Варлам Шаламов. Трагедия страны глазами поэта

Размещено на http://www.allbest.ru/

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Государственное образовательное учреждение

Высшего профессионального образования

«ТАГАНРОГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ

ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ ИМЕНИ А.П. ЧЕХОВА»

КАФЕДРА ЛИТЕРАТУРЫ

Варлам Шаламов. Трагедия страны глазами поэта

ТАГАНРОГ

2012



ПЛАН

Введение

Биография писателя

«Лагерная тема» в произведениях В. Шалмова

«Колымские рассказы» - голос из ада

Поэзия: «Колымские тетради»

Заключение

Список литературы



ВВЕДЕНИЕ

«У меня нет долгов - ни пред государством - долг гражданина я выполнил в труднейших условиях: никого не предал, ничего не забыл, ничего не простил. Нет долгов и перед “прогрессивным человечеством” и их заграничной агентурой. Я не связан ни обещаниями, ни честными словами».

Варлам Шаламов

Варлам Шаламов был бескомпромиссным человеком и стал не менее бескомпромиссным писателем. Его рассказы не просты для понимания -- необходимо знание исторического контекста, а главное -- они требуют заинтересованного читателя, осознающего ту травму, которую нанес нашей стране сталинизм. Без Шаламова понимание этой травмы попросту невозможно. Из всех представителей так называемой «лагерной прозы» Шаламов -- один из самых ярких и одновременно самых страшных писателей.

К сожалению, Шаламова знают намного меньше, чем он того заслуживает. Сам Шаламов, по своему собственному выражению, был «шантажеустойчивой личностью», которая плохо вписывалась в различные идеологические рамки. С одной стороны -- жертва сталинских репрессий, но при этом -- активный участник «левой» оппозиции конца 20-х годов, попавший в ГУЛАГ не как случайная жертва, а как сознательный борец против сталинизма, остававшийся на этой позиции до конца жизни. Человек, подчеркивавший свою близость русской революционной интеллигенции, восхищавшийся мужеством народовольцев и эсеров, после заключения презрительно называвший либеральную («диссидентскую») оппозицию «прогрессивным человечеством» и сознательно дистанцировавшийся от нее. Он мечтал увидеть свои рассказы опубликованными на родине, а не в «тамиздате», что произошло лишь спустя пять лет после смерти писателя.



БИОГРАФИЯ ПИСАТЕЛЯ

«Я забыл погоду детства,

Теплый ветер, мягкий снег.

На земле, пожалуй, средства

Возвратить мне детства нет…

…Это все ношу с собою

И в любой люблю стране.

Этим сердце успокою,

Если горько будет мне».

Варлам (имя при рождении - Варлаам) Шаламов родился в Вологде в семье священника Тихона Николаевича Шаламова. Мать Варлама Шаламова, Надежда Александровна, была домохозяйкой. В 1914 году поступил в гимназию. Во время революции гимназия была преобразована в единую трудовую школу второй ступени. которую писатель и закончил в 1923 г.

В течение следующих двух лет работал рассыльным, дубильщиком на кожевенном предприятии в Подмосковье. В 1926 г. поступил на факультет советского права в МГУ, откуда два года спустя был исключен - "за сокрытие социального происхождения".

19 февраля 1929 года Шаламов был арестован при облаве в подпольной типографии при печатании листовок под названием «Завещание Ленина». Осужден Особым совещанием Коллегии ОГПУ как социально вредный элемент к трем годам заключения в концлагерь. Наказание отбывал в Вишерском исправительно-трудовом лагере на Урале. Работал на строительстве Березниковского химкомбината. В лагере встречается с Г. И. Гудзь, будущей первой женой. В 1932 году Шаламов возвратился в Москву, в 1932-37 гг. работал литсотрудником, заведующим редакцией, заведующим методотделом в отраслевых профсоюзных журналах "За ударничество", "За овладение техникой", "За промышленные кадры". В 1934 г. заключил брак с Г.И. Гудзь (развелся в 1954), в 1935 г. у них родилась дочь. В 1936 г. опубликована первая новелла Шаламова «Три смерти доктора Аустино» в журнале «Октябрь».

В январе 1937 года Шаламова вновь арестовали за «контрреволюционную троцкистскую деятельность». Он был осуждён на пять лет лагерей и сослан на Дальний Восток - на Колыму. Шаламов работал на различных золотодобывающих приисках (землекопом, кипятильщиком, помощником топографа), в угольных забоях и наконец - на «штрафном» прииске «Джелгала».

