Мотивы превращений в поэзии Ксении Некрасовой

Размещено на http://www.allbest.ru/

МОТИВЫ ПРЕВРАЩЕНИЙ В ПОЭЗИИ КСЕНИИ НЕКРАСОВОЙ

Ксения Некрасова всю жизнь стремилась попасть в Союз писателей. Маститые авторы того времени посмеивались над ней. Стихотворения, написанные вкривь и вкось огромными буквами на больших листах бумаги, называли «кискиным бредом» [4. С. 110118]. В редакции «Нового мира» Маргарита Алигер сказала о Ксении просто: «Она идиотка». Об этом случае см.: [1. C. 39-40]. Несколько иное видение ситуации в дневнике Лидии Чуковской [13].

Характеристика от ныне полузабытой поэтессы, произнесенная в присутствии самой Некрасовой, отражала мнение «пишущей братии» той эпохи. Ситуация изменилась после смерти поэтессы.

Непризнанное в свое время, сегодня творчество Некрасовой, соединившее в себе «элементы русского лубка с поэтикой модерна» [2. С. 24.], востребовано и вызывает интерес как у исследователей литературы, так и у современных поэтов. Наши современники именуют Ксению «великой юродивой» [12], считают основоположницей русского верлибра, ее имя часто звучит в стихотворениях молодых поэтов:

Я долго держал свой талант в черном теле,

и носил его, как безумная Ксения Некрасова

мертвого ребенка

под военным московским небом [10].

Изучением поэзии Ксении Некрасовой занимались поэтесса Татьяна Бек, литературовед Инна Ростовцева, журналист Наталья Савельева, подготовившая для СМИ серию материалов о Некрасовой. В 2003 и 2007 годах в Иркутском государственном педагогическом университете и в Армавирском лингвистическом университете были защищены две диссертации, посвященные различным аспектам творчества Ксении Некрасовой.

«Жизнь Ксении Некрасовой еще предстоит восстановить, а потом изучить, чтобы свести воедино, сопоставить с творчеством и, наконец, представить как порыв человека к прекрасному» [Ф. 2288. Д. 74. С. 20], - написал о поэтессе преподаватель Челябинского государственного университета В. П. Тимофеев. Челябинский исследователь одним из первых начал изучать творческий путь поэтессы. Тимофеев не только прояснил и уточнил «темные» моменты биографии Некрасовой, но и составил сборник поэтессы, включив в него неизвестные ранее стихи Некрасовой.

В период с 1955 по 2010 годы появилось 10 стихотворных сборников Некрасовой. При ее жизни была напечатана лишь одна книга «Ночь на Баштане», до выхода второго сборника «А земля наша прекрасна» Ксения не дожила всего месяц.

Опубликованные сегодня поэтические подборки Некрасовой во многом повторяют друг друга. Между тем, поэтесса оставила после себя большое творческое наследство, значительная часть из которого хранится в фонде РГАЛИ. Из числа неопубликованных произведений, находящихся в фонде, - интереснейший цикл стихов «Азиатские скрипки», произведший в свое время огромное впечатление на Ахматову, самодельные книжечки стихов, собранные и оформленные Ксенией Некрасовой.

Метаморфозы в стихотворениях Ксении Некрасовой

Советская критика ставила в упрек Ксении Некрасовой безыдейность ее стихов. И хотя Николай Асеев еще в 1937 году в рецензии на поэтическую подборку Ксении написал, что идея стихотворений Ксении Некрасовой -- это «значительность всего живого» [7. С. 156], до сих пор распространено мнение о том, что поэзия Некрасовой - это всего лишь наивные картинки.

На первый взгляд, лирика Некрасовой представляется беглой зарисовкой не очень значимого события. Стихотворения коротки (анализ рукописей показывает, что поэтесса усердно работала над сокращением стиха, а в конце жизни и вовсе отказалась от длинных поэм, создавая, в основном, пятишестистрочные миниатюры), поэтому на небольшом объеме строк художественные средства выделяются особенно. Нетрудно увидеть, что практически в любой миниатюре встречается сравнения. Необычные, зачастую неожиданные, они запоминаются, «цепляют», придают стихам Некрасовой ту самую пресловутую «картиночность». Однако «картиночностью» их роль не исчерпывается. Функция сравнений нестандартна: если в традиционной поэзии они, в основном, используются как средства дополнительной выразительности, то у Некрасовой сравнение становится основной частью сюжета и носителем идеи стихотворного произведения.

Многие стихотворения Некрасовой строятся по принципу «доказательства теоремы»: автор, объявив, что то-то похоже на то-то, «объясняет», на чем основано сходство. Почему, к примеру, внешность молодого человека напоминает подснежник («По внешности ты как подснежник.» [8. С. 241]), почему поляну цветов лирическая героиня называет «город фиалок» («И когда я от долгой дороги.» [8. С. 142]), почему «цветы похожи на ребят» («Баллада о прекрасном» [8. С. 47]). Сравнения зачастую являются слагаемыми «поэтических формул», строящихся по принципу: «если это похоже на то, из этого следует...»; «но если душа твоя с птичий носок <...> если жизнь как нора ужа - не видать тебе песни лица («Песня» [8. С. 69] или же служат стихотворению финальным аккордом: «.и, словно ломоть сочной дыни, повисла желтая луна над экскаватором в пустыне» («Закончен день работ») [8. С. 146]. Но даже в последнем приведенном примере сравнение не ограничивается лишь описательной функцией. Ксения Некрасова имела индивидуальные ценностные ориентиры, не всегда понятные современному читателю и уж тем более неясные современникам Ксении. Эти «ориентиры» прочитываются в сравнении, которое в стихотворениях служит выразителем авторской оценки по тому или иному событию, а также является инструментом для возвышения стиха.

Нельзя не заметить, что в большинстве стихотворений сравнения связаны с превращением. Мы обнаружили три типа превращений: превращения из неживого в растение или животное; превращение человека в животное; превращение человека в растение.

Превращение из неживого в живое достигается за счет использования приема олицетворения. Поэтесса «превращает» в живое те объекты, которые вызывают ее восхищение, например, солнце, излюбленный образ поэзии Ксении:

А солнечные тучи

начинаются с солнца и в лугах оканчиваются травой.

Но счастливейшие из лучей,

коснувшись озер, принимают образ болотных лягушек

(«Утренний этюд» [8. С. 22]).

Высшее превращение - превращение в детей - получают любимые растения:

Встретила я куст сирени в саду.

Как угодно он рос из земли,

Простодушно раскинув листы.

И, как голых детей,

Поднимал он цветы.(«Сирень» [8. С. 166])

Любопытно, что особое внимание в своих ранних стихотворениях Ксения уделяет превращению в живое существо железного предмета и орудий труда: лопаты, топора.

Если превращение неживого в живое всегда несет положительный заряд, то превращение человека в животное или насекомое может быть как отрицательным:

Прошел нарядный гражданин -

весь цвета стали, сам блондин,

лицо с капканьими зубами, а вместо глаз -

хорьки сидят... («В толпе, весною осененный...» [8. С. 247]),

так и положительным:

И женщины, прекрасней пчел

с оранжевыми талиями,

проходят и очарованно подходят,

к корзинам ягод - с сердцем птиц,

и птичьим оком ряд обводят

(«Листья смородины» [8. С. 190]).

Особенными превращениями можно считать превращения человека в растения. Стихотворения такого рода появляются у «поздней» Некрасовой. Судя по всему, для автора это более высокий вид превращения, нежели превращения неживых предметов в живые.

Боярышник в сквере Большого театра цветами покрыл шипы («Стихи о любви» [8. С. 40]). Превращений в растение у Некрасовой удостаиваются те, кто особенно дорог автору. Это Анна Ахматова: «Голова седая, // а лицо как стебель» [8. С. 94], маленький сын Ксении: «Дорогая деточка, // золотая веточка» [8. С. 237], особенные люди, которые «прекрасней ветвей» [8. С. 40]. Сравнений с цветами удостаиваются и творения человеческих рук, например, «в строении Блаженного собора» автор видит горшок, из которого «и вправо лист на черенке, // И влево лист на черенке, // А посередине на стебле // алеет луковый цветок («О мастерстве» [8. С. 224]).

Когда автор хочет рассказать о величии русского народа, то сравнивает его с природными объектами:

Богато прекрасны мы, - в глазах у нас горизонты лежат, полуприкрытые тучами век, - и восходит в белке небес из-за леса ресниц солнцевидное око наше, идол наш - наш собственный глаз с вечной прорубью в мысль («Русские» [8. С. 111]).

Это стихотворение своими образами очень напоминает бытовавшие у разных народов мифы о сотворении. Например, в финноугорском эпосе «Калевала» читаем: «Вдруг обернулись белолобый конь Ёукахайнена скалой у водопада, его сани - прибрежным тальником, кнут - камышом. Острый меч стал молнией в небе, пестрый лук - радугой над морем. Шапка взмыла ввысь светлым облаком» [17].

Рассматривая превращения в поэзии Некрасовой, нельзя не вспомнить о «Метаморфозах» Овидия - произведении, в основе которого лежат древние мифы о превращениях. Герои «Метаморфоз» превращаются в растения, животных, горы и реки. Любящие друг друга Филемон и Бавкида обращаются в дуб и липу. Спасаясь от преследований Аполлона, становится лавром Дафна, а Нарцисс и Аякс превращаются в цветки. Следует отметить, что превращение в растение и у Овидия не является наказанием для героев. Чаще всего - это милость Богов. Даже превращение в цветок прекрасного юноши Нарцисса, согласно Овидию, не наказание. Нарцисс уже понес его, находясь в обличии человека, и будучи вынужден вечно смотреть на себя:

некрасова поэзия мифологический стихотворение

Даже и после - уже в обиталище принят Аида -

В воды он Стикса смотрел на себя. Сестрицы-наяды

С плачем пряди волос поднесли в дар памятный брату.

Плакали нимфы дерев - и плачущим вторило Эхо. ([9. С. 25]).

Потому превращение в цветок - милость, избавление от страданий.

Если у Овидия инициатором превращений являлись Боги, то у Некрасовой превращения осуществляет поэт, образ которого возведен к божественной сути:

Реки соков текли по мускулам рук и ног

и впадали голубыми руслами в стволовидную шею его,

поднимая лицо, как прозрачную гроздь.

В обширном молчании

шел по светилам поэт

(«В хребтах Алатау» [8. С. 97])

Вообще, обращение к природным сравнениям встречаются у древних авторов довольно часто. Так, А. Ф. Лосев в работе «История античной эстетики (ранняя классика)» [6] классифицировал природные сравнения Гомера, описывающего путешествие Одиссея. Гомер сравнивает с дубами Полипета и Леонтея, с маслиной - Эвфорба, об умирающем Гекторе говорит как о дубе, падающем от удара молнией...

Без сомнения, древним людям был бы понятен пафос стихотворений Некрасовой. Сравнивая человека, к примеру, с деревом, Ксения не просто рисовала «наивную картинку», она возвышала стих до самой высшей, по ее понятиям, точки. Нашим современникам, как и современникам Некрасовой, высота была неочевидна, судя по всему, в силу различия типов мышлений. Мы, в свою очередь, склонны полагать, что поэтесса обладала, скорее, мифологическим типом мышления и своей поэзией являла нам образцы мифотворчества.

В работе «Диалектика мифа» А. Ф. Лосев писал о мифе как о «лике личности» [5. С. 108]. Для нас это означает, что, доказав принадлежность поэзии Некрасовой к мифотворчеству, мы сможем говорить об авторе этих мифов как о человеке, несомненно, обладающим мифологическим мышлением. Сопоставив творчество Некрасовой с обозначенными Лосевым шестью тезисами, «характеризующими существо мифа путем отграничения от частично совпадающих с ними форм сознания и творчества» [5. С. 105], мы убедились в возможности соотнесения стихотворений поэтессы с мифами.

Действительно, в поэзии Некрасовой мы не имеем дело с фикцией, выдумкой либо фантастическим вымыслом. Как мы уже отмечали выше, любое стихотворение рассказывает о реально произошедшем событии, будь то ночевка у метельщицы, детское путешествие в телеге, чтение поэтом Щипачевым стихов и т. д. Подметив эту особенность, критик И. Ростовцева говорит о стихах Ксении как о «пути сердца» [11. С. 299], явлении, представляющем нечто большее, чем просто дневник. Таким образом, поэзия Некрасовой не есть бытие идеальное, «но жизненно ощущаемая и творимая вещественная реальность» [5. С. 106].

Определьной конкретности стихов Некрасовой, об отсутствии в них абстрактных понятий, максимальной персонификации и одушевленности говорила еще Татьяна Бек, приводя в пример уже цитированное нами стихотворение «Русские»: «.в этой поэзии абстрактная мысль как первичносамодостаточное начало - невозможна: певец прорубается к ней лишь сквозь видимые, конкретные образы» [3. С. 67]. В качестве других примеров можно привести строки Некрасовой о том, что 9-я симфония Бетховена похожа на улицу или сообщение о том, что «огромный синий воздух гудел под ударами солнца» [8. С. 20]. Сходные явления мы можем наблюдать и у другой «юродивой» поэтессы Эмилии Дикинсон, в ее знаменитом стихотворении “Ample make this bed” очень перекликаются с некрасовскими строчки: “Let no Sunrise'yellow noise Interrupt this Ground” [16]. Связь с мифическим понятием очевидна. Стихи Ксении прекрасно иллюстрируют мысль Лосева о том, что «для мифического сознания все явлено и чувственно ощутимо» [5. С. 62].

Творчество Некрасовой не схематично, его нельзя назвать аллегорией. Внутреннее в нем не перекрывает внешнего (данное утверждение можно доказать математически на миниатюрах Некрасовой: «количество» строк о внешнем, об «образе» в них соответствует строкам о «внутреннем», об «идее»). Идея и образ (например, человек и подснежник) зрительны, реальны, конкретны, уравновешивают друг друга и имеют между собой общую точку (превращение). Таким образом, стихотворение Некрасовой скорее символ, чем схема и аллегория.

Помимо этого заметим, что «невыделение человека из природной среды» [15], характерное для мифологического мышления, также соотносится с поэзией Некрасовой, в стихах которой, как уже отмечалось выше, природное соседствует с человеческим и взаимопроникает в него.

Рассуждая о мифе, Лев Лосев пишет: «миф есть <.> наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряженная реальность» [5. С. 33]. Именно такую мифическую реальность рисует в своей поэзии Ксения Некрасова. Более того, мы можем убедиться, что Ксения Некрасова не только обладала даром мифотворчества, но и, уподобясь Творцу, сама творила метаморфозу, являя этой метаморфозой в своих стихах высший акт поэтического откровения.

Список литературы

1. Алигер, М. Жгучее воспоминание // Ясная поляна. 1997. № 1. С. 39-40.

2. Бек, Т. Рисовать надо уметь, или в искусстве всегда есть что делать : беседа с Генрихом Сапгиром // Вопр. лит. 1999. № 4. С. 23-26.

3. Бек, Т. Ксюша, или «Как уместить на четвертушке небо» // Арион. 1998. № 4. С. 63-70.

4. Берестов, В. Чингизидка // Знамя. 1997. № 11.С. 110-118.

5. Лосев, А. Диалектика мифа. М. : Академ. проект, 2008.

6. Лосев, А. История античной эстетики. Т. 1, 2. М. : АСТ, 2000.

7. Мацуев, Н. Русские советские писатели 1917-1967 : материалы для биографического словаря. М., 1981.

8. Некрасова, К. В деревянной сказке. М. : Худож. лит., 1999.

9. Овидий. Метаморфозы. М. : Слово, 2009.

10. Полищук, В. Мера личности. Избранные стихотворения. М. : АРГО-Риск, 2006.

11. Ростовцева, И. Воображение сердца. Послесловие // Некрасова, К. В деревянной сказке. М. : Худож. лит., 1999. С. 268-310.

12. Савельева, Н. Великая юродивая // Новая газ. 2002. 07 марта.

13. Чуковская, Л. Полгода в «Новом мире» // Чуковская, Л. Собр. соч. : в 2 т. Т. 2. М. : Гудьял-Пресс, 2000.

14. URL : http://briefly.ru/nazon/metamor- fozy/.

Размещено на Allbest.ru