М.Е. Салтыков-Щедрин: биография и творчество

Источник их долговечности, их "бессмертия" - это порядок вещей, основанный на господстве эксплуататорских классов. Художественным раскрытием лицемерия Иудушки Головлева Щедрин дал гениальное определение сущности всякого лицемерия и всякого предательства вообще, в каких бы масштабах, формах и на каком бы поприще это ни проявлялось. Отсюда огромная потенциальная обличительная сила образа. Иудушка Головлев - поистине общечеловеческое обобщение всей внутренней мерзости, порождаемой господством эксплуататоров, глубокая расшифровка сущности буржуазно-дворянского лицемерия, психологии вражеских замыслов, прикрытых благонамеренными речами. Как литературный тип Иудушка Головлев служил и долго еще будет служить мерилом определенного рода явлений и острым оружием общественной борьбы. Роман "Господа Головлевы" относится к высшим художественным достижениям Салтыкова-Щедрина. Если "История одного города" в 1870 г. знаменовала собой итог развития щедринской сатиры за 60-е гг., то "Господа Головлевы", появившиеся в законченном виде в 1880 г., обозначают рост щедринского реализма за 70-е гг. В "Истории одного города" главным оружием сатирика служил смех, обусловивший преобладание приемов гиперболы, гротеска, фантастики. В "Господах Головлевых" Салтыков показал, каких блистательных результатов он может достичь путем психологического анализа, не прибегая к оружию смеха. Недаром появление романа было воспринято читателями, критиками и виднейшими писателями (Некрасовым, Тургеневым, Гончаровым) как обнаружение новых сторон могучего дарования Салтыкова-Щедрина. "Господа Головлевы" выделились на фоне всего ранее созданного Салтыковым как крупное достижение, во-первых, в области психологического мастерства, а во-вторых, в жанре социально-бытового романа.

В этих двух отношениях "Господа Головлевы" сохраняют за собой первое место во всем творчестве писателя. Если "Господа Головлевы" являются в творчестве Щедрина высшим достижением в жанре социально-бытового психологического романа, то "Современная идиллия" наряду с "Историей одного города" может служить образцом сатирического политического романа, целью которого было на этот раз разоблачение не столько непосредственно административных принципов монархизма, сколько порождаемых последним массовых проявлений политической и общественной реакции. "Современная идиллия", несмотря на пестроту содержания, отразившего в себе текучий политический материал современности, а также несмотря на то, что между временем появления первых одиннадцати глав (1877-1878) и последующих (1882-1883) прошло более четырех лет, обладает стройной композицией, не уступая в этом отношении "Господам Головлевым", и единой тональностью сатирического повествования. Для композиции романа характерно наличие глав, включающих разные жанровые формы - сказку, фельетон, драматическую сцену. Однако это вовсе не отступление от главной мысли и от основного сюжета, а своеобразное и в высшей степени оригинальное развитие основной темы; более того: такие, например, "вставные" эпизоды, как "Сказка о ретивом начальнике" или драматическая сцена "Злополучный пискарь". являются фокусами развиваемых в романе идей. В композиции "Современной идиллии" особенно ярко и непринужденно проявилось присущее Щедрину "свободное отношение к форме", искусство создавать органический сплав из контрастирующих жанровых элементов, которые придают повествованию многокрасочность и выставляют предмет сатиры в рельефном и остроумном освещении. Либеральный критик К. К. Арсеньев выступил в "Вестнике Европы" с рецензией на "Современную идиллию" под названием "Новый Щедринский сборник". В связи с этим Щедрин писал сотруднику журнала А. Н. Пыпину в письме от 1 ноября 1883 г.: ""Современная идиллия" названа "Сборником", но почему - совершенно не понимаю. Это вещь совершенно связная, проникнутая с начала до конца одною мыслию, которую проводят одни и те же "герои" <...> Ежели стать на точку зрения "Вестника Европы", то и "Записки Пиквикского клуба", и "Дон-Кихота", "Мертвые души" придется назвать "сборниками"" (19, кн. 2, 246). И действительно, с перечисленными Щедриным произведениями "Современную идиллию" роднит прежде всего жанр сатирического романа-обозрения, в котором многообразие сцен и лиц, широко охватывающих жизнь общества своего времени, композиционно сцементировано в единую картину мотивом "путешествующих" героев.

При этом шедринскпй роман в отличие от его жанровых предшественников весь погружен непосредственно в атмосферу политической жизни. Герои "Современной идиллии" мечутся в пространстве, будучи вытолкнуты с насиженных мест разбушевавшейся политической реакцией, которая заставила их бежать в панике, шпионить, доносить, истреблять друг друга. впутываться в уголовные и политические авантюры. В "Современной идиллии" сатирик наиболее ярко осуществил свой замысел такого романа, "драма" которого выходит из домашних рамок на улицу, развертывается на публичной политической арене и разрешается самыми разнообразными, почти непредвиденными способами. Действие "Современной идиллии" начинается в частной квартире, отсюда переносится в полицейский участок, адвокатскую контору, купеческий дом, постепенно захватывает все более широкий круг лиц и явлений, затем перебрасывается из столицы в города и села провинции и наконец возвращается опять в столицу. Весь этот пестрый поток лиц и событий в произведении вызвал вторжением "внутренней политики" в судьбы людей. Основная тема романа - изобличение политической и общественной реакции, малодушия и ренегатского поведения тех слоев либеральной интеллигенции, которые в годы реакции докатились до предельного идейно-нравственного и политического падения. Центральными героями "Современной идиллии" являются два умеренных либерала - Глумов и рассказчик. Заподозренные властями в том, что они, сидя в квартирах, "распускают революцию". Глумов и рассказчик намечают программу, осуществление которой вернуло бы им репутацию благонамеренных.