22 июня 1943 года его по доносу солагерников повторно осудили на десять лет за антисоветскую агитацию. За последующие 3 года Шаламов трижды находился в больнице в предсмертном состоянии. В 1945 г. совершил попытку побега, за что вновь отправился на «штрафной» прииск. В 1946 г. был направлен на учебу на курсы фельдшеров, после окончания работал в лагерных больницах.

В 1951 году Шаламов был освобождён из лагеря, но поначалу не мог вернуться в Москву. В течение двух лет он работал фельдшером в Оймяконском районе. В это время Шаламов отправляет свои стихи Б. Пастернаку и между ними начинается переписка. В 1953 г. Шаламов приезжает в Москву, через Б. Пастернака контактирует с литературными кругами. Но до 1956 г. Шаламов не имел права жить в Москве и он проживал в Калининской области, работал агентом по снабжению на Решетниковском торфопредприятии. В это время Шаламов начал писать «Колымские рассказы» (1954-1973) - труд всей своей жизни.

В 1956 г. Шаламова реабилитировали «за отсутствием состав преступления», он вернулся в Москву и заключил брак с О.С.Неклюдовой (развелся в 1966). Работал внештатным корреспондентом, рецензентом, печатался в журналах «Юность», «Знамя», «Москва». В 1956-1977 гг. Шаламов издал несколько сборников стихов, в 1972 г. его приняли в Союз писателей, однако его прозу не издавали, что сам писатель переживал очень тяжело. Шаламов стал известной фигурой среди "диссидентов", его «Колымские рассказы» распространялись в самиздате.

В 1979 г. уже тяжелобольного и полностью беспомощного Шаламова с помощью немногих друзей и Союза писателей определили в Дом инвалидов и престарелых Литфонда. 15 января 1982 года Шаламова после поверхностного обследования медицинской комиссией перевели в интернат для психохроников. Во время транспортировки Шаламов простудился, заболел пневмонией и скончался 17 января 1982 года. Шаламов похоронен на Кунцевском кладбище в Москве.

«ЛАГЕРНАЯ ТЕМА» В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ В.ШАЛАМОВА

«Так называемая лагерная тема в литературе это очень большая тема, где разместится сто таких писателей, как Солженицын, пять таких писателей, как Лев Толстой. И никому не будет тесно».

Варлам Шаламов

«Лагерная тема» и в исторической науке, и в художественной литературе -- необъятна. Она вновь резко поднимается в ХХ веке. Многие писатели, такие как Шаламов, Солженицын, Синявский, Алешковский, Гинзбур, Домбровский, Владимов свидетельствовали об ужасах лагерей, тюрем, изоляторов. Все они смотрели на происходящее глазами людей, лишенных свободы, выбора, познавших, как уничтожает человека само государство через репрессии, уничтожения, насилие. И только тот, кто прошел через все это, может до конца понять и оценить любое произведение о политическом терроре, концлагерях. Мы можем только сердцем почувствовать правду, как-то по-своему пережить ее.

Варлам Шаламов в своих «Колымских рассказах» при описании концлагерей и тюрем добивается эффекта жизненной убедительности и психологической достоверности, тексты наполнены приметами непридуманной реальности. Его рассказы тесно связаны с отбыванием ссылки самого писателя на Колыме. Это доказывает и высокая степень детализированности. Автор уделяет внимание страшным подробностям, которые невозможно понять без душевной боли - холод и голод, порой лишающие человека рассудка, гнойные язвы на ногах, жестокий беспредел уголовников.

В лагере Шаламова герои уже перешли грань между жизнью и смертью. Люди вроде бы и проявляют какие-то признаки жизни, но они в сущности уже мертвецы, потому что лишены всяких нравственных принципов, памяти, воли. В этом замкнутом круге, навсегда остановившемся времени, где царят голод, холод, издевательства, человек утрачивает собственное прошлое, забывает имя жены, теряет связь с окружающими. Его душа уже не различает, где правда, где ложь. Исчезает даже всякая человеческая потребность в простом общении. «Мне бы все равно - будут мне лгать или не будут, я был вне правды, вне лжи», - указывает Шаламов в рассказе «Сентенция». Человек перестает быть человеком. Он уже не живет, и даже не существует. Он становится веществом, неживой материей.

