Романтизм как художественное направление в западной и русской культуре

Размещено на http://www.allbest.ru/

1. Истоки английского романтизма

Каждый век несет в себе отпечатки определенных взглядов, культуру, которые затем находят свое отражение в литературе и искусстве.

Термин романтицизм происходит от слова “роман” - (фр. romantisme, от средневекового фр. romant - роман) - направление в искусстве, сформировавшееся в рамках общелитературного течения на рубеже 18-19 вв. в Германии. Получил распространение во всех странах Европы и Америки. Французское слово romantisme восходит к испанскому romance (в средние века так называли испанские романсы, а затем и рыцарский роман), английскому romantic, превратившемуся в 18 в. в romantique и означавшему тогда «странное», «фантастическое», «живописное». В начале 19 в. романтизм становится обозначением нового направления, противоположного классицизму, предыдущей эпохи и нормами академического искусства [1].

Но необходимо отметить, что возникшее в Западной Европе в конце XVIII - начале XIX века новое направление в искусстве было реакцией на Французскую революцию и связанное с нею просветительство и, как культурное явление Европы и Америки, в разных странах имела свои особенности.

Для романтизма характерно обострённое внимание к душевному миру человека, но, в отличие от сентиментализма, романтиков интересует не обычный человек, а исключительные характеры в исключительных обстоятельствах. Романтический герой испытывает бурные чувства, “мировую скорбь”, стремление к совершенству, мечтает об идеале - не случайно символом романтизма стал “голубой цветок”, поискам которого посвящает жизнь один из героев Новалиса.

Романтик любит и порой идеализирует далёкое средневековье, «первозданную природу», в мощных, исключительных проявлениях которой он видит отражение обуревающих его сильных и противоречивых чувств. Для романтизма характерно убеждение, что не логика и знание, а интуиция и воображение открывают тайны жизни. Привлекательные черты романтизма имеют и обратную сторону. Художник превращается в существо высшего порядка, которого «обычные» люди не могут понять и оценить («гений и толпа», «поэт и чернь» и т.п.). Порыв к идеалу, порой иллюзорному или недостижимому, оборачивается неприятием повседневной жизни, этому идеалу не отвечающий. Отсюда - так называемая «романтическая ирония» по отношению к устоявшейся действительности, которую обыватель принимает всерьёз. Отсюда и внутренняя раздвоенность романтика, вынужденного жить в двух несовместимых мирах идеала и реальности, преходящая порой в протест не только против костной действительности, но и против божественного миропорядка («богоборческие» мотивы у Байрона) [2; 105].

Романтизм в Англии оформился раньше, чем в других странах Западной Европы. Романтические тенденции долгое время существовали подспудно, не вырываясь на поверхность, чему в немалой степени способствовало раннее возникновение сентиментализма. Само слово «романтический» как синоним «живописный», «оригинальный» появилось в 1654 г. Оно было впервые употреблено художником Джоном Эвелином при описании окрестностей Бата. Позднее, в начале XVIII в. это слово использовалось уже многими писателями и поэтами, в том числе и теми, которые обычно ассоциируются в нашем сознании с понятием «классицизм». Например, А. Поуп называет свое состояние романтическим, связывая его с неопределенностью, зыбкостью чувств [3; 114].

Эти незримо существовавшие романтические мироощущения проявились в целой системе свойственных только Англии явлений, что дает право нашим исследователям, пишущим о специфике английского романтизма, говорить о предромантизме, хронологически предшествующем собственно романтизму. Предромантизм возник в период кризиса просветительства, романтизм явился продолжением размышлений о возможностях человеческого разума.

Предромантизм складывался в единую идейно-художественную систему в течение 30 лет (1750-1780), когда четко обозначились составляющие эту систему компоненты - готический роман, сентиментальная поэзия, эстетика периода кризиса Просвещения, а также якобинский роман, представленный именами У. Годвина, Т. Холкрофта, Э. Инчболд и Р. Бейджа. В эпоху предромантизма наиболее ярко проявился интерес англичан к национальной истории, поддержанный открытиями в археологии, этнографии, антикварной деятельности, а также закрепленный в художественных шедеврах Д. Макферсона, Т. Перси, В. Скотта. Все интересные открытия англичан в науке, искусстве, архитектуре способствовали рождению определенного типа мышления, образа жизни. Материальная культура соответствовала потребностям общества, что нашло выражение в садово-парковом строительстве, в сооружении готических зданий. Открытие Академии художеств, расцвет романтической живописи, особенно пейзажной, были также обусловлены особенностями развития общества, в котором постепенно исчезала дикая, нетронутая природа. Открытие публичных библиотек, быстрые успехи полиграфии способствовали распространению печатного слова, а мастерство книжной иллюстрации и графики делало даже самые дешевые издания популярными и эстетически значимыми, воспитывающими вкус [2;98].

Начало английского романтизма принято связывать с появлением сборника Вордсворта и Колриджа «Лирические баллады» (1798), с опубликованием предисловия, содержащего основные задачи нового искусства. Но благодаря уже существовавшему предромантизму, появление романтизма не было похоже на взрыв, отказ от старых образцов. Компромиссное существование различных стилей в эпоху Просвещения, довольно спокойное противостояние их друг другу привели романтика Байрона к верности классицизму на протяжении всего творчества и отказу от частого употребления слова «романтизм», «романтический» в его финальном произведении «Дон Жуан». У английских романтиков не было последовательно серьезного отношения к романтизму, как, у романтиков немецких. Отличительной чертой духовной деятельности англичан, отразившейся, кстати, и в художественном литературном творчестве, было осмеяние, пародирование того, что только становилось литературной нормой. Примером того является роман Стерна «Тристрам Шенди», который одновременно и утверждает, и разрушает структуру романа. «Дон Жуан» Байрона в начальных песнях также представляет собой пародию на путешествующего романтического героя, весьма напоминающего Чайльд Гарольда. А «Видение суда» и «Поездка дьявола», заимствовавшие свои названия у Саути и Колриджа, по сути своей остро сатиричны и пародийны. Светлые и радостные утопические пророчества Шелли с мифологической образностью и необычной человечностью и естественностью чувств, свойственным духам, богам и титанам, прямо противостоят мрачным эсхатологическим предсказаниям Т. Грея. Основное внимание романтиками было уделено особому свойству романтизма - воображению. Теоретическое осмысление воображения у Колриджа связано с важнейшей страницей в истории английской культуры - проникновением немецкой философии и эстетики в английскую духовную жизнь. «Литературная биография» Колриджа содержит интересную полемику автора с Шеллингом. Первые переводы немецких поэтов делаются Скоттом и Колриджем.