Следуя первоначально совету своего друга Алексея Степаныча Молчалина, рекомендовавшего им "умерить свой пыл", "погодить", они прекращают рассуждения, предаются исключительно физическим удовольствиям и телесным упражнениям. Однако этих доказательств благонадежности оказывается недостаточно. Став однажды в целях шкурного самосохранения на стезю благонамеренности, герои романа стремительно падают все ниже и ниже. Движение по наклонной плоскости навстречу реакции превращает их в активных участников той самой "шутовской трагедия", в стороне от которой они старались первоначально удержаться. Они завязывают знакомство с полицейскими чипами квартального участка, сыщиком, разного рода заведомыми прохвостами, впутываются в грязную историю с мнимым двоеженством, в махинацию с поддельными векселями и т. д. Одним словом, они "делаются участниками преступлений в надежде, что общий уголовный кодекс защитит их от притязаний кодекса уголовно-политического" (15, кн. 1, 141). И действительно, попав под суд, они выходят обеленными и как люди, доказавшие свою благонамеренность, удостаиваются чести работать сотрудниками в газете ".Словесное удобрение", издаваемой фабрикантом Кубышкиным. Щедрин никогда не признавал за либеральной интеллигенцией значения ведущей освободительной силы в общественной борьбе, более того - он видел и понимал всю опасность соглашательской политики либерализма. Но при всем своем огромном и вполне обоснованном скептицизме Щедрин не оставлял мысли о возможности выделения из рядов либеральной интеллигенции лучших ее элементов, способных содействовать освободительному движению. Это проявилось и в "Современной идиллии". Эпопея реакционных похождений двух либеральных интеллигентов заканчивается в романе пробуждением в них чувства стыда. Страх перед реакцией заставил их предпринять унизительный "подвиг" самосохранения.

Но, добиваясь репутации политически благонамеренных людей, они сознавали, что творят именно подлости и пошлости, а не что-либо другое, и внутренне оставались оппозиционно настроенными к реакции. Разлад менаду безнравственным поведением и критическим направлением мысли разрешился в конце концов "тоской проснувшегося стыда". Щедрин считал возможным и подсказывал такой исход для известной части культурной и критически мыслящей, но опозорившейся либеральной интеллигенции. И в этом нет ничего несбыточного. Когда старый, отживший свой исторический срок социально-политический строй распадается, то от правящих классов все еще начинают отходить их наиболее сознательные и честные представители. При всем том, вводя в "Современную идиллию" мотив проснувшегося стыда, Щедрин вовсе не был склонен связывать с фактором стыда какие-либо далеко идущие надежды в смысле общественных преобразований. "Говорят, что Стыд очищает людей, - и я охотно этому верю. Но когда мне говорят, что действие Стыда захватывает далеко, что Стыд воспитывает и побеждает, - я оглядываюсь кругом, припоминаю те изолированные призывы Стыда, которые, от времени до времени, прорывались среди масс Бесстыжества, а затем все-таки канули в вечность... и уклоняюсь от ответа" (15, кн. 1, 283). Таковы последние слова "Современной идиллии". Объективно они полемичны по отношению ко всякого рода моралистическим концепциям преобразования общества и, в частности, по отношению к становившемуся популярным в то время нравственному учению Льва Толстого. И хотя Щедрин уклонился от окончательного ответа, все же мысль его относительно общественной роли стыда достаточно ясна. Стыд помотает исправлению людей, очищению отдельных представителей правящей части общества от тяжкого груза классового наследства, стыд служит предпосылкой для общественной освободительной борьбы, но действие стыда не захватывает далеко и не отменяет необходимости активной массовой борьбы. Разоблачение либерального ренегатства в "Современной идиллии" выросло в широкую сатирическую картину политической и общественной реакции.

В этом отношении "Современная идиллия", не будучи пи первым, ни последним ударом Щедрина по реакции, сохраняет за собою значение произведения, наиболее яркого по силе, беспощадности и мастерству сатирического разоблачения и обличения как правительственной реакции, так и ее губительного влияния на широкие слои русского общества. Роман в большой своей части написан в то время, когда самодержавие в годы царствования Александра III раскрыло все свои реакционные потенции. Расправившись с народовольцами, оно требовало все новых и новых жертв. В стране свирепствовали террор, шпионаж, эпидемия подозрительности, а в связи с этим в обществе распространились паника, массовое предательство со стороны либеральной интеллигенции, холопское приспособленчество. На правительственный призыв к содействию в борьбе с революцией и социализмом отозвалось прежде всего разное человеческое отребье; по саркастическому выражению автора "Современной идиллии", негодяй стал "властителем дум современности" (15, кн. 1, 199). Все это нашло свое рельефное отражение в сатирическом зеркале "Современной идиллии". Щедрин едко высмеял обезумевшее в своем реакционном рвении начальство, завершив разоблачение знаменитой "Сказкой о ретивом начальнике". Он заклеймил презрением нравственно растленных "героев" реакции, дав их обобщенный портрет в фельетоне о негодяе "Властитель дум". Действительность эпохи свирепой правительственной реакции представлена в "Современной идиллии" как трагедия жизни целого общества, трагедия, которая растянулась на бесчисленное множество внезапных актов, захватила в тиски огромную массу людей и притом осложнилась шутовством. Герои жестокого шутовства - полицейские чиновники и шпионы (Иван Тимофеич, Прудентов, Кшепшицюльский, масса урядников и "гороховых пальто"), бюрократы-сановники (Перекусихины), завоеватели-авантюристы (Редедя), капиталисты (Парамонов, Вздошников, Ошмянский), выжившие из ума князья помещики (Рукосуй-Пошехонский), заведомые прохвосты (Гадюк-Очищенный, Балалайкин и др.), "идеально-благонамеренные скотины" из числа либералов (Глумов и рассказчик) - все эти комедианты старого, прогнившего, обанкротившегося порядка выставлены в "Современной идиллии" на публичный позор и осмеяние.

