Особенности чеховской художественной концепции "маленького человека", реализованной в рассказах писателя

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Введение

Определение "маленький человек" применяется к разряду литературных героев эпохи реализма, обычно занимающих довольно низкое положение в социальной иерархии: мелкий чиновник, мещанин, крестьянин или даже бедный дворянин. Сам термин «маленький человек ввел в употребление» Белинский в своей статье 1840 г. «Горе от ума». В истории литературы XIX век является самым плодовитым на произведения, в которых «маленький человек», его жизнь и проблемы приобрели большое значение. Именно образ человека, который не видит своего предназначения и не хочет понять его, стал отражением той социальной среды, из которой произрастает равнодушие и духовная деградация в обществе. В литературах различных стран и эпох «маленького человека» каждый писатель изображал по-своему, учитывая особенности своего общества, времени и собственных взглядов на устройство общества. В русской литературе этот тип литературного героя изображали Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, Гоголь, Достоевский, Л. Толстой, Чехов и многие другие. В прозе А.П. Чехова образ "маленького человека" занимает особое положение. Это один из основных образов в творчестве писателя. Чехов представил читательскому суду огромное количество персонажей, подходящих под описание «маленького человека»: мещане, чиновники, учителя, врачи и простые крестьяне. Чеховский герой достаточно широко описан в критических работах советских литераторов. Но в этих работах «маленький человек» рассматривался только с одной стороны, со стороны социалистического реализма. Чеховский герой рассматривался как жертва социальной среды и самодержавного правления. Но это мнение не объективно, потому что Чехов писал не о политике, а о человеке, пытаясь найти в нем личность. Для того чтобы проанализировать творчество Чехова с помощью критической литературы, необходимо узнать ее историю.

О том, что Чехов совершает переворот в русской литературе, писали еще некоторые из его современников. Его творчество признавали исключительным крупнейшие художники слова - от Горького до Блока, Набокова, от Бернарда Шоу до Томаса Манна.

Но осмысление его творчества критиками и литературоведами не соответствовало такому признанию. В статьях ведущих критиков конца ХIX - начала ХХ столетия Чехов представал как «безыдейный» писатель. Художником и мыслителем его не признавал никто. Так оценивал прижизненную чеховскую критику К.И. Чуковский. Но А.П. Чудаков оспаривал такое мнение. Он говорил о том, что именно в этот период критиками наиболее полно было отмечено своеобразие творчества Чехова.

Ясно одно, истину в этом случае установить трудно, потому что современники писателя действительно уловили необычность его стиля, но не смогли до конца его понять и выделить сущность творчества Чехова.

Позднее, после того, как сестра Чехова в 1912-1916 году выпустила в свет 6-томное собрание писем писателя, началось изучение его биографии. исьма писателя стали основанием для дальнейшего изучения его жизни и творчества. Еще одним важнейшим источником для изучения стали мемуары современников, которые в составе сборников «Чехов в воспоминаниях современников» выходили много лет подряд.

И это далеко не единственный пример.

Отношение к Чехову в советскую эпоху, возможно, было слишком односторонним. Его признавали как одного из величайших писателей своего времени, но подходили к творчеству, слишком упрощая его и заключая в рамки государственной идеологии. Многие критики (В.В. Ермилов, Г.П. Бердников) стремились у становить общественную значимость творчества Чехова. Но в изучении Чехова все же было больше шаблонного, чем правильного. Новой струей в потоке однообразия стали некоторые работы А.Б. Дермана, Г.А. Бялого.

В 70-е годы во всем мире наблюдался небывалый рост интереса к личности писателя, но его творчество всё еще требовало серьезных размышлений. Появились, работы, обращенные к вопросам поэтики и проблемам интерпритации его произведений. Это работы В.Б. Катаева, А.П. Чудакова, Э.А. Полоцкой и др. Перед итрературоведами встала проблема единства художественного мира Чехова. Ему приписывали множество обликов: от бытописателя до художника- психолога, от художника русского реализма до постмодерниста.

Сегодня возрастает интерес к Чехову как к оригинальному художнику-мыслителю. Появляется множество новых школ, изучающих творчество Чехова. Представители многих из них по-новому, где-то даже необычно смотрят на его писательский труд. Прежде всего, это распространяется на героев чеховских произведений, так как людям в наше время интересны не громкие лозунги, а сам человек с его незамысловатыми проблемами, переживаниями и маленькими радостями. Мы ведь сами в большинстве своем простые, «маленькие» люди, как бы нам ни хотелось казаться более значимыми, поэтому должно быть понято желание разобраться в самих себе. Писатель берет на себя тяжкий труд показать и объяснить жизнь обычных людей, указать на их недостатки и помочь увидеть способы устранения этих проблем.

Чеховский «маленький человек» особенный, потому что писатель свой, абсолютно новый взгляд на вопрос о личности героя.

Цель курсовой работы: выявить особенности чеховской художественной концепции «маленького человека», реализованной в рассказах писателя.

Для достижения этой цели необходимо решить ряд частных задач:

Раскрыть семантику общелитературного понятия «маленький человек».

Определить основные параметры гуманистических воззрений самого А.П. Чехова

Выявить особенности индивидуального творческого метода писателя.

Найти взаимосвязи, обусловившие своеобразие его образов «маленьких людей».

Прочитать критическую литературу по творчеству А.П. Чехова, проанализировать эту литературу.

Изучить Чеховский метод создания реалистических произведений.

Найти взаимосвязи между характером и личностью в чеховских произведениях.

Проанализировать понятие «маленький человек» и выявить особенности его изображения у А.П. Чехова.