«Голодным сказали, что это - сливочное масло по лендлизу, и осталось меньше полбочки, когда был поставлен часовой и начальство выстрелами отогнало толпу доходяг от бочки с солидолом. Счастливцы глотали это сливочное масло по лендлизу - не веря, что это просто солидол, - ведь целебный американский хлеб тоже был безвкусен, тоже имел этот странный железный привкус. И все, кому удавалось коснуться солидола, несколько часов облизывали пальцы, глотали мельчайшие кусочки этого заморского счастья, по вкусу похожего на молодой камень. Ведь камень тоже родится не камнем, а мягким маслообразным существом. Существом, а не веществом. Веществом камень бывает в старости».

Отношения между людьми и смысл жизни ярко отражены в рассказе «Плотники». Задача строителей заключается в том, чтобы выжить «сегодня» в пятидесятиградусный мороз, а «дальше», чем на два дня, не имело смысла строить планы. Люди были равнодушны друг к другу. «Мороз» добрался до человеческой души, она промерзла, сжалась и, может быть, навсегда останется холодной. В этом же произведении Шаламов указывает на глухо замкнутое пространство: «густой туман, что в двух шагах не видно было человека», «немногие направления»: больница, вахта, столовая…

Шаламов, в отличие от Солженицына, подчеркивает разницу между тюрьмой и лагерем. Картина мира перевернута: человек мечтает из лагеря попасть не на свободу, а в тюрьму. В рассказе «Надгробное слово» идет уточнение: «Тюрьма - это свобода. Это единственное место, где люди не боясь, говорили все, что думали. Где они отдыхают душой».

В рассказах Шаламова не просто колымские лагеря, отгороженные колючей проволокой, за пределами которых живут свободные люди, но и все, что находится вне зоны, тоже втянуто в бездну насилия, репрессий. Вся страна - это лагерь, где все живущие в нем обречены. Лагерь - это не изолированная часть мира. Это слепок того общества.

«Я -- доходяга, кадровый инвалид прибольничной судьбы, спасенный, даже вырванный врачами из лап смерти. Но я не вижу блага в моем бессмертии ни для себя, ни для государства. Понятия наши изменили масштабы, перешли границы добра и зла. Спасение, может быть, благо, а может быть, и нет: этот вопрос я не решил для себя и сейчас».

И уже позже он решает для себя этот вопрос:

«Главный итог жизни: жизнь -- это не благо. Кожа моя обновилась вся -- душа не обновилась...»

«КОЛЫМСКИЕ РАССКАЗЫ» - ГОЛОС ИЗ АДА

«“Колымские рассказы” -- это попытка поставить и решить какие-то важные нравственные вопросы времени, вопросы, которые просто не могут быть разрешены на другом материале. Вопрос встречи человека и мира, борьба человека с государственной машиной, правда этой борьбы, борьбы за себя, внутри себя - и вне себя. Возможно ли активное влияние на свою судьбу, перемалываемую зубьями государственной машины, зубьями зла. Иллюзорность и тяжесть надежды. Возможность опереться на другие силы, чем надежда».

Варлам Шаламов

Главная тема «Колымских рассказов» - существование человека в нечеловеческих условиях. Писатель воспроизводит виденные им неоднократно ситуации и атмосферу безысходности, морального тупика. Заключенные каждый день теряют физическое здоровье и рискуют расстаться с психическим. Тюрьма отнимает у них все «лишнее» и ненужное для этого страшного места: их образование, опыт, связи с нормальной жизнью, принципы и моральные ценности. Шаламов пишет:

«Лагерь - отрицательная школа жизни целиком и полностью. Ничего полезного, нужного никто оттуда не вынесет, ни сам заключенный, ни его начальник, ни его охрана, ни невольные свидетели - инженеры, геологи, врачи, - ни начальники, ни подчиненные. Каждая минута лагерной жизни - отравленная минута. Там много такого, что человек не должен знать, а если видел - лучше ему умереть».

Шаламову досконально известен лагерный быт. Он не питает иллюзий и не внушает их читателю. Писатель чувствует всю глубину трагедии каждого, с кем столкнула его судьба за долгие двадцать лет. Все свои впечатления и переживания он использует для создания персонажей «Колымских рассказов». Он утверждает, что нет такой меры, чтобы измерить страдания миллионов людей. Для неподготовленного читателя события произведений автора кажутся нереальными, невозможными. Но Шаламов придерживается истины, считая искажения и перегибы, неправильную расстановку акцентов непозволительными в данной ситуации. Он рассказывает о жизни заключенных, их порой нестерпимых страданиях, труде, борьбе за еду, болезнях, смертях, гибели. Он описывает события, ужасные в своей статичности. Его жестокая правда лишена гнева и бессильного разоблачительства, уже нет сил возмущаться, чувства умерли.

