Размещено на http://www.allbest.ru/

Путевые циклы Б.К. Зайцева: жанровый аспект

А.В. Громова

Б.К. Зайцев создал четыре путевых цикла: "Италия" (1923), "Прованс" (1925-28), "Афон" (1928) и "Валаам" (1936). Исследователи доказали, что в своих путевых очерках писатель средствами новейшей литературы обновляет древнерусский жанр паломнических хожений [см.: 4, 12, 13]. Но, обращаясь к древним формам, Зайцев выразил взгляды современного светского человека, носителя секулярной культуры.

По мнению Н.Б. Глушковой, жанр хожений не был утрачен в ХХ веке, но трансформировался и развивался в трех направлениях: культурологическом ("Тень птицы" И.А. Бунина, "Образы Италии" П.П. Муратова, "Италия" Зайцева), религиозно-православном ("Афон" и "Валаам" Зайцева, "Старый Валаам" И.С. Шмелева) и публицистическом ("Путешествие в Палестину" А. Ладинского) [см.: 4]. В основе новых хожений лежало противопоставление мира ушедшего и современного, стремление понять пути мирового развития. Произведения этого жанра сохранили традиционную символику пространственного и временного пути паломника, а также приемы повествования (сочетание непосредственных впечатлений автора и воссоздание фактов прошлого на основе литературных источников). При этом первая и вторая линии различаются направлением духовных поисков автора: если в произведениях первой группы путешественник стремится вобрать все религии мира, то во второй - ищет уцелевшие острова русской святости, воссоздает образ православной Руси. Это объясняется тем, что произведения первой группы создавались в эпоху Серебряного века, когда заметно усилился интерес к культуре других времен и народов, а религиозно-православные хожения нового времени принадлежат писателям-эмигрантам.

Во всех путевых циклах Зайцева проявились черты "культурологического хожения" нового времени: приоритетный интерес к произведениям искусства, стремление постичь историю духовной культуры той или иной страны. В циклах "Италия" и "Прованс" эта целевая установка является доминирующей, но даже в описаниях монастырей Афона и Валаама она не заслоняется религиозными раздумьями автора, хотя и отодвигается на второй план.

Первым циклом, запечатлевшим путешествия автора, стала книга "Италия" (1923). Зайцев неоднократно бывал в этой стране, был знатоком и поклонником ее искусства. Свойственное сознанию писателя восприятие Италии как "причащение прекрасным" соответствовало романтическому мифу об Италии, восходящему к романтикам и Гоголю, Стендалю и Гете и культивировавшемуся русской интеллектуальной элитой рубежа веков [см.: 5, 10, 11, 14].

В цикл "Италия" вошли путевые очерки разных лет. Несмотря на очерковую отрывочность и описательность, книга обладает продуманной композицией, а кажущаяся "неровность" повествования соответствует лирико-импрессионистическому стилю, который создается за счет открыто выраженного лиризма, отражающего смену авторских чувств и настроений, обилия пейзажных зарисовок, фиксирующих суточное движение времени, цветописного характера изображения. Зайцев создает мифологизированный образ Италии, пронизанный пантеистическим одушевлением мира, подчеркивает слияние в итальянской культуре языческих и христианских начал.

Композиция книги не только отражает маршрут путешествия автора (Венеция, Генуя, Флоренция, Рим, Ассизи), но обусловлена последовательно проведенной культурологической концепцией, в основу которой положена излюбленная мысль Зайцева об извечной борьбе двух типов существования: духовного и бездуховного. Первый тип порождает искусство, культуру, религию и преодолевает конечность материального бытия. Бездуховная жизнь вязнет в плоти бытия и, даже создавая прекрасные вещи (наряды, украшения), ценя красоту и праздничность, остается в рамках бренного, то есть смертного. Поэтому наряду с оппозицией "духовное / бездуховное" в цикле проходит лейтмотивная оппозиция "живое / мертвое". Описывая итальянские города, Зайцев как будто оценивает степень духовности каждого из них, опираясь на свои впечатления от быта, архитектуры, произведений искусства, привлекая свои знания по истории страны и ее культуры. Даже природа вовлечена в создание образа каждого города и также подвергается оценке.

Так, открывающий цикл очерк рисует пышный образ Венеции, "златоволосой царицы", обрученной с морем [9: III, 432]. Сущность Венеции - тяга к празднеству и роскоши - породила в ее искусстве обилие прикладных произведений. Но они бренны, поэтому город оказывается "двуликим", "радостно-скорбным": "Нет острее ночной меланхолии Венеции, как нет ярче дневного ее очарования" [9: III, 434]. В описании Генуи доминирует мысль о преклонении жителей этого портового города перед "золотым цехином" [9: III, 437], поэтому в нем мало храмов, а главной достопримечательностью является огромное кладбище. Генуя ведет "стихийную, чувственно-острую жизнь" [9: III, 439], которая отделяет ее от жизни вечной. Противоположностью этому городу выступает любимая автором, "вечная и мудрая" Флоренция. Особое внимание уделяется многообразному флорентийскому искусству. По мнению Зайцева, в нем происходит слияние языческой, античной гармоничности и христианства, "которым многое еще осветлено, еще оласковлено" [9: III, 442]. Характеризуя флорентийскую школу живописи, автор отмечает наметившееся в ней уже в XV в. движение к реализму. Ей противопоставлена сиенская школа, замкнувшаяся в консерватизме и отвергшая реализм, что определило ее место на "духовном проселке" человечества. Вечный Рим становится связующим звеном между эпохами язычества и христианства, достигнув вершин как в государственном и церковном строительстве, так и в искусстве, особенно в эпоху Ренессанса. Само искусство Ренессанса интерпретировано как "полуязыческое", что отразилось в трактовке творчества двух его гениев: Микеланджело и Рафаэля. Завершается книга главой об Ассизи - городе св. Франциска, явившего миру высокий образ бытия в духе. Таким образом, в расположении глав книги отражается представление автора о направлении историко-культурного развития Европы.

К образу Италии Зайцев обратился вновь в цикле "Далекое" (1965), но вошедшие в него "итальянские" очерки следует отнести не к путевым, а к мемуарным, поскольку писатель апеллирует здесь не к свежим впечатлениям о поездках, а к собственной памяти и печатным источникам.

Когда Зайцев оказался в вынужденном изгнании во Франции, он обрел в ней свой "уголок Италии" - Прованс, противопоставив его естественное и гармоничное бытие фальши и суетности Парижа. В 1925 г. в газете "Дни" начали появляться очерки Зайцева, объединенные общим заголовком "Прованс". В 1925-1928 гг. в разных изданиях эмиграции под этим заглавием было напечатано шесть очерков: "Прованс", "Аббатство Торонэ", "Тулон", "Авиньон", "О Грассе (письмо)", "Письмо об Экс". Впоследствии Зайцев не переиздавал эти очерки и не упоминал о них как о художественном целом, цикл не получил критической оценки и, вероятно, поэтому остался за пределами внимания читателей и исследователей.

Между тем, "Прованс" также можно рассматривать как образец культурологического путевого цикла. Внимание автора направлено не только на яркую и красочную природу южной Франции, но и на ее историю, памятники культуры, изучая которые Зайцев обращался к печатным источникам. Непосредственные впечатления автора от посещения этих мест соседствуют в очерках с историческими справками и размышлениями о судьбе французского государства, общества, церкви, европейского искусства.

Будучи информативно насыщенными, очерки обладают своеобразной поэтикой. Автор использует разные жанрово-композиционные формы, например, форму "письма", подкупавшую Зайцева возможностью доверительно-интимно обращаться к читателю. Композиционная продуманность наряду с лирическим присутствием автора, приглашающего читателя к путешествию, красочные описания с введением символически значимых деталей, наличие историко-культурных реминисценций выводят очерки в разряд завершенного художественного произведения.

Например, описывая аббатство Торонэ, основанное в XII в. св. Бернардом Клервосским, Зайцев утверждает, что постройки хранят дух, "лицо" своего времени. Церковь аббатства, "прямолинейная и мощная, серо-коричневого камня, грубого, простого" [8], напоминает власяницу и передает облик своего основателя, св. Бернарда, воплотившего, по мысли автора, аскетический дух средневековья. История монастыря отражает историю французского общества и государства, а также отношение общества к церкви. Размышления Зайцева приобретают публицистический характер, перекидывая мост во времени и пространстве: гневный пафос автора направлен как на европейских обывателей, во время Великой Французской Революции введших скот в Божий дом и впоследствии создавших "величайший орден лавочников", так и на современных ему революционеров-"безбожников".

Монастырь изображен в ореоле символических лейтмотивов (плющ, символизирующий забвение, непролазные заросли) и дантовских реминисценций. Так, колючий кустарник напоминает автору лес душ самоубийц у Данте: "Отломи ветку, потечет кровь, и печальный дух расскажет тебе свою жизнь" [8]. Возвращение на "дантовскую" тропу метафорически изображает путь к познанию. Данные детали и мотивы придают очерку художественность и философскую глубину.

Использование "дантовского кода" (и иных культурных кодов) является важной чертой поэтики другого путевого цикла - "Афон" (1928).

Критики и литературоведы, писавшие об "Афоне", отмечали, что писатель запечатлел преимущественно эстетическую сторону святынь [см.: 2, 3, 12, 15]. Поэтому наряду с чертами паломнического хожения в произведении присутствуют черты хожения культурологического.

Н.Б. Глушкова, обстоятельно проанализировавшая поэтику циклов "Афон" и "Валаам", отметила наряду с традиционными элементами "хожений" новаторские черты произведений Зайцева. Так, в "Афоне" писатель применяет поэтику модерна, использует различные культурные коды (древнегреческая мифология, произведения Данте, Библия) и создает особый стиль, сочетающий приемы модернистского и импрессионистического письма [см.: 4].

Создание книги "Афон" проходило в несколько этапов: первоначальный сбор материала, создание газетных очерков-корреспонденций о путешествии и, наконец, формирование книги, приведение отрывочных впечатлений к концептуальному единству. Замысел книги проясняется при исследовании ее творческой истории на основе сопоставления окончательного текста как с газетными публикациями, так и с перепиской и путевым дневником Зайцева [см.: 7]. Благодаря изучению документальных источников можно уточнить некоторые факты, положенные в основу произведения, а также проследить направление художественной переработки фактического материала.

Афонский дневник Зайцева не только содержит подневные записи, но имеет черты записной книжки писателя, куда целенаправленно заносился материал для будущего произведения: личные наблюдения, заметки по этнографии монастырей, выписки из книг.

Большую часть книжки занимают конспекты печатных изданий, благодаря чему можно точно установить круг использованных автором источников. Среди них: семитомный труд археолога и монаха Порфирия (Успенского)"Восток христианский" (Киев, 1872; СПб., 1892), "Путеводитель по св. горе Афонской" (СПб., 1854) и "Письма Святогорца к друзьям своим о Святой горе Афонской" (3-е изд., 1856), принадлежащие перу афонского иеромонаха Серафима (Веснина), "Рассказ святогорца, схимонаха Селевкия, о строе жизни и о странствовании по святым местам: Русским, Палестинским и Афонским" (СПб., 1860), "Афонский патерик, или Жизнеописание святых, на святой Афонской горе просиявших" (М., 1883).

путевой цикл зайцев хожение

Содержание выписок включает историю Афонского полуострова и отдельных монастырей, жития Афонских святых, описание некоторых монастырских традиций. Однако заимствованное из книг впоследствии было сокращено или перенесено в примечания: при сборе материала для будущего произведения Зайцев отдавал приоритет непосредственным впечатлениям, "живой жизни" Афона. В изучении писателем Афона прослеживается несколько уровней: этнографический, историко-культурный, социально-психологический, духовно-религиозный.

Ряд заметок в путевом дневнике Зайцева носит этнографический характер, например, греческие обозначения реалий монастырской жизни: "кипер (кипос, по-гречески огород, русское искажение - кипер)" [7: 19, об.], "ручная кадильница, кация" [7: 41, об.]. Единожды в записной книжке название и описание вещи сопровождается рисунком: это роскошный инкрустированный аналой ("дискелий") в виде четырех извивающихся стоячих змей [7: 24, об.]. При этом не упоминается библейский источник образа - жезл Аарона, что свидетельствует о доминировании в очерках Зайцева культуроведческого подхода над религиозным. В окончательный текст книги писатель вводит малопонятные слова также с комментарием или переводом.

В центре очеркового цикла Зайцева - изображение греческих и русских монастырей, причем с особым сочувствием автор писал о русских обителях, подчеркивая их бедность и скромность. Уделяя должное внимание монастырскому быту и хозяйству, Зайцев стремился преимущественно показать "духовное хозяйство" (службы, послушания, молитвы, колокольный звон и другие ритуалы). Возможно, поэтому в окончательный текст книги не вошло слишком "бытовое" описание лесопилки и огорода в монастыре св. Пантелеймона [7: 35-35, об.].

Иными в книге Зайцева предстают греческие монастыри: они богаче, "артистичнее" и имеют черты нерусского мира. Так, Лавра св. Афанасия в восприятии Зайцева - "Византия и Восток" [9: VII, 114], Пантократор напомнил о европейском Возрождении, поскольку сохранил фрески Панселина - "византийского Рафаэля" [9: VII, 119], а Ватопед, освоивший блага современной цивилизации, по мнению Зайцева, "несет легкий налет запада" [9: VII, 121]. Но за внешней благоустроенностью и богатством автору видится отход от идеалов православной аскетики, поэтому греческие монахи изображаются неприязненно, в отличие от русских иноков.

Проявляя культурологический интерес к архитектуре, живописи и прикладному искусству монастырей, Зайцев одновременно стремился постичь сущность монашеского служения. Может быть, поэтому он уделил особое внимание людям Афона. Интереснейшие фрагменты в записной книжке - это зарисовки афонских типов. Некоторые записи перешли в окончательный текст почти дословно: например, портреты о. Ильи [см.: 9: VII, 135] и о. Петра [см.: 9: VII, 136], рассказы о. Николая о монахах о. Ниле и о. Арсении [см.: 9: VII, 136-137]. Нельзя не отметить реалистичность и конкретность портретных описаний в дневнике Зайцева. Одновременно можно заметить, что при художественной переработке материала автор подчас придавал облику монахов иконописные черты. Например, пустынножитель о. Нил, кладущий в день по тысяче поклонов и питающийся только гнилыми смоквами, в записной книжке был изображен следующим образом: "Вылезает старичок со слезящимися глазами. <. > Он очень тих, едва ворочает языком" [7: 20]. В книге он уже предстает как "старик с воздушно-снеговым обрамлением лысого черепа <. > покорный и несколько удивленный. Глаза его, ровно-выцветшие, с оттенком "вечности” слегка слезились. Он опирался на высокую палку" [9: VII, 133]. При этом каждый характер индивидуализирован, изображен психологически объемно.

Изучая быт и поведение монахов, Зайцев стремился осмыслить феномен подвижнического служения. Писатель отметил, что оно требует жертв, к которым человек современной цивилизации подчас оказывается не готов: это отсутствие элементарных бытовых удобств, моральные испытания (отказ от родственных связей и творчества). Стараясь полнее постичь афонский мир, Зайцев не смог преодолеть взгляд на него "со стороны". В письме к жене и дочери он писал: "Этот мир замечательный, мне все же не близок" [9: XI, 44]. Однако это признание было адресовано только родным; читателям же будущих очерков об Афоне Зайцев хотел показать картину монашеской жизни, очищенную от "случайных черт". Поэтому он не включил в книгу фрагменты и детали, приземляющие образ Афона - "Земного Удела Богоматери", а также созданные для газеты очерки, описывающие морское странствие к Афону и увиденные по дороге греческие города. Эти очерки, подчеркнуто злободневные и публицистичные, не соответствовали общему, возвышенному и серьезному, духу книги. Зайцев постарался проиллюстрировать главную мысль произведения об Афоне: "Здесь самую жизнь обращают в священную поэму" [9: VII, 97].

Летом 1935 г. Зайцев с супругой совершил поездку в Финляндию и посетил о. Валаам. Пребывание в Финляндии было воспринято Зайцевыми необычайно эмоционально: ведь они находились в непосредственной близости к России. Свои путевые впечатления писатель оформил в цикл очерков, которые первоначально печатались в газете "Возрождение" под общим заголовком "Финляндия", а затем были скомпонованы в книгу "Валаам" (1936).

И первые критики, и современные исследователи, сопоставляя книгу "Валаам" с циклом "Афон", сходятся во мнении, что она более цельна по содержанию и стилю. В этом произведении Зайцев использовал приемы, уже отработанные в цикле очерков об Афоне. Композиция цикла характерна для путевых очерков (так как отражает преимущественно пространственные координаты путешествия) и традиционна для хожения (фиксирует этапы знакомства странника со святым местом).

Принципиальное отличие двух циклов обусловлено позицией автора: если в цикле "Афон" главной интенцией было изучение незнакомой среды, то Валаам сразу был воспринят как "свое", узнаваемое. Изменением авторской позиции обусловлены специфические черты в художественном мире произведения.

Исследование творческой истории книги "Афон" наглядно показало, как через отбор фактов шел процесс изучения и осмысления чужого мира. В "Валааме" почти сразу постулируется тезис о "райской" сущности острова, все последующее повествование является подтверждением этой идеи. Поэтому из произведения исчезает мотив трудности пути, характерный для "Афона". Первоначальное впечатление суровости северной природы вскоре сменяется ощущением света. Валаам, несмотря на трудности природной и монастырской жизни, становится местом умиротворения даже для иностранных туристов, которые с готовностью отказываются от благ цивилизации во имя соединения с духом святости.

Поскольку мир Валаама изначально воспринимается как родной, он уже не нуждается в изучении, подобно афонскому. Поэтому в книге "Валаам", по сравнению с "Афоном", значительно уменьшается удельный вес справочного материала. В минимальной степени задействованы книжные источники, в тексте отсутствуют примечания и ссылки, мало внимания уделено искусству Валаама, большинство исторических и агиографических фактов упоминаются вскользь. Исключение составляет вставка "Александр на Валааме" (об императоре Александре I), которая заменяет характерный для жанра хожений агиографический материал. Образ Александра опоэтизирован, он представлен как смиренный богомолец и паломник, идеальный государь. Сходство двух путевых циклов - в открытом интересе к людям, насельникам монастырей. Как в "Афоне", так и в "Валааме" много места отведено портретам монахов и их рассказам, сохраняющим особенности простонародного языка.

В цикле "Валаам" изменяется образ автора, которому исследователи дают противоположные оценки. По мнению одних, в "Валааме" усиливается мотив воцерковленности автора, кульминацией книги является исповедь и причащение, что приближает произведение к традиции древнерусского хожения [4, 6]. Г.В. Адамович в рецензии на книгу Зайцева, напротив, отозвался об авторе как о "туристе" [1].А.М. Любомудров высказывает предположение, что в "Валааме" образ "рассказчика" не совпадает с личностью писателя, автор сознательно создает образ повествователя - светского туриста [12: 94-95]. Это, на наш взгляд, свидетельствует о новых (по сравнению с другими произведениями этого жанра) направлениях беллетризации текста, документального в своей основе. "Озорной" облик автора призван передать читателю ощущение внутренней легкости паломника, прибывшего на Валаам и сразу ощутившего родственность окружающего мира собственной душе.

Итак, жанр путевого очерка в творчестве Зайцева претерпел эволюцию. Цикл "Италия" (1923) - это пример культуроведческого путевого цикла, отражающего авторское представление о культурном развитии Европы. В "Провансе" исследуются отдельные эпизоды истории и культуры Франции. Цикл "Афон" сочетает черты древнерусского жанра паломнического "хожения" и культурологического путевого очерка, в котором заметно выражено этнографическое начало, отразившее установку автора на изучение неизвестной экзотической страны. В "Валааме" справочный материал практически отсутствует, задачей автора является не изучение, а воссоздание благостной атмосферы острова, чему служит специфический образ повествователя.

Список литературы

1. Адамович, Г. "Валаам".Б. Зайцев [Рец.] // Последние новости. - Париж, 1936. - 14 окт. - (№ 5683). - С.3.

2. Адамович, Г. Одиночество и свобода. - Нью-Йорк, 1955. - С. 445-457.

3. Воропаева, Е. "Афон" Б. Зайцева // Литературная учеба. - 1990. - № 4. - С. 32-35.

4. Глушкова, Н.Б. Паломнические "хожения" Б.К. Зайцева: Особенности жанра: автореф. дис. канд. филол. наук. - М., 1999.

5. Глушкова-Анри, Н.Б. Италия в творчестве Б.К. Зайцева // Проблемы изучения жизни и творчества Б.К. Зайцева. - Калуга: Изд-во КОИПКРО, 2001. - Вып. 3. - С. 167-175.

6. Грибановский, П.Б. Зайцев о монастырях // Вестник Русского Студенческого Христианского Движения. - 1976. - № 117. - С. 70-80.

7. Зайцев, Б.К. "Афон". Дневник // РГАЛИ. Ф. 1623. Оп.1. Ед. хр. 8. 53 л.

8. Зайцев, Б.К. Прованс. Очерки. Аббатство Торонэ // Дни. - Париж. - 1925. - 27 сент. - (№ 812). - С.3.

9. Зайцев, Б.К. Собр. соч.: в 11 т. - М.: Русская книга, 1999-2001.

10. Калганникова, И.Ю. Интерпретация русского мифа об Италии в цикле "Далекое" Б.К. Зайцева // Культура и текст. - СПб.; Барнаул, 1997. - Вып.I. Литературоведение. - Ч.2. - С. 73-74.

11. Комолова, Н.П. Италия в судьбе и творчестве Б. Зайцева / предисл. Е.К. Дейч. - М., 1998.

12. Любомудров, А.М. Духовный реализм в литературе русского зарубежья: Б. Зайцев, И. Шмелев. - СПб.: Д. Буланин, 2003.

13. Пак, Н.И. Древнерусская культура в художественном мире Б.К. Зайцева. - М.; Калуга, 2003.

14. Романович, А. Италия в жизни и творчестве Б.К. Зайцева // Русская литература. - 1999. - № 4. - С. 54-67.

15. Федотов, Г. "Афон" Б. Зайцева [Рец.] // Современные записки. - Париж. 1930. - № 41. - С. 537-540.

Размещено на Allbest.ru