Юмор презрения, злой и беспощадный юмор - вот то главное оружие, которое обрушил автор "Современной идиллии" на типы и явления, олицетворяющие самодержавно-полицейское государство помещиков и капиталистов. Стремлению раскрыть жестокий комизм действительности, сорвать с врага "приличные" покровы и представить его в смешном и отвратительном виде - этому подчинена вся яркая, многоцветная, блещущая остроумием и беспощадными изобличениями поэтика трагикомического романа. Занятый в "Современной идиллии" преимущественно разоблачением "шутовского" аспекта общественной трагедии, Щедрин коснулся и непосредственно трагических коллизий. Трагическая сторона реакционного шутовства - это страдания и гибель массы людей честной мысли и честного труда. Подлинно человеческую трагедию переживают представители передовой русской интеллигенции, борцы, ставшие жертвами полицейского террора ("Суд над злополучным пискарем"). Горчайшая "привычная" трагедия нависла над обнищавшей, задавленной деревней, ограбленной кулачеством и начальством (статистическое описание села Благовещенского в гл. XXVI), над деревней, где "не было пяди земли, которая не таила бы слова обличения в недрах своих" (15, кн. 1, 184). Трагизм деревенской жизни усугубляется тем, что рядом с материальной бедностью шла духовная бедность крестьянских масс, их политическая отсталость, помогавшая силам реакции использовать народ в качестве своего послушного орудия. Полицейская власть и сельская буржуазия, устрашая призраком революции и развращая обещанием денежных вознаграждений, подстрекали крестьян на "ловлю сицилистов". С горькой иронией и суровой правдивостью Щедрин отмечает, что желающих охотиться за "сицилистами" было много. Весна в разгаре, говорят мужики, а сеять-то и не зачинали. "- Что так? - Всё сицилистов ловим. Намеднись всем опчеством двое суток в лесу ночевали, искали его - ан он, каторжный, у всех на глазах убег!" (15, кн. 1, 186). Деревня в "Современной идиллии" - это деревня начала 80-х гг. Она вся еще во власти вековых предрассудков, она запугана властями, развращена реакцией, ее представления о революции дики и превратны. Вместе с тем эта деревня всего двумя десятилетиями отделена от той, которая приобщится к массовому выступлению в годы первой русской революции.

Проникновение новых идей в крестьянские массы и признаки начавшегося под влиянием их брожения в храдициопном сознании масс нашли свое отражение в "Современной идиллии". Говорить об этом прямо Щедрин не имел возможности. Он ограничился отдельными, но достаточно прозрачными намеками. Слово "сицилисты", читаем в романе, "в деревне приобрело право гражданственности и повторялось в самых разнообразных смыслах" (15, кн. 1, 208). Одни - и, конечно, таких было большинство - отождествляли социалистов с изменниками и каторжниками; другие хотя и смутно, по чисто крестьянскому образцу, но начинали вслушиваться и вдумываться в смысл революционной пропаганды. Представителем последних является упоминаемый в романе солдат, приехавший в село на побывку. Он говорил односельчанам, что скоро "и земля, и вода, и воздух - все будет казенное, а казна уж от себя всем раздавать будет" (15, гл. 1, 185). "Современная идиллия" дает яркое представление о сатирическом мастерстве Щедрина. Изобразительный арсенал сатирика продемонстрирован в "Современной идиллии" более широко и полно, чем в любом другом отдельно взятом произведении Щедрина. Недаром в связи с "Современной идиллией" Тургенев писал Щедрину: "Сила вашего таланта дошла теперь до "резвости", как выражался покойный Писемский". [9]

Быстрота развертывания сюжета, органическое включение в повествование сказки, фельетона, драматической сцены, пародии, памфлета, прозрачные намеки на конкретные политические явления, полемические стрелы, направленные в адрес политических и литературных противников, разнообразие эзоповских фигур иносказания, переплетение реального и фантастического, остроумная сатирическая утрировка лиц и событий с применением гиперболы и гротеска, лаконизм портретных зарисовок, мастерские диалоги, обилие разящих сатирических формул, впервые именно здесь блестяще употребленный прием статистического разоблачения (жизнеописание купца Парамонова в цифрах, статистическое описанье села Благовещенского) и т. д., и т. п. - все это многоцветное сочетание изобразительных приемов и средств живописания создает сложную сатирическую симфонию "Современной идиллии", образует ее оригинальную, неподражаемую поэтику. В "Современной идиллии" Щедрин мастерски применяет уже не однажды им испытанный прием переклички с литературными предшественниками. Здесь мы встречаем цитаты, реминисценции и образы из Державина, Крылова, Сухово-Кобылина, Гюго. Значительное место заняли в произведении споры на литературные темы, блещущие остротой мысли суждения о романе и трагедии, сатирические замечания о педантизме библиографов-пушкинистов и о театральном репертуаре, пародии на любовный роман и на псевдонародных собирателей фольклора и т. д. В романе нашла яркое выражение также и такая характерная черта творческого метода сатирика, как типологическая связь данного произведения с предшествующим творчеством. Уже ранее известные по ряду других произведений образы Глумова, рассказчика, Балалайкина в "Современной идиллии" выступают в качестве основных действующих лиц, и здесь изображение их доводится до завершения. "Современная идиллия" относится к тем произведениям Щедрина, где остроумие сатирика прорывается бурным потоком, где его юмор блещет всеми красками, проявляется во всех градациях. Игривый, искрящийся шутками в сценах, изображающих фиктивную женитьбу Балалайкина на купчихе Фаинушке, язвительный, пропитанный ядовитой иронией на страницах, рисующих героев за выработкой "Устава о благопристойности", он перерастает в громкий хохот, когда Щедрин рассказывает "Сказку о ретивом начальнике", а в фельетоне о негодяе "Властитель дум" выражается в презрительном сарказме. Юмористическая стихия пропитывает все элементы сюжета и поэтики романа.