Первый этап английского романтизма, совпадающий с творчеством поэтов Озерной школы, проходил на фоне готического и якобинского романов. Роман как жанр еще не ощущал своей полноценности, поэтому представлял собой обширное поле для эксперимента. На первый план выдвинулась английская лирика, представленная С. Роджерсом и У. Блейком, Т. Чаттертоном, Д. Китсом и Т. Муром, поэтами-лейкистами. Поэзия была более радикальна в отношении формы. Возродив жанры национальной лирики (баллада, эпитафия, элегия, ода) и существенно переработав их в духе времени с акцентом на внутренне раскованный мир личности, она уверенно шла от подражательности к оригинальности. Меланхоличность и чувствительность английской поэзии соседствовала с эллинистическим языческим любованием жизнью и ее радостями. Эллинистические мотивы у Китса и Мура подчеркивали оптимистический характер изменений, происходивших в поэзии,- освобождение ее от условностей классицизма, смягчение дидактики, обогащение повествовательных линий, наполнение их субъективностью и лиризмом. Восточные мотивы в лирике Шелли, Байрона, Мура возникают уже в первый период английского романтизма. Они диктовались жизнью - Англия расширяла свои колониальные владения, и восточная культура и философия влияли на образ жизни, садово-парковое строительство, архитектуру. Английская пейзажная лирика Вордсворта, Колриджа, Роджерса, Кэмпбелла, Мура живописна в самом прямом и строгом смысле этого слова. Как и живопись Великобритании, становящаяся самым популярным и почитаемым видом искусства, она грустна, наполнена меланхолией, так как тесно соприкасается с предромантическим периодом, с кладбищенской лирикой Т. Грея, Т. Перси, Д. Макферсона и сентименталистов, но она и в высшей степени философична («Ода Осени» Китса, сонеты Вордсворта и Колриджа).

Второй этап в развитии английского романтизма связан с творчеством Байрона, Шелли, Скотта, открывших новые жанры и виды литературы. Символами этого периода стали лиро-эпическая поэма и исторический роман. Появляются «Литературная биография» Колриджа, «Английские барды и шотландские обозреватели» Байрона, великолепные предисловия к поэмам Шелли, трактат самого Шелли «Защита поэзии», литературно-критические выступления В. Скотта (сто статей в «Эдинбургском обозрении»), его исследования по современной литературе. Роман занимает достойное место наряду с поэзией. Бытописательные и нравоописательные романы М. Эджуорт, Ф. Берни, Д. Остен подвергаются значительной структурной реорганизации, создаются национальные варианты романов - шотландский цикл В. Скотта, «ирландские романы» М. Эджуорт. Обозначается новый тип романа - романа-памфлета, романа идей, сатирического бурлеска, высмеивающего крайности романтического искусства: исключительность героя, его пресыщенность жизнью, меланхолию, высокомерие, пристрастие к изображению готических руин и уединенных таинственных замков (Пикок, Остен).

Драматизация формы романа требует удаления из текста фигуры автора; персонажи получают большую самостоятельность, роман становится более раскованным, менее строгим по форме. Роман становится популярным жанром, и Скотт начинает издавать серии национальных романов. В обществе зреют предпосылки будущей викторианской идеологии и культуры. К 30-м годам романтизм становится ведущей тенденцией в романе, хотя романтический герой не всегда является положительным (Булвер-Литтон, Дизраэли, Пикок). Долгое правление королевы Виктории (1837-1901) способствовало проникновению романтического духа в литературу на протяжении всего XIX столетия [4;89].

Рассмотрим суть английского романтизма и его авторов.

Английский романтизм сосредоточен на проблемах развития общества и человечества в целом. Английские романтики, которым присуще ощущение катастрофичности исторического процесса, разбились на несколько групп, из которых:

1) консервативные, или пассивные романтики - призывали общество вернуться к прежнему патриархальному быту, к средневековью и, отказываясь от решения насущных проблем современности, уходили в мир религиозной мистики; поэты «озерной школы» (У. Вордсворт, С.Т. Колридж, Р. Саути) идеализировали старину, воспевали патриархальные отношения, природу, простые, естественные чувства. Романтические поэмы на средневековые сюжеты и исторические романы В.Скотта отличали интерес к родной старине, к устной народной поэзии. Основная тема творчества Дж. Китса, члена группы «лондонских романтиков», куда помимо него входили Ч. Лэм, У. Хэзлитт, Ли Хант, - красота мира и человеческой природы.

2) революционные, или прогрессивные романтики - выражали интересы демократических и революционных масс, призывая продолжить дело Французской революции и воплотить в жизнь идеи свободы, равенства и братства. Крупнейшие поэты английского романтизма - Байрон и Шелли, поэты «бури», увлеченные идеями борьбы. Их стихия - политический пафос, сочувствие к угнетенным и обездоленным, защита свободы личности.

Пламенный защитник национально-освободительного движения народов, обличитель тирании и политики захватнических войн, неутомимый, страстный поэт-борец, защитник свободы и справедливости Байрон стал одним из ведущих зачинателей прогрессивного направления в романтизме[5;157].

Так как данная работа посвящена романтическому творчеству Байрона, проследим его биографию.

Джордж Гордон Байрон - один из величайших английских поэтов-романтиков. Родился 22 января 1788 в Лондоне. Его мать, Кэтрин Гордон, родом шотландка, была второй женой капитана Д.Байрона, первая жена которого умерла, оставив ему дочь Августу. Капитан скончался в 1791, успев растратить большую часть состояния жены. Джордж Гордон появился на свет с изуродованной стопой, из-за чего у него с раннего детства развилась болезненная впечатлительность, усугубленная истерическим нравом матери, растившей его в Абердине на скромные средства. В 1798 мальчик унаследовал от двоюродного деда титул барона и родовое поместье Ньюстед Эбби под Ноттингемом, куда он переехал с матерью. Мальчик занимался с домашним учителем, затем его отдали в частную школу в Далвиче, а в 1801 - в Харроу.

