Жанровая система древнерусской литературы

Размещено на http://www.allbest.ru/

Содержание

Введение

1. Жанровая система древнерусской литературы

2. Слово о Законе и Благодати

2.1 История создания и открытия «Слова о Законе и Благодати»

2.2 Содержание и характеристика «Слова о Законе и Благодати»

Заключение

Список литературы

Введение

Принятие христианства в 988 г. при великом князе Киевском Владимире Святославиче ввело Русь в орбиту влияния византийского мира. После крещения в страну была перенесена от южных и в меньшей степени от западных славян богатая старославянская книжность, созданная солунскими братьями Константином Философом, Мефодием и их учениками во второй половине IX-X в. Огромный корпус переводных (в основном с греческого) и оригинальных памятников включал в себя библейские и богослужебные книги, патристику и церковно-учительную литературу, догматико-полемические и юридические сочинения и т.д. Этот книжный фонд, общий для всего византийско-славянского православного мира, обеспечивал внутри него сознание религиозного, культурного и языкового единства на протяжении столетий.

От Византии славяне усвоили по преимуществу церковно-монастырскую книжную культуру. Богатая светская литература Византии, продолжавшая традиции античной, за немногими исключениями не была востребована славянами.

Южнославянское влияние в конце X-XI в. положило начало древнерусской литературе и книжному языку.

Особый интерес вызывает древнерусское красноречии. Это сложный и трудный для изучения феномен, поэтому в данной работе предпринята попытка его исследования на примере «Слова о Законе и Благодати» - самого раннего памятника древнерусского красноречия. В источниках эта речь снабжена обычно полным названием без указания на ее жанровую принадлежность: «О Законе, Моисеемъ даньномъ, и о Благодети и Истине, Иисусемь Христомъ бывшиихъ; и како Законъ отъиде, Благодать же и Истина вьсю землю испълни, и вера въ вься языкы простьреся, и до нашего языка русьскаго; и похвала кагану нашему Володимеру, от него же крьщени быхомъ; и молитва к Богу от земле нашее. Господи, благослови, отьче!». Созданное в XI столетии, «Слово» сохранилось в нескольких десятках рукописных копий, древнейшая из них относится к концу XIV или началу XV в., но известен также фрагмент памятника по рукописи XII-XIII в.

1. Жанровая система древнерусской литературы

В древнерусскую эпоху исключительно большое значение имели литературные образцы. Такими считались, прежде всего, переводные церковнославянские библейские и богослужебные книги. Образцовые произведения содержали риторические и структурные модели разных типов текстов, определяли собой письменную традицию, или, иначе говоря, кодифицировали литературно-языковую норму. Они заменяли собой грамматики, риторики и другие теоретические руководства по искусству слова, распространенные в средневековой Западной Европе, но долгое время отсутствовавшие на Руси. Читая церковнославянские образцы, постигали тайны литературной техники многие поколения древнерусских книжников. Средневековый автор постоянно обращался к образцовым текстам, использовал их словарь и грамматику, возвышенные символы и образы, фигуры речи и тропы. Освященные седой стариной и авторитетом святости, они казались незыблемыми и служили мерилом писательского мастерства. Это правило составляло альфу и омегу древнерусского творчества.

Белорусский просветитель и гуманист Франциск Скорина доказывал в предисловии к Библии (Прага, 1519), что книги Ветхого и Нового Заветов являются аналогом «семи свободных искусств», составлявших основу средневекового западноевропейского образования. Грамматике учит Псалтирь, логике, или диалектике, - Книга Иова и Послания апостола Павла, риторике - творения Соломона, музыке - библейские песнопения, арифметике - Книга Чисел, геометрии - Книга Иисуса Навина, астрономии - Книга Бытия и другие священные тексты.