Она захватывает даже пейзаж, что является в русской литературе едва ли не свойством только одного Щедрина. Именно в "Современной идиллии" находим мы замечательные образцы щедринского сатирического пейзажа, неожиданно и остроумно сближающего явления политической действительности с явлениями естественного мира. Вот, например, утро: "...как только златоперстая Аврора брызнула на крайнем востоке первыми снопами пламени, местный урядник уже выполнял свою обязанность" (15, кн. 1, 205). Вот наступление осени: "Листья еще крепко держатся на ветках деревьев и только чуть-чуть начинают буреть; георгины, штокрозы, резеда, душистый горошек - все это слегка побледнело под влиянием утренников, но еще в полном цвету; и везде жужжат мириады пчел, которые, как чиновники перед реформой, спешат добрать последние взятки" (15, кн. 1, 261). "Современная идиллия" произвела сильное впечатление на Тургенева полетом "сумасшедше-юмористической фантазии". [10] Щедрину он писал в 1882 г.: "...прирожденная Вам vis comica никогда не проявлялась с большим блеском". [11] В свою очередь Гончаров, характеризуя впечатление, производимое щедринским юмором, вспоминал: "...читатель злобно хохочет с автором над какой-нибудь "современной идиллией"". [12] Смех Щедрина в "Современной идиллии" - это смех, выставляющий па позор "героев" политической и общественной реакции и возбуждающий по отношению к ним энергию общественного негодования. "Современная идиллия", несмотря на свой фантастический колорит, опирается - даже во многих подробностях - на факты реальной действительности. В целом роман представляет собою убийственный памфлет на эпоху реакции. В нем Щедрин сделал множество язвительных выпадов по адресу официальных правительственных лиц, титулованных и нетитулованных идеологов и холопов реакции. В романе ядовито пародируется Свод законов ("Устав о благопристойности") и придворная шпионско-террористическая организация "Священная дружина" ("Клуб взволнованных лоботрясов"), высмеивается нарекая бюрократия и суд, официальная и официозная пресса, разоблачается вся полицейская система самодержавия и т. д.

Острое политическое содержание романа, печатавшегося в легальном журнале в годы свирепых цензурных преследований, обязывало сатирика прибегнуть к сложной системе эзоповской конспирации. По мастерству эзоповского иносказания рядом с "Современной идиллией" могут быть поставлены только "История одного города" и "Сказки". Но если в "Истории одного города" сатирика выручала прежде всего историческая форма повествования, а в "Сказках" - народная фантастика, то в "Современной идиллии", нацеленной непосредственно на политическую злобу дня. Щедрину потребовалась более сложная система художественной маскировки. Искусство эзоповского иносказания доведено в "Современной идиллии" до степени предельной виртуозности и представляет собою высокий образец интеллектуальной победы передового художника слова над реакционной цензурной политикой самодержавия. Коснемся лишь некоторых, наиболее характерных особенностей иносказательной поэтики "Современной идиллии". Прежде всего обращает на себя внимание невысокий ранг действующих в романе представителей царской бюрократии. Это, во-первых, чиновники столичного квартального участка и, во-вторых, уездное чиновничество. Но при этом представители квартальной администрации действуют явно не по чину. Квартальный письмоводитель Прудентов проектирует "Устав о благопристойном обывателей в своей жизни поведении", т. е. сочиняет законы, что в действительности составляло прерогативу высшей правительственной бюрократии. Несомненно, что осмеяние этой последней и является скрытой целью описания законодательной деятельности Прудентова. Как пояснял сам Щедрин в письме к А. Н. Пыпину от 1 ноября 1883 г., "Устав о благопристойности" имеет в виду разоблачение XIV тома "Свода законов" (19, кн. 2, 246). Рассказ о дальнейшей судьбе деятелей квартальной администрации, выживающих друг друга со службы доносами, прозрачно намекает на чехарду в Министерстве внутренних дел, последовательно возглавлявшемся в 80-е гг. М. Т. Лорис-Меликовым, Н. П. Игнатьевым, Д. А. Толстым.

Таким образом, "Современной идиллией" в той ее части, которая касается бюрократии, Щедрин метил в высшие правительственные сферы, предусмотрительно замаскировав свои намерения скромной по видимости задачей описания чудаковатых прожектеров квартального участка. Вместе с тем, как это обычно бывает у Щедрина, характеризуемый эзоповский прием выполнял и непосредственно сатирическую функцию. Образ наивного летописца в "Истории одного города" служил сатирику не только предохранительной маской, но и давал возможность выставить обличаемый объект во всей его непосредственной, грубой сущности. Подобно этому, для вящего посрамления "Свода законов" Щедрин воспользовался наивной откровенностью письмоводителя Прудентова. "Имеем в виду одно обстоятельство: чтобы для начальства как возможно меньше беспокойства было - к тому и пригоняем" - так формулирует Прудентов основную идею сочиняемого им "Устава о благопристойности" (15, кн. 1, 91-92). Следует, впрочем, заметить, что в "Современной идиллии" встречаются представители бюрократии высокого ранга, показанные без понижения их "номинала". Таковы, например, "два маститых сановника" - тайные советники Перекусихин 1-й и Перекусихин 2-й и полковник Редедя. Сатирик дал им самую уничтожающую характеристику, предусмотрительно - во избежание цензурных придирок - представив их в качестве неофициальных лиц, "уволенных от службы". Для "Современной идиллии" характерен густой фантастический колорит. Фантастика романа выступает в различных функциях.

Она служит и выражению "волшебств" реальной действительности, находящейся во власти паники и произвола, и юмористической живописи, и эзоповскому иносказанию. Фантастический элемент, окрашивая в "Современной идиллии" все повествование, образует в отдельных главах целые фантастические сюжеты, включенные в общую композицию произведения в виде сказок. Помимо знаменитой "Сказки о ретивом начальнике" (гл. XX), в романе есть еще одна сказка, заглавие которой не выделено, - "Повесть об одном статском советнике" или "Плоды подчиненного распутства" (гл. IX). Близка к жанру сказки и драматическая сцена "Злополучный пискарь" .(гл. XXIV). Совершенно очевидно, что эта сказочная фантастика призвана была завуалировать острополитические сюжеты, опасные в цензурном отношении. Но сказочная форма фантастики обусловлена в "Современной идиллии" не только стремлением к художественной конспирации. Фантастика явилась тем средством, где сатирические и иносказательные функции находили наиболее гармоническое художественное сочетание. Поэтому давно наметившаяся в творчестве сатирика сказочная форма приобрела в реакционные годы особое значение. Вслед за "Современной идиллией" Щедрин начал интенсивно работать над циклом сказок. Выдающимся достижением последнего десятилетия творческой деятельности Салтыкова-Щедрина является книга "Сказки", включающая тридцать два произведения. Это - одно из самых ярких и наиболее популярных творений великого сатирика. За небольшим исключением сказки создавались в течение четырех лет (1883-1886), на завершающем этане творческого пути писателя. Сказка представляет собою лишь один из жанров щедринского творчества, но она органически близка художественному методу сатирика. Для сатиры вообще, и в частности для сатиры Щедрина, обычными являются приемы художественного преувеличения, фантастики, иносказания, сближения обличаемых социальных явлений с явлениями животного мира. Эти приемы, связанные с народной сказочной фантастикой, в своем развитии вели к появлению в творчестве Щедрина отдельных сказочных эпизодов и "вставных" сказок внутри произведений, далее - к первым обособленным сказкам и, наконец, к созданию цикла сказок. Написание целой книги сказок в первой половине 80-х гг. объясняется, конечно, не только тем, что к этому времени сатирик творчески овладел жанром сказки.