Его жизнь, как и творческий путь, условно можно разделить на три этапа. Первый - до появления поэмы «Паломничество Чайльд-Гарольда» (1788 - 1812) - характеризуется целой вереницей разочарований: главным из них было осознание врожденной хромоты; другие принесли школа, первая любовь, вступление на литературное поприще, сложности в отношениях с окружающими. В этот период создаются первые стихи, издаются 3 сборника, последний из которых - «Часы досуга» вызвал резкую критику со стороны «Эдинбургского обозрения». Знаменателен этот этап также появлением первых сатирических стихов и поэм на политические темы.

Второй этап отмечен блеском головокружительной славы, пришедшей после публикации «Паломничества Чайльд - Гарольда», и последовавшими вскоре гонениями после разрыва с женой и обществом (1812 - 1816). Байрон издает цикл восточных романтических поэм, отразив в них свои впечатления от двухгодичного путешествия по странам Европы.

Покинув Англию и оправившись от пережитых невзгод, Байрон принимает участие сначала в итальянской революции, а потом в восстании в Греции - именно там, в самый разгар событий, его и настигла смерть. Это период величия Байрона - поэта и человека (1816 - 1824). Публикуются третья и четвертая песни поэмы «Чайльд-Гарольд», поэма «Дон-Жуан»; осуществляется работа над сатирическими поэмами и политическими стихами: «Песня греческих повстанцев», «Прощанье с Мальтой», к которым примыкала и сатира «Проклятие Минервы»; издаются исторические драмы: «Марино Фальеро», «Двое Фоскари» и «Сарданапал». В драматургии особого внимания заслуживают также пьесы «Манфред» и «Каин» [6;56].

Сложная и глубокая мысль поэта, его многогранность, несовместимые, казалось бы, в одном характере черты эгоистического индивидуализма и жертвенного человеколюбия изумляли и покоряли его современников. Гете и Гейне, Вальтер Скотт и Шелли, Ламартин и Гюго, Пушкин и Лермонтов, Кюхельбеккер и Рылеев и многие, многие другие сходились в восторженном преклонении перед именем и стихами Байрона. Ему подражали, о нем говорили, изучали английский язык, чтобы читать его в подлиннике. Он дал имя целому направлению европейской мысли и истории.

Таким образом, английский романтизм имел длительный и непростой путь развития. Среди романтиков одни призывали общество вернуться к прежнему патриархальному быту, к средневековью и, отказываясь от решения насущных проблем современности, уходили в мир религиозной мистики; другие выражали интересы демократических и революционных масс, призывая продолжить дело Французской революции и воплотить в жизнь идеи свободы, равенства и братства. Пламенный защитник национально-освободительного движения народов, обличитель тирании и политики захватнических войск, Байрон стал одним из ведущих зачинателей прогрессивного направления в романтизме. Новаторский дух поэзии Байрона, его художественный метод романтики нового типа был подхвачен и развит последующими поколениями поэтов и писателей разных национальных литератур.

Каждая европейская страна переживала по своему этот «байронизм». В национальной культурной среде, особенно в 20-30 гг. 19 столетия, было великое множество «байронистов». Это привело к тому, что некогда оригинальная мысль и сильное чувство были сведены на уровень моды и заученной позы. Такое вырождение основного мотива «байронизма» было столь же неизбежно, как и широкое его распространение. Если байронизм, как уже говорилось, был откликом человеческой души на историческую правду своего времени, то успех его понятен. Понятна и постепенная его убыль и измельчание, когда он перестал соответствовать исторической действительности. Трагическое напряжение мыли и чувств, породившее байронизм, не могло длиться долго, потому что в самой жизни произошли перемены, которые должны были понизить веру человека в могучую независимость своей личности. Одновременно утихало разочарование и гнев на себя и ближних. Если жизнь изменилась настолько, что самое глубокое, сильное и самое скорбное в поэзии Байрона становилось менее понятным, то все-таки в жизни оставалось очень много общих тенденций и единичных явлений, которые вполне оправдывали и скорбный взгляд на людей, и недоверие к ним, и бунтарский настрой. Всего этого всегда в жизни было много, и байронизм всегда мог дать готовый внешние формы для выражения и печали, и гнева, и бунтарских устремлений. Весь 19 век был отмечен острыми социальными и нравственным противоречиями. Между действительностью и идеалом по-прежнему была огромная пропасть. А взаимное непонимание людей не уменьшалось, а усиливалось. Все это приводило к тому, что любой байроновский мотив получал отклик и симпатию на протяжении всего столетия. Особенно это было явно во Франции и России, где Байрон имел наибольшее число поклонников и последователей. Несколько в меньшей степени в Италии и Германии. Наиболее слабым влиянием пользовался Байрон на своей родине. Его творчество было отчасти заслонено сплетнями в лондонских аристократических гостиных о его личной жизни. Для многих англичан-современников Байрона, - поэт воспринимался исключительно через призму выдуманных или преувеличенных фактов из его жизни. Кроме того, англичанам в большей степени был присущ консервативный взгляд на жизнь, определенная патриархальность в образе жизни. «Болезнь века», о которой говорилось выше, им была свойственна в весьма редких случаях. Естественно, что у Байрона также возникло весьма негативное отношение к английскому обществу и к самой своей родине. Везде в письмах с Востока он называет Британию «your country». В конечном итоге он заявляет: «Я очень мало дорожу мнением англичан, потому что мои читатели уже давно - вся Европа и Америка». Он знал, что в Германии, в Веймаре у него был пламенный поклонник - Гете. Великий мыслитель называл себя «немецким сотоварищем» Байрона. В специальном стихотворении (правда, уже не заставшем Байрона в живых) Гете благословил Байрона на подвиг в Греции.
Байронизм находил особо благодатную почву в странах, где тема независимой бунтарской личности входила в наиболее острый конфликт с существующей там действительностью. Так, например, в России и Польше 20-30-х гг. 19 столетия осуществлялось целенаправленное подавление любой свободолюбивой мысли. Вместе с тем, поэзия Байрона в этих странах, как и сам «байронический» образ, распространялись весьма активно, находя себе многочисленных поклонников. Для польской романтической поэзии было характерным использование байроновских сюжетов или их фрагментов. Общая тональность поэзии была явно байроновской. На творчество таких выдающихся представителей польского романтизма, как Адам Мицкевич, Антоний Мальчевский, Юлиуш Словацкий и Рышард Бервинский Байрон оказал влияние. Поэма Р.Бервинского носит название «Познанский Дон Жуан» [7;21].