Библейские книги воспринимались и как идеальные жанровые образцы. В Изборнике 1073 г. - древнерусской рукописи, восходящей к переводному с греческого сборнику болгарского царя Симеона (893-927), в статье «отъ апостольскыихъ уставъ» утверждается, что эталоном историко-повествовательных произведений являются Книги Царств, примером в жанре церковных песнопений служит Псалтирь, образцовые «хитростьныя и творитвьныя» сочинения (то есть относящиеся к письменности мудрых и поэтические) - это учительные Книги Иова и Притчей Соломоновых. Почти четыре столетия спустя, около 1453 г., тверской инок Фома назвал в «Слове похвальном о великом князе Борисе Александровиче» образцом историко-повествовательных произведений Книги Царств, эпистолярного жанра - апостольские послания, а «душиспасителных книг» - жития.

Такие представления, пришедшие на Русь из Византии, были распространены по всей средневековой Европе. В предисловии к Библии Франциск Скорина отослал желающих «ведати о военных» и «о богатырских делехъ» к Книгам Судей, заметив при этом, что они более правдивы и полезны, чем «Александрия» и «Троя» - средневековые романы с приключенческими сюжетами об Александре Македонском и Троянской войне, известные на Руси. Между прочим, то же самое у М. Сервантеса говорит каноник, убеждая Дон Кихота оставить сумасбродства и взяться за ум: «Если… вас потянет к книгам о подвигах и о рыцарских поступках, то откройте Священное Писание и прочтите Книгу Судей: здесь вы найдете великие и подлинные события и деяния столь же истинные, сколь и отважные».

Иерархия церковных книг, как ее понимали в Древней Руси, изложена в предисловии митрополита Макария к Великим Минеям Четиим (закончены ок. 1554). Памятники, составлявшие ядро традиционной книжности, расположены в строгом соответствии с их местом на иерархической лестнице. Ее верхние ступени занимают наиболее почитаемые библейские книги с богословскими толкованиями. На вершине книжной иерархии находится Евангелие, вслед за которым идут Апостол и Псалтирь (которая в Древней Руси использовалась и как учебная книга - по ней учились читать). Далее следуют творения отцов церкви: сборники сочинений Иоанна Златоуста «Златоструй», «Маргарит», «Златоуст», произведения Василия Великого, слова Григория Богослова с толкованиями митрополита Никиты Ираклийского, «Пандекты» и «Тактикон» Никона Черногорца и др. Следующий уровень составляет ораторская проза со своей жанровой подсистемой: 1) слова пророческие, 2) апостольские, 3) святоотеческие, 4) праздничные, 5) похвальные. На последней ступени находится агиографическая литература с особой жанровой иерархией: 1) жития мученические, 2) преподобнические, 3) патерики Азбучный, Иерусалимский, Египетский, Синайский, Скитский, Киево-Печерский, 4) жития русских святых, канонизированных соборами 1547 и 1549 гг.

Древнерусская жанровая система, сложившись под влиянием византийской, перестраивалась и развивалась на протяжении семи веков своего существования. Тем не менее, она сохранилась в своих основных чертах вплоть до Нового времени.

2. Слово о Законе и Благодати

2.1 История создания и открытия «Слова о Законе и Благодати»

Несмотря на то, что среди древнерусских книжников означенное произведение было очень популярно и часто переписывалось, широкая научная общественность познакомилась с ним довольно поздно, лишь в 1844 г. Его первым публикатором и исследователем стал церковный историк и археограф А.В. Горский, впоследствии протоиерей и ректор Московской духовной академии, доктор богословия и член-корреспондент Императорской Академии наук. Текст произведения этот замечательный русский ученый нашел в рукописном сборнике XV в., разбирая книжную коллекцию Святейшего Синода (ныне ГИМ, Синодальное собр., № 591). В ней непосредственно к «Слову» примыкали ещё два текста - «Молитва» и «Исповедание веры» с завершительной записью от лица «мниха и прозвутера Иллариона» относительно его посвящения в 1051 г. в киевского митрополита. Последняя деталь, а также древнерусская рукописная традиция, и позволили Горскому предположить, что автором «Слова» был этот церковный деятель.

