Размещено на http://allbest.ru/

Министерство образования Российской Федерации

Реферат

по литературе

на тему: «Поэма «Двенадцать» как попытка Блока осмыслить революцию»

План

Введение

I. Формирование гражданской позиции поэта на протяжении всего творческого пути

ІІ. Поэма «Двенадцать» - отражение духовных поисков поэта и его современников в период слома эпох

Заключение

Список литературы

Введение

Александр Блок - один из самых крупных и значительных поэтов «серебряного века» и центральная фигура литературного направления, получившего название «русский символизм». Символические образы всегда играли большую роль в поэзии Блока. Не стала исключением и его поэма «Двенадцать».

В своем реферате я не стремилась конкретно анализировать поэму, выявлять ее сильные и слабые стороны. Я лишь хотела разобраться в сути революции, в ее «очистительной силе», проследить на протяжении всей поэмы позорное крушение старого мира и великое зарождение нового.

Лично для меня «Двенадцать» - это последняя вспышка светильника, в котором нет больше масла; это отчаянная попытка найти точку опоры в том, что само по себе есть исторический Мальстрем, бушующая хлябь, и только; это предсмертный крик, вырвавшийся из груди раненой птицы. Ну а каково истинное предназначение поэмы - судить не нам, простым смертным, а только «избранным», способным раскрыть смысл той бунтующей эпохи Октября.

І. Формирование гражданской позиции поэта на протяжении всего творческого пути

Александр Александрович Блок - одно из ключевых имен русской литературы. Своим творчеством он завершил поэтические искания всего XIX века и открыл поэзию XX века, соединив русскую классику и искусство.

Никем другим, кроме поэта, Блок не мог бы стать: сам мир вокруг него был пропитан поэзией и литературой. Стихи, которые писал поначалу Блок, помечались: «до света»; в его жизни шли «зори» - так, по меньшей мере, окрестили это период символисты. Мир виделся не таким, каков он был на самом деле, он казался наполненным свечением; «светящееся космическое нечто», как определял Андрей Белый, будущий «друг-враг» Александра Блока.

Однако Блока не печатали. В.П.Острогорский, редактор «Мира Божьего», выпроводил поэта со свирепым добродушием. Путешествующий по лучезарным мирам, Блок не видел, что происходило перед ним, его жизнь шла как бы параллельно действительности. Он не заметил даже объявленный студентами бойкот лекций и экзаменов в знак протеста - на Казанской площади студенты-демонстранты были избиты полицией. Впрочем, было бы нелепо требовать от поэта «злобы дня» как раз в тот момент, когда в нем бушевали стихии, да и грядущую революцию он предчувствовал вовсе не для того, чтобы быть ее фактографом.

Зато хорошо Блока встретили декаденты, символисты, хотя они также были далеки от понимания поэта. В юности большое влияние на него оказали Д.Мережковский и З.Гиппиус. Их дом был особым салоном, сами же они считали себя законодателями поэтической моды...

«Мне помнится: в январе 1904 года, в морозный пылающий день раздается звонок. Вижу: стоит молодой человек и снимает студенческое пальто, очень статный, высокий, широкоплечий, но с тонкой талией; и молодая, нарядная дама за ним раздевается... они составляли прекрасную пару: веселые, изящные, распространяющие запах духов...» - так описывает первую встречу с Блоком Андрей Белый. Заочно - с ним Белый был знаком давно: по рассказам и стихам; год назад они отправили письма друг другу в один день - и это показалось знамением.

Теперь декадентская Москва встречала Блока восторженно; Белый с Сергеем Соловьевым ежедневно водили Блоков по гостям - к Брюсову, Бальмонту, издателю Соколову. Было шумно и весело. Под мистические разговоры - пиво с сардинками. Вокруг Белого уже тогда сложился многолюдный кружок - «аргонавты». Вечно желавшие уплыть куда-нибудь от мрачной действительности, занимались жизнетворчеством, меняли действительность и искусство местами; вечно горели, были одержимы, жили в постоянном напряжении - так в свое время оценивал символистов проницательный Вл.Ходасевич, называя символизм «орденом».

В этот орден и тащили Блока, «а тот упирался».

Летом 1904 года два аргонавта - Белый и Соловьев - гостили в Шахматове. Оба были поражены, что «рыцарь Прекрасной Дамы», вместо того, чтобы писать вдохновенные стихи, роет канавы, вырубает старые кусты в саду, строит забор.

Блок тогда писал «Распутья», где была знаменитая «Фабрика»; он уходил в бездну, его лазоревый цвет сменился на лиловый. Причин тому было множество...

Прежде всего - первая русская революция с ее Кровавым воскресеньем. «Задолго до 9 января уже чувствовалась в воздухе тревога, - пишет М.А.Бекетова. - Александр пришел в возбужденное состояние и зорко присматривался к тому, что происходит вокруг. Особенно сильное впечатление произвели по мановению руки гаснущие огни фабричного корпуса».

События русской революции, как пишет Бекетова, изменили Блока - равнодушие к окружающей жизни сменилось живым интересом ко всему происходящему. Теперь он следит за газетами, исходил весь Петербург, стремясь увидеть все своими глазами. «Он ходил молодой, веселый, бодрый, с сияющими глазами и прислушивался к той «музыке революции», к тому шуму от падения старого мира, который непрестанно раздавался у него в ушах, по его собственному свидетельству» (М.А.Бекетова). Как раз в канун революции из Москвы приехал Белый, прошел по улицам - ворох впечатлений. Не только революционных - Блок провел его по «своему Петербургу»: вдоль глухих заборов, по переулкам с каменными «карманами».