Материалу для книг Шаламова и проблематике, из него вытекающей, позавидовали бы писатели-реалисты XIX века. Читатель содрогается от осознания того, насколько «далеко» ушло человечество в «науке» придумывания пыток и мучений себе подобных.

«Заключенный приучается там ненавидеть труд - ничему другому он и не может там научиться. Он обучается там лести, лганью, мелким и большим подлостям, становится эгоистом. Возвратившись на волю, он видит, что не только не вырос за время лагеря, но что интересы его сузились, стали бедными и грубыми. Моральные барьеры отодвинулись куда-то в сторону. Оказывается, можно делать подлости и все же жить… Оказывается, что человек, совершивший подлость, не умирает… Он чересчур высоко ценит свои страдания, забывая, что у каждого человека есть свое горе. К чужому горю он разучился относиться сочувственно - он просто его не понимает, не хочет понимать… Он приучился ненавидеть людей».

В рассказе «Сентенция» автор, как врач, анализирует состояние человека, единственным чувством которого осталась злоба. Самое страшное в лагере, страшнее голода, холода и болезней, - это унижение, сводившее человека до уровня животного. Оно доводит героя до состояния, когда все чувства и мысли заменены «полусознанием». Когда смерть отступает и к герою возвращается сознание, он с радостью ощущает, что его мозг работает, а из подсознания выплывает забытое слово «сентенция».

Страх, который превращает человека в раба, описан в рассказе «Тифозный карантин». Герои произведения согласны служить главарям бандитов, быть их лакеями и рабами, ради удовлетворения такой привычной для нас потребности - голода. Герой рассказа Андреев видит в толпе подобных холопов капитана Шнайдера, немецкого коммуниста, образованного человека, прекрасного знатока творчества Гете, который теперь исполняет роль «чесальщика пяток» у вора Сенечки. Такие метаморфозы, когда человек теряет свой облик, действуют и на окружающих. Главному герою рассказа не хочется жить после того, что он видит.

«Васька Денисов, похититель свиней» - рассказ о голоде и о том, до какого состояния он может довести человека. Главный герой Васька жертвует жизнью ради еды.

Шаламов утверждает и пытается донести до читателя, что лагерь - это хорошо организованная государственная преступность. Здесь происходит умышленная подмена всех привычных нам категорий. Здесь нет места наивным рассуждениям о добре и зле и философским диспутам. Главное - выжить. Но удается ли это сделать в тех условиях? Удается ли сохранить любовь к жизни, сохранить ощущение того, что жизнь - это самый большой дар для человека? Автор отвечает на этот вопрос:

«У меня изменилось представление о жизни как о благе, о счастье. Колыма научила меня совсем другому».

Герои произведений пытаются выжить, пытаются надеяться на то, что все может измениться:

«А человек живёт. Может быть, он живёт надеждами? Если он не дурак, он не может жить надеждами. Поэтому так много самоубийц».

Вот и отчаянье - один из смертных грехов. Вот и самый страшный из всех грехов - самоубийство. Здесь невольно вспоминается Данте с его «Божественной комедией». Лагерь - это ад. Метафора ада подразумевает не только нечеловеческие муки заключенных, ад -- царство мертвых. Царство смерти. В лагере уже все мертво. Здесь царит безграничное насилие. Равнодушие к человеческой жизни и человеческой душе.

Шаламов не стремится поразить читателя, не форсирует интонации. Напротив, его описания подчеркнуто будничны, замедленно-подробны. Можно сказать, что повествование в «Колымских рассказах» эпически спокойно, и это спокойствие, замедленность, заторможенность -- не только прием, позволяющий нам пристальнее рассмотреть этот запредельный мир, больше того -- заставляющий видеть беспощадно ясно агонию загнанного, обреченного человека. Писатель не дает нам отвернуться, не видеть.

Но за этим эпическим спокойствием -- еще и привычка. Обыденность агонии. Обыденность смерти. Смерть перестала быть событием. Она не поражает и не ужасает. Отношение к ней становится таким же безразличным, как и ко всему прочему; кроме разве что насыщения вечного мучительного голода. Смерть уже не связана с представлением о смысле и сущности человеческого существования. Смерть перестает быть экзистенциальным актом, единственным и неотменимым, она уже не звучит финальным аккордом человеческой жизни, в ней нет торжественности и величавости.