К сожалению, об упомянутом иерархе сохранились лишь отрывочные сведения. Во-первых, «Повесть временных лет» в статье под 1051 г. сообщает, что одно время Иларион был священником в Свято-апостольской церкви в селе Берестовом под Киевом, загородной резиденции великого князя Ярослава Мудрого; что он был «муж благ, книжен и постник»; что на берегу Днепра он «ископа себе» для уединенной молитвы «печерку малу двусажену, кде ныне ветхый монастырь Печерскый», и что, наконец, именно его «постави Ярослав митрополитомь». Во-вторых, в начале «Устава князя Ярослава о церковных судах» сообщается о том, что работа по внедрению в русскую жизнь правил «греческого номокануна» велась князем совместно «с митрополитом Ларионом». В-третьих, в «Житии преподобного Феодосия Печерского» имеется сообщение о некоем «черноризце Ларионе», который был «книгам хытр псати, сий по вся дни и нощи писааше книгы в келии… Феодосия». Вот и все.

В 1055 г. «Новгородская первая летопись» упоминает уже другого киевского митрополита - Ефрема, грека по происхождению. Какова дальнейшая судьба Иллариона, не известно. Высказывалось предположение, что его жизнь закончилась в стенах Киево-Печерского монастыря, где он жил под именем Никона, приняв схиму. Но отождествление Иллариона и летописца Никона Великого документально никак не подтверждается. Очевидно однако, что Илларион был первым митрополитом, избранным на киевскую кафедру из числа русских в нарушение канонов византийской церкви, а также действовал как единомышленник великого киевского князя Ярослава Мудрого. Что же касается «Слова о Законе и Благодати», то некоторые упоминаемые в нем исторические реалии позволяют датировать его временем между 1037 и 1050 гг. То есть написано оно было еще до настолования Иллариона.

2.2 Содержание и характеристика «Слова о Законе и Благодати»

Какова же написанная и, несомненно, произнесенная Илларионом речь - эта, по выражению крупного церковного историка Макария Булгакова, «драгоценность и, можно сказать, перл всей нашей духовной литературы первого периода»? Уже в названии произведения обозначено, что речь в нем идет о ветхозаветной и христианской вере, об их связи и взаимоотношении, о распространении христианства и, в частности, о крещении Руси благодаря великому князю киевскому Владимиру. Кроме того, «Слово» содержит похвалу Владимиру и молитву к Богу.

Итак, сочинение Иллариона - тематически сложный текст. Первый его раздел начинается с догматического размышления о том, что иудеи («израиль») и христиане исповедуют единого, общего Бога. Сначала он посредством Закона не дал погибнуть в языческом идолослужении только «племени Авраамлю», но затем, послав своего Сына, через его воплощение, крещение, проповедь о благе («евангелие»), крестные страдания, смерть и воскресение привел все народы к вечной жизни. Критерием различия между Законом (иудаизмом) и Благодатью (христианством) является, согласно Илариону, представление о «будущем веке». Если Закон лишь приуготовил, привел иудеев к Крещению, - и этим его значение ограничено, то Крещение прямо открывает путь к спасению, к вечной жизни в Боге уже всем крестившимся. Ведь Моисей и пророки предрекали лишь о пришествии Христа, а вот Христос и затем его ученики уже учили о воскресении и будущей жизни. Далее в первом разделе «Слова» Иларион иллюстрирует эту мысль посредством длинного ряда развернутых образно-символических сопоставлений и противопоставлений. Материалом для его историософского размышления служит экзегетический пересказ библейских повествований. «Закон», согласно оратору, ассоциируется с понятиями лжи («стень»), холода («студеньство нощьное»), с образами «луны», «суши», а также ветхозаветных персонажей: Агари («рабы»), Измаила (сына рабыни), Манассии (старшего сына Иосифа). Напротив, «Благодать» ассоциативно сопряжена с понятиями правды («истина»), тепла («солнечная теплота»), с образами «солнца», «росы» или ветхозаветных же персонажей: Сарры («свободной»), Исаака («сына свободной»), Ефрема (младшего сына Иосифа).