Зинаида Гиппиус потом допрашивала Белого:

- Что вы делали с Блоком?

- Гуляли...

- Удивительная аполитичность у вас: мы обсуждаем, а вы гуляете!

Впрочем, стоит ли сотрясать воздух словами, когда не умеешь видеть...

Подъем освободительного движения в России не прошел бесследно для Блока. В обстановке революционных событий 1904-1905 гг. прежнее равнодушие его к общественно-политической жизни сменилось жадным интересом к широко развернувшейся народной борьбе за свободу. Блок пошел вместе с революционным народом, отдал ему все свои силы и знания. Он участвовал в революционных манифестациях и однажды во главе одной из них нес красное знамя. В числе лучших, честнейших представителей старой интеллигенции, объединенных и возглавленных М.Горьким, он принял самое живое, деятельное участие в строительстве советской культуры. Революционные события отразились в целом ряде произведений Блока, в том числе и в поэме «Двенадцать».

А.Блок пишет о революции 1905 года: «... чудесное, что витало над нами в 1905 году, обогатило нас великими возможностями», в другом случае - называет свое поколение: «мы дети дней свободы». Ясно, что поэт радовался событиям 1905 года, возлагал надежды на изменения в жизни страны:

И всем казалось, что радость будет,

Что в тихой заводи все корабли,

Что на чужбине усталые люди

Светлую жизнь себе обрели.

Это - август 1905 года. Позади были Кровавое воскресенье, Мудкен и Цусима. Мысль пробудилась от заколдованного сна, предчувствие светлой жизни входило в сознание людей. Блок приветствовал это. Поэтом был сделан шаг к народу:

На неприглядный ужас жизни

Открой скорей, открой глаза,

Пока великая гроза

Все не смела в твоей отчизне...

Наиболее реалистичными были картины жизни в таких стихотворениях А.Блока, как, к примеру, «На железной дороге» или «Поздней осенью из гавани...». Остановимся на них поподробнее.

Главной темой, объединяющей названные стихотворения, является тема рухнувших надежд («Все потеряно, все выпито!» или «Так мчалась юность бесполезная, В пустых мечтах изнемогая»). Если вокзал не исполняет надежд, то чего ждать от той жизненной воронки, глуши, откуда приходит героиня «На железной дороге», где вообще нет движения? Куда плыть несчастному матросу, всю жизнь проработавшему на «тяжелом корабле», где ему жить, если вся его душа, весь его внутренний мир опустошен, вывернут наизнанку?

Слова «железная дорога», «тоска дорожная, железная», «тяжелые корабли», «подъемный кран» как описание и символическое обозначение XIX и XX веков («век девятнадцатый, железный, воистину жестокий век», - скажет поэт в «Возмездии») резко усилены с таким понятием как «юность». Если уж она, хрупкая, беззащитная, обманута, раздавлена равнодушием, «железом» века, то он абсолютно жесток! Он сделал ненужным сам путь, восхождение, подменил его вечным возвращением, многое исковеркал, извратил. В итоге - гибель («В самом чистом, самом нежном саване / Сладко ли спать тебе, матрос?» или «Любовью, грязью иль колесами / Она раздавлена - все больно»).

Что может подтолкнуть человека к гибели? На мой взгляд, это та страна с ее порядками и законами, в которой человек живет (для нас это - Россия). Именно Блоку удалось так тонко и реалистично передать образ России. Родина для него - надежда и утешение. Россия предстает как загадочная стихия, как страна громадной, еще не выявленной мощи и энергии. С ней «и невозможное возможно», она ведет на «вечный бой», указывает путь вперед, в будущее. Однако за этой мощью скрывается главное - нищета, духовная нагота и полная разруха:

Так - я узнал в моей дремоте

Страны родимой нищету,

И в лоскутах ее лохмотий

Души скрываю наготу.

Мир человеческой жизни соотносится с миром высшей гармонии, которая мыслится как некая музыкальная цивилизация, сталкивающаяся с «безмузыкальной» буржуазной цивилизацией. Блок же стремится проникнуть за оболочку видимого мира и интуитивно постигнуть его глубинную сущность, его незримую тайну. Блок возвращается к идеалу поэта-гражданина, осознающего свою великую ответственность за судьбы Родины и народа, проявляет сострадание к жизни маленького человека, выраженное как раз в стихах о России.

Блок надеялся, что Октябрьская революция сможет хоть немного улучшить жизнь страны и народа. Вдохновленный верой в эту очистительную силу революционной стихии Блок приступил к созданию своей легендарной поэмы «Двенадцать».

ІІ. Поэма «Двенадцать» - отражение духовных поисков поэта и его современников в период слома эпох

В 1918 году Блок напишет поэму «Двенадцать», в то же время была напечатана и его статья «Интеллигенция и революция», откуда были взяты слова призыва поэта: «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слушайте музыку Революции!». На эти слова откликнулось целое поколение, для которого Блок был совестью, и его призыв заставил их отбросить все колебания и сомнения. Однако нашлись и такие, кто обвиняли поэта в кощунстве, цинизме, но самое страшное - в измене. Блок не изменял, он сохранил верность своему пути, пути поисков и отречений. Он принял революцию 1917 года как проявление народной, космической стихии («Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем, мировой пожар в крови...»). Отсюда - захватывающий дыхание «полет над бездной», задыхающийся, судорожно-