2. «Байронизм» в России

Русский романтизм имел те же исторические предпосылки, что и романтизм западноевропейский: известные разочарования в результатах Французской революции, в просветительском движении XVIII века, провозглашавших свободу от гнета, всеобщее равенство и братство. Романтизм отстаивал самодовлеющее значение личности, духовную ее эмансипацию, свободу. Руссо, с его учением о «естественном человеке», был духовным отцом европейского романтизма; в России его также хорошо знали. За творчеством Шатобриана, этого нового литературного кумира, внимательно следили в карамзинском «Вестнике Европы» в самом начале XIX века. Романтик Жуковский никогда не мог начисто отмежеваться от сентиментализма, но, несомненно, в главных своих интересах он был романтиком.

Существенным толчком для формирования романтических настроений оказалась освободительная борьба против Наполеона, пробуждение русского национального самосознания, патриотическое воодушевление. Многие идеи романтики этого направления черпали в трудах Гердера, доказывавшего, что душа каждого народа выражается в его песнях. Отсюда интерес романтиков к фольклору.

Философский, народно-исторический и славянофильский романтизм в России был реакцией не только на политику Священного союза, но и реакцией на поражение декабристов. Этот романтизм чуждался «политики», искал цельное, органическое мировоззрение, находя его в «философии тождества» раннего Шеллинга и в народно-патриотическом движении 1612 и 1812 годов, в идеализированном патриархальном укладе допетровской Руси.

Между различными видами русского романтизма не было непреодолимых преград. Обособленным были лишь гражданский романтизм декабристов. Все они имели аналоги в европейском романтизме, хотя отличались глубоко национальным своеобразием [8;214].

Сведения о Байроне начали проникать в Россию вскоре после выхода I-II песней «Чайльд-Гарольда» и трех «восточных» поэм («Гяур», «Абидосская невеста», «Корсар»). Уже в письме С. С. Уварова к В. А. Жуковскому от 20 декабря 1814 говорилось, что поэтов «теперь у англичан <…> только два: Walter Scott и Lord Byron» [9;18].

С начала 20-х годов поэзия Байрона приобретает в России особую известность. В письмах писателей и просто рядовых представителей российской культуры того времени то и дело мелькает его имя с отзывами о его произведениях. О Байроне и его героях беседуют в литературных салонах. Известную роль в знакомстве русских читателей с творчеством Байрона сыграло то обстоятельство, что в Италии 20-х гг. было много русских, которые отмечали его популярность среди итальянцев. В Россию передавались рассказы о Байроне, о его участии в революционной борьбе. В то же самое время в реакционных русских кругах, параллельно с ростом влияния и популярности Байрона, усиливалось настороженное отношение к нему, отчасти поддержанное европейской реакционной печатью и тем более крепнувшее, чем очевиднее становилась его роль в итальянском революционном движении [10;172].

Первым известием о Байроне в русской печати явилась заметка в «Русском Музеуме», где он был назван «одним из нынешних славных поэтов английских», перечислены его знаменитые поэмы, дана краткая характеристика их художественных достоинств и приведены выдержки из «Корсара» в подлиннике с параллельным прозаическим переводом. Широкое знакомство в России с поэзией Байрона началось через посредство французских переводов, публиковавшихся в 1817-1819 в женевском журнале «Bibliothиque universelle» и перепечатанных в сборнике: Choix de poйsies de Byron, Walter Scott et Moore / Trad. libre, par l'un des Rйdacteurs de la Bibliothиque universelle (Genиve; Paris, 1820. T. 1). Особо важную роль в приобщении русских читателей к творчеству Байрона играло предпринятое французским литератором Амедеем Пишо (1796-1877) многотомное собрание прозаических переводов (Њuvres de lord Byron / Trad. de l'anglais par... [A. Pichot et Eusиbe de Salle]. Paris, 1819-1821. T. 1-10. Пришли в Россию и выполняли здесь посредническую функцию между Байроном и русскими читателями также и другие его французские переводы.

Таким образом, в России, первое знакомство с поэзией Байрона относится к 1819 году, когда ею заинтересовался кружок кн. П.А. Вяземского (1792-1878) и В. А. Жуковского (1783-1852). Начиная с этих писателей, почти все поэты пушкинской эпохи переводили Байрона или так или иначе выражали сочувствие его поэзии. В весьма различной степени и в разнообразнейших оттенках отголоски байронизма проявляются у В. Ж Кюхельбекера (1797-1846), К. Н. Батюшкова (1787-1855), Д.В. Веневитинова (1805-1827), А.А. Дельвига (1798-1831) и др. Поэт слепец И.И. Козлов (1779-1840) знал многие произведения Байрона наизусть, переводил их и подражал им. К.А. Боратынский (1800-1844), которого друзья называли «Гамлетом», был предрасположен к «мировой скорби»; вопли Байрона находили эхо в его сердце (стих. «Последняя смерть», 1828, навеянная «Тьмою» английского поэта), пока он не преклонился перед гением «олимпийца» Гете. Под обаянием байронизма стоял А.И. Полежаев (1806-1638), у которого пессимистическое настроение питалось крайними невзгодами его жизни, вследствие чего его скорбь являлась не столько «мировою», сколько личною. А.А. Бестужев-Марлинский (1795-1837) в многочисленных повестях выводил нередко байронические типы, доведя их до утрировки и ходульности. Наибольшее значение в истории русского байронизма выпало на долю А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова [11;143].

Немногие русские читали в то время Байрона в подлиннике. Среди читающих были В.А. Жуковский, С.С. Уваров, И.И. Козлов, А.И. Тургенев, Д.Н. Блудов, А.А. Бестужев.