Определив таким соотносительным способом значение иудаизма и христианства, Илларион далее излагает догматическое учение о двуестественной, богочеловеческой природе Христа. И вновь иллюстрирует последнее длинным рядом сопоставительных образных пар типа: Христос «яко человекъ постися 40 днии, взаалка, и яко Богъ победи искушающаго… яко человекъ, оцьта вкушь, испусти духъ, и ако Богъ солнце помрачи и землею потрясе». Величие Христа состоит в том, что через свою крестную муку Он соделал людям спасение и уничтожил «преступление и грех» тех людей, кто его принял. Иудеи же, которые его, «яко злодея мучившее», тем самым вызвали на себя «гневъ Божий конечный»: Иерусалим, по пророчеству, был разрушен римлянами, «иудейство оттоле погыбе», Закон «погасе», а его слуги рассеяны были по миру, «да не въкупь злое пребываеть». Напротив, христианство распространилась по всем странам: «...лепо бо бе Благодати и Истине на новы люди въсиати! Не въливають бо, по словеси Господню, вина новааго учениа благодетьна въ мехы ветхы, обетъшавъши въ иудействе. Аще ли то просядутся меси, и вино пролеется. Не могъше бо Закона стеня удержати, но многажды идоломъ покланявшеся. Како истинныа Благодати удержать учение? Нъ ново учение - новы мехы, новы языкы! И обое съблюдется».

Таким образом, цель всего первого раздела «Слова» полемическая. Автор стремился доказать превосходство христианства над ветхозаветной религией и посредством этого, вероятно, превосходство принявшей христианство Руси над потерявшей свое былое значение Хазарской империей.

Вероятно, в то время, когда произведение было создано и произнесено, эта задача осознавалась как особенно актуальная. В самом деле, во-первых, еще задолго до Иллариона между Русью и Хазарским каганатом, правящая верхушка которого исповедовала иудаизм, сложились отношения типа соревновательных: сначала Русь платила дань хазарам, но потом роли поменялись, и в связи с этим, видимо, у русских князей возникла уверенность, что они являются восприемниками власти, принадлежавшей владыкам покоренного ими государства, отсюда и принятый великими русскими князьями титул - «каган». Во-вторых, в процессе развития отношений между Русью и Хазарским каганатом какая-то часть хазарских иудеев перекочевала в Киев и здесь, найдя для себя, очевидно, благоприятные условия, осела, а в дальнейшем, естественно, обрела какие-то контакты с киевлянами. В-третьих, известна попытка иудеев склонить Владимира Святославича к иудаизму, когда он задумался над выбором государственной религии. И хоть попытка эта была неудачной, она все же свидетельствует о непосредственном и живом характере отношений между иудеями и русичами. В-четвертых, такие отношения, видимо, не всегда были безоблачными, особенно после принятия Русью христианства. На это указывают, по крайней мере, два зафиксированных в древнерусской литературе и относящихся к XI в. предания. Так, в «Житии преподобного Феодосия Печерского», написанном в конце XI или в начале XII в., рассказывается, что этот подвижник имел обыкновение посещать слободы в Киеве, где жили иудеи, ради прения с ними о вере. А вот восходящие ко второй четверти XIII в. страницы «Киево-Печерского патерика» более определенно указывают на то, что иногда отношения между принявшими христианство русичами и иудеями складывались именно как враждебные. Например, новелла патерика о Евстратии Постнике свидетельствует, что проживавшие на Руси иудеи не только торговали русскими христианами как рабами, но и, случалось, пытались через истязания принудить их к отказу от своей веры в пользу иудаизма. Так что звучащая в «Слове о Законе и Благодати» полемическая тема была порождена не только религиозным сознанием, но и, несомненно, самой реальной жизнью.