В обстановке правительственной реакции сказочная фантастика в какой-то мере служила средством художественной маскировки наиболее острых идейно-политических замыслов сатирика. Приближение формы сатирических произведений к народной сказке открывало также писателю путь к более широкой читательской аудитории. Поэтому в течение нескольких лет Щедрин с увлечением работает над сказками. В эту форму, наиболее доступную народным массам и любимую ими, он как бы переливает все идейно-тематическое богатство своей сатиры и создает своеобразную малую сатирическую энциклопедию для народа. В сложном идейном содержании сказок Салтыкова-Щедрина можно выделить три основные темы: сатира на правительственные верхи самодержавия и на эксплуататорские классы, изображение жизни народных масс в царской России и обличение поведения и психологии обывательски настроенной интеллигенции. Но, конечно, строгое тематическое разграничение щедринских сказок провести невозможно и в этом нет надобности. Обычно одна ж та же сказка наряду со своей главной темой затрагивает и другие. Так, почти в каждой сказке писатель касается жизни народа, противопоставляя ее жизни привилегированных слоев общества. Резкостью сатирического нападения непосредственно на правительственные верхи самодержавия выделяется "Медведь на воеводстве". Сказка, издевательски высмеивающая царя, министров, губернаторов, напоминает тему "Истории одного города", но на этот раз царские сановники преобразованы в сказочных медведей, свирепствующих в лесных трущобах. В сказке выведены трое Топтыгиных. Первые два ознаменовали свою деятельность по усмирению "внутренних врагов" разного рода злодействами. Топтыгин 3-й отличался от своих предшественников, жаждавших "блеска кровопролитий", добродушным нравом. Он ограничил свою деятельность только соблюдением "исстари заведенного порядка", довольствовался злодействами "натуральными". Однако и при воеводстве Топтыгина 3-го ни разу лес не изменил своей прежней физиономии. "И .днем, и ночью он гремел миллионами голосов, из которых одни представляли агонизирующий вопль, другие - победный клик" (16, кн. 1, 59).

Причина народных бедствий заключается, следовательно, не в злоупотреблении принципами власти, а в самом принципе самодержавной системы. Спасение не в замене злых Топтыгиных добрыми, а в устранении их вообще, т. е. в свержении самодержавия, как антинародной и деспотической государственной формы. Такова основная идея сказки. По резкости и смелости сатиры на монархию рядом с "Медведем на воеводстве" может быть поставлена сказка "Орел-меценат", в которой изобличается деятельность царизма на поприще просвещения. В отличие от Топтыгина, свалившего "произведения ума человеческого в отхожую яму", орел решил заняться не искоренением, а водворением паук и искусств, учредить "золотой век" просвещения. Заводя просвещенную дворню, орел так определял ее назначение: "...она меня утешать будет, а я ее в страхе держать стану. Вот и все". Однако полного повиновения не было. Кое-кто из дворни осмеливался обучать грамоте самого орла. Он ответил на это расправой и погромом. Вскоре от недавнего "золотого века" не осталось и следа. Основная идея сказки выражена в словах: "орлы для просвещения вредны" (16, кн. 1. 55, 73, 79). Сказки "Медведь на воеводстве" и "Орел-меценат", метившие в высшие административные сферы, при жизни писателя не были Допущены цензурой к опубликованию, по они распространялись в русских и зарубежных нелегальных изданиях и сыграли свою революционную роль. С едким сарказмом обрушивался Щедрин на представителей массового хищничества - дворянство и буржуазию, действовавших под покровительством правящей политической верхушки и в союзе с нею. Они выступают в сказках то в обычном социальном облике помещика ("Дикий помещик"), генерала ("Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил"), купца ("Верный Трезор"), кулака ("Соседи"), то - и это чаще - в образах волков, лисиц, щук, ястребов и т. д. Салтыков, как отмечал В. И. Ленин, учил русское общество "различать под приглаженной и напомаженной внешностью образованности крепостника-помещика его хищные интересы...". [13]

Это умение сатирика обнажать "хищные интересы" крепостников и возбуждать к ним народную ненависть ярко проявилось уже в первых щедринских сказках - "Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил" и "Дикий помещик". Приемами остроумной сказочной фантастики Щедрин показывает, что источником не только материального благополучия, но и так называемой дворянской культуры является труд мужика. Генералы-паразиты, привыкшие жить чужим трудом, очутившись на необитаемом острове без прислуги, обнаружили повадки голодных диких зверей, готовых пожрать друг друга. Только появление мужика спасло их от окончательного озверения и вернуло им обычный "генеральский" облик. Что же было бы, если бы не нашелся мужик? Это досказано в повествовании о диком помещике, изгнавшем из своего имения всех мужиков. Он одичал, с головы до ног оброс волосами, "ходил же все больше па четвереньках", "утратил даже способность произносить членораздельные звуки" (16, кн. 1, 28-29). Наряду с сатирическим обличением привилегированных классов и сословий Салтыков-Щедрин затрагивает в сказке о двух генералах и вторую основную тему произведений сказочного цикла - положение народа в эксплуататорском обществе. С горькой иронией изобразил сатирик рабское поведение мужика. Среди обилия плодов, дичи и рыбы никчемные генералы погибали на острове от голода, так как могли овладеть куропаткой только в изжаренном виде. Беспомощно блуждая, они наконец набрели на спящего "лежебоку" и заставили его работать. Это был громаднейший мужичина, мастер на все руки. Он и яблок достал с дерева, и картофеля в земле добыл, и силок для ловли рябчиков из собственных волос изготовил, и огонь извлек, и разной провизии напек, чтобы накормить прожорливых тунеядцев, и пуха лебяжьего набрал, чтобы им мягко спалось. Да, это сильный мужичина! Перед силой его не устояли бы генералы. А между тем он безропотно подчинился своим поработителям. Дал им по десятку яблок, а себе взял "одно, кислое". Сам же веревку свил, чтобы генералы держали его ночью на привязи. Да еще благодарен был "генералам за то, что они мужицким его трудом не гнушалися" (16, кн. 1, 13).