«Мы научились смирению, мы разучились удивляться. У нас не было гордости, себялюбия, самолюбия, а ревность и страсть казались нам марсианскими понятиями, и притом пустяками. Гораздо важнее было наловчиться зимой на морозе застегивать штаны - взрослые мужчины плакали, не умея подчас это сделать. Мы понимали, что смерть нисколько не хуже, чем жизнь, и не боялись ни той, ни другой. Великое равнодушие владело нами. Мы знали, что в нашей воле прекратить эту жизнь хоть завтра, и иногда решались сделать это, и всякий раз мешали какие-нибудь мелочи, из которых состоит жизнь. То сегодня будут выдавать «ларек» - премиальный килограмм хлеба, - просто глупо было кончать самоубийством в такой день. То дневальный из соседнего барака обещал дать закурить вечером - отдать давнишний долг».

В рассказах Шаламова множество смертей, которые с полным правом можно считать насильственными, даже если человек погибает от голода или измождения, а не от пули конвоира или удара бригадира. Их так много, что как бы перестаешь их замечать. Не случайно писатель в послесловии к своей пьесе «Анна Ивановна», где сошлись основные мотивы его рассказов, замечает:

«Суть первой картины -- ее обыкновенность. Убийство не должно никого удивлять».

Вот и персонажи рассказов относятся к смерти других заключенных буднично-равнодушно -- как к неизбежному, обыденному явлению, почти полностью утратившему свой трагизм.

В рассказе «Шерри-бренди» подробно, с психологической дотошностью описывается, как умирает от истощения поэт. Он уже не встает с нар, у него уже нет сил ни на что -- даже на то, чтобы есть. Когда же наступает конец, его не списывают сразу, как положено: «изобретательным соседям его удавалось при раздаче хлеба двое суток получать хлеб на мертвеца; мертвец поднимал руку, как кукла-марионетка».

«Поэт так долго умирал, что перестал понимать, что он умирает».

Чужая смерть рассматривается живыми в сугубо практическом плане -- из нее стремятся извлечь хоть какую-то выгоду, хоть какую-то пользу, как в случае с умершим поэтом. Или как в рассказе «Ночью», где двое зеков разбирают камни могилы, чтобы раздеть мертвецов, а потом променять их одежду на хлеб и табак.

Количество переходит в качество сознания, формирует иное отношение к жизни вообще и к жизни отдельного человека. Происходит обесценение человеческого существования, обесценение личности, меняющее все понятия о добре и зле, искажающее человеческую душу.

«Читаю «Колымские рассказы» Шаламова -- это невероятно! -- Гениальный писатель! И не потому, что он пишет, а потому, какие чувства оставляет нам, прочитавшим его. Многие, прочтя, удивляются -- откуда после всех этих ужасов чувство очищения -- Шаламов рассказывает о страданиях и своей бескомпромиссной правдой -- единственным своим оружием -- заставляет сострадать и преклоняться перед человеком, который был в аду».

А.А.Тарковский, незадолго до смерти.



ПОЭЗИЯ - «КОЛЫМСКИЕ ТЕТРАДИ»

«Я жаловался дереву,

Бревенчатой стене,

И дерева доверие

Знакомо было мне.

С ним вместе много плакано,

Переговорено,

Нам объясняться знаками

И взглядами дано.

В дому кирпичном, каменном

Я б слова не сказал,

Годами бы, веками бы

Терпел бы и молчал».

шаламов произведение лагерный арест

Стихи - всеобщий язык, единственный знаменатель, на который делятся без остатка все явления мира. Любое явление природы может быть включено в борьбу людей. За лучшими стихами всегда стоит аллегория, иносказание, подтекст, многозначность смысла. Ощущение, настроение, намек, полуфаза, интонация - всё это область стиха, где разыгрываются сражения за душу людей.

В сознании современного читателя уникальная творческая индивидуальность Варлама Шаламова существует как бы в двух неравнозначных испостасях: на первом месте Шаламов-прозаик, на втором - Шаламов-поэт. Между тем его проза всегда развивалась параллельно его поэзии. Более того - выходу в свет «Колымских рассказов» предшествовали собранные в «Колымские тетради» отдельные стихотворные сборники, получившие высокую оценку Б. Пастернака.

История этой книги началась в 1949 году на ключе Дусканья, куда колымский заключенный Варлам Шаламов попал фельдшером на лесную командировку. Здесь он впервые обрел возможность записывать свои стихи в тетрадь, предназначенную для рецептов и назначений. “Колымские тетради” продолжали пополняться и после возвращения автора с Колымы, во время его пребывания в поселке Туркмен Тверской области, то есть вплоть до 1956 года. Вышел же сборник спустя годы после смерти поэта.

Мотив готовность к смерти у Шаламова прослеживается ни в одном стихотворении. Но это не отчаяние, но часть все того же яростного сопротивления. Оно направлено не на то, чтобы любой ценой сохранить жизнь, но на то, чтобы сохранить дух. А это значит сохранить в себе поэта и выразить себя в стихах.

* * *

«Так вот и хожу --

На вершок от смерти.

Жизнь свою ношу

В синеньком конверте.

То письмо давно,

С осени, готово.

В нём всего одно

Маленькое слово.

Может, потому

И не умираю,

Что тому письму

Адреса не знаю».



* * *

«Я видел все: песок и снег,

Пургу и зной.

Что может вынесть человек --

Все пережито мной.

И кости мне ломал приклад,

Чужой сапог.

И я побился об заклад,

Что не поможет Бог.

Ведь Богу, Богу-то зачем

Галерный раб?

И не помочь ему ничем,

Он истощен и слаб.

Я проиграл свое пари,

Рискуя головой.

Сегодня -- что ни говори,

Я с вами -- и живой».

Местом своим в русской поэзии, в русской жизни XX века Шаламов считал свое отношение к природе, свое понимание природы. Он воспринимал себя как инструмент познания мира, как совершенный прибор, он прожил свою жизнь, целиком доверяя личному ощущению, если это ощущение захватывало его целиком:

«Сейчас было так наглядно, так ощутимо ясно, что вдохновение и было жизнью; перед смертью ему дано было узнать, что жизнь была вдохновением, именно вдохновением».

В человеческих делах нет ничего, чего не могла бы повторить природа, чего не имелось бы в природе. Поэтому природа порой предстает у Шаламова высшим одушевленным существом:

«В природы грубом красноречье

Я утешение найду,

У ней душа-то человечья

И распахнется на ходу».

Она смертельно опасна для человека и десятикратно -- для беззащитного перед ней заключенного. Но она же для поэта оказывается самой прочной связью с вечностью, на нее он опирает свое духовное естество:

«Я слышу, как растет трава,

Слежу цветка рожденье,

И, чувство превратив в слова,

Сложу стихотворенье».

Особо интересна цветовая гамма в описании природы:

«Серый каменный берег, серые горы, серый дождь, серое небо, люди в серой рваной одежде -- все было очень мягкое, очень согласное друг с другом. Все было какой-то единой цветовой гармонией -- дьявольской гармонией».

Вот она - жестокая реальность северных пейзажей. Она предстает такой, когда человек теряет надежду. Все серое, все статичное, беспросветное и неподвижное. Но взгляните на отрывок еще чуть выше: рождение цветка, растущая трава. Здесь будут уже другие краски - краски жизни, краски лета. А вот еще одно стихотворение, олицетворяющее надежду. Надежду человека на светлое будущее:



* * *

«Я хочу, чтоб средь метели

В черной буре снеговой,

Точно угли, окна тлели,

Ясной вехой путевой.

В очаге бы том всегдашнем

Жили пламени цветы,

И чтоб теплый и нестрашный

Тихо зверь дышал домашний

Средь домашней темноты».

Стихи - это всеобщий знаменатель. Это то чудесное число, на которое любое явление мира делится без остатка. Это всеобщий язык. На свете нет ни одного явления природы или общественной жизни, которое не могло бы быть использовано в стихах, было бы чуждо стиху.



ЗАКЛЮЧЕНИЕ

«Я пишу о лагере не больше, чем Экзюпери о небе или Мелвилл о море. Мои рассказы -- это, в сущности, советы человеку, как держать себя в толпе… Не только левее левых, но и подлиннее подлинных. Чтобы кровь была настоящей, безымянной».

Варлам Шаламов

Шаламов один из тех поэтов, в творчестве которых не ощущается разрыва между поэтическим даром и верностью высшим духовным ориентирам. Как ему удается сохранить это в себе, пройдя все круги сталинского ада, одно наличие которого в жизни страны привело к моральному излому многих не менее одаренных людей?

Однажды Варламу Тихоновичу был задан прямой вопрос: «Как вам удалось не сломаться? В чем тут секрет?» Ответ прозвучал неожиданно: «Секрета нет. Каждый может сломаться». Но в этом, на мой взгляд, и заключался его секрет. Он один из немногих ясно осознавал человеческую слабость. Он знал, что может сломаться, и не рассчитывал на собственные силы. Это глубоко христианское понимание человеческой природы, и только с таким пониманием можно сохраниться в нечеловеческих условиях. Этим Варлам Шаламов являл собой образец православного христианина, хотя с отцом-священником, которого он любил, чтил его память, Шаламов вырос в противоречии, во многом был с ним не согласен. Он не был «церковным человеком» в традиционном понимании этого слова. А вот был ли он верующим? Это уже другой вопрос. Но еще сильнее и ярче христианский, по существу, максимализм поэта выражен в его своего рода покаянном стихотворении:

«Меня застрелят на границе,

Границе совести моей,

Кровавый след зальет страницы,

Что так тревожили друзей.

Когда теряется дорога

Среди щетинящихся гор,

Друзья прощают слишком много,

Выносят мягкий приговор».

К этим стихам в книге имеется авторское примечание: «Написано в 1956 г. в поселке Туркмен Калининской области. Входит в «Колымские тетради». Нам слишком много прощено».

На мой взгляд, естественно было бы написать вместо «нам» -- «нами». Однако поэтический дар -- это особая способность постижения истины. Сам Шаламов ощущал себя как поэта инструментом познания мира. Мандельштам говорил об особой правоте поэта, а Блок писал о задаче поэта открывать в мире гармонию. Проблема в том, на какого уровня истины распространяется эта способность. Книга стихов Шаламова свидетельствует, что истинный поэтический дар постигает реальность не в частностях, не в специфически эстетическом аспекте, но в ее целостной полноте, подразумевающей присутствие Бога.

Шаламов сумел сохранить свой дар в чистоте, не впадая в соблазны, и это сделало его поистине христианским поэтом, хотя он ставил себе исключительно поэтические задачи и не поверял свое творчество религиозными критериями. Поэтический опыт Шаламова заставляет вспомнить известное выражение: «душа человеческая по природе своей христианка» -- и применить его к душе поэзии.

Варлам Шаламов - великий поэт и прозаик своего времени. К сожалению, о нем знают совсем немного людей, а его место в русской лирике еще предстоит установить.



СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Шкловский, Евгений Александрович. Варлам Шаламов. - М.: Знание, 1991. - 62,[2]с. - (Литература; 9/1991).Шаламов, Варлам Тихонович.

2. Собрание сочинений. Т. 1, Колымские рассказы: В 4-х т. / [Сост., подгот. текста и примеч. И. Сиротинской]. - М.: худож.лит.: ВАГРИУС, 1998. - 619, [1]с. Колымские рассказы; Левый берег; Артист лопаты. - Библиогр.: с. 613-617.

3. Шаламов, Варлам Тихонович. Собрание сочинений. Т. 2, Колымские рассказы: В 4-х т. / [Сост., подгот. текста и примеч. И. Сиротинской]. - М.: Худож. лит.: ВАГРИУС, 1998. - 508, [1]с.Содерж.: Очерки преступного мира; Воскрещение лиственницы; Перчатка, или КР-2; Анна Ивановна: Пьеса.-Библиогр.: с. 502-507.

4. Шаламов, Варлам Тихонович. Собрание сочинений. Т. 3, Стихотворения: В 4-х т. / [Сост., подгот. текста и примеч. И. Сиротинской]. - М.: Худож. лит.: ВАГРИУС, 1998. - 525, [1]с. Библиогр.: с. 450-509.

5. Шаламов, Варлам Тихонович. Собрание сочинений. Т. 4, Четвертая Вологда; Вишера: Антироман; Эссе; Письма: В 4-х т. / [Сост., подгот. текста и примеч. И. Сиротинской]. - М.: Худож. лит.: ВАГРИУС, 1998. - 493, [1]с.

6. Собрание сочинений: В 4-х т. / [Сост., подгот. текста и примеч. И. Сиротинской]. М.: Худож. лит.: ВАГРИУС, 1998.

Размещено на Allbest.ru