Апокалиптический и иконографический пейзаж в романе Е.Н. Чирикова "Зверь из бездны"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Апокалиптический и иконографический пейзаж в романе Е.Н. Чирикова "Зверь из бездны"

Имя Е.Н. Чирикова только в последнее десятилетие стало постепенно возвращаться на страницы научных изданий [2; 3], его произведения стали переиздаваться, пусть и небольшими пока тиражами. А ведь в начале двадцатого столетия популярность Е.Н. Чирикова была сравнима с популярностью таких признанных ныне классиков, как А.И. Куприн и А.П. Чехов. Огромными тиражами печатались как собрания сочинений Е.Н. Чирикова, так и отдельные его произведения. Октябрьская революция и гражданская война стали причиной того, что писатель вынужден был эмигрировать. Он, в силу известных обстоятельств, оказался на периферии исследовательского внимания. Но сегодня уже совершенно ясно, что и биография, и творческое наследие писателя представляют огромный интерес для исследования. Писатель стал свидетелем и участником событий, коренным образом повлиявших на историю нашей страны. Тема гражданской войны и революции нашла отражение в целом ряде произведений, однако особое место среди произведений Е.Н. Чирикова, обращенных к данной теме, занимает его итоговый роман «Зверь из бездны».

«Зверь из бездны» произведение, создававшееся непосредственно в период послереволюционной смуты, когда в душе автора были необычайно сильны впечатления от только что бушевавших событий, трагичных настолько, что у их очевидца родилось ощущение конца времен. Вот почему в заглавие, в сильную позицию текста, вынесены слова из Апокалипсиса: «зверь, выходящий из бездны» (Откр. 11:7). Первые строки вступления к роману парафразируют Откровение Иоанна Богослова. Роман «Зверь из бездны» открывается словами: «Настанет некогда время, и взбаламученное море нашей жизни войдет в свои берега. Закроются разверзшиеся бездны, смолкнет грохот и ржанье бешено мчащихся коней с красными и белыми гривами…» [1, с. 477].

Сравните: «конь белый» (Откр.6:2), «конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга» (Откр.6:4), «конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей» (Откр.6:5), «конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним» (Откр.6:8). «Произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь. И звезды небесные пали на землю» (Откр.6:12,13). «И небо скрылось, свившись как свиток» (Откр.6:14). «И произошли молнии и голоса, и громы и землетрясение и великий град» (Откр.11:19). Парафразирование именно этого библейского текста особенно значимо для всего художественного пространства романа. Важно помнить, что события, о которых пишет Е.Н. Чириков, ассоциировались у современников именно с Апокалипсисом. Рассмотрение гражданской войны через призму «конца и начала времен», является одной из значимых, характерных черт стиля эпохи 20-х годов ХХ века [4, с. 232]. Рассмотрим, как реализуется апокалиптическая составляющая на уровне пейзажа в произведении.

Хаос и смута человеческого мироустройства, определяющие эпоху, контрастны по отношению к гармонии, царящей в природе. Вот одна из причин того, что в романе Е.Н. Чирикова сквозным образом становится небо. Оно изображается как единственное место, где еще есть святость и благодать. Земля же показана как пространство, где свободно гуляет «Зверь из бездны». Писатель неоднократно называет звезды лампадами. Воздушное пространство в тексте несколько раз именуется фимиамом: «Пролетали в голубых фимиамах, возносившихся в вечерних сумерках от земли к небесам…» [1, с. 539]. Так, через упоминание фимиама и лампад, писатель создает образ небесного богослужения. Мы не встретим ни одного подробного описания храма или богослужения, совершающегося на земле, что позволяет реализовать авторскую задачу показать конец времен, хаос, кровавый пир «Зверя».

Первая часть произведения открывается пейзажем, особое внимание следует обратить на то, что автор изображает ночное небо: «Уже потемнели небеса и затеплились лампады в горних высотах, рождая мириады сверкающих по снегу голубых и зеленоватых искорок…» [1, с. 479]. Картина небес в самом начале романа, повествующего о масштабных, быстро сменяющих друг друга событиях земной жизни, многое говорит читателю. Здесь реализуются следующие функции пейзажа в литературном произведении, отмеченные И.Г. Минераловой: «это описания, выполняющие роль психологического параллелизма; это философский пейзаж; это символическое толкование реальных событий» [5, с. 19].

Доминантной, на наш взгляд, является в данном случае функция пейзажа философского. Суетный, жестокий земной мир противопоставлен вечным «горним высотам», торжественно именуемым Е.Н. Чириковым не просто небом, а небесами, в которых звезды лампады, зажженные во славу Всевышнего. Здесь усматривается отсылка к Апокалипсису: «Итак веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море! потому что к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени» (Откр.12:12). И действительно, сразу за пейзажной зарисовкой неба дается образ одного из главных героев романа, изможденного Владимира Паромова, который радуется мысли о том, что настал конец его земной жизни («словно… освободился навсегда» [1, с. 479]).

Е.Н. Чириков при создании пейзажа использует образы мифопоэтические, даже архетипические. Это образ потопа и образ моря. Автор прибегает к культурной памяти читателя, заставляя его обратиться к библейскому сюжету о потопе. В романе дается потоп снежный. «Снежная степь закрутилась снежными вихрями, с тусклых небес посыпалась острая колючая, как иголки, крупа, потом повалил снег и все исчезло в белом крутящемся тумане. Точно небесам надоело наконец это самоистребление, и они решили прикрыть пропитанную слезами, кровью и ужасами преступлений землю глубоким чистым покровом снегов вместе со всеми живыми и мертвыми. <…> Три дня и три ночи бушевал снежный буран. На четвертый день к ночи стихло, и новое утро встало тихое, яркое, морозное и радостное. <…> Точно Господь хотел вычеркнуть из жизни всю кровь, слезы, преступления, и заставить людей зажить новой человеческой жизнью. После снежного потопа…» [1, с. 488]. Апокалиптическая составляющая наличествует и в образе потопа снежного, призванного принести людям жизнь чистую, обновленную. За данной пейзажной зарисовкой просматривается «конец времен начало времен».

В романе Е.Н. Чирикова природа, и в особенности небесные светила, наделяются качествам живого существа. Олицетворение помогает достичь наибольшей выразительности в изображении кровопролитной братоубийственной войны. «Солнышко обошло весь горизонт и, словно устыдившись за людей, за все ими содеянное, покраснело и конфузливо спряталось в снежном океане…» [1, с. 488]. «Изумленно смотрела с высоты луна» [1, с. 484]. Стыд испытывают не люди, принимающие участие в бесчинствах, а солнце, луна, только наблюдающие за ними. Сострадание, грусть присущи природе, люди же отвыкли от них в страшные времена: «Фиолетовая грусть стала окутывать снега и горизонты» [1, с. 489].

Отличает пейзажные зарисовки в изображении Е.Н. Чирикова масштабность, всеохватность, космизм, запечатленный в стиле прозы названной художественной эпохи. Мир земной, мир горний, воздушные пространства, объединяющие их, становятся объектом изображения. Это позволяет передать гармоничное сочетание всего, что есть в природе и ярче обозначить контраст между миром природы и миром людей. Через изображение пейзажа дается космическое, гармоническое начало. События в человеческой жизни становятся воплощением хаоса. Пейзаж помогает раскрыть еще одну оппозицию: Вечность Временность. Природа вечна, она не зависит от ужасов и бурь, постигающих человечество. Цветок фиалки, «Божий глазок» [1, с. 536], вырастает в свое время, с наступлением весны. И ничто не в силах изменить ход природного цикла. «Везде, брат, растут… И на кровях, и на могилках… Не разбирают» [1, с. 536]. Кровавый пир «Зверя из бездны», напротив, должен когда-нибудь закончиться. «Настанет некогда время, и взбаламученное море нашей жизни войдет в свои берега <…>. И небесная синь снова сверкнет своими улыбками людям, а успокоившееся зеркало прозрачных глубин снова отразит Лик Божий…» [1, с. 477].

Пейзаж у Чирикова связан не только с текстом и образами Апокалипсиса. Отдельные пейзажные зарисовки содержат в себе элементы, характерные для пейзажа, свойственного иконописи, усиливая тем самым библейскую составляющую в произведении.

Говоря о пейзаже иконографическом, стоит отметить роль цветового эпитета в «Звере из бездны» [6, с. 67]. Вместе с пейзажными картинами в тексте неоднократно дается образ «домика с белыми колоннами». Воссоздаются картины, напоминающие описания Рая, Райского сада. «…Паромову чудился шум лазоревого моря, синие контуры Крымских гор, горячее солнце, белые морские чайки, далекий белый парус и радужные узоры морской воды под берегами» [1, с. 545]. Возрастает роль цветового эпитета, метонимически воссоздающего красоту райских кущ. «Лазоревый», «синий», «радужный», дважды употребленный в приведенном фрагменте эпитет «белый» будут использоваться и в других картинах пейзажа применительно к небесным сферам, воздушному пространству. «Мириады <…> голубых <…> искорок» [1, с. 479], «голубые небеса», «два белых растянувшихся облака» [1, с. 486], «синие огоньки Божьих лампад зажглись снова в горних высотах, сверкая радужными искрами…» [1, с. 489], «синяя ночь» [1, с. 489], «небо с ярко-синими звездами» [1, с. 579], «синие огни в небесах» [1, с. 585], «…перебегали блуждающими синими огоньками звездные отражения» [1, с. 620]. Через общность цветового эпитета благодать, присущая сферам небесным, переносится и на образ обетованного белого домика, сообщая ему и окружающей его природе Райскую составляющую. Описания пейзажа, обрамляющего домик, почти полностью совпадают на протяжении всего романа. Способствуют этому общие эпитеты. «А здесь слишком яркое солнце, так лазоревы небеса и море, так много радости и красоты в природе» [1, с. 621].

Эпитет «синий» применяется по отношению к небу и звездам последовательно на протяжении всего романа, становясь важной художественной деталью, приобретая символическое звучание. Это вписывается в культурную традицию эпохи: в рассказе Б.К. Зайцева «Голубая звезда» [7] голубая звезда Вега является сюжетообразующей деталью и выносится в сильную позицию текста, в заглавие. В 1927 году, вскоре после создания романа Е.Н. Чирикова, А.И. Куприн пишет рассказ «Синяя звезда» [8, с. 237 253], где синие звезды, глаза главной героини, становятся символом.

Необходимо также учитывать, что в иконописной традиции синий цвет является цветом Богоматери. Можно, таким образом, говорить о том, что для полноценного понимания и интерпретации пейзажа и романа в целом необходимо рассматривать его в контексте русской культурной традиции, в частности, в контексте религиозной живописи, к которой отсылает нас автор. Многие символические смыслы романа и его описательных компонентов определены мифопоэтическими значениями иконописи; в литературном произведении не просто отражена, но актуализируется благодаря синтезу словесного и иконографического сакральная семантика Последних времен.

Следует отметить, что изображения пейзажа либо небольшие пейзажные наброски сопровождают практически каждое значимое событие в романе. Таким образом, пейзаж становится своеобразной «рамой» произведения, помогающей глубже понять все, происходящее в романе. Временами пейзаж, наряду с философскими отступлениями, становится средством выражения авторской оценки в произведении.

зверь послереволюционный война апокалиптический

Размещено на Allbest.ru