Трудно себе представить более рельефное изображение силы и слабости русского крестьянства в эпоху самодержавия. Кричащее противоречие между огромной потенциальной сплои и классовой пассивностью крестьянства представлено на страницах многих других щедринских сказок. С горечью и глубоким состраданием воспроизводил писатель картины нищеты, забитости, долготерпения, массового разорения крестьянства, изнывавшего под тройным ярмом - чиновников, помещиков и капиталистов. Никогда не утихавшая боль писателя-демократа за русского мужика, вся горечь его раздумий о судьбах своего народа, родной страны сконцентрировались в тесных границах сказки "Коняга" и высказались в волнующих образах и исполненных высокой поэтичности картинах. Сказка рисует, с одной стороны, трагедию жизни русского крестьянства - этой громадной, но порабощенной силы, а с другой - скорбные переживания автора, связанные с безуспешными поисками ответа на важнейший вопрос: "Кто освободит эту силу из плена? Кто вызовет ее на свет?". В сказке о Коняге выражено стремление писателя поднять сознание народных масс до уровня их исторического призвания, вооружить их мужеством, разбудить их огромные дремлющие силы для коллективной самозащиты и активной освободительной борьбы. Салтыков-Щедрин верил в победу народа, хотя ему как крестьянскому демократу-социалисту не вполне были ясны конкретные пути к этой победе. До понимания исторической роли пролетариата он не дошел, закончил свою литературную деятельность в преддверии пролетарского этапа освободительной борьбы. Значительная часть щедринских сказок посвящена разоблачению поведения и психологии интеллигенции, запуганной правительственными преследованиями и поддавшейся в годы политической реакции настроениям постыдной паники. Представители этой категории людей нашли в зеркале щедринских сказок сатирическое отражение в образах премудрого пискаря, вяленой воблы, самоотверженного зайца, здравомысленного зайца, российского либерала.

Изображением жалкой участи обезумевшего от страха героя сказки "Премудрый пискарь", пожизненно замуровавшего себя в темную нору, сатирик выставил на публичный позор интеллигента-обывателя, высказал презрение к тем, кто, покоряясь инстинкту самосохранения, уходил от активной общественной борьбы в узкий мир личных интересов. С "Премудрым пискарем" но теме сближается одна из самых едких сатир на либерализм - сказка "Либерал". Благородно мыслящий либерал сначала робко выпрашивал у правительства реформ "по возможности", затем - "хоть что-нибудь", а кончил тем, что стал действовать "применительно к подлости". В. И. Ленин неоднократно попользовал эту знаменитую щедринскую сказку для характеристики эволюции буржуазного либерализма, легко отступавшего от "идеала" к "подлости", т. е. к примирению с реакционной политикой. Щедрин всегда с ненавистью относился к трусливым, продажным либералам, ко всем тем людям, которые лицемерно маскировали свои жалкие общественные претензии громкими словами. Он не допытывал к ним другого чувства, кроме открытого презрения. Более сложным было отношение сатирика к тем честным, но заблуждающимся наивным мечтателям, представителем "которых является заглавный герой знаменитой сказки "Карась-идеалист". Как искренний и самоотверженный поборник социального равенства, карась-идеалист выступает выразителем социалистических идеалов самого Щедрина и вообще передовой части русской интеллигенции. Но наивная вера карася в возможность достижения социальной гармонии путем одного морального перевоспитания хищников обрекает на неминуемый провал все его высокие мечтания. Горячий проповедник чаемого будущего жестоко поплатился за свои иллюзии: он был проглочен щукой. Беспощадным обнажением непримиримости классовых интересов, изобличением пагубности либерального соглашательства с реакцией, высмеиванием наивной веры простаков в пробуждение великодушия хищников - всем этим щедринские сказки объективно подводили читателя к осознанию необходимости и неизбежности социальной революции. Богатое идейное содержание щедринских сказок выражено в общедоступной и яркой художественной форме.

"Сказка, - говорил Н. В. Гоголь, - может быть созданием высоким, когда служит аллегорическою одеждою, облекающею высокую духовную истину, когда обнаруживает ощутительно и видимо даже простолюдину дело, доступное только мудрецу". [14] Таковы именно щедринские сказки. Они написаны настоящим народным языком - простым, сжатым и -выразительным. Слова и образы для своих чудесных сказок сатирик подслушал в народных сказках и легендах, в пословицах и поговорках, в живописном говоре толпы, во всей поэтической стихии живого народного языка. И все же, несмотря на обилие фольклорных элементов, щедринская сказка, взятая к целом, непохожа на народные сказки, она ни в композиции, ни в сюжете не повторяет традиционные фольклорных схем. Сатирик не подражал фольклорным образцам, а свободно творил на основе их и в духе их, творчески раскрывал и развивал их глубокий смысл, брал их у народа, чтобы вернуть народу же идейно и художественно обогащенными. Поэтому даже в тех случаях, когда темы или отдельные образы щедринских сказок находят себе соответствие в ранее известных фольклорных сюжетах, они всегда отличаются оригинальностью истолкования традиционных мотивов, новизной идейного содержания и высоким художественным совершенством. Здесь, как и в сказках Пушкина и Андерсена, ярко проявляется обогащающее воздействие художника на жанры народной поэтической словесности. Опираясь на фольклорно-сказочную и литературно-басенную традицию, Щедрин дал непревзойденные образцы лаконизма в художественном истолковании сложных общественных явлений. В этом отношении особенно примечательны те сказки, в которых действуют представители зоологического мира. Образы животного царства были издавна присущи басне и сатирической сказке о животных, являвшейся, как правило, творчеством социальных низов. Под видом повествования о животных народ обретал некоторую свободу для нападения на своих притеснителей и возможность говорить в доходчивой, забавной, остроумной манере о серьезных вещах. Эха любимая народом форма художественного повествования нашла в щедринских сказках широкое применение. Мастерским воплощением обличаемых социальных типов в образах зверей Щедрин достигал яркого сатирического эффекта.