Второй раздел речи Иллариона - исторический. Это размышление о значении принятия Русью христианства. «Вера бо благодатьнаа, - говорит оратор, - по всей земли простреся и до нашего языка рускааго доиде. И законное езеро пресъше, еуагельскый же источникъ наводнився, и всю землю покрывъ, и до насъ разлиася». Все последующее рассуждение построено также на приеме со- или противопоставления, и все с той же полемической целью. Только теперь сравниваются факт славного приобщения Руси к христианскому миру и факт бесславия иудаизма. И вместе с тем, осмысляется преимущество христианской Руси перед Русью языческой: «Вся страны благыи Богъ нашь помилова и насъ не презре, въсхоте и спасе ны, въ разумъ истинный приведе. Пусте бо и пресъхле земли нашей сущи, идольскому зною исушивъши ю, вънезаапу потече источникъ еуагельскыи, напаая всю землю нашу…».. Илларион при этом опять-таки употребляет длинный ряд образно коррелятивных пар, в которых звучит антииудейская тема: «И тако, странни суще, людие Божии нарекохомся. И врази бывше, сынове его прозвахомъся. И не иудейскы хулимъ, нъ христианьски благословимъ. Не совета творим, яко распяти, нъ яко распятому поклонитися. Не распинаемъ Спаса, но рукы къ нему воздеваемъ. Не прободаемъ ребръ, но от нихъ пиемъ источникъ нетлениа…».

Далее оратор, приводя библейские изречения на тему вселенского значения промысла Божия о спасении человечества, обосновывает мысль о том, что открытое некогда ветхозаветным пророкам и сказанное ими о всеобщем, за пределами иудейства, признании Бога, касается в частности и Руси: «И събысться о насъ, языцех, реченое: «Открыеть Господь мышьцу свою святую пред всеми языки, и узрять вси конци земля спасение, еже от Бога нашего!…»». Как видно, приобщение Руси к христианству трактуется Иларионом в контексте священного предания о промысле Божием относительно истории человечества.

Определив, таким образом, смысл крещения Руси, автор «Слова» приступает к похвале князю Владимиру. Он выстраивает ее в форме личного обращения к нему и в интонации, исполненной воодушевленного патриотического пафоса. Главной темой этого третьего - панегирического - раздела произведения являются не столько личностные достоинства Владимира, - его благородство, мужество, ум, политическое могущество, милосердие (хотя всё это отмечено оратором), сколько феномен его духовного преображения в христианина и крестителя Руси.

Значение совершенного князем деяния Илларион раскрывает опять-таки с помощью приема сравнения - скрытого или прямого. «Хвалить же похвалныими гласы, - начинает он свое славословие, - Римскаа страна Петра и Паула, има же вероваша въ Иисуса Христа, сына Божиа; Асиа, и Ефесъ, и Пафмъ - Иоанна Богословца; Индиа - Фому, Егупетъ - Марка. Вся страны, и гради, и людие чтуть и славят коегождо ихъ учителя, иже научиша я православней вере. Похвалимъ же и мы по силе нашей малыими похвалами великаа и дивнаа сотворшааго, нашего учителя и наставника великааго кагана нашеа земли Володимера…». Уже в этом пассаже потаенно подчеркнута мысль об исключительном характере подвига русского князя. Если страны Востока и Запада благодарят за свое приобщение к Христу его непосредственных учеников и преемников, святых апостолов, то Русь обязана своим крещением государственному деятелю, слава которого была основана только на военных и политических победах. Его преимущество в том, что он сам, своей волей, без помощи со стороны, только лишь узнав о благоверной «земли Гречьске», «въждела сердцемь, възгоре духомь, яко быти ему христиану и земли его».