И.И. Козлов - один из первых русских «байронистов». Зная с детства французский и итальянский языки, он, уже будучи больным (паралич ног, приковавший его к постели с 1819 года и до конца дней), в 1821 году совсем ослеп, но выучил английский и немецкий, знал наизусть всего Байрона и перевел его поэму «Абидосская невеста» (1819- 1826). Козлова интересовали и другие английские поэты: Вордсворт, Саути, Бернс, друг Байрона Томас Мур. Но Байрон у него занимал особое место. Козлов записал в 1819 году в своем дневнике: «Много читал Байрона. Ничто не может сравниться с ним. Шедевр поэзии, мрачное величие, трагизм, энергия, сила бесподобная, энтузиазм, доводящий до бреда, грация, пылкость, чувствительность, увлекательная поэзия, - я в восхищении от него.... Но он уж чересчур мизантроп». Байрон был плохим утешителем. Смерть его Козлов воспринял как потерю «дорогого сына» («Дневник») и откликнулся пространным стихотворением. Козлов пытается создать апофеоз Байрону, охватить всю его жизнь, его общественные и семейные столкновения, говорит о вольнолюбии поэта, о пламени роковых страстей:

Он пел угнетенных свободу;

Страданий любви исступленной певец.

Он высказал сердцу все тайны сердец,

Всех буйных страстей упоенья.

(«Байрон», 1824)

Следующим был гимназист Лермонтов, создавший уже стихотворения «Русская мелодия», «Жалобы турка», «Мой демон», «Монолог», «Молитва», считал нужным в 1832 году отмежеваться от английского корифея: «Нет, я не Байрон, я другой». Но прежде чем стать «другим», русский «гонимый миром странник» должен был пройти через увлечения «байронизмом». Английским языком Лермонтов овладел в 1830 году, а до этого воспринимал Байрона через переводы на родной язык через Пушкина. Но много значили и «Шильонский узник» в переводе Жуковского (1822), «Абидосская невеста» в переводе Козлова (1826), «Паризина» в переводе В. Вердеревского (1827). Конечно, ведомы были Лермонтову русские «байронисты»: И.И. Козлов, автор популярнейшей поэмы «Чернец» (1825), А.А. Бестужев-Марлинский («Андрей Переяславский», 1828), А.И. Подолинский («Див и Пери», 1827) и другие поэты. Следы «байронического» влияния заметны в ранних лермонтовских поэмах «Черкесы», «Кавказский пленник», «Корсар», «Преступник», «Два брата».

Овладев английским языком, Лермонтов уже непосредственно обращался к Байрону, в чем его принципиальное отличие от Пушкина. Здесь мы встречаемся с такими подробностями, касающимися заимствований в ритмике, строфике, отдельных стилистических похищениях, которые трудно все учесть и классифицировать. Но главным образом влияет на Лермонтова Байрон в концептуальном отношении как автор «Каина», «Неба и земли», что заметно на поэмах Лермонтова «Каллы», «Аул Бастунджи», «Измаил-Бей» при всем кавказском их колорите. Преодоление «байронизма» отмечено лишь в «Мцыри».

Но в сознании зрелого Лермонтова до конца дней жил образ Байрона в известной трансформации: аристократизм и демократизм, страсти и холодный расчет, анализ окружающего мира и беспощадный самоанализ, гражданская активность и фаталистическая убежденность в своей безвременной смерти. У Лермонтова, как и Байрона, ярко проявляется критическое отношение к современной Европе, презрительное отношение к некоторым завоеваниям цивилизации, ее кровавому прошлому и настоящему («Умирающий гладиатор», «Последнее новоселье»), убежденность в не раскрытых еще сокровищах Востока, который надо разбудить. В последние дни жизни Лермонтов мечтал заняться всецело литературой и изданием своего журнала, в котором проблема Востока получила бы подобающее место и значение. Интерес к Кавказу подогревался у Лермонтова не только биографическими обстоятельствами и войной, в которой он вынужден был участвовать как офицер, но и «байроническими» «восточными» поэмами и вообще проблемой Востока, поднятой Байроном. Путешествовать так далеко не надо было, достаточно было обратить внимание на «свой» Кавказ.

Мотивы одиночества, изгнанничества, свободы и воли, памяти и забвения, времени и вечности, любви и смерти - все они «байронического» происхождения. Повлиял Байрон на поэтические формы у Лермонтова. В поэмах «Сашка» и «Сказка для детей» бурлескный стиль, иронический сарказм, снижение высокой патетики, тяготение стиха к прозаическому синтаксису восходят к «Беппо» и «Дон-Жуану» Байрона. В «Журнале Печорина» - следы автобиографических заметок, писем и дневников Байрона, изданных Томасом Муром в 1830 году. По воспоминаниям Е.А. Сушковой, Лермонтов был неразлучен с этой книжкой.

Стиль «Героя нашего времени», построение каждой из пяти глав, составляющих роман, - в высшей степени «байронические». И «Тамань», и «Бэла», и «Фаталист» построены на заострениях, на кульминациях - везде смерть или опасность смерти. Каждая глава - законченное целое. И фабульная последовательность событий нарушена: эпизоды перетасованы с целью придания большей загадочности главному герою, и не случайно «Фаталист» поставлен в конце[12;143], [8;242].

В.М. Жирмунский исследовал не только «канон байронической поэмы» и оригинальные отступления русских «байронистов» от него, но и широкое явление в русской литературе «байронизма» как историко-литературной проблемы: тут затронуто творчество нескольких десятков поэтов-«байронистов», очень известных - Е.А. Боратынского («Эда», «Бал», «Наложница»), Рылеева («Войнаровский»), и менее известных, например, Е. Бернета («Елена»), А. Фукса («Княжна Хабиба»), и совсем неизвестных - Ф. Соловьева («Московский пленник»), Н. Муравьева («Киргизский пленник»), П. Машкова («Разбойник»), С. Степанова («Пещера Кудеяра»), Д. Комиссарова («Пленник Турции»). Но все эти подражания - уже следствие не столько обращения к самому Байрону, сколько влияния Пушкина, и выход этих поэм в свет датируется поздним временем [13].

Мощной волной увлечения поэзией Байрона и огромного интереса к его личности у А. Пушкина, не спадавшей на протяжении всей жизни, явился отзыв о нем в переведенной из «Bibliothиque universelle» статье «Обозрение нынешнего состояния английской литературы». В 1819 близкие и хорошие знакомые А. Пушкина: Жуковский, А. И. Тургенев, П. А. Вяземский, Козлов, возможно К. Н. Батюшков - все с упоением читают Байрона и обмениваются восторженными впечатлениями. С этого же времени в русской печати начинается поток переводов из Байрона, суждений и отзывов иностранных и отечественных авторов о его произведениях и о нем как поэте и как человеке, заметок биографического содержания из европейской прессы. Имя Байрона стало часто появляться в переписке русских писателей: о нем говорили в дружеских кружках; внимательно и с жадностью следили за всеми касавшимися его публикациями в иностранной и русской печати; с интересом слушали людей, с ним встречавшихся, расспрашивали о нем приезжавших в Россию иностранцев, беседовали и спорили о нем с его соотечественниками, и все услышанные о нем рассказы собирали, записывали и распространяли (в т. ч. друзья А. Пушкина. - Вяземский, А. И. Тургенев); путешествуя за границей, посещали места, с ним связанные; приобретали и держали у себя его портреты.