Уже самим фактом уподобления представителей господствующих классов и правящей касты самодержавия хищным зверям сатирик заявлял о своем глубочайшем презрении к ним. Смысл иносказаний Щедрина без особого труда постигается как из самих образных картин, соответствующих поэтическому строю народных сказок, так и благодаря тому что сатирик нередко сопровождает свои аллегории прямыми намеками на их скрытое значение, переключает повествование из плана фантастического в реалистический, из сферы зоологической в человеческую. "Ворона - птица плодущая и на все согласная. Главным же образом, тем она хороша, что сословие "мужиков" представлять мастерица" ("Орел-меценат") (16, кн. 1, 73). Топтыгин чижика съел. "Все равно, как если б кто бедного крохотного гимназистика педагогическими мерами до самоубийства довел..." ("Медведь на воеводстве") (16, кн. 1, 53). Из одного этого намека думающему читателю становилось ясно, что речь идет об административных полицейских гонениях на передовую учащуюся молодежь. Сатирик был изобретателен и остроумен в выборе образов зверей и в распределении между ними тех ролей, которые они должны были разыгрывать в маленьких социальных комедиях и трагедиях. В "зверинце", представленном в щедринских сказках, зайцы изучают "статистические таблицы, при министерстве внутренних Дел издаваемые", и пишут корреспонденции в газеты; медведи ездят в командировки, получают прогонные деньги и стремятся попасть на "скрижали истории"; птицы разговаривают о капиталисте-железнодорожнике Губошлепове; рыбы толкуют о конституции и даже ведут диспуты о социализме.

Но в том-то и состоит поэтическая прелесть и неотразимая художественная убедительность щедринских сказок, что, как бы ни "очеловечивал" сатирик свод зоологические картины, какие бы сложные социальные роли ли поручал он своим "хвостатым" героям, последние всегда сохраняют за собой основные свои натуральные свойства. Салтыков-Щедрин принадлежит к числу тех великих писателей, творчество которых отличается высокой идейностью, народностью, реализмом, художественным совершенством. Наряду с другими классиками русской литературы он превосходно владел мастерством изображения быта и психологии людей, социальных и нравственных явлений общественной жизни. Но он, как и каждый из его выдающихся литературных современников - Некрасов, Тургенев, Гончаров, Достоевский, Толстой, - был по-своему оригинален, социально-политическая сатира стала его призванием, и в эту область он внес свой неповторимый вклад. Произведения Салтыкова-Щедрина, как бы они ни были разнообразны в проблемно-тематическом и жанровом отношениях, составляют единый художественный мир, отмеченный печатью яркой творческой индивидуальности писателя. Своеобразие Щедрина-художника наиболее наглядно проявляется прежде всего в таких особенностях его сатирической поэтики, как искусство применения юмора, гиперболы, гротеска, фантастики, иносказания для реалистического воспроизведения действительности и ее оценки с прогрессивных общественных позиций. Смех - основное оружие сатиры. "Это оружие очень сильное, - говорил Щедрин, - ибо ничто так не обескураживает порока, как сознание, что он угадан и что по поводу его уже раздался смех" (13, 509). Этим оружием боролись с социальными и нравственными пороками общества Фонвизин в "Недоросле", Крылов в баснях, Грибоедов в "Горе от ума", Гоголь в "Мертвых душах" и "Ревизоре". Щедрин развивал их традицию. По его собственному признанию, юмор всегда составлял его главную силу. Щедрин - самый яркий продолжатель гоголевской традиции сатирического смеха. Гоголь и Щедрин обладали неистощимым остроумием в изобличении общественных пороков.

И вместе с тем есть большая разница в идейных мотивах и формах художественного проявления юмора у этих двух крупнейших русских сатириков. Белинский, характеризуя юмор Гоголя как юмор "спокойный, спокойный в самом своем негодовании, добродушный в самом своем лукавстве", в то же время говорил, что бывает еще другой юмор, "грозный и открытый", "желчный, ядовитый, беспощадный". [15] Таков именно юмор Щедрина. Отмечая в горьком и резком смехе Щедрина "нечто свифтовское", Тургенев писал: "Я видел, как слушатели корчились от смеха при чтении некоторых очерков Салтыкова. Было что-то почти страшное в этом смехе, потому что публика, смеясь, в то же время чувствовала, как бич хлещет ее самое". [16] По определению М. Горького, смех Щедрина - "это не смех Гоголя, а нечто гораздо более оглушительно-правдивое, более глубокое и могучее". [17] Если к гоголевскому юмору приложима формула "смех сквозь слезы", то более соответствующей щедринскому юмору будет формула "смех сквозь презрение и негодование". В характере щедринского юмора сказались, конечно, и свойства личной биографии и дарования писателя, но прежде всего - новые общественные условия и новые идеи, верным представителем которых он был. За годы, разделяющие сатирическую деятельность Гоголя и Щедрина, совершился крупный шаг в общественной жизни России и в развитии русской освободительной мысли. Смех Щедрина, почерпавший свою силу в росте демократического движения и в идеалах демократии и социализма, глубже проникал в источник социального зла, нежели смех Гоголя. Разумеется, речь идет не о художественном превосходстве Щедрина над Гоголем, а о том, что по сравнению со своим великим предшественником Щедрин как сатирик ушел дальше, движимый временем и идеями.

