"Зазеркалье" Эдгара По

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

“Зазеркалье” Эдгара По

И.В. Тузкова

Уже более четверти века - в качестве ориентира можно предложить монографию американского исследователя Дж. Томпсона “Романтическая ирония в готических рассказах Э. По”, 1973 г. [10] - в поэведении активно обсуждается вопрос о том, как читать Э. По, однозначно или под знаком сомнения: был ли он в своём творчестве предельно серьёзен или не переставал шутить? А если переставал шутить, то - когда? Возможно ли вообще отличить в его повествовании романтический пафос от пародийного “стёба”? А если да, то - как дифференцировать ироничность авторской интонации и читательского восприятия?

В рамках небольшой статьи, разумеется, невозможно дать исчерпывающие ответы на поставленные вопросы. Вместе с тем любая попытка интерпретации его произведений может рассматриваться как шаг на пути к решению “загадки Э. По”. Это - главная задача, которую ставит перед собой каждый исследователь творчества американского писателя-сфинкса, на полтора столетия опередившего своё время.

Цель нашей статьи - показать, что одним из структурообразующих элементов поэтики Э. По была романтическая ирония, основанная на “скептическом отстранении” (термин Ф. Шлегеля), постоянном самопародировании.

Свои взаимоотношения с читателем Э. По достаточно чётко обозначил в новелле “Eleonora”: “We will say, then, that I am mad… Therefore, what I shall tell give only such credit as may seem due; or doubt it altogether; or, if doubt it ye cannot, then play unto its riddle the Edipus” (Согласимся, что я - сумасшедший… Итак, всему, что я буду рассказывать доверяйте лишь в той мере, насколько это покажется вам достойным веры, или же вовсе не верьте, или, если не верить не можете, будьте Эдипом этой загадки) [8, с. 47-48]. По сути, Э. По предлагает читателю сыграть с ним в игру: он прячет своё отношение к описываемому, зашифровывает авторское намерение пошатнуть каноны романтической эстетики, переосмыслить её основные принципы, но в то же время даёт ключ к разгадке.

Новелла “Eleonora” входит в число наиболее загадочных произведений Э. По (“Berenika”, “Morella”, “Ligeia”, “The Raven”, “Annabel Lee”), которые сближает “самая возвышенная поэтическая тема в мире - смерть прекрасной женщины”. Общепризнанно, что их героини восходят к единому прототипу - возможно, к Джейн Стэнард, матери школьного приятеля Э. По, или - к его жене-девочке Вирджинии. Женские образы Э. По воплощают вечную тайну бытия, “слишком божественную и драгоценную, чтобы не быть запретной”, которая никогда не перестанет томить человека. Печать утончённости, изысканности, небывалая по чёткости ни до него, ни после, лежит на всех женских образах, созданных им. Существа почти бесплотные, красивые небесной красотой, с высоким бледным лбом, с прозрачными пальцами, с приглушённой музыкой голосом, с неслышной походкой, - они тихо угасают, снедаемые смертельным недугом, унося с собой свою тайну.В единый цикл новеллы “Eleonora”, “Berenika”, “Morella” и “Ligeia” объединяют не только их названия (экзотические женские имена), темы и образы героинь, но и повторяющиеся элементы поэтики Э. По: ироническая функция эпиграфа, образ рассказчика, наделённого больной психикой, гротескная трактовка мотива переселения душ, структура сюжета (“цепь нелепостей, возведённых в степень гротеска”), фантасмагорический характер концовок, стилистика etc. В совокупности они образуют тот иронический подтекст, который позволяет говорить о полемической направленности новеллистики Э.По по отношению к эстетике Романтизма.

Романтический дискурс - ироническая маска Э. По: рациональный склад ума, склонность к мистификации в его новеллах реализуется через обраще-ние к мистике игры. Её суть - пародия, загадка, розыгрыш. Ключ - в ил-люзии соответствия образа и его отражения (принцип зеркальности): Э. По заставил своих По-читателей По-грузиться в По-строенный им По-ту-сто-рону серьёзного “По-ст-модернистский” метатекст-лабиринт (зазеркалье), где образы-отражения, тени, варианты вытесняют из игрового пространства собственные инварианты. “Зазеркалье” Э. По - мир мистификации: атмосфера напряжённого ожидания, неясности, интригующей таинственности создаёт quasi-романтический эффект, который разрушается по мере развития фантасмагорического сюжета. Автор воздействует на восприятие читателей введением в повествование многочисленных деталей (“ключей”): ирония проступает сквозь выделенные курсивом слова и фразы, избыточные эпитеты, нарушение художественной условности etc.

В новелле “Eleonora”, как и в других произведениях Э. По, в пародийном ключе моделируется ситуация романтического двоемирия: детство и юность героя-рассказчика проходят в идиллической долине Разно-цветных Трав (“мир грёз”), где он обретает и теряет идеальную возлюбленную - Элеонору; зрелые годы - в городе, с новой возлюбленной - Эрменгардой. Оппозиция “долина РТ - город” откровенно проецируется на жизнь писателя. Здесь - в зеркальном отражении - легко узнаётся, с одной стороны, идиллия юности Э. По, прошедшей в доме Джона Аллана, и его роковая влюблённость в Джейн Стэнард: “Любовь его была тайной, идеальной и длилась всю жизнь - витая над прочими увлечениями и одновременно таясь под ними” [6, с.141]; а с другой стороны, - необузданность взрослой жизни и женитьба на тринадцатилетней кузине Вирджинии. Эта история рождает бесконечные версии. Наиболее правдоподобным нам представляется предположение, что у Э. По “были какие-то сексуальные проблемы на психической почве, и это, с одной стороны, заставляло его сублимировать свои влечения в мечты, в сферу идеального, с другой же - настолько мучило, что ему требовалась по крайней мере видимость нормальности - а такую видимость и обеспечивал брак с Вирджинией” [6, с. 148].

В этом контексте брак Э. По с Вирджинией иронически рифмуется с женитьбой героя новеллы “Eleonora” на Эрменгарде, чему предшествует описание его пылкой страсти: “What indeed was my passion for the young girl of the valley in comparison with the fervor, and the delirium, and the spirit-lifting ecstasy of adoration with which I poured out my whole soul in tears at the feet of the ethereal Ermengarde?” (Что была моя любовь к юной девушке долины перед страстью и бешенством, перед исступлением обожания, в котором изливалась душа моя у ног воздушной Эрменгарды…) [8, с. 54]. Вместе с тем, безумие и ранняя смерть Джейн Стэнард определили судьбу практически всех героинь Э. По - от Элеоноры до Аннабель Ли: все они наделены исключительным интеллектом, увлечены трансцендентной философией, несут в себе некую тайну и готовы безропотно принять смерть. В свою очередь, судьбы женских образов Э. По стали пророческими для жены писателя, которая повторила их почти буквально. Более того, её смерть заставила Э. По вновь испытать сполна боль, вызванную утратой любимой женщины, уже пережитую однажды им в реальной жизни после смерти Джейн Стэнард и многократно - героями его произведений (а в сущности, одним и тем же героем - “зеркальным двойником” автора), которые сохраняют память о своих возлюбленных и после их смерти. Но в новеллах Э. По классическая - на первый взгляд - схема романтической трактовки темы любви сквозь призму авторской иронии предстаёт в зеркальном отображении: он рассказывает историю какой-либо судьбы лишь для того, чтобы “жадно, зорко стать на страже её конца, сладострастно задерживаясь на всех последовательных стадиях её отмирания. Он как бы торопит гибель для того, чтобы потом с тревогой, с надеждой или с ужасом вглядеться в дальнейшую судьбу бесплотного Духа. Ибо Дух и его надмирные судьбы - вот главное содержание творчества Э. По” [5, с. 285].

Дух героинь Э. По не созрел для смерти: их смерть вызвана жестокой посторонней случайностью, в ней нет внутренней необходимости. Дух Мореллы продолжает жить в теле её дочери: “And she grew strangely in stature and intellect, and was the perfect resemblance of her who had departed… For that her smile was like her mother's I could bear; but then I shuddered at its too perfect identity” (И странно развивалась она духом и телом - вылитый портрет своей матери… И не то меня смущало, что улыбка её напоминала улыбку матери, - ужасало меня их полное тождество) [8, с. 32-33]. Дух Лигейи вселяется в тело умершей леди Ровены (“одухотворяет” его): “Can I never - be mistaken - these are the full, and the black, and the wild eyes - of my lost love - of the lady - of the lady Ligeia” (Теперь я уже не могу ошибиться: вот они, огромные, чёрные, дикие глаза моей погибшей любви - леди, леди Лигейи!) [9, с. 666]. Дух Элеоноры - по этой логике - должен пробудиться в теле Эрменгарды: “… for the Spirit of Love reigneth and ruleth, and, in taking to thy passionate heart her who is Ermengarde, thou art absolved, for reasons which shall be made known to thee in Heaven, of thy vows unto Eleonora” (Потому что Дух Любви царит и правит, и, отдав своё страстное сердце той, которую зовут Эрменгарда, в силу решений, о которых узнаешь в Небесах, ты освободился от обетов Элеоноре) [8, с. 54 ].

Смерть - один из персонажей “готических” новелл Э. По. Буквально этот приём реализуется в новелле “The Masque of the Red Death”. Её сюжет “сконструирован” (выражение, которым пользовался сам Э.По - to construct) идеально: в нём нет ничего лишнего, все его элементы взаимосвязаны. И прежде всего это касается художественного времени и пространства.

Главный герой новеллы принц Просперо не согласен с тем, что люди смертны. Он хочет невозможного - победить смерть. С этой целью он создаёт свой микромир, укрывшись от внешнего мира (макромира), где царит Красная Смерть, за стенами аббатства: “A strong andlofty wall girdled it in. This wall had gates of iron… The external world could take care of itself” (Аббатство окружала крепкая и высокая стена с железными воротами... Внешний мир был предоставлен самому себе) [8, c.79-80]. Таким образом, художественное пространство новеллы схематично можно представить в виде двух окружностей:

Принц Просперо, как классический романтический герой, вступает в борьбу со смертью и ведёт за собой других, поверивших, что можно изменить миропорядок (путь Прометея!). Но это утопия, - и Э. По, с его аналитическим складом ума и стремлением к рационалистической чёткости, так моделирует внутреннее пространство аббатства - тот микромир, который создал Просперо, что в нём - пусть в миниатюре, - но повторяется схема мироздания: это “лабиринт Борхеса”, из которого нет иного выхода, кроме смерти. Поэтому комнаты в аббатстве расположены с Востока, где встаёт Солнце, зарождается жизнь - на Запад, где Солнце заходит, умирает. Соответственно, и цвет комнат символизирует различные этапы человеческой жизни - от младенчества (голубой) до старости и смерти (чёрный): “…and the dreams live, and writhe to and fro more merrily than ever, taking hue from the many-tinted windows” (... рой сновидений вьётся то здесь, то там.., принимая окраску разноцветных окон) [8, c.83]. Основное действие (не считая экспозиции) происходит в течение одного вечера - до полуночи: в бездумном веселье перемещаясь из комнаты в комнату (метафора: взросления - возмужания - старения), гости принца Просперо стараются не думать о приближающейся смерти, вспоминая о ней только тогда, когда раздаётся бой эбеновых часов, которые находятся в западной, чёрной зале. Эбеновые часы отсчитывают час за часом прожитой жизни, напоминая, что её время неизбежно сокращается: можно сказать, что бой часов для Просперо и его гостей становится предвестником смерти, внушая им ужас: “…and, while the chimes of the clock yet rang, it was observed that the giddiest grew pale, and the more aged and sedate passed their hands over their brows as if in confused revery or meditation. But when the echoes had fully ceased, a light laughter at once pervaded the assembly” (... пока звенели куранты на часах, замечалось, что бледнеют и самые беззаботные, а более степенные и пожилые проводят рукою по лбу, как бы погружаясь в хаос мыслей и раздумий. Но когда отзвуки замирали, то сборище вмиг пронизывал бездумный смех) [8, c.82].

Внезапно появившаяся на маскараде фигура в маске Красной Смерти - это оправдавший ожидания всех знак и вестник смерти. Финал новеллы со всей очевидностью свидетельствует о её мистической, сверхъестественной роли: вместе с Просперо гибнет надежда на бессмертие. Такова экзистенциальная интерпретация новеллы Э.По, но нам бы хотелось предложить ещё одну, так сказать, “квази-интерпретацию” новеллы “The Masque of the Red Death”, отсылающую к автобиографическим мотивам в произведении. Слишком много деталей в тексте новеллы указывает на то, что за маской принца Просперо скрывается ни кто иной, как сам Э.По, а его многочисленные гости - персонажи произведений писателя.

Уже при описании аббатства Э. По замечает: “This was an extensive and magnificent structure, the creation of the prince's own eccentric yet august taste” (То было просторное и великолепное здание, рождённое эксцентрическим, но царственным вкусом самого принца) [8, c.79]. Если принять за основу наше предположение, то здание аббатства ни что иное, как художественное наследие писателя. Внешний мир, т.е. критики, читатели не поняли и не приняли его интереса к готической прозе (мрачные события, атмосфера безнадёжности и отчаяния, трагическая трансформация человеческого сознания, теряющего контроль над собой): “The tastes of the duke were peculiar… His plans were bold and fiery, and his conceptions glowed with barbaric lustre. There are some who would have thought him mad” (Вкусы герцога отличались необычностью... Его планы отличались смелостью и размахом, и замыслы были отмечены варварским блеском. Иные сочли бы его помешанным...) [8, c.82]; а самое главное - рядом с ним захлёбывающаяся кровью жена Вирджиния, помочь которой нет никакой возможности: “Самая мысль о том, что он может её потерять, приводила его в состояние, граничащее с умопомешательством. Он не мог думать об этом без ужаса и содрогания...” [1, с. 211]. Отсюда - желание уйти в самого себя, замкнуться и не допускать к себе никого, кроме героев своих произведений: “…and it was his own guiding taste which had given character to the masqueraders. Be sure they were grotesque. There were much glare and glitter and piquancy and phantasm… There were arabesque figures with unsuited limbs and appointments. There were delirious fancies such as the madman fashions. There were much of the beautiful, much of the wanton, much of the bizarre, something of the terrible, and not a little of that which might have excited disgust. To and fro in the seven chambers there stalked, in fact, a multitude of dreams.” (... маски и костюмы создавались по прихоти его вкуса. Не сомневайтесь в их гротескности. Там было много блеска, мишуры, остроты и фантасмагоричности... Там были фигуры, напоминающие арабески несоразмерными конечностями и несуразными украшениями. Там было многое, что казалось порождённым бредовыми видениями сумасшедшего. Там было много красивого, много разнузданного.., кое-что ужасное, и немало способного возбудить отвращение. В семи покоях толпился рой сновидений) [8, c.82-83]. Попробуйте дать лучшую характеристику героям Э. По, чем процитированное выше описание гостей принца Просперо!

Что касается страха смерти… Художественные произведения, как люди, рождаются и, увы, многие из них так же, как люди, умирают, - с той лишь разницей, что некоторые из них всё-таки обретают бессмертие. Новелла “The Masque of the Red Death” была написана Э. По в сложный период жизни: болезнь жены, потеря места редактора в “Graham's Magazine” (его, кстати, занял Руфус Грисвольд, который и при жизни Э. По, и после его смерти играл по отношению к нему роль ложного друга; будучи человеком проницательным, Э. По не мог не разглядеть двуличие Грисвольда, а следовательно вполне мог вывести его в роли зловещего вестника в маске Красной Смерти), - всё это способствует углублению душевного расстройства Э. По. Отсюда - кровавая вакханалия в финале новеллы: “And one by one dropped the revellers in the blood-bedewed halls of their revel, and died each in the despairing posture of his fall ” (И один за другим падали гости в забрызганных кровью залах веселья и умирали, каждый в том исполненном отчаяния положении, в каком упал) [8, c.86]. Писатель “убивает” своих героев, обрекая тем самым свои произведения на забвение: “And the life of the ebony clock went out with that of the last of the gay” (И жизнь эбеновых часов кончилась вместе с жизнью последнего из веселившихся...) [8, c.86].

Своей “готической” прозой Э. По предвосхитил экзистенциальный взгляд на мир и на человека, находящегося в “пограничной ситуации”, связанной с психической болезнью, отчаянием, потерей контроля над собой или страхом смерти. При этом, как отмечается в поэведении, “с логической последовательностью и поэтической убедительностью Э. По показывает читателю несостоятельность умозрения и вообще каких-либо аналогий с миром при обращении к тайне жизни и смерти, к тайне исчезновения” [3, с.48]. Он искренне мистифицирует читателя, создавая игру, в которую запрещено играть. Это игра со смертью, - игра, которая должна или внушить читателю страх смерти, или избавить его от него (в экзистенциальном смысле!). Мистификация, как метод, позволяет Э. По “сосуществовать в параллельных мирах возможного и невозможного, бытия и небытия” [3, с.49]. Граница между этими мирами, если и существует, то она условна, поэтому каждый читатель вправе сделать “свободный выбор”, в каком из миров вместе с героями Э. По ему находиться. В своё время сделал свой выбор и сам Э. По, выразив его в чёткой формуле “out of space - out of time”.

По Э. По, формула жизни - страх, смерть, смех… Он умел не только нагнетать ужасы, но и тонко шутить - мистифицировать: “…его смех, как и смерть, никогда не смердит” [2, с. 44]. Сквозь страх, ужас, отчаяние герой Э. По приходит к ощущению того, что смерти нет! Но несмотря на мистериальный оттенок финалов новелл Э. По (“воскресение духа”), концовки его произведений оставляют По-читателей в недоумении - “подлинно ли расколдована здесь власть материального мира и дух освобождён, или же конечна их судьба (плоти и духа - И.Т.) в совместной гибели” [5, с. 290].

Э. По оставляет своего героя (“зеркального двойника”) на пороге тайны, иррационального прозрения… Цена за это прозрение - рассудок! Многие По-читатели готовы платить такую цену наравне с героем, и только некоторые из них решаются По-смеяться вместе с автором: “Вообще говоря, первые наши впечатления истинны; главная трудность состоит в том, чтобы понять, какие из них действительно первые” [7, с. 162].

Итак, в своих новеллах Э. По создаёт двойную перспективу: атмосфера ужаса и мистики в пародийно-зеркальном отображении приобретает черты комического и фарсового (“чёрный юмор”). С одной стороны, иронический дискурс произведений Э. По определяет их полемическую направленность по отношению к эстетике романтизма, а с другой стороны, постмодернизм (по У. Эко) и в XIX веке - постмодернизм. Пожалуй, можно согласиться с Г. Газдановым, который утверждал, что несчастье Э. По заключалось только в том, что “он был слишком гениален” [4, с. 80].

художественный зазеркалье новелла

Библиографические ссылки

1. Аллен Г. Эдгар По. - М.: Мол.гвардия, 1984.- 334 с.

2. Ахрамович В. Эдгар По: Продолжение тайны // Наука и религия. - М., 1993. - N 2. - С. 42 - 44.

3. Винов И. Основы и принципы поэтики Эдгара По // Artline. - 1997. - №4.- С.48-49.

4. Газданов Г. Заметки об Эдгаре По, Гоголе и Мопассане // Литературное обозрение. - 1994. - № 9/10. - С.78 - 83.

5. Герцык Е. Эдгар По. Эссе (избранные главы) // Новое литературное обозрение. - 2001. - № 52. - С.281 - 302.

6. Кортасар Х. Жизнь Эдгара Алана По // Иностранная литература. - 1999. - № 3. - С.138 - 158.

7. По Э. Из “Маргиналий” (ноябрь 1844 - июнь 1849) // Иностранная литература. - 1999. - № 3. - С.159 - 165.

8. По Е. Оповідання = Selected Stories and Novels. - Харків: Ранок-НТ, 2003. - 288 с.

9. The Complete Tales and Poems of Edgar Allan Poe. New York, Penguin Books, 1965.

10. Thompson G. Poe's fiction. Romantic irony in the gothic tales. - Madison, 1977.

Размещено на Allbest.ru