более всего ощущается дух просветителей, особенно Вольтера -- и в композиции, и в авантюрном сюжете, и в язвительной иронии, -- то в «Острове пингвинов» господствует традиция Рабле, порою в сочетании с традицией Свифта. Вольтеровский язвительный смешок то и дело заглушается здесь раблезианским раскатистым хохотом, а иногда и желчным свифтовским смехом.

Рабле был для Франса самым любимым писателем французского Возрождения, а среди всех вообще его литературных любимцев уступал место, пожалуй, лишь Расину. Рабле, можно сказать, был спутником всей творческой жизни Франса. Франс упивался не только чудовищной игрой его фантазии в «Гаргантюа и Пантагрюэле», но и рассказами о бурной жизни самого Рабле. В своем творчестве Франс еще до «Острова пингвинов» нередко отдавал дань раблезианскому гротеску. Буффонная фантастика Рабле, его изобретательные издевательства над самыми, казалось бы, неприкосновенными понятиями, незыблемыми установлениями, его великолепное озорство при создании образов и ситуаций -- все это нашло отражение в франсовском «Острове пингвинов», причем не в отдельных эпизодах и некоторых особенностях стиля, а в основном замысле, во всей художественной природе книги.

Главные темы «Острова пингвинов» определяются уже в предисловии, где Франс дает сжатую в кулак злую сатиру на официальную историческую псевдонауку. В иронически почтительном тоне, пародируя наукообразные суждения и псевдоакадемический язык своих собеседников, рассказчик, якобы обратившийся к ним за консультациями, передает все благоглупости, все нелепости, политическое мракобесие и обскурантизм их советов и рекомендаций историку пингвинов -- пропагандировать в своем труде благочестивые чувства, преданность богачам, смирение бедняков, образующие якобы основы всякого общества, с особым пиететом трактовать происхождение собственности, аристократии, жандармерии, не отвергать вмешательства сверхъестественного начала в земные дела и т. п. На протяжении всех последующих страниц «Острова пингвинов» Франс и подвергает безжалостному пересмотру весь набор подобных принципов. Он решительно расправляется с официально насаждаемыми иллюзиями по поводу возникновения собственности, общественного порядка, религиозных легенд, войн, моральных представлений. Все это сделано так, что меткая и резкая насмешка сатирика рассчитанным рикошетом попадает в самые устои современного ему капиталистического общества, -- нет, не только современного, а всякого капиталистического общества вообще: ведь в романе говорится и о будущем. В изображении Франса устои эти оказываются чудовищно нелепыми, их абсурдность подчеркивается и излюбленным художественным средством автора -- гротеском.

Заставкой к обширному каталогу нелепостей, в который под пером Анатоля Франса превращается история человечества, служит рассказ о самом возникновении общества пингвинов, о начале их цивилизованной жизни. Ошибка подслеповатого Маэля, ревнителя христианской веры, который случайно крестил пингвинов, приняв их издали за людей, -- вот какой грандиозной нелепости обязаны пингвины своим приобщением к человечеству. В лице пингвинов, действительно забавных внешним сходством с человеком, писатель получает в свое распоряжение целую труппу актеров для затеянного им фарса -- изображения многовековой человеческой цивилизации.

В таком фарсе Анатоль Франс, уже давно отвергший собственнический строй, проникает в самую его суть, сбрасывает с собственности все фарисейские покровы, изготовленные идеологами буржуазии, и показывает ее как добычу хищников, как результат самого грубого насилия. Наблюдая, как разъяренный пингвин, уже превратившийся волею божьей в человека, кромсает зубами нос своего соплеменника, кроткий старец Маэль в простоте душевной не может понять, в чем смысл подобных жестоких схваток; на помощь недоумевающему старцу приходит его спутник, объясняя, что в этой дикой борьбе закладываются основы собственности, а значит, и основы будущей государственности.

В такого рода сценах былые франсовские парадоксы, воплощаясь в реальные образы, еще удваивают свою сокрушительную силу.

Так же наглядно франсовский гротеск проявляет себя и по отношению к религии и церкви. Антихристианская тема проходит через все творчество Франса. Однако нигде до сих пор атеистические и аитицерковные его убеждения, входящие как органическая часть в «символ веры» этого безбожника, не выражались в столь жгучих сарказмах, как в «Острове пингвинов».

По поводу смехотворной ошибки подслеповатого проповедника Франс инсценирует ученую дискуссию на небесах, в которой принимают участие отцы церкви, учители христианской веры, святые подвижники и сам господь бог. В темпераментной аргументации спорщиков, мешающих в пылу спора высокоторжественный язык Библии с казенным красноречием судейских крючкотворов, а то и с грубой лексикой ярмарочных зазывал, Франс сталкивает между собою различные догматы христианства и установления католической церкви, демонстрируя их полнейшую противоречивость и абсурдность. Еще больше простора антирелигиозному пафосу дано в истории Орброзы, многочтимой пингвинской святой, культ которой возник из сочетания наглого корыстного обмана и дремучего невежества. Писатель не только осмеивает здесь культ св. Женевьевы, выдаваемой католической церковью за покровительницу Парижа, но обращается, так сказать, к истокам всех подобных легенд.

Религия как орудие политической реакции, католическая церковь как союзница расистов и монархических авантюристов Третьей республики, как фабрикаторша чудес, притупляющих народное сознание, уже подвергалась саркастическому рассмотрению в «Современной истории». Кстати, и тема Орброзы там уже намечена: развращенная девчонка Онорнна тешит умиленных слушателей нелепыми россказнями о своих «видениях», чтобы выманивать подачки, которыми она делится с испорченным мальчишкой Изидором на очередном их любовном свидании. Однако тема развратницы и обманщицы, пользующейся религиозным почитанием, получает в «Острове пингвинов» куда более разветвленную и обобщенную трактовку: культ св. Орброзы здесь искусственно возрождается светской чернью нового времени, чтобы служить делу реакции. Франс придаст религиозной теме самую острую злободневность.