Роман И.С. Тургенева "Дым" и его оценка в журнале "Отечественные записки"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Волгоградский Государственный Университет

Реферат на тему:

«И.С. Тургенев и журнал «Отечественные записки»»

Выполнила:

Воробьева Ю.

Волгоград, 2011

Содержание

Введение

1. Критики «Отечественных записок» о произведениях И.С. Тургенева

2. Роман И.С. Тургенева «Дым» и его оценка в журнале «Отечественные записки»

3. Роман И.С. Тургенева «Новь» и его оценка в журнале «Отечественные записки»

4. «Записки охотника» И.С. Тургенева и их восприятие журналом

Заключение

Список использованной литературы

роман тургенев журнал дым

Введение

В данном реферате рассматриваются «обновленные» «Отечественные записки» и отношения этого издания и его представителей с И.С. Тургеневым.

Но прежде стоит сказать о том, что Тургенев передал «Отечественным запискам» почти все свои произведения, созданные до «Записок охотника», печатавшихся с 1847 г. в «Современнике». Здесь появилось несколько его стихотворений и поэм, пьесы «Неосторожность» и «Безденежье», рассказы «Андрей Колосов», «Бреттер» и др. В 1844 г. в журнале «Отечественные записки» было опубликовано первое прозаическое произведение Тургенева - повесть «Андрей Колосов».

В конце 1840-х и в начале 1850-х годов в «Отечественных записках» были напечатаны тургеневские пьесы «Холостяк» и «Провинциалка», повести «Дневник лишнего человека», «Яков Пасынков».

Однако с «обновленными» «Отечественными записками» отношения у И.С. Тургенева складывались не так просто.

1. Критики «Отечественных записок» о произведениях И.С. Тургенева

Отношение к И.С.Тургеневу в «Отечественных записках», как свидетельствует М.В. Теплинский, оставалось примерно то же, что и в «Современнике».

Показательна в этом плане статья Скабичевского «Русское недомыслие», в которой Тургенев предстал в традиционном списке писателей-антинигилистов (А. Писемский, В. Клюшников, М. Стебницкий, В. Авенариус). В этой статье Скабичевский развивает свою историко-литературную концепцию, суть которой заключается в противоборстве двух миросозерцании -- идеального и реального.

Скабичевский ведет речь об идеализме, «возросшем на почве древних философских школ» и «послужившем основою образования для европейских обществ». Идеализм такого рода, считает Скабичевский, является неизбежной стадией в умственном развитии любого народа, освобождающегося от оков политеизма. Идеализм явился реакцией против подавления личности; он был крайностью против крайности: в противоположность прежнему подавлению личности, он выставил ее на первый план и сделал человека безусловным распорядителем своей личности. Идеализм есть, таким образом, «первая победа разума человека над суеверием». Поэтому идеализм начинает считать «главным условием прогресса» «отдельную личность человека», игнорируя материальные условия человеческой жизни и «направляя волю человека не на внешнюю деятельность», а на «внутреннее самовоздержание», на то, чтобы независимо от условий жизни человек всегда оставался идеальным.

Скабичевский отнюдь не против идеальных стремлений человека, справедливо считая, что они свойственны и идеальному, и реальному мировоззрению. Но он выступает против абсолютизации свободы воли человека, ведущей к утопическому взгляду на взаимоотношения между личностью и обществом, к тому идеализму, который и становится предметом критики Скабичевского, поскольку такой идеализм проявляется не в стремлении к идеалам, а в путях достижения их.

Истинным представителем того идеализма, который господствовал в русской литературе до начала 60-х годов, Скабичевский считает Тургенева, а его творчество квалифицирует как полное выражение негативных явлений, свойственных «идеальному искусству». Критик видит эти явления в первую очередь в том «безнадежном отрицании» любого вида деятельности, к которой обращаются тургеневские герои, будь то, к примеру, ученая или художественная, воплощенная в образах Берсенева и Шубина, или общественная, осуществляемая Инсаровым. Тургенев, заявляет Скабичевский в статье «Русское недомыслие», «отрицает все современное ему поколение, говоря, что Инсаровых у нас нет, а есть только крикуны да палки барабанные, да переливатели из пустого в порожнее».

Следствием отрицания любой деятельности является неизбежное обращение Тургенева к семейной сфере, но и она не несет тургеневским героям успокоения, о чем, по мнению Скабичевского, свидетельствуют и «Фауст», и «Приятель», и «Дворянское гнездо». Заключительным же этапом отрицания становится вопрос о праве человека на жизнь, поднимаемый Тургеневым в повести (так определяет жанр Скабичевский) «Накануне».

Основой всех недостатков, свойственных творчеству Тургенева, Скабичевский считает отсутствие у писателя определенных теоретических воззрений, «всякой умственной подготовки»: «он не только не имеет никакого понятия о системе новой положительной философии, но и о старых, идеалистических системах имеет понятия самые поверхностные, ребяческие»). В романе «Отцы и дети» это проявилось в поверхностном представлении писателя о тех принципах положительного знания, которые были свойственны представителям поколения, причисляемого автором к нигилистам только на основании развитого у них критицизма.

Отсутствие «философского развития» Тургенев постоянно компенсирует субъективностью, которая ведет к искажению реальной действительности: «В уста молодого поколения он влагает такие понятия о новом миросозерцании, которые сложились в его собственной художественной голове». Много натяжек содержит в этом плане и история любви Базарова к Одинцовой: «Если бы Тургенев потрудился посмотреть, что делается в жизни, он встретил бы в действительности немало людей, воспринявших новое миросозерцание, которые испытывают сильные и глубокие привязанности и не видят в этом ни капли противоречия со своими идеями».

Скабичевский неоднократно упрекает Тургенева в том, что он типизирует действительность на основании случайных явлений и характеров. Критик не приписывает писателю сознательного искажения типа передового человека времени, полагая, что он исходил из самых лучших побуждений. Но непонимание миросозерцания этого типа привело Тургенева к непроизвольному нарушению жизненной правды.

Негативное отношение «Отечественных записок» к роману Тургенева «Отцы и дети», характерное для Скабичевского, не было следствием субъективизма критика. Это было продолжением традиции, идущей еще от «Современника», от известного отзыва Салтыкова-Щедрина, от его мысли о том «нечаянном» вреде, который нанес молодому поколению своим романом Тургенев, выдав Базарова за его типического представителя. Щедрин и позднее не прощал Тургеневу этой невольной вины, хотя впоследствии его отношение к роману стало спокойнее.

До появления на свет романа Тургенева «Новь» журнал обращается к творчеству писателя эпизодически, не отрицая его значительной роли в русской литературе, но и не упуская случая обратить внимание читателя на неясность его мироощущения, размытость идеалов, абсолютизацию типов, произвольно выхваченных из действительности, -- иными словами, на возведение Тургеневым в ранг типического случайных характеров. Это было характерно и для позиции Михайловского, который считал, что «писателю не хватает ясности и определенности в представлении о подлинной сущности тех людей, которых он избрал в качестве главных действующих лиц своих произведений».

Михайловский даже отрицал -- в связи с распространившейся в 1876 году информацией о том, что Тургенев занялся «кающимися» -- возможность создания писателем образа современного ему народнического революционера. Тургенев, заявляет критик «Отечественных записок», большой человек, потому что «из разной дряни может сделать конфетку», но он не тот большой человек, который может воспроизвести «кающегося». Говоря о том, что российская действительность в значительной мере остается «неподвластной» творческому гению Тургенева, Михайловский считает одной из немаловажных причин этого длительное пребывание писателя за границей, оторванность его от родных корней

Восприятие Михайловским И.С. Тургенева своеобразно отражало сложные и неоднозначные отношения писателя с демократическим лагерем в 60--70-е годы. Характерно, что Михайловский отказывался видеть в Базарове портрет современного ему молодого поколения. Тургенев был для него великим художником, не сумевшим, однако, подняться до уровня передового движения 60-- 70-х годов.

«Репертуар» произведений Тургенева, получивших до середины 70-х годов оценку со стороны «Отечественных записок» -- пусть и не лишенных субъективности, -- весьма не разнообразен. Критика этих лет обошла вниманием целый пласт в творчестве художника, не отнеслась к нему с должной серьезностью.

Зато публикация в «Вестнике Европы» романа «Новь» получила самую широкую литературно-критическую аудиторию.

2. Роман И.С. Тургенева «Дым» и его оценка в журнале «Отечественные записки»

Момент перехода «Отечественных записок» в руки Некрасова совпал с выходом в свет романа Тургенева «Дым» (ноябрь 1867 года, хотя на титульном листе первого отдельного издания указан 1868 год). Роман вызвал неоднозначную оценку русской пресс и настроил, по признанию самого писателя, против него «людей религиозных, придворных, славянофилов и патриотов». На в письме Герцену Тургенев признавался, что он от этого «не конфузится».

В первом же номере «обновленных» «Отечественных записок» появилась статья Скабичевского «Новое время и старые боги», посвященная целиком «Дыму». При этом еще не сотрудничавший в это время в «Отечественных записках» Михайловский назвал ее «не только самой толковой, а и единственно толковой» из всех статей о тургеневском романе.

Задача, которую ставил перед собой критик «Отечественных записок», заключалась в том, чтобы уяснить истинность или -- напротив -- ложность суждений писателя о действительности, «исследовать поэтическое произведение на основании фактов жизни» и выявить причины «неверности умозаключений».

Скабичевский считает плодотворным и искренним периодом литературной деятельности Тургенева период, относящийся к «Запискам охотника», в которых автор, «под влиянием Гоголя и Белинского», «послужил тем идеям и тем общественным вопросам, которые в то время подымались в обществе».

Общественное движение 60-х годов Скабичевский расценивает как «переворот, который в жизни русского народа имеет неизмеримо большее значение, чем все реформы Петра Великого... Такие три реформы, как освобождение крестьян, открытие гласных судов и учреждение земства, уже нельзя назвать ничтожною игрою на словах и топотнёю на одном месте. Эти реформы вызвали к политической жизни целые массы...». Этот «переворот», по мнению критика «Отечественных записок», сказался и на общественной психологии: «Прежние поколения были люди по преимуществу слов, люди разъедающей рефлексии и бесплодного анализа... Ныне совершенно наоборот: горячка дела до такой степени овладела нынешним поколением, что оно часто впадает в противоположную крайность, живет задним умом, то есть решается на те или другие шаги, очертя голову, прежде чем обдумает эти шаги...».

Но ничего из этих характерных черт общественного развития России 60-х годов Скабичевский в романе Тургенева не находит. «Дым», на взгляд критика, представляет собою литературный анахронизм: «...г. Тургенев в своей повести "Дым" представляется нам словно как будто заснувшим в один ненастный вечер 1837, 8 или 9 года, внезапно проснувшимся в 1867 году и наивно думающим, что общество наше живет все такою же жизнью, какою оно жило в тот ненастный вечер, когда г. Тургенев заснул». Скабичевский упрекает писателя в; том, что несостоятельность современного русского общества он видит в несостоятельности Литвинова, «одного из лучших представителей русской жизни», и опровергает его принадлежность к «лучшим». Критерием «положительности» типа Скабичевский считает «три простые свойства: горячая любовь к ближнему, такая же горячая любовь к труду и простое, естественное отношение к жизни без всяких натяжек и аффекций». Вот этих-то важнейших качеств критик «Отечественных записок» и не находит у Литвинова.

Причину же абсолютизации Литвинова как средоточия всего русского Скабичевский видит в сословной узости, ограниченности взгляда писателя на жизнь, в нежелании искать жизненные идеалы за пределами дворянской среды, утратившей ныне деятельное начало. Критик упрекает Тургенева в односторонности подхода к действительности. Однако и сам весьма односторонне смотрит на роман «Дым», не анализируя линию и проблематику, связанные с образом Потугина, хотя они-то и являются едва не главенствующей в романе. Также проигнорировал этот образ и Писарев, за что получил от Тургенева упрек, который, на мой взгляд, можно было бы отнести и к Скабичевскому: «...Потугин умрет закоренелым и заклятым западником, -- и мои труды пропали даром, если не чувствуется в нем этот глухой и неугасаемый огонь. Быть может, мне одному это лицо дорого; но я радуюсь тому, что оно появилось, что его наповал ругают в самое время этого всеславянского опьянения, которому предаются именно теперь у нас. Я радуюсь, что мне именно теперь удалось выставить слово «цивилизация» -- на моем знамени, -- и пусть в него швыряют грязью со всех сторон», - писал И.С. Тургенев.

Однако «Отечественные записки» были на этот счет иного мнения, и образ Потугина все же был рассмотрен. В статье «Цивилизация и дикие племена», которой был предпослан небольшой раздел «Потугин вместо предисловия», П.Л. Лавров, пишет о том, что роман «Дым» плетется в хвосте событий русской жизни. Правда, повторил он эту мысль Скабичевского в несколько иной плоскости, заявив, что потугинский идеал служения цивилизации лишен смысла. Россия, по мнению Лаврова, уже давно вступила в цивилизованный период развития, и потому потугинские призывы -- это просто «громкие слова». «Взамен людей, -- писал Лавров, -- произносящих громкие слова, русскому обществу нужно побольше людей, которые бы смело... посвящали свою жизнь и мысль на критику настоящего, на борьбу со всем гнилым, на развитие более строгой истины, на осуществление более полной справедливости». Иными словами, Лавров, как и Скабичевский, ратовал за деятельное начало в обществе и выразил солидарность с писателем в критике деятелей тех кружков, представителями которых Тургенев выставил «изящных генералов».

Не удержался от полемики с автором «Дыма» и Щедрин в «Истории одного города». В феврале 1870 года после публикации в «Отечественных записках» главы «Войны за просвещение» Тургенев писал П.В. Анненкову: «Во втором номере «Отечественных записок» я уже успел прочесть продолжение «Истории одного города» Салтыкова -- и хохотал до чихоты. Он нет, нет -- да и заденет меня: но это ничего не значит: он прелестен». По мнению Е.И. Покусаева, Тургенев усмотрел в этой главе полемические выпады Щедрина по поводу потугинской концепции цивилизации".

3. Роман И.С. Тургенева «Дым» и его оценка в журнале «Отечественные записки»

Роман «Новь» руководителями журнала и «Отечественными записками» в целом встречен был неприязненно. Салтыкова-Щедрина возмущала попытка Тургенева устроить суд над революционерами 70-х годов, превратить драму их дела в нелепый фарс с переодеваниями, о чем он вскоре заявил и в своей публицистике. «В февральской книжке... -- сообщал сатирик 17 февраля Анненкову, -- Вы найдете (ежели найдете) изложение моих мыслей и чувств не по поводу "Нови" -- сохрани меня бог! -- а вообще об отношениях, в которых мы, люди отживающие, должны находиться к современности. Я думаю, что единственная наша роль -- опрятность. В сочувствии нашем никто не нуждается... а от глумления не мешает воздерживаться». В другом письме к Анненкову (от 15 марта 1877 года) Салтыков разъяснил свою позицию в сложившейся ситуации: «Вы, пожалуйста, не думайте, что я хотел критику на "Новь" писать, нет, я просто хотел изобразить, какое должно возбуждать чувство в человеке сороковых годов, воспитанном на лоне эстетики крепостного права, но по-своему честном, зрелище людей, идущих в народ. Сознаюсь откровенно, что мои мысли на этот счет -- совершенно противоположные тому положению, которое избрал для себя Тургенев. Но об "Нови" я ни одним словом не упомянул... Свой рассказ я назвал так: "Чужую беду -- руками разведу" -- это единственное, что может представлять собой некоторый намек».

Щедрин назвал тургеневский роман «глупым», «в высшей степени противным и неопрятным». Некрасовская оценка романа совпала с щедринской. Михайловский тоже выступил против «Нови», посвятив ей специальную статью «Записки профана».

Критик ставил в вину писателю неумение показать «процесс образования идей и чувств», толкнувших героев на «опасную дорогу» (все сводится к «чисто личным жизненным неудачам»), нарочитость поведения его героев, «гамлетизм» Нежданова. Михайловский упрекал Тургенева за то, что и в 70-е годы он обратился к изображению «гамлетиков и самоедов сороковых годов». «Само собой разумеется, что типичнейшие представители интеллигенции сороковых годов не могут быть такими же типичнейшими представителями семи десятых: слишком многое изменилось на Руси за эти три, четыре десятка лет. Слова нет, Неждановы возможны и теперь и даже наверное существуют, но не все существующее может занять центральное положение в политическом романе. Скептик, да еще прирожденный скептик, не верующий, здесь особенно не уместен, потому что он -- исключение». Михайловский настаивает на воспроизведении типического героя революционной эпохи -- убежденного борца за народные интересы, не случайно приобщившегося к ней, а осознавшего объективную необходимость, человека, лишенного рефлексиии скептицизма в отношении дела его жизни.

Оценка же Соломина ведется Михайловским в ином плане -- в практически-политическом. Солидаризируясь в критике Соломина, как и Нежданова, с «Делом», Михайловский считает его натурой здоровой, цельной, «уравновешенной», но едва ли могущей претендовать на роль выразителя революционных настроений. Вывод «Отечественных записок» был решителен и категоричен: литературную новь следует поднимать «не поверхностно -- скользящею сохой, но глубоко забирающим плугом». Но критические страсти не остыли и после этого выступления: слишком животрепещущей была та «новь», которую попытался в одиночку поднять Тургенев.

4. «Записки охотника» И.С. Тургенева и их восприятие журналом

Полемика журнала с Тургеневым не дает оснований говорить о том, что тургеневские традиции оказались для беллетристики «Отечественных записок» бесплодными. Они, безусловно, сказались и в художественном решении так называемого «женского вопроса», и в освещении проблемы деятеля. Но притом крестьянском «профиле», который был свойствен беллетристике «Отечественных записок», не могли пройти не замеченными журналом тургеневские «Записки охотника». Отношение некрасовского журнала к ним было неоднозначным.

Литературный манифест «Отечественных записок» -- салтыковская статья «Напрасные опасения», не отрицая «бесспорно талантливой деятельности» Тургенева на «поприще разработки народных типов», выражала неудовлетворенность тем, что эта деятельность «проявилась эпизодически» и не смогла «оказать решительное влияние на характер и направление нашей литературы в этом смысле». К тому же, по мнению Салтыкова-Щедрина, «Сучок, Ермолай, Бирюк, Касьян и другие типы, созданные рукою Тургенева, нимало не знакомили... с крестьянскою средою, не потому, чтоб это не были типы вполне живые, а потому что они представлялись... уединенными, стоящими в положении исключительном и преисполненном недомолвок».

«Записки охотника» чаще всего воспринимаются «Отечественными записками» как явление истории литературы, далекое от ее насущных потребностей, чуждое интересам народа. Произведения Тургенева, Гончарова, Островского останутся бытовыми памятниками жизни русского привилегированного сословия, «тонких культурных слоев», но отнюдь не народам. В «Записках охотника» жизнь дается «без всяких признаков субъективности, лишь как предмет наблюдения, исследования. Здесь не слышите биения народного пульса и не видите народной жизни». По мнению Михайловского, даже произведения Григоровича «из крестьянской жизни» «по своему общественному значению далеко затмевают "Записки охотника"».

Правда, в некрологической заметке о Тургеневе Салтыков-Щедрин подходит к оценке писателя, поднявшись над «направленческим» субъективизмом и заявив о том, что «в современной русской беллетристической литературе нет ни одного писателя (за исключением немногих сверстников покойного, одновременно с ним вступивших на литературное поприще), который не имел в Тургеневе учителя и для которого произведения этого писателя не послужили отправною точкою⁷. Здесь же Салтыков-Щедрин более объективно оценил и общественно-литературное значение «Записок», которые положили начало «целой литературе, имеющей своим объектом народ и его нужды».

Тематические связи «Записок охотника» с беллетристикой «Отечественных записок» весьма многообразны. Однако нельзя сказать, что в своих охотничьих рассказах Тургенев выступил предшественником писателей-народников в решении проблемы интеллигенции, хотя «Гамлет Щигровского уезда», вызвавший сочувственную реакцию Михайловского, и может быть поставлен в связь с ищущими, надломлено-противоречивыми фигурами народнических интеллигентов. Можно было бы говорить о подмеченном Тургеневым нарождающемся деревенском мироедстве («Бурмистр»), тематически близком сотрудникам «Отечественных записок»; об импонирующих им праведниках и праведницах типа тургеневской Лукерьи («Живые мощи»); о пристальном интересе народничества к взаимоотношениям молодого и старого поколений деревни, что вскользь затрагивал и Тургенев («Хорь и Калиныч») и т.д. Но проблематику народнической литературы даже при самом сильном желании трудно «привязать» к этим реминисценциям из Тургенева, поскольку они отнюдь не были «опорными пунктами» в «Записках охотника». И не в них нужно искать источник притягательности рассказов Тургенева в 70--80-е годы. Проблематика народнической беллетристики вырастала из самой жизни, из веяний времени, иных, нежели в тургеневские времена. Однако и частные для тургеневских рассказов моменты на почве тематической общности могли перерастать в произведениях народников в узловые проблемы, к которым автор «Записок охотника» мог быть и не причастен.

В разные периоды общественной истории России тургеневские рассказы поворачивались к народникам разными гранями, не одинаковым было их литературное влияние на разных литераторов. Для Глеба Успенского и Каренина, в творчестве которых наиболее действенными были традиции шестидесятников, влияние «Записок охотника», пожалуй, можно проследить лишь в самых общих чертах, в общей гуманистической направленности, в стремлении согреть мрачные картины народной жизни светом народнического идеала.

Для Златовратского же, напротив, более сильным по сравнению с шестидесятниками было воздействие тургеневской традиции в изображении народа, которое самым существенным образом влияло не только на художественный метод, но и на стилевые особенности произведений. Народническая ортодоксальность, стремление подвести художественные образы под единожды сложившиеся социально-нравственные доктрины народничества, народнический гуманизм, не допускавший критики в адрес мужика, -- все это подталкивало Златовратского к таким принципам изображения народа, который был характерен и для «Записок охотника» Тургенева.

Цель, которую преследовал Тургенев своими охотничьими рассказами, известна: это духовная и моральная реабилитация русского народа. Писателю важно было подчеркнуть общечеловеческую сущность мужика. Цель подсказывала средства изображения, которые, кстати, совпадали и с эстетическими симпатиями писателя, с его внутренними художественными побуждениями. Речь идет о том, что в силу идейной заданности Тургенев должен был обратиться к такому материалу, в котором духовная и моральная красота народа раскрываются с наибольшей силой, должен был конденсировать позитивные начала в жизни крестьянства, абстрагируясь порою от явлений противоположного свойства. Своеобразный же романтический настрой писателя помогал ему избежать приземленности, способствовал поэтизации нравственных качеств народа.

Несмотря на критику сентиментального направления в литературе («Деревенские будни»), к которому он причисляет Тургенева, Толстого, Писемского, Григоровича, Потехина, М. Вовчка, Златовратский сближается в своем отношении к народу с тургеневскими принципами. И прежде всего в том, в чем видит «великую заслугу» этих писателей: в умении передать тонкость психических переживаний мужика. Они сумели, по мнению Златовратского, «убедить общество в существовании у мужика души», доказали, что в «тонкостях» любовных ощущений мужик любого барина за пояс заткнет. Сложность психологии крестьянства, заявляет писатель, отнюдь не «плод литературной идеализации». Однако литература 40--50-х годов не удовлетворяет беллетриста-народника потому, что она пыталась воспроизводить народ «на избито-шаблонной канве психологических коллизий в узко индивидуальной сфере любовных и иных отношений», в то время как полно и всесторонне мужицкая душа раскрывается лишь «на почве общинно-бытовой». Так наследство литературы 40-- 50-х годов осложняется в беллетристике «Отечественных записок» новым элементом, который вытекал непосредственно из социальной доктрины народничества.

Сложность отношения народников к народу требовала и сложной художественной трансформации. Усиление критической струи, крен в сторону традиций шестидесятников вызывали упреки в глумлении над народом и даже клевете на него. Усиление струи идеальной, интерес -- в духе автора «Записок охотника» -- к внутреннему миру крестьянина вызывали нарекания в идеализации, подкрашивании действительности. Сложную гамму чувств можно было выразить, лишь вскрыв нравственный и духовный потенциал народа в конкретной социально-типической обстановке или, как советовал Щедрин, показав, что внутренняя сущность мужика «не есть какая-нибудь особенная и курьезная, а сущность общечеловеческая, почерпающая свою оригинальность исключительно из внешней обстановки». Эти рекомендации и старалась осуществлять беллетристика «Отечественных записок», сплавляя воедино разнородные литературные традиции.

Заключение

Тургенев не опубликовал в «Отечественных записках» ни строки, хотя Стасюлевич и опасался, что Некрасов «переманит» его в свой журнал. «Относительно намерения Некрасова открыть с будущего года журнал, -- писал редактор "Вестника Европы" Анненкову в августе 1867 года, -- я не имел никакого неприязненного чувства. Мне не хотелось только упускать специально Тургенева для первой книги. Без этого я остался бы совершенно равнодушен к предприятию Некрасова и желал бы ему успеха как самому себе. Некрасов не может конкурировать с "Вестником Европы", потому что его программа непременно будет другая, кроме того, Некрасов, каков бы он ни был, все же не Краевский, потому от него не следует ожидать каких-нибудь литературных низостей».

В литературных кругах ходили даже слухи о том, что Некрасов привез для своего журнала из-за границы новую повесть Тургенева. Но слухи эти так и остались слухами. Сближения Тургенева с «Отечественными записками» так и не произошло. Причина того, с одной стороны, в программе журнала, на что справедливо обратил внимание Стасюлевич, с другой, по всей вероятности, в однобокости оценок тургеневского творчества.

Список использованной литературы

1. Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Письма. М.: Наука, 1980.

2. Журнал «Отечественные записки» - взят с сайта http://book-old.ru/BookLibrary/00570-Otechestvennyie-zapiski.html - он-лайн библиотека «Царское село»)

3. Смирнов В.Б. «Отечественные записки» и русская литература 70-80х гг. XIX века». Изд-во ВолГУ, 1998

4. Скабичевский А. Новое время и старые боги. («Дым». Повесть Г. Тургенева. М., 1967) // Отечественные записки. 1868. № 1.

5. Лавров П.Л.. Цивилизация и дикие племена // Отечественные записки. 1869. № 5.

6. Теплинский М.В. «Отечественные записки» (1868--1884).

7. Скабичевский А. Русское недомыслие // Отечественные записки. 1868. № 9.

8. Михайловский Н.К. Литературные и журнальные заметки // Отечественные записки. 1873. № 1.

9. Златовратский Н.Н. Очерки деревенского настроения // Отечественные записки. 1881. № 2.

Размещено на Allbest.ru