В риторическом восхищении Илларион обращается к Владимиру, моля его объяснить «дивное чюдо»: как это он, никогда лично не видев Спасителя, не слыша в своей земле апостольской проповеди, не бывши свидетелем изгнания бесов одним только именем Иисуса, обрел веру и стал его учеником. Пытаясь понять это, Илларион подчеркивает духовные дарования Владимира, а также его «благой смыслъ и остроумие». Именно благодаря им князь сумел осознать, «яко есть Богъ единъ, творецъ невидимыимъ и видимыимъ, небесныимъ и земленыимъ, и яко посла в миръ спасения ради възлюбленаго Сына своего». Именно это осознание привело князя к Христу и «в святую купель». Но заслуга Владимира обусловлена не только его личным обращением, и даже не тем, что он кого-то еще привел в христианство! Господь, по убеждению оратора, сподобил его «славы и чести» «на небесехъ», прежде всего, за то, что он уничтожил «заблуждения идольскыя льсти» во всей своей «области». В этом отношении Владимир, или Василий, подобен основателю Византийского государства, святому равноапостольному Константину Великому. «Съ темь же, - говорит оратор, - единоя славы и чести обещьника сотворилъ тя Господь на небесех, благовериа твоего ради, еже име въ животе своемь». Этот вывод о равночестии цезаря Константина и князя Владимира основан на ряде приведенных Илларионом с целью сопоставления фактов церковно-политических трудов первого и второго. И такое сопоставление, и такой вывод естественно вытекают из ранее высказанной патриотической мысли о том, что русские князья «не в худе бо и неведоме земле владычствоваша, нъ въ Руське, яже ведома и слышима есть въсеми четырьми конци земли!». Кроме того, все историософское рассуждение Иллариона утверждает, в сущности, хотя и не прямо, идею равенства Руси по отношению к Византии, идею особенно актуальную именно в эпоху Ярослава Мудрого, строившего свою внешнюю и внутреннюю политику отстраненно и независимо от Константинополя.

И вполне уместно, что, образно обосновав мысль о самодостаточности Русской земли и продолжая свое обращение к Владимиру, Иларион заговаривает об этом его сыне - Георгии (крестильное имя Ярослава); и заговаривает о нем как о «верном послухе» Владимира и как о «наместнике» его власти. Последний продолжил начатое отцом дело распространения «благоверия» на Руси, «недоконьчаная твоя наконьча, акы Соломонъ Давыдова: ...дом Божий великый святый его Премудрости създа, ...яко же ина не обрящется въ всемь полунощи земнеемь ото востока и до запада. И славный град твой Кыевъ величствомъ, яко венцемь, обложилъ. Предалъ люди твоа и градъ святый, всеславний, скорей на помощь христианомъ святей Богородици, ей же и церковь на великыихъ вратехъ създа во имя первааго господскааго праздника - святааго Благовещениа».

В конце похвального раздела рассматриваемого произведения риторический пафос оратора возвышается до молитвенного апофеоза: «Въстани, о честнаа главо, от гроба твоего! Въстани, оттряси сонъ! Неси бо умерлъ, но спиши до общааго всем въстаниа! Въстани, неси умерлъ, неси бо ти лепо умрети веровавъшу въ Христа, живота всему миру! Оттряси сонъ, възведи очи, да видиши, какоя тя чьсти Господь тамо съподобивъ, и на земли не беспамятна оставил сыном твоим! Востани, виждь чадо свое Георгиа, виждь утробу свою, виждь милааго своего! Виждь, его же Господь изведе от чресл твоих, виждь красяащааго столъ земли твоей и възрадуйся, и възвеселися! К сему же виждь и благоверную сноху твою Ерину! Виждь внукы твоа и правнукы, како живут, како храними суть Господемъ…».

По существу, это молитва о благоденствии Руси и князя Ярослава Мудрого, выраженная в форме сочлененных в длинные цепочки и перемежающихся похвальных, благодарственных и просительных возгласов. Но молитва, обращенная именно к Владимиру как к пребывающему на небесах в сонме святых угодников Божиих. Ею и заканчиваются риторические по своей жанровой природе разделы «Слова о Законе и Благодати».