1. Место А.П. Чехова в русской литературе

Антон Павлович Чехов - один из самых выдающихся русских и европейских писателей. Отец его был крепостным, но выбился из рядового крестьянства, служил в управляющих, вел собственные дела. Чехов родился 17 января 1860 г. в Таганроге, там же окончил курс гимназии, затем поступил на медицинский факультет Московского университета и в 1884 г. получил степень врача, но практикой почти не занимался. Уже студентом начал (с 1879 г.) помещать, под псевдонимом Чехонте, мелкие рассказы в юмористических изданиях «Стрекоз», «Будильник», «Оскол» и других; затем перешел в «Петербургскую Газету» и «Новое Время». В 1886 г. вышел первый сборник его рассказов; в 1887 г. появился второй сборник - «В сумерках», который показал, что в лице Чехова русская литература приобрела новое, вдумчивое и тонко-художественное дарование. Под влиянием крупного успеха в публике и критике Чехов совершенно бросил свой прежний жанр небольших газетных очерков и стал по преимуществу сотрудником ежемесячных журналов («Северный Вестник», «Русская Мысль», позднее «Жизнь»). Успех Чехова все возрастал; особенное внимание обратили на себя «Степь», «Скучная история», «Дуэль», «Палата № 6», «Рассказ неизвестного человека», «Мужики» (1897), «Человек в футляре», «В овраге». Из пьес - «Иванов», не имевший успеха на сцене, «Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры». Огромная популярность Чехова выразилась, между прочим, в том, что все сборники его произведений выдержали по многу изданий: «В сумерках» - 13 изданий, «Пестрые рассказы» - 14, «Хмурые люди» - 10, «Палата № 6» - 7, «Каштанка - 7, «Рассказы» - 13 и т. д. В 1901-1902 годах А.Ф. Маркс издал полное собрание сочинений Чехова в 10 томах. То же собрание, дополненное новейшими произведениями, дается в качестве премии к «Ниве» 1903 г., которая, благодаря этому, приобрела небывало большое количество подписчиков.

В 1890 г. Чехов совершил поездку на Сахалин. Вынесенные из этой поездки мрачные впечатления составили предмет целой книги: «Остров Сахалин» (1895). Позднее Чехов много путешествовал по Европе. Последние годы он, для поправления здоровья, постоянно живет в своей усадьбе под Ялтой, лишь изредка наезжая в Москву, где жена его, даровитая артистка Книппер, занимает одно из выдающихся мест в известной труппе московского «Литературно-художественного кружка» (Станиславского).

В 1900 г., при первых же выборах в Пушкинское отделение Академии Наук, Чехов был избран в число почетных академиков.

Литературную деятельность Чехова принято обыкновенно делить на две, совсем ничего общего между собой не имеющие, половины: период Чехова-Чехонте и позднейшую деятельность, в которой даровитый писатель освобождается от приспособления к вкусам и потребностям читателя мелкой прессы. Для этого деления есть известные основания. Несомненно, что Чехов-Чехонте в «юмористических» рассказах не стоит на высоте своей репутации первостепенного писателя.

Публика, подписавшаяся в 1903 г. на «Ниву», чтобы ознакомиться основательно с Чеховым, испытывала даже после первых томов, расположенного в хронологическом порядке собрания его сочинений, известное разочарование. Есть, правда, немало анекдотичности и даже прямого шаржа, вроде, например, «Романа с контрабасом», «Винта», «Смерти чиновника», «Драмы», «Капитанского мундира» и др. Но, за исключением разве только «Романа с контрабасом», едва ли есть у Чехонте хотя бы один рассказ, сквозь шарж которого ярко не пробивалась бы психологическая и жизненная правда. Не умрет, например, в действительности чиновник от того, что начальник в ответ на его чрезмерно-угодливые и надоедливые извинения за то, что он нечаянно плюнул в его сторону, в конце концов, крикнул ему «пошел вон». Но забитость мелкого чиновника, для которого сановник - какое-то высшее существо, схвачено (в «Смерти чиновника») в самой своей основе. Во всяком случае, веселого в «юмористических» шаржах Чехонте очень мало: общий тон - мрачный и безнадежный.

Перед нами развертывается ежедневная жизнь во всем трагизме своей мелочности, пустоты и бездушия. Отцы семейства, срывающие на близких всякого рода неприятности по службе и карточным проигрышам, взяточничество провинциальной администрации, интриги представителей интеллигентных профессий, грубейшее пресмыкательство пред деньгами и власть имущими. Скука семейной жизни, грубейший эгоизм «честных» людей в обращении с «продажными тварями» («Анюта», «Хористка»), безграничная тупость мужика («Злоумышленник»), полное вообще отсутствие нравственного чувства и стремление к идеалу - вот та картина, которая развертывается перед читателем «веселых» рассказов Чехонте. Даже из такого невинного сюжета, как мечты о выигрыше 75 000 рублей («Выигрышный билет»), Чехонте сумел сделать канву для тяжелой картины отношений размечтавшихся о выигрыше супругов. Прямо Достоевским отзывается превосходный рассказ «Муж», где на каких-нибудь 4 страничках во всем своем ужасе обрисована психология злобного, погрязшего в житейской скуке существа, испытывающего чисто физические страдания, когда он видит, что близкие ему люди способны забыться и на мгновение унестись в какой-то иной, радостный и светлый мир. К числу ранних рассказов Чехова относится и другой превосходный рассказ «Тоска», на этот раз не только мрачный, но и глубоко трогательный. Рассказ о том, как старый извозчик, у которого умер взрослый сын, все искал, кому бы поведать свое горе, да никто его не слушает; и кончает бедный старик тем, что изливает душу пред лошадкой своей. Художественные приемы Чехонте столь же замечательны, как в позднейших произведениях Чехова. Больше всего поражает необыкновенная сжатость формы, которая до сих пор остается основной чертой художественной манеры Чехова. И до сих пор чеховские повести почти всегда и начинаются и кончаются в одной книжке журнала. Относительно «большие» вещи Чехова - например, «Степь»- часто представляют собой не что иное, как собрание отдельных сцен, объединенных только внешним образом. Чеховская сжатость органически связана с особенностями его способа изображения. Дело в том, что Чехов никогда не исчерпывает свой сюжет всецело и всесторонне. Будучи реалистом, по стремлению давать неприкрашенную правду и имея всегда в запасе огромнейшее количество беллетристических подробностей, Чехов, однако, рисует всегда только контурами и схематично, то есть, давая не всего человека, не все положение, а только существенные их очертания. Тэн у рассматриваемых им писателей старается уловить их faculte maitresse; Чехов это делает по отношению к каждому из своих героев и выдвигает в нем только то, что ему кажется в данном человеке характерным и преобладающим. Чехов почти никогда не дает целой биографии своих героев; он берет их в определенный момент их жизни и отделывается двумя-тремя словами от прошлого их, концентрируя все внимание на настоящем. Он рисует, таким образом, не столько портреты, сколько силуэты. Оттого-то его изображения так отчетливы; он всегда бьет в одну точку, никогда не увлекаясь второстепенными подробностями. Отсюда сила и рельефность его живописи, при всей неопределенности тех типов, которые он по преимуществу подвергает своему психологическому анализу. Если к этому прибавить замечательную колоритность чеховского языка, обилие метких и ярких слов и определений, то станет очевидным, что ему много места и не нужно.