Умонастроение, определяемое как «русский байронизм», проявлялось во множестве вариантов и оттенков, имевших существенные различия и индивидуальные особенности. Самым поверхностным был модный тип «москвича в Гарольдовом плаще», носившего маску пресыщения жизнью и в сути своей представлявшего «Чужих причуд истолкованье, Слов модных полный лексикон» («Евгений Онегин», гл. VII, 24.11-13), подобно Алексею Берестову («Барышня-крестьянка»), явившемуся перед провинциальными барышнями «мрачным и разочарованным», говорившему им «об утраченных радостях и об увядшей своей юности» и носившему черное кольцо с изображением мертвой головы. Жуковского и Козлова привлекала интимная лирика Байрона, ее элегические мотивы. Оба видели в нем певца страдания, и первый, руководствуясь этим, выбрал для перевода «Шильонского узника», а второй читал в том же ключе и «Гяура». В кругах передовой молодежи из дворянской интеллигенции поэзия Байрона, воспринимаемая на фоне развивавшегося в этой среде общественно-политического недовольства и активизации тайных обществ, обретала эмоциональное, художественное и гражданское звучание. «Байрон, - писал один из рецензентов «Полтавы», - чувствуя потребность своего века, заговорил языком, близким к сердцу сынов девятнадцатого столетия и представил образцы и характеры, которых жаждала душа, принимавшая участие в ужасных переворотах, потрясших человечество в последнее время. Байрон сделался представителем духа нашего времени. Постигая совершенно потребности своих современников, он создал новый язык для выражения новых форм» [12;160]

«Пророк свободы смелый, Тоской измученный поэт» (Д.В. Веневитинов. «К Пушкину»), Певец природы и свободы, Байрон, будил вольнолюбивые мечтания и стремление к перемене сложившегося, косного уклада жизни. Свои мысли, чаяния и настроения русские читатели Байрона находили и в разочарованном, бежавшем от «цивилизованного» общества на окраины Европы Чайльд-Гарольде, и в романтическом герое-индивидуалисте «восточных» поэм, терзаемом тоскою, мизантропией и бурными, «роковыми» страстями, бунтаре и отщепенце, находящемся в конфликте с обществом, преступнике с точки зрения господствующей морали и закона. Сочувствие и сильнейшее сопереживание, в первую очередь, естественно, у декабристов, вызывала байроновская поэтизация национально-освободительной борьбы в Испании, Италии, Греции, его гражданская лирика, в которой, по выражению Вяземского, Байрон «спускается на землю, чтобы грянуть негодованием в притеснителей, и краски его романтизма сливаются часто с красками политическими» (письмо А.И. Тургеневу от 25 февраля 1821 г.) [14;170-171]. Живейший отклик получала и байроновская сатира как в отдельных произведениях этого жанра, так и проходящая струею в «Дон Жуане» и других сочинениях. Восхищаясь сатирой «Бронзовый век», посвященной Веронскому конгрессу (1822) Священного союза, Вяземский, читавший ее во французском переводе, писал: «Вот хлещет всех жильцов по этажам глупости <…> до тех, которые - уж выше, кажется, нельзя» (письмо к А.И. Тургеневу 18 ноября 1823 г.) [14;367]. Воздействовал Байрон и личным участием в движении итальянских карбонариев, а затем в национально-освободительной борьбе Греции, где он нашел смерть, единодушно признанную героической и прославляемую во всех русских стихотворениях, написанных на кончину поэта (В. К. Кюхельбекер, К. Ф. Рылеев, Вяземский, Козлов, Веневитинов и др.). Привлекали внимание, будоража умы и получая различную интерпретацию, и другие моменты личной жизни Байрона., в т. ч. раздувавшийся европейской прессой скандал вокруг его неудачного брака, его поступки, бросавшие вызов установленным правилам общественного приличия, в которых он видел отвратительное лицемерие, его полудобровольное изгнание с родины. В художественной манере Байрона, нарушавшей все классические каноны жанра поэмы, русские поэты увидели путь к освобождению от приевшихся литературных шаблонов, новаторскую форму, прекрасно подходившую для выражения мыслей, чувств, мироощущения человека XIX века, к чему обветшалые старые литературные формы признавались уже неспособными.

Параллельно байронизму в России формировался и развивался сильный антибайронизм, также принимавший различные оттенки и формы. Начало ему положил Д.П. Рунич, пославший в 1820 издателям РИ возмущенное письмо по поводу напечатанной ими переводной статьи об «английском безбожнике стихотворце», «распространителе вельзевуловой логики», чьи «поэзии <…> родят Зандов и Лувелей», «исполнены смертоносного яда, такой философии, которую изрыгает один только ад»[15; 17]. Питательной средой русского антибайронизма 1820-1830-х гг. были круги политической реакции и литературные консерваторы. Борьба с Байроном велась и официально. Многие его произведения подверглись цензурному запрещению, а переводы допускались к печати с большими искажениями и купюрами; цензурный гнет был причиною и недосказанности, ощутимой во многих русских критических статьях об английском поэте [15;21].

Общаясь в это время тесно с Жуковским и А.И. Тургеневым, Пушкин не мог не слышать от них о поэте, которым они тогда увлекались. По всей видимости, Тургенев давал Пушкину читать полные восторгов от «Паломничества Чайльд-Гарольда» письма Вяземского, который, думая о возможном переводчике этого произведения на русский язык, первым вспомнил о Пушкине (письмо от 11 окт. 1819 г.) [16;134]. Условия для того, чтобы байроновская поэзия нашла у Пушкина отзвук, возникли уже в ссылке, когда он, вырванный из привычного круга общения и остро переживавший «измену» якобы легко с ним расставшихся и сразу его забывших друзей, испытал разочарование в радостях и ценностях столичной жизни, а принудительный отъезд из Петербурга трансформировался в его сознании в им самим желанное добровольное изгнанничество. На этой почве актуализировались уже присутствовавшие в элегической лирике Пушкина (1816 г.) меланхолические мотивы и создался эмоциональный настрой, отзывчивый к духовному миру байронического героя. Впечатления от живописных российских окраин (Кавказ, Крым, Молдавия) и их народов оживили для Пушкина и приблизили к нему экзотический Восток байроновских поэм.