Далее в самом раннем списке произведения читается «молитва к Богу», как она обозначена в названии ко всему тексту. Однако иногда древнерусские книжники переписывали только ее текст в виде самостоятельного произведения Иллариона. На этом основании, видимо, некоторые исследователи, издавая «Слово», не включали молитву в его состав. Тем не менее, кроме того, что ее принадлежность «Слову» в качестве составной части вытекает из самого названия последнего, об этом же говорит и ее содержание как логическое продолжение предшествующего текста. Если риторическая часть «Слова» завершается обращенным к Владимиру прошением помолиться перед Богом о своем сыне Георгии, дабы он принял «венець славы нетленныа съ всеми праведныими, трудившиимися его ради» (для Бога), то зазвучавший в этом конечном прошении мотив славы развивается в следующей далее молитве в виде славословия Богу: «Симь же убо, о владыко, царю и Боже нашь высокъи и славне человеколюбче, въздаяй противу трудомъ славу же и честь и причастникы творя своего царьства, помяни, яко благъ, и насъ, нищихъ твоих, яко имя тобе - человеколюбець!...». И затем следуют исповедно-покаянно-просительные по содержанию возгласы, главная тема которых - это упование на милосердие Божие.

Но среди них встречаются и тематически перекликающиеся с риторической частью произведения возгласы. Например, упоминание о еще не изжитом язычестве: мы «И стадо, еже ново начатъ пасти, исторгъ от пагубы идолослужениа, пастырю добрый… Не остави насъ, аще и еще блудимъ, не отверзи насъ!...»; или сопоставление с историей иудеев: «Тем же боимся, егда сътвориши на насъ, яко на Иерусалиме, оставлешиимъ тя и не ходившиимъ въ пути твоа. Нъ не сотвори намъ, яко и онемь, по деломъ нашимъ!...»; или, наконец, патриотический призыв-прошение: «И донеле же стоить миръ, не наводи на ны напасти искушениа, не предай нас въ рукы чюждиихъ, да не прозоветься градъ твой градъ плененъ и стадо твое пришельци въ земли несвоей, да не рекуть страны: «Кде есть Богъ ихъ?»». В целом эта молитва как бы подводит итог всему произведению и развернутой в ней цепи бинарных сопоставлений, выражающих идею преемственности и наследственного отношения к прошлому: иудаизм - христианство, Хазария - Русь, старые христианские народы - новые христианские народы, Византия - Русь, Константин - Владимир, языческая Русь - христианская Русь, начало христианства на Руси - продолжение христианства на Руси, Владимир - Ярослав-Георгий, молитва к Владимиру - молитва к Богу. А в целом все части «Слова о Законе и Благодати» - и догматическая, и историческая, и панегирическая, и молитвенная, - каждая по-своему, разрабатывают единую патриотическую тему независимости русского народа и - шире - равноправия всех христианских государств.

Заключение

Составляющие «Слово» части неразрывно связаны в одно идейно целостное повествовательное здание. Это здание, как видно, отличается безупречной стройностью содержательной и композиционной структуры. Но вместе с тем оно обладает и высокими художественно-стилистическими качествами, орнаментально разветвленной красотой внешнего декора. Ему присущи яркая образность, торжественная патетика, эмоциональная взволнованность, публицистическая заостренность, возвышенная сила библейского языка, соотнесенность с контекстом христианской мысли и истории.

Соответственно, Илларион использует богатейший набор присущих Священному Писанию и церковной литературе средств художественной выразительности. Это и поэтические тропы (метафоры, сравнения, уподобления, символы, игра созвучными словами), и поэтические фигуры (вопрошания, восклицания, обращения, противоположения), и ритмическая организация текста (синтаксический параллелизм, анафорические повторы, глагольные рифмы, ассонирующие глаголы). Это и щедрое применение библейских образов, цитат и парафраз, фрагментов из церковных песнопений, а также различных заимствований из других источников. Приведенные выше примеры вполне отражают особенности литературной манеры Иллариона. Но вот еще один фрагмент, в котором, как кажется, звучат все основные содержательные мотивы «Слова» и который достаточно ярко демонстрирует отмеченные формальные свойства речи древнерусского оратора:

«Се бо уже и мы со всеми христиаными славимъ святую Троицу, а Иудеа молчитъ. Христосъ славимъ бываетъ, а иудеи кленоми. Языцы приведени, а иудеи отриновени. Яко же пророкъ Малахиа рече: «Несть ми хотениа в сынехъ израилевехъ, и жертвы от рукъ ихъ не прииму, понеже ото въстокъ же и западъ, имя мое славимо есть въ странахъ, и на всякомъ месте темианъ имени моему приноситься. Яко имя мое велико въ странахъ!» (Ср.: Мал. 1: 10-11). И Давидъ: «Вся земля да поклонитъ ти ся и поетъ тобе: «И, Господи, Господь нашъ! Яко чюдно имя твое по всей земли!» (Ср.: Пс. 65; 4). И уже не идолослужителе зовемъся, нъ христиании; не еще безнадежници, нъ уповающе въ жизнь вечную. И уже не капище сотонино сограждаемъ, нъ Христовы церкви зиждемъ. Уже не закалаемъ бесомъ друг друга, но Христосъ за ны закалаемъ бываетъ и дробимъ въ жертву Богу и Отцю. И уже не жертвеныа крове вкушающе погыбаемъ, но Христовы пречистыа крове вкушающе спасаемъся. Вся страны благый Богъ нашъ помилова, и насъ не презре - въсхоте и спасе ны, и въ разум истинный приведе. Пусте бо и пресохле земли нашей сущи, идольскому зною исушивши ю, внезаапу потече источникъ еуагельскый, напаая всю землю нашу».

Хотя «Слово о Законе и Благодати», по утверждению самого автора, предназначалось не для простых людей, а для «избранных», «преизлиха насыштьшемся сладости книжныа», то есть для людей относительно образованных, оно все же обрело весьма широкую популярность среди древнерусских читателей. Его не только переписывали (сохранились десятки списков), но и перерабатывали (известно несколько его редакций). Более того, сочинение Иллариона использовали в качестве источника при составлении новых произведений. Так, его следы обнаруживаются в ряде древнерусских текстов XII-XVII столетий: например, в проложной похвале князю Владимиру Святославичу (XII-XIII в.), в похвале князю Владимиру Васильковичу и его брату Мстиславу из «Волынской летописи» (XIII в.), в «Житии Леонтия Ростовского» (XII в.), «Житии Стефана Пермского» (конец XIV в.). Наконец, «Слово» использовали и в южнославянской литературе. Так, во второй половине XIII в. заимствования из него сделал сербский писатель-инок Доментиан при составлении «Житий» Симеона и Саввы Сербских. Так что, подобно тому, как, по мысли Иллариона, Русь его времени была известна во всех концах света, так и его замечательная речь - несомненно, гениальное ораторское произведение - привлекала своей содержательной и художественной значительностью весьма широкий круг читателей Средневековья и на протяжении весьма длительного времени.

Итак, уже первые самостоятельные проявления художественной мысли в творчестве древнерусских писателей, как можно судить по «Слову о Законе и Благодати» митрополита Иллариона, оказались вовсе не ученическими. Наполнявшая их сила проницательного духа и интеллекта, источавшаяся ими сила высокой правды и красоты не иссякали и в последующем, причем в течение многих столетий. На это указывает даже то немногое, что дошло до нас вопреки тлетворному времени и разным обстоятельствам. Подобно книге книг «Библии», подобно иконе или храму, древнерусское искусство слова поражает своей удивительной серьезностью, глубиной, совершенно неистребимым стремлением к постижению самого главного, самого важного, самого нужного для человека, коль скоро он осознает себя как творение Божие и как дитя своей земли, своего народа и своей страны.

Список литературы

древнерусский писатель жанровый илларион

1. Адрианова-Перетц В.П. Древнерусская литература и фольклор. Л., 1974.

2. Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. Л., 1987.

3. История русской литературы X - XVII вв. Под ред. Д.С. Лихачева. М., 1985.

4. История русской литературы: В четырех томах. Л., 1980. Т. 1.

5. Кусков В.В. История древнерусской литературы. 7-е изд. М., 2002.

6. Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X-XVII вв.: Эпохи и стили. Л., 1973.

7. Робинсон А.Н. Литература Древней Руси в литературном процессе средневековья XI-XIII вв.: Очерки литературно-исторической типологии. М., 1980.

Размещено на Allbest.ru