По художественной манере особое место занимает театр Чехова. Как и повествовательные его произведения, драматическая деятельность Чехова распадается на два периода. Сначала он написал несколько истинно веселых вещей, из которых не сходят со сцены «Медведь» и «Предложение». Серьезные пьесы второго периода создались под несомненным влиянием Ибсена. Это пьесы «настроения» по преимуществу, в которых соответствующая игра актеров имеет почти решающее значение. «Три сестры», например, в чтении совершенно не понравились и местами даже возбуждали смех. Таковы, в чтении постоянные комические восклицания сестер: «В Москву, в Москву!», точно съездить в Москву и даже поселиться в ней - Бог весть какое счастье. Но в постановке московской труппы Станиславского «Три сестры» произвели огромнейшее впечатление, потому что те самые мелочи, часто даже простые ремарки, которые в чтении не замечаются и пропадают, были ярко подчеркнуты замечательно вдумавшейся в намерения автора труппой, и зрителю сообщалось авторское настроение. Даже пресловутое «В Москву, в Москву» превратилось в нимало не смешной символ стремления уйти из постылой действительности.

«Дядя Ваня» производит и в чтении сильное впечатление, но сценическое исполнение значительно усиливает общий эффект пьесы и в особенности завершительное впечатление беспросветной тоски, в которую погружается «дядя Ваня» по отъезде гостей. Существенным отличием Чехова-Чехонте от Чехова второго периода является сфера наблюдения и воспроизведения. Чехонте не шел дальше мелочей обыденного, заурядного существования тех кругов общества, которые живут элементарной, почти зоологической жизнью.

Но когда критика подняла самосознание молодого писателя и внушила ему высокое представление о благородных сторонах его тонкого и чуткого таланта, он решил подняться в своем художественном анализе, стал захватывать высшие стороны жизни и отражать общественные течения. На общем характере этого позднейшего творчества, начало которого можно отнести к появлению «Скучной истории» (1888), ярко сказалась та мрачная полоса отчаяния и безнадежной тоски, которая в 80-х годах охватила наиболее чуткие элементы русского общества. Восьмидесятые годы характеризуются сознанием русской интеллигенции, что она совершенно бессильна побороть косность окружающей среды, что безмерно расстояние между ее идеалами и мрачно-серым, беспросветным фоном живой русской действительности. В этой живой действительности народ еще пребывал в каменном периоде, средние классы еще не вышли из мрака «темного царства», а в сферах направляющих резко обрывались традиции и настроения «эпохи великих реформ». Все это, конечно, не было чем-нибудь особенно новым для чутких элементов русского общества, которые и в предшествующий период семидесятых годов сознавали всю неприглядность тогдашней «действительности». Но тогда русскую интеллигенцию окрылял особенный нервный подъем, который вселял бодрость и уверенность.

В 80-х годах эта бодрость совершенно исчезла и заменилась сознанием банкротства пред реальным ходом истории.

Отсюда нарождение целого поколения, часть которого утратила самое стремление к идеалу и слилась с окружающей пошлостью, а часть дала ряд неврастеников, «нытиков», безвольных, бесцветных, проникнутых сознанием, что силу косности не сломишь, и способных только всем надоедать жалобами на свою беспомощность и ненужность. Этот-то период неврастенической расслабленности русского общества и нашел в лице Чехова своего художественного историка. Именно историка: это очень важно для понимания Чехова. Он отнесся к своей задаче не как человек, который хочет поведать о глубоко его волнующем горе, а как посторонний, который наблюдает известное явление и только заботится о том, чтобы возможно вернее изобразить его.

То, что принято называть «идейным творчеством», то есть желание в художественной форме выразить свое общественное миросозерцание, чуждо Чехову и по натуре его, слишком аналитической и меланхолической, и по тем условиям, при которых сложились его литературные представления и вкусы. А.И. Камчатский и А.А. Смирнов высказывают противоположное мнение: «В сознании многих читателей и литературоведов укоренилось мнение о противоположности творческих принципов «позднего» и «раннего» Чехова. В упрощенном виде это выражается в представлении о том, что Антоша Чехонте потешал публику смешными рассказиками и сценками, а Антон Павлович Чехов стал задумываться над серьезными проблемами жизни. Как это ни покажется странным и даже парадоксальным, но единство раннего и позднего этапов обеспечивается, прежде всего, единством героя: герой Антоши Чехонте также строит иллюзии, так же сочиняется и сочиняет себе других людей, как и герой Антона Павловича… Нам кажется, что именно принцип скрытой иронии, на котором построены рассмотренные рассказы, оказался наиболее плодотворным и получил наиболее интенсивное и широкое развитие в позднейшем чеховском творчестве.

Другие же принципы поэтики были забыты, что, возможно, и породило представление о пропасти, разделяющей два периода творчества Чехова». Не нужно знать интимную биографию Чехова, чтобы видеть, что пору так называемого «идейного брожения» он никогда не переживал. На всем пространстве его сочинений, где, кажется, нет ни одной подробности русской жизни так или иначе не затронутой, вы не найдете ни одного описания студенческой сходки или тех принципиальных споров до бела дня, которые так характерны для русской молодежи. Идейной стороной русской жизни Чехов заинтересовался уже в ту пору, когда восприимчивость слабеет и «опыт жизни» делает и самые пылкие натуры несколько апатичными в поисках миросозерцания.