Что же касается собственно гоголевской творческой силы, то Щедрин признавал за нею значение высшего образца. Если Гоголь видел в сатирическом смехе средство нравственного исправления людей, то Щедрин, не чуждаясь этих намерений, считал главным назначением смеха возбуждение чувства негодования и активного протеста против социального неравенства и политического деспотизма. Щедринский смех отличался от гоголевского прежде всего своим, так сказать, политическим прицелом. Сатирический смех в щедринской концепции призван быть не целителем, а могильщиком устаревшего социального организма, призван накладывать последнее позорное клеймо на те явления, которые закончили свой цикл развития и признаны на суде истории несостоятельными. В смехе Щедрина, преимущественно грозном и негодующем, не исключены и другие эмоциональные тона и оттенки, обусловленные разнообразием идейных замыслов, объектов изображения и сменяющихся душевных настроений сатирика. "Сказки", где представлены картины жизни всех социальных слоев общества, могут служить как бы хрестоматией образцов щедринского юмора во всем богатстве его художественного проявления. Здесь и презрительный сарказм, клеймящий царей и царских вельмож ("Медведь на воеводстве", "Орел-меценат"), и веселое издевательство над дворянами-паразитами ("Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил", "Дикий помещик"), и пренебрежительная насмешка над позорным малодушием либеральной интеллигенции ("Премудрый пискарь", "Либерал"), и смешанный с грустью смех над доверчивым простаком, который наивно полагает, что можно смирить хищника призывом к добродетели ("Карась-идеалист" ). Салтыков-Щедрин был великим мастером иронии - тонкой, скрытой насмешки, облеченной в форму похвалы, лести, притворной солидарности с противником. В этой ядовитейшей разновидности юмора Щедрина превосходил в русской литературе только один Гоголь. В "Сказках" щедринская ирония блещет всеми красками. Сатирик то восхищается преумным здравомысленным зайцем, который "так здраво рассуждал, что и ослу в пору", то вдруг вместе с генералами возмущается поведением тунеядца-мужика, который спал "и самым нахальным образом уклонялся от работы", то будто бы соглашается с необходимостью приезда медведя-усмирителя в лесную трущобу, потому что "такая в ту пору вольница между лесными мужиками шла, что всякий по-своему норовил. Звери - рыскали, птицы - летали, насекомые - ползали, а в ногу никто маршировать не хотел".

Издевательски высмеивая носителей социального зла, сатирик возбуждал к ним в обществе чувство активной ненависти, воодушевлял народную массу на борьбу с ними, поднимал ее настроение и веру в свои силы, учил ее пониманию своей роли в жизни. По верному определению А. В. Луначарского, Щедрин - "мастер такого смеха, смеясь которым, человек становится мудрым". [18] Для произведений Салтыкова Щедрина характерно широкое применение приемов гиперболы, гротеска, фантастики, посредством которых писатель резко обнажал сущность отрицаемых явлений общественной жизни и казнил их оружием смеха. Разоблачая те или иные черты социальных типов, сатирик очень часто находил для них какой-либо эквивалент в мире, стоящем за пределами человеческой природы, создавал поэтические аллегории, в которых место людей занимали куклы и звери, выполнявшие роль сатирической пародии. Такая фантастика нашла свое блистательное применение в сказках, где вся табель о рангах остроумно замещена разными представителями фауны. Фантастическая костюмировка в одно и то же время и ярко оттеняет отрицательные черты типов, и выставляет их в смешном виде. Человек, действия которого приравнены к действиям низшего организма или примитивного механизма, вызывает смех. Гипербола, гротеск, фантастика, являвшиеся эффективными приемами изображения и осмеяния социального зла, попутно выполняли также свою роль и в сложной системе художественных средств, применявшихся сатириком в борьбе с цензурой. Передовая русская литература жестоко преследовалась самодержавием. В борьбе с цензурными гонениями писатели прибегали к обманным средствам. "С одной стороны, - говорит Щедрин, - появились аллегории, с другой - искусство понимать эти аллегории, искусство читать между строками. Создалась особенная рабская манера писать, которая может быть названа Езоповскою, - манера, обнаруживавшая замечательную изворотливость в изобретении оговорок, недомолвок, иносказаний и прочих обманных средств" (15, кн. 2, 185-186).

Салтыков-Щедрин, до конца дней своих остававшийся на боевом посту политического сатирика, довел эзоповскую манеру до высшего совершенства и стал самым ярким ее представителем в русской литературе. Действуя под гнетом цензуры, вынужденный постоянно преодолевать трудные барьеры, сатирик не отступал от своих демократических убеждений, а боролся с препятствиями художественными средствами. Он выработал целую систему иносказательных приемов, наименований, выражений, образов, эпитетов, метафор, которые позволяли ему одерживать идейную победу над врагом. Так, например, в эзоповском языке Щедрина порядок вещей обозначает произвол самодержавия, сердцевед - шпиона, фюить - внезапную административную ссылку в отдаленные места. Продажных литераторов-приспособленцев сатирик именовал пенкоснимателями, а их газетам присвоил названия: "Пенкоснимательница", "Чего изволите?", "Помои", "Нюхайте на здоровье". Русскую действительность своего времени Щедрин нередко изображал в форме повествования о прошлом (яркий образец - "История одного города") или о зарубежных странах. В "Сказках" эти иносказательные приемы нашли широкое применение, видоизменяясь соответственно жанру. Иногда сказка начинается указанием, что речь будет идти о ставом времени, хотя весь смысл дальнейшего повествования относится к современности. Например: "Нынче этого нег, а было такое время..." ("Праздный разговор"); "В старые годы, при царе Горохе это было..." ("Дурак"). Для умышленного отнесения изображаемых событий к неопределенным странам и временам сатирик удачно использовал традиционные зачины народных сказок: "...В некотором царстве, в некотором государство жил-был помещик..." ("Дикий помещик"); "В некоторой стране жил-был либерал..." ("Либерал"). Иносказания в сатире Щедрина предназначены не только для обмана цензуры. Они являются эффективным средством сатирического изображения жизни, позволяющим подойти к предмету с неожиданной стороны и остроумно осветить его. Для сатиры это особенно важно, она тем успешнее достигает своей цели, чем неожиданнее ее нападение на противника и чем остроумнее очерчены его комические черты. Образ медведя Топтыгина, обозначающий губернатора, избран, конечно, не без цензурных соображений, вместе с тем найденный псевдоним имел все достоинства меткой, остроумной художественной метафоры, которая усиливала сатирическое нападение на правящую касту самодержавия.