Мотивы разочарования, равнодушия к жизни и пресыщения ее радостями в «чайльд-гарольдовском» духе присутствуют в «Кавказском пленнике» и звучат в первой же элегии южного периода «Погасло дневное светило...», начатой сочинением в ночь с 18 на 19 августа 1820 во время переезда морем из Феодосии в Гурзуф и завершенной в 20-х числах сентября. Современники, в первую очередь друзья Пушкина, усмотрели в этом стихотворении «байронщизну», хотя в первой публикации отсутствовало авторское указание на «подражание Байрону», появившееся лишь в оглавлении Стихотворения 1826 г. (вероятно, как уступка стойкому убеждению читателей) и послужившее основанием считать, что элегия была написана «под живым впечатлением только что прочтенного “Чайльд-Гарольда”» [17; 141]. Вопрос о том, какие произведения Байрона и в каком виде знал Пушкин в первые месяцы на юге и в каком отношении к ним находились его собственные сочинения тех дней, продолжает быть дискуссионным.

Дальнейшее, уже глубокое знакомство Пушкина с произведениями Байрона состоялось по французским переводам в собрании А. Пишо. Он располагал или пользовался томами разных изданий, что видно из последовательности чтения им «Дон Жуана», устанавливаемой по письмам к А.А. Бестужеву от 24 марта 1825 [18, c. 155] и Вяземскому от 2-й половины ноября 1825 («Я знаю только 5 первых песен; прочитав первые 2, я сказал тотчас Раевскому, что это Chef-d'oeuvre Байрона...» - [18;172]. По собственному признанию Пушкина, он в период работы над «Бахчисарайским фонтаном» (весна 1821-1822, январь-февраль и сентябрь-ноябрь 1823) «с ума сходил» от Байрона. Общее представление о «байронической» поэзии и ее творце, сформировавшееся у Пушкина в начале и в пик увлечения ею, сохранялось и тогда, когда его собственные опыты в этом роде были уже в прошлом. Новизна поэм Байрона, разрушивших все каноны эпического жанра, заключалась для Пушкина, как и для его современников, не только в их герое, «мрачном, ненавистном, мучительном характере» [18, т. 11;159], но в огромной мере в их форме, прежде всего в их композиции, главная особенность которой определялась, как понимал Пушкин, тем, что Байрон «мало заботился о планах своих произведений, или даже вовсе не думал о них» и «несколько сцен, слабо между собою связанных, были ему достаточны для сей бездны мыслей, чувств и картин» [18, т. 11; 64]. В творчестве Байрона А. Пушкин различал два периода: «Гений Байрона бледнел с его молодостию <...> Его поэзия видимо изменялась. Он весь создан был на выворот; постепенности в нем не было, он вдруг созрел и возмужал - пропел и замолчал; и первые звуки его уже ему не возвратились - после IV песни Child-Harold Байрона мы не слыхали, а писал какой-то другой поэт с высоким человеческим талантом» (письмо П. А. Вяземскому от 24-25 июня 1824 - [18, т.13; 99]. К первому, яркому, по его мнению, периоду, когда Байрон явился «пламенным демоном» (там же), Пушкин относил восточные поэмы, «Паломничество Чайльд-Гарольда», I-II песни «Дон Жуана»; ко второму - драматические произведения, продолжение «Дон Жуана», также, вероятно, политические сатиры, которые, впрочем, он ни разу не упомянул.

Согласно воспоминаниям А.Н. Вульфа, в михайловской ссылке Пушкин «решительно был помешан на Байроне; он его изучал самым старательным образом и даже старался усвоить себе многие привычки Байрона» [19; 413]. Жуковский просил Пушкина, чтобы он был «Бейрон на лире, а не Бейрон на деле» (письмо от 2-й половины (не позднее 23) сентября 1825 г. [18; 230].

В письме к Пушкину от первой половины июня 1825 К. Ф. Рылеев, имея в виду его мнение, согласно которому русские писатели-дворяне не прибегают к покровительству вельмож потому, что считают себя равными с ними по происхождению, упрекал его в том, что он «сделался аристократом» и стал «чваниться пятисотлетним дворянством» в «маленькое подражание Байрону» [18;183]. Сравнение с английским поэтом опиралось на свидетельство В. Скотта, писавшего в некрологе, что Байрон «сильно чувствовал <...> отличия своего знатного рода и степени, им занимаемой, особенно уважая так называемые права дворянина», и что «всегда видели его напрягающего все силы к защищению той стороны, которой он принадлежал по званию». [20;28].

Вопрос о «байронизме» Пушкина имеет длительную непрерывную историю. На всех ее этапах он оставался дискуссионным и злободневным, привлекая к себе внимание и настоятельно требуя ответа как составляющая более широких актуальных историко-литературных проблем, поднимавшихся в контексте движения общественной мысли в каждую эпоху. Он возник в кругу друзей и знакомых Пушкина с публикацией элегии «Погасло дневное светило...» и поддерживался известиями о работе Пушкина над «Кавказским пленником» и о его поведении в Кишиневе. С появлением «Кавказского пленника», «Бахчисарайского фонтана» и «Цыган» сравнение их автора с Байроном вышло в рецензиях на страницы журналов и стало одним из критериев оценки творчества Пушкина. Для критики 1820-х - начала 1830-х гг. (Вяземский, Н.А. и Кс. А. Полевые, И.В. Киреевский и др.) влияние Байрона на Пушкина было неоспоримым и в большинстве признавалось плодотворным, имевшим своим результатом освоение русским поэтом новых художественных форм и создание в отечественной литературе жанра романтической поэмы, позволявшего выразить в полную силу настроения, мысли и художественные искания современного поколения. В употреблении находились антономасии (прономинации) «Русский Байрон» и «Северный Байрон» (Н.А. Полевой, С.Н. Глинка и др.). В свою очередь, литературные, политические и другие оппоненты и противники Пушкина (М.С. Воронцов, Ф.В. Булгарин, Н.И. Надеждин и др.) представляли его с целью дискредитации слабым подражателем английского поэта, показавшим себя во всех отношениях беднее и мельче его, не способным создать образы равной силы и величия.

Принимая «байронизм» Пушкина за бесспорный факт, современники поэта уловили вместе с тем и самостоятельный характер тех его произведений, где ощущалось влияние Байрона. Уже в 1824 критик М. М. Карниолин-Пинский в рецензии на «Бахчисарайский фонтан» отмечал: «Бейрон служил образцом для нашего поэта; но Пушкин подражал, как обыкновенно подражают великие художники: его поэзия самопримерна» [21;210].

В 1830-е годы, на фоне существенных изменений в творчестве Пушкина, связанных с его отходом от романтической поэзии, начинается переосмысление его «байронизма» и на первый план выдвигается представление о несходстве основного настроения поэзии Пушкина и Байрона вследствие различия их мировосприятия, обусловленного индивидуальным психическим и творческим складом каждого из них и особенностями преломления в России общеевропейских послереволюционных настроений, получивших название «мировой скорби». «Пушкин - русский Байрон по силе и полноте чувства <…> но более верящий, более примиренный с действительностью и более мудрый», - писал немецкий критик в 1834 [22; 121]. Немецкий писатель К.А. Фарнгаген фон Энзе (Varnhagen von Ense, 1785-1858), почитатель таланта Пушкина, в статье, имевшей большой резонанс в России, указывал, что, хотя в произведениях Пушкина сильно отзываются байронические мотивы, его «существенное свойство <…> состоит в том, что он живым образом слил» «преобладающие в Байроне качества» «с их решительною противоположностью, именно: с свежею духовною гармонией, которая, как яркое сияние солнца, просвечивает сквозь его поэзию и всегда, при самых мрачных ощущениях, при самом страшном отчаянии, подает надежду и утешение» [22;124]. Развиваясь, эта трактовка проблемы «Пушкин и Байрон» получила обобщение и авторитетную поддержку В. Г. Белинского, который в своих статьях о Пушкине настойчиво проводил мысль о том, что сравнение Пушкина и Байрона «более чем ложно, ибо трудно найти двух поэтов столь противоположных по своей натуре, а следовательно и по пафосу своей поэзии». По мнению критика, опиравшегося в своем суждении на В. П. Боткина, «мнимое сходство это вышло из ошибочного понятия о личности Пушкина», чья натура «была внутренняя, созерцательная, художническая», не знавшая, в отличие от Байрона, «мук блаженства, какие бывают следствием страстно-деятельного (а не только созерцательного) увлечения живою могучею мыслию, в жертву которой приносится и жизнь и талант» [23;338],[24;244]. Иное объяснение причин, по которым Пушкин не выразил в своих произведениях, написанных под влиянием Белинского, равного пафоса и протеста, выдвинул А.П. Милюков, полагавший, что, принадлежа к русскому обществу, жившему до петровских преобразований своею замкнутою жизнью и не успевшему еще со времени вхождения в Европу впитать «совершенно иные недостатки и страдания», Пушкин «не мог понимать той ужасной болезни, какою томилось общество европейское, не мог питать к нему той неумолимой ненависти и презрения, какие кипели в душе британского певца, рожденного посреди самого просвещенного народа, не мог проливать тех горьких, кровавых слез, какими плакал Байрон». Это предопределенное органическое непонимание привело, по мнению Милюкова, к тому, что «чуждые нашему обществу» байроновские герои, будучи перенесены Пушкиным в его поэмы, получились «бледными копиями с недоступных для него образцов» [21;214].

В.М. Жирмунский в книге «Байрон и Пушкин» определил «канон» байронической поэмы, ее сюжетосложения и композиции: «вершинность», «отрывочность», «недосказанность». Байрон подсказывал современную форму повествования, более соответствующую динамичности действительности и разорванному сознанию, чем та форма эпического повествования, развернутого во времени и пространстве, изобилующая эпизодами, подвигами героев, которая применена Пушкиным в «Руслане и Людмиле».

Эта «байроническая» форма, построенная на обособлении сюжетного пространства, кульминационном драматизме изображаемого события, повышающих лиризм исповедей героев и авторского присутствия, перейдет затем во многие другие произведения Пушкина различных жанров [13].

Иcходя из вышеизложенного можно сделать следующие выводы, что «байроническая» поэзия воспринималась русскими «байронистами» по-разному. Декабристы чтили в Байроне поэта-гражданина, союзника итальянских карбонариев и греческих повстанцев. Для Жуковского Байрон - поэт рока. Переводя «Шильонского узника», Жуковский выбросил «Сонет к Шильону» с гневными словами против тирании и с гимном в честь свободы. У Пушкина - самый многосторонний подход к Байрону: и свободолюбие, и скептицизм, и повышенная рефлексия, и попытки преодолеть романтический идеализм, выйти к трезвой правде жизни. Козлов воспринимал «байронизм» в страдальческом плане. Только Лермонтов - «байронист» с русскою душой - передаст всю мощь байроновской скорби и протеста, жажду активных действий против зла.

Список литературы

романтизм байронизм шелли скотт

1. Онлайн энциклопедия. Культура и образование: литература. Н.Яровикова.

2. Дьяконова Н. Я. Английский романтизм. Проблемы эстетики. - М.: Наука.- 1978.- 206 с.

3. История зарубежной литературы XIX века: Учеб. для вузов/ А.С. Дмитриев, Н.А. Соловьева, Е.А. Петрова и др.; Под ред. Н.А. Соловьевой. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Высшая школа; Издательский центр «Академия».- 2006.- 274 c.

4. Дьяконова И.Я. Лондонские романтики и проблемы английского романтизма. - Л.: Издательство ЛГУ, 1970. - 232 с.

5. Храповицкая Г.Н., Коровин А.Н «История зарубежной литературы. Западно-европейский и американский романтизм». - М., 2002.- 243 c.

6. Аничков Е. Жизнь и переписка Байрона.- СПб/- 1988. - 156 c.

7. Алексеев М.П. Русско-английские литературные связи (18 - первая половина 19 вв.) // Литературное наследство. Т.91.- М.- 1989.- 342 c.