Став летописцем и бытописателем духовного вырождения и измельчания нашей интеллигенции, Чехов сам не примкнул ни к одному определенному направлению. Он одновременно близок и к «Новому Времени», и к «Русской Мысли», а в последние годы примыкал даже всего теснее к органу крайней левой нашей журналистики, недобровольно прекратившему свое существование («Жизнь»). Он относится, безусловно, насмешливо к «людям шестидесятых годов», к увлечению земством и т.д., но у него нет и ни одной «консервативной» строчки. В «Рассказе неизвестного человека» он сводит к какому-то пустому месту революционное движение, но еще злее выставлена в этом же рассказе среда противоположная. Это-то общественно-политическое безразличие и дает ему ту объективную жестокость, с которой он обрисовал российских нытиков. Но если он не болеет за них душой, если он не мечет громов против засасывающей «среды», то он относится вместе с тем и без всякой враждебности к тому кругу идей, из которых исходят наши Гамлеты, пара на грош. Этим он существеннейшим образом отличается от воинствующих обличителей консервативного лагеря.

Если мы для иллюстрации способа отношения Чехова к обанкротившимся интеллигентам 80-х годов возьмем наиболее популярный тип этого рода - Иванова из драмы того же названия- какое мы вынесем впечатление? Во всяком случае, не то, что не следует быть новатором, не следует бороться с рутиной и пренебрегать общественными предрассудками. Нет, драма только констатирует, что таким как Иванов, новаторство не по силам. Сам Иванов проводит параллель между собой и работником Семеном, который хотел похвастать пред девками силой, взвалил на себя два огромнейших мешка и надорвался. Ту же неумолимую жесткость, но лишенную всякой тенденциозной враждебности, Чехов проявил и в своем отношении к народу.

В русской литературе нет более мрачного изображения крестьянства, чем картина, которую Чехов набросал в «Мужиках». Ужасно полное отсутствие нравственного чувства и в тех вышедших из народа людях, которые изображены в другом рассказе Чехова - «В овраге».

Но рядом с ужасным Чехов умеет улавливать и поэтические движения народной жизни,- и так как одновременно Чехов в самых темных красках рисует «правящие классы». То и самый пламенный демократизм может видеть в беспощадной правде Чехова только частное проявление его пессимистического взгляда на людей. Художественный анализ Чехова как-то весь сосредоточился на изображении бездарности, пошлости, глупости российского обывателя и беспросветного погрязания его в тине ежедневной жизни. Чехову ничего не стоит уверять нас в «Трех сестрах», что в стотысячном городе не с кем сказать человеческого слова и что уход из него офицеров кавалерийского полка оставляет в нем какую-то зияющую пустоту. Бестрепетно заявляет Чехов в «Моей жизни» устами своего героя: «Во всем городе я не знал ни одного честного человека».Двойной ужас испытываешь при чтении превосходного психологически-психиатрического этюда «Палата № 6»: сначала- при виде тех чудовищных беспорядков, которые в земской больнице допускает герой рассказа, бесспорно, лучший человек во всем городе, весь погруженный в чтение доктор Андрей Ефимович; затем, когда оказывается, что единственный человек с ясносознанными общественными идеалами- это содержащийся в палате № 6 сумасшедший Иван Дмитриевич. А какое чувство беспросветной тоски должно нас охватить, когда мы знакомимся с интимной жизнью профессора, составляющей содержание «Скучной истории». Ее герой - знаменитый профессор, не только сообщающий своим слушателям специальные сведения, но и расширяющий их умственный горизонт широкими философскими обобщениями, человек, чутко относящийся к задачам общественно-политической жизни, друг Кавелина и Некрасова, идеально-бескорыстный и самоотверженный в сношениях со всеми, кому приходится иметь с ним дело.

Если судить по внешним признакам, то одной этой фигуры достаточно, чтобы поколебать убеждение в безграничности пессимизма Чехова. Но в том-то и дело, что за внешней заманчивостью кроется страшная внутренняя драма; тем-то история и «скучная», что жизнь знаменитого профессора, как он сам чувствует, дала в результате нуль. В семейной жизни его заела пошлость и мещанство жены и дочери, а в своей собственной духовной жизни он с ужасом открывает полное отсутствие «общей идеи». И выходит таким образом, что вполне порядочный человек - либо сумасшедший, либо сознающий бесцельность своей жизни. А рядом торжествуют хищники и себялюбцы- какая-нибудь мещаночка в «Трех сестрах», жена, дочь и зять профессора в «Скучной истории», злая Аксинья «В овраге», профессорская чета в «Дяде Ване», Треплев и его возлюбленная в «Чайке» и множество других им подобных «благополучных россиян». К ним примыкают и просто люди со сколько-нибудь определенными стремлениями, как, например, превосходнейший тип «Человека в футляре»- учитель гимназии Беликов, который весь город заставил делать разные общественные гадости только тем, что решительно ставил свои требования; брезгливые «порядочные» люди подчинялись ему, потому что не хватало силы характера сопротивляться. Есть, однако, пессимизм и пессимизм.

Нужно разобраться и в чеховском пессимизме, нужно отделить его не только от того расхожего пессимизма, который, насмешливо относясь к «идеальничанью», граничит с апофеозом буржуазного «благоразумия», но даже, например, от пессимизма таких писателей как Писемский или многие из французских реалистов. У последних одно только злое и, главное, спокойное констатирование, а у Чехова все же чувствуется какая-то глубокая тоска по чему-то хорошему и светлому.

Было время, когда Чехова обвиняли в глубоком равнодушии. Н.К. Михайловский ярче всех формулировал этот упрек, сказав, что Чехов с одинаковым хладнокровием «направляет свой превосходный художественный аппарат на ласточку и самоубийцу, на муху и слона, на слезы и на воду». Но пора этих упреков теперь более или менее миновала. Тот же Н.К. Михайловский усмотрел с «Скучной истории» некоторую «авторскую боль». Теперь едва ли многие станут спорить против того, что если у Чехова и нет определенного общественного миросозерцания, то у него, все-таки, есть несомненная тоска по идеалу. Он, несомненно, потому все критикует, что у него очень большие нравственные требования. Он не создает положительных типов, потому что не может довольствоваться малым. Если, читая Чехова, и приходишь в отчаяние, то это все-таки отчаяние облагораживающее: оно поселяет глубокое отвращение к мелкому и пошлому, срывает покровы с буржуазного благополучия и заставляет презирать отсутствие нравственной и общественной выдержки.

2. А.П. Чехов как мастер короткого рассказа

А.П. Чехов является одним из писателей, без которого немыслима русская литература, творчество которого основано на всем лучшем, что есть в русском языке, но обогащенном тем своеобразным, что характеризует авторскую манеру писателя.

По воспоминаниям брата А.П. Чехова М.П. Чехов писал: «..Первая же книжка его, «В сумерках», как известно, была посвящена писателю Д.В. Григоровичу, и вот по какому поводу.Ранней весной 1886 г. брат Антон получил письмо от старика Д.В. Григоровича: «..У вас настоящий талант, - писал он брату, - талант, выдвигающий вас далеко их круга литераторов нового поколения.Многие толкователи и исследователи Чехова, начиная с прижизненной критики, его в чем-то обвиняли или же, если относились к нему с приязнью, невольно пытались сузить его значение. На протяжении целого века Чехова либо укоряли за отсутствие четкой идейной позиции («публицистическая» критика), за «безгеройность» и излишнее внимание к быту (символисты). Либо, наоборот, хвалили (многие советские литературоведы) за «преодоление» мещанского духа или былой «безыдейности» в более поздних произведениях.

В обоих случаях получалось, что «демократически ориентированный» и стремящийся к внутренней свободе писатель Чехов игнорирует многие пласты действительности и оказывается «эже» своих великих предшественников и современников -- Тургенева, Достоевского, Толстого. Влиятельнейший критик той эпохи счел себя вправе назвать Чехова «бесчеловечным писателем», которому будто бы «все едино, что человек, что тень, что колокольчик, что самоубийца».

На всю Россию прозвучали тогда звонкие и хлесткие строки, напечатанные в самой распространенной либеральной газете: «Господин Чехов... не живет в своих произведениях, а так себе гуляет мимо жизни и, гуляючи, ухватит то одно, то другое». «Господин Чехов с холодною кровью пописывает, а читатель с холодною кровью почитывает». Это обвинение в постыдном равнодушии к людям, как нарочно, было предъявлено Чехову в то самое время, когда он, кашляя, трясся в убогой тележке по сибирским колеям и ухабам, чтобы помочь сахалинским отверженным. Автор этой статьи, знаменитый народник Николай Константинович Михайловский, на протяжении пятнадцати лет третировал Чехова как поверхностного, безыдейного писателя, который будто бы только и делает, что «беспечно сидит на берегу житейского моря». И, «вытаскивая из него штуку за штукой, одна другой забавнее», с беззаботным весельем озирает окружающую пошлость, а если зовет куда-нибудь своих современников, то лишь к серенькому заурядному быту и обывательскому тусклому житью.

Михайловский в ту пору был властителем дум большинства передовой интеллигенции. Его отзывы почтительно подхватывались всей столичной и провинциальной прогрессивной печатью, и стоило ему сказать слово о каком-нибудь литературном явлении -- уже множество его учеников и приверженцев на все лады повторяли его приговор в своих газетных и журнальных статейках. Даже через десять лет после смерти Чехова в «Энциклопедическом словаре» Ф.Ф. Павленкова, пользовавшемся в ту пору огромным успехом среди широких читательских масс, напечатана все та же оскорбительно - лживая формула, преследовавшая Чехова всю жизнь.

«Отсутствие определенного миросозерцания, определенных требований и взглядов - вот отличительные стороны творчества Чехова».

Павленков -- идейный издатель Герцена, Писарева, Шелгунова, Решетникова, Глеба Успенского, принадлежал к тому же «поколению отцов», что и Николай Михайловский, и безыдейность Чехова была для него аксиомой. Тем не менее, время все расставило по своим местам.

После смерти А.П. Чехова Л.Н. Толстой сказал: "Достоинство его творчества то, что оно понятно и сродно не только всякому русскому, но и всякому человеку вообще, а это главное". Мало было в русской литературе художников, которые так услаждались бы образами, так жаждали бы их подмечать, так охотились бы за ними повсюду -- и, главное, обладали бы таким виртуозным, непревзойденным искусством высказывать при помощи простых и, казалось бы, незатейливых образов самые сложные, тонкие, почти неуловимые мысли и чувства. Всякий кусок жизни со всеми своими запахами, красками, звуками, формами неотразимо привлекал к себе Чехова, - будет ли то человек, или птица, или морская волна. Или облако, и для него было истинным счастьем запечатлевать эти образы в слове, ибо каждый из них был дорог ему как находка, как подарок, как обогащение души. И не было в окружающей жизни самой ничтожной и мелкой детали, которою вздумалось бы ему пренебречь. Предметом исследования Чехова стал внутренний мир человека.

Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, великие русские писатели, известные всему миру, также исследовали внутренний мир человека. Но художественные методы, художественные приемы, которые использовали в своем творчестве писатели, различны. Чехов очень трудный писатель. Простота его литературной манеры обманчива. Понять его не так-то легко. Уже то, что в его наиболее зрелых вещах такое множество сложных характеров, недоступных элементарным, невосприимчивым к искусству умам, сильно затрудняет понимание его богато насыщенных образов А.П. Чехов в 1888 году писал: ''Все, мною написанное забудется через пять-десять лет, но пути, мною проложенные, будут целы и невредимы - в этом моя единственная заслуга А.И. Солженицын, наш современник, великий писатель отозвался о творчестве Чехова: «А общий образ Чехова - какой светлый! какой нежный!».

Антон Павлович Чехов по праву считается мастером короткого рассказа, новеллы-миниатюры. "Краткость - сестра таланта" -- ведь так оно и есть: все рассказы А.П. Чехова очень короткие, но в них заложен глубокий философский смысл. Что такое жизнь? Зачем она дается человеку? А любовь? Настоящее ли это чувство или просто фарс?

В маленьких рассказах Чехов научился передавать всю жизнь человека, течение самого потока жизни. Крошечный рассказик поднялся до высоты эпического повествования. Чехов стал творцом нового вида литературы - маленького рассказа, вбирающего в себя повесть, роман.

В его письмах, высказываниях, записях появились по-суворовски лаконичные и выразительные изречения, формулы стиля: «Не зализывай, не шлифуй, а будь неуклюж и дерзок. Краткость - сестра таланта», «Искусство писать - это искусство сокращать», «Берегись изысканного языка. Язык должен быть прост и изящен» «Писать талантливо, то есть коротко», «Умею коротко говорить о длинных вещах».

Последняя формула точно определяет сущность достигнутого Чеховым необыкновенного мастерства. Он добился небывалой в литературе емкости, вместительности формы, он научился несколькими штрихами, особенно посредством сгущения типичности, своеобразия языка персонажей, давать исчерпывающие характеристики людей. Чехов владел всеми тайнами гибкой и емкой, динамической речи, огромная энергия которой сказывалась у него буквально на каждой странице. Эта энергия нагляднее всего проявилась в его метких, как выстрел, сравнениях, которые за все эти восемьдесят лет так и не успели состариться. Ибо и до сих пор поражают читателя неожиданной и свежей своей новизной.

О любом предмете, о любом человеке Чехов умел сказать очень простое и в то же время новое, незатасканное, нешаблонное слово, какого никто, кроме него, не говорил до тех пор. Главная черта его творчества, которая не могла не сказаться раньше всего в его стиле, есть могучая сила экспрессии, сила, которой и был обусловлен его непревзойденный лаконизм. В русской литературе обсуждение главных общественных проблем времени традиционно было уделом произведений большого эпического жанра - романа («Отцы и дети», «Обломов», «Война и мир»). Чехов романа не создал. И вместе с тем он - один из самых социальных русских писателей.

Готовые его главы мы читаем в полном собрании его сочинений в виде «отдельных законченных рассказов». Но в форму небольшого рассказа-повести он смог вместить огромное социально-философское и психологическое содержание.

С середины 90-х годов едва ли не каждая такая короткая повесть Чехова вызывала бурный резонанс в печати. Каждая чеховская вещь, несмотря на жанр, в котором она была написана, поднимала огромные пласты жизни общества. Чехов отверг такие приемы характеристики персонажей, когда писатель, прежде чем герой начнет действовать, подробно знакомит читателя с его предыдущей биографией, с его родителями, а то и предками. Чеховские герои всегда раскрываются в самом действии, в поступках, в мыслях и чувствах, непосредственно связанных с действием.

Можно сказать, что Чехов - один из самых строгих мастеров объективной школы в литературе, изучающей человека по его поведению. К этому времени в прозе Чехова вырабатывается повествовательная манера, которую принято называть объективной. В его рассказе автор-повествователь не выступает прямо со своими оценками героев или изображаемого вообще. Он скрыт, его точку зрения читатель улавливает из сюжета, соотношения высказываний и действий героев, всего произведения в целом. Все же изображаемое внешне дается так, как его видит герой.

Из окружающей обстановки показывается только то, что может наблюдать он -- из окна, из тарантаса, идя по улице, стоя на берегу реки. То, что он не видит со своего наблюдательного пункта, не изображается. А если все же показывается, то об этом говорится предположительно: «видимо», «очевидно»; автор не берет на себя ответственность говорить об этом категорически, «от себя». Это не значит, что речь повествователя нейтральна, эмоционально ровна. В ней не проявляются его эмоции, но чувства героев насыщают ее обильно; используется очень подходящая для этих целей несобственно-прямая речь. Устойчивый метод Чехова чтобы минусы были уравновешены плюсами. Этот метод он применял постоянно в десятках бесконечно разнообразных новелл. Его искусство «уравновешивать плюсы и минусы» было особенно заметно в тех вещах, где он сталкивает косных, вялых, отрицающих жизнь, пассивно-равнодушных людей с жизнеутверждающими, боевыми, беспокойными, ищущими.

На страницах у Чехова очень часто происходят эти столкновения и стычки двух непримиримых врагов и, наблюдая, как дерутся противники, Чехов нигде в своих новеллах и пьесах не высказывает внятно и громко своего отношения к той или другой стороне. «Любите своих героев, -- советует он одной молодой беллетристке, -- но никогда не говорите об этом вслух». Но большинству своих положительных героев он придавал отрицательные черты, а большинству отрицательных -- положительные. Такой системы он упрямо придерживался, изображая опять и опять схватки двух враждующих сил, двух полярно противоположных характеров. Читатель начинает свое знакомство с художественным произведением с заглавия. Выделим некоторые черты и особенности Чеховских заглавий, «сквозные» в его писательском пути и преобладающие в тот или иной период.

Поэтика заглавий - лишь частица Чеховской эстетики, реализовавшейся в двадцатилетней деятельности писателя (1879 - 1904).

Заглавия у него, как и у других художников, находятся в тесной связи с объектом изображения, с конфликтом, сюжетом, героями, формой повествования, с авторской интонацией, характерной именно для Чехова.

Так, уже в названиях ранних его рассказов заметно преимущественное внимание автора к обыкновенному, будничному. В его произведения хлынули люди разных социальных слоев, профессий, возрастов, обитатели городских окраин и деревень - маленькие чиновники, разночинцы, мужики.

Допуская в заглавие «всякий предмет» («Справка», «Блины», Лист», «Сапоги» и другие) Чехов вызывает у читателей ассоциации то с бездуховными людьми, то с прозаичностью самой деятельности. «Нет ничего скучнее и непоэтичнее, как прозаическая борьба за существование, отнимающая радость жизни и вгоняющая в апатию», писал Чехов. Атмосфера обыденности, присутствующая уже в заглавии, поддерживается зачином рассказа, в котором герои представлены в их жизненном амплуа и будничной обстановке: «Земская больница…Больных принимает фельдшер Курятин» («Хирургия»).

3. Тема маленького человека в произведениях А.П. Чехова

Чехов - великий художник слова, как и многие другие писатели, тоже не мог обойти в своем творчестве стороной тему «маленького человека». Его герои - «маленькие люди», но многие из них стали такими по своей воле. В рассказах Чехова мы увидим угнетателей начальников, как у Гоголя, нет в них и острой денежной ситуации, унижающих социальных отношений как у Достоевского, есть только человек, который сам вершит свою судьбу.

Своими наглядными образами «маленьких людей» с оскудевшими душами, Чехов призывает читателей к исполнению одной из своих заповедей «По капле выдавить из себя раба». Каждый из героев его «маленькой трилогии» олицетворяет какую-либо из сторон жизни: Беликов («Человек в футляре») - олицетворение власти, бюрократии и цензуры, рассказ («Крыжовник») - олицетворение отношений к земле, извращенный образ помещика того времени, рассказ о любви предстает перед нами отражением духовной жизни людей. Все рассказы в совокупности составляют идейное целое, создают обобщающее представление о современной жизни, где значимое соседствует с ничтожным, трагическое со смешным. В рассказе «Смерть чиновника» проявилось новаторство Чехова. Писатель все переворачивает. Виновата у него не социальная система, а сам человек. Об этом говорят многие детали рассказа. Во-первых, это рассказ - комический по своей ситуации, и высмеивается в нем сам «маленький человек». Но высмеивается он не за то, что он беден, незаметен, труслив.

Чехов показывает, что истинное наслаждение Червякова (вот и говорящая фамилия) - в унижении, в пресмыкательстве. В конце рассказа обиженным оказывается сам генерал, а умирающего Червякова совсем не жаль. Исследуя психологию своего героя, Чехов открывает новый психологический тип - холопа по натуре, пресмыкающееся существо.

По Чехову, это и есть настоящее зло. Во-вторых, смерть Червякова не дана как трагедия. Это смерть не человека, а прямо-таки какого-то червяка. Умирает Червяков не от страха и не оттого, что его могли бы заподозрить в отсутствии чувства собственного достоинства, а оттого, что его лишили возможности пресмыкаться, его духовной потребности, смысла жизни. «Маленький человек» нашего города 60-х - 70-х г. не способен выбраться на поверхность жизни и громко заявить о своем существовании. Но ведь и он - человек, а не вошь, как хотел доказать самому себе Раскольников, и он заслуживает не просто внимания, но и лучшей доли. Путь к достижению этого открыли ему те, кто в наше время стремился «спины выпрямить горбатым».

Новые писатели вступают в защиту правды и совести, они формировали человека нового. Поэтому нельзя закрывать последнюю страницу в огромной книге посвященной ему - «маленькому человеку!»Далее в развитии образа «маленького человека» намечается тенденция «раздвоения».

С одной стороны, из среды «маленьких людей» появляются разночинцы-демократы, а их дети становятся революционерами.
С другой стороны, «маленький человек» опускается, превращаясь в ограниченного мещанина. Наиболее ясно мы наблюдаем этот процесс в рассказах А.П. Чехова «Ионыч», «Крыжовник», «Человек в футляре». Учитель Беликов - человек не злой по характеру, но робкий и замкнутый. В условиях, когда действовала формула «Жизнь, не запрещенная циркулярно, но и не разрешенная вполне», он становится страшной фигурой в городе. Все живое, прогрессивное пугало Беликова, во всем он видел «элемент сомнительности». Не мог Беликов устроить и личную жизнь. Увидев однажды свою невесту, катающуюся на велосипеде, он был очень удивлен. Беликов отправился для объяснения к брату Вареньки, считая, что женщина не может себе позволить подобную вольность. Но итог разговора был очень печальным - учитель греческого умер.

С радостью хоронили горожане Беликова, но и после его смерти печать «беликовщины» осталась на жителях города. Беликов продолжал жить в их сознании, он пропитал страхом их души. С течением времени «маленький человек», лишенный собственного достоинства, «униженный и оскорбленный», вызывает у писателей не только сострадание, но и осуждение.«Скучно вы живете, господа», -сказал А.П. Чехов своим творчеством «маленькому человеку», смирившемуся со своим положением. С тонким юмором высмеивает писатель кончину Ивана Червякова, с уст которого всю жизнь не сходит лакейское «Вашество». В тот же год, что и «Смерть чиновника», появляется рассказ «Толстый и тонкий». Чехов вновь выступает против обывательщины, против лакейства. Хихикает, «как китаец», склонившись в подобострастном поклоне, коллежский служака Порфирий, встретив своего бывшего друга, который имеет высокий чин. Забыто чувство дружбы, связывавшее этих двух людей. Чехов дебютировал рассказами и сценками в мелких юмористических журналах и не сразу выделился на общем фоне.

Ранние произведения его далеко не однородны по художественному достоинству, по своей структуре они близки к жанру анекдота. Ведь юмористические журналы 80-х годов имели в основном развлекательный, чисто коммерческий характер, а поэтому и связывать рождение большого чеховского таланта с юмористической беллетристикой невысокого полета нельзя. Колыбелью этого таланта была классическая литература, традиции которой успешно осваивал юный Чехов. Тема «маленького человека» характерна для раннего Чехова, можно назвать такие рассказы, как «Смерть чиновника», «Человек в футляре», «Крыжовник» и др. В ряде ранних произведений Чехова мелькают щедринские образы «торжествующей свиньи», «ежовых рукавиц», «помпадуров».Использует Чехов и щедринские художественные приемы зоологического уподобления, гротеска. В рассказе «Унтер Пришибаев» гиперболизм сменяется лаконизмом, выхватыванием емких художественных деталей, придающих характеру героя почти символический смысл.

Не нарушая бытовой достоверности типа, Чехов отбирает наиболее существенные черты, тщательно устраняя всё, что может эти черты затенить или затушевать. Ранние рассказы Чехова сплошь юмористичны, причем юмор в них весьма оригинален и резко отличен от классической литературной традиции. Очень часто в раннем творчестве Чехов комически обыгрывает традиционные в русской литературе драматические ситуации. В «Смерти чиновника»,«маленький человек» Иван Дмитриевич Червяков, будучи в театре, нечаянно чихнул и обрызгал лысину сидевшего впереди генерала Бризжалова. Это событие Червяков переживает, как «потрясение основ». Он никак не может смириться с тем, что генерал не придает происшествию должного внимания и как-то легкомысленно прощает его, «посягнувшего» на «святыню» чиновничьей иерархии. В лакейскую душу Червякова забредает подозрение: «Надо бы ему объяснить, что я вовсе не желал… что это закон природы, а то подумает, что я плюнуть хотел. Теперь не подумает, так после подумает!.». Подозрительность разрастается, он идет просить прощения к генералу и на другой день, и на третий… «Пошел вон!» - гаркнул вдруг посиневший и затрясшийся генерал. «Что-с?» - спросил шепотом Червяков, млея от ужаса. «Пошел вон!!» - повторил генерал, затопав ногами. В животе у Червякова что-то оторвалось. Ничего не видя, ничего не слыша, он попятился к двери, вышел на улицу и поплелся… Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и… помер». «Жертва» здесь не вызывает сочувствия. Умирает не человек, а некое казенно-бездушное существо.

Обратим внимание на ключевые детали рассказа. «Что-то оторвалось» не в душе, а в животе у Червякова. При всей психологической достоверности в передаче смертельного испуга эта деталь приобретает еще и символический смысл, ибо души-то в герое и впрямь не оказалось. Живет не человек, а казенный винтик в бюрократической машине. Потому и умирает он, «не снимая вицмундира».Век в России принес окончательное формирование тоталитаризма. В период наиболее жестоких репрессий, в то время, когда человек был окончательно обезличен и превращен в винтик огромной государственной машины, писатели яростно откликнулись, встав на защиту личности. Ослепленные величием целей, оглушенные громкими лозунгами, мы напрочь забыли об отдельном человеке, который остался человеком и после сорок пятого, и после пятьдесят третьего, и после шестьдесят четвертого - человеком с его повседневными заботами, с его желаниями и надеждами, которые не может отменить никакой политический режим.
Тот, кого в свое время Белинский назвал «маленьким человеком», о ком сокрушался Достоевский, кого пытался поднять с колен Чехов и Горький, о ком как о великом Мастере писал Булгаков, затерялся в просторе огромного государства, превратился в малую песчинку для истории, сгинув в лагерях. Огромных усилий стоило писателям его воскрешения для читателей в своих книгах. Традиции классиков, титанов русской литературы продолжили писатели городского направления прозы, те, кто писал о судьбе деревни в годы гнета тоталитаризма и те, кто повествовал нам о мире лагерей. Их были десятки. Достаточно назвать имена нескольких из них: Солженицын, Трифонов, Твардовский, Высоцкий, чтобы понять какого огромного размаха достигла литература о судьбах «маленького человека» двадцатого столетия. Петербург -город, так давно тревоживший многих русских писателей, стал еще более страшным и жестоким. Он - символ той мощной силы, подавляющей слабые ростки человечности, он - сосредоточие людского горя, зеркало всей российской действительности, отражение которого мы видим по всей стране, в стенах лагерей и на задворках провинциальных городков.

литературный чехов реализм

Заключение

20 век в России принес окончательное формирование тоталитаризма. В период наиболее жестоких репрессий, в то время, когда человек был окончательно обезличен и превращен в винтик огромной государственной машины, писатели яростно откликнулись, встав на защиту личности.

Ослепленные величием целей, оглушенные громкими лозунгами, мы напрочь забыли об отдельном человеке, который остался человеком и после сорок пятого, и после пятьдесят третьего, и после шестьдесят четвертого - человеком с его повседневными заботами, с его желаниями и надеждами, которые не может отменить никакой политический режим. Тот, кого в свое время Белинский назвал “маленьким человеком”, о ком сокрушался Достоевский, кого пытался поднять с колен Чехов и Горький, о ком как о великом Мастере писал Булгаков, затерялся в просторе огромного государства, превратился в малую песчинку для истории, сгинув в лагерях. Огромных усилий стоило писателям его воскрешения для читателей в своих книгах.

Традиции классиков, титанов русской литературы продолжили писатели городского направления прозы, те кто писал о судьбе деревни в годы гнета тоталитаризма и те, кто повествовал нам о мире лагерей. Их были десятки. Достаточно назвать имена нескольких из них: Солженицын, Трифонов, Твардовский, Высоцкий, чтобы понять какого огромного размаха достигла литература о судьбах “маленького человека” двадцатого столетия.

Петербург, Москва -город, так давно тревоживший многих русских писателей, стал еще более страшным и жестоким. Он - символ той мощной силы, подавляющей слабые ростки человечности, он - сосредоточие людского горя, зеркало всей российской действительности, отражение которого мы видим по всей стране, в стенах лагерей и на задворках провинциальных городков.

“Маленький человек” нашего города 60-х - 70-х г. не способен выбраться на поверхность жизни и громко заявить о своем существовании. Но ведь и он - человек, а не вошь, как хотел доказать самому себе Раскольников, и он заслуживает не просто внимания, но и лучшей доли. Путь к достижению этого открыли ему те, кто в наше время стремился “спины выпрямить горбатым.” Новые писатели вступают в защиту правды и совести, они формировали человека нового. Поэтому нельзя закрывать последнюю страницу в огромной книге посвященной ему - “маленькому человеку!“.

Во всех произведениях, где созданы образы «маленьких людей», писатели обычно подчеркивали их слабый протест, забитость, что впоследствии приводит «маленького человека» к деградации. Но у каждого из этих героев есть что-то в жизни, что помогает им переносить тяжесть их положения. Забытые, всеми униженные люди, их жизнь, маленькие радости и большие беды долгое время казались ничтожными, недостойными внимания. Исстрадавшиеся, они жили незаметной жизнью и также незаметно умирали. «Маленький человек» 60-х - 70-х г. не способен выбраться на поверхность жизни и громко заявить о своём существовании. Но ведь и он - человек, и он заслуживает не просто внимания, но и лучшей доли. Новые писатели выступают в защиту правды и совести, они формировали человека нового, поэтому нельзя закрывать последнюю страницу в огромной кипе, посвященной ему, - «маленькому человеку»!

Список используемой литературы

1. История русской литературы. (1800-1830-е гг.), М. Просвещение, 1989 г.

2.Гурвич. «Проза Чехова».Издательство «Художественная литература». Москва, 1979 г.

3. Э.А. Полоцкая. «Пути чеховских героев». Москва, «Просвещение»,1992 г. Бердников И. Чехов. М.: ЖЗЛ, 1978.

4. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. М, 1977.

5. Куприн А.И. Памяти Чехова. / Чехов в воспоминаниях современников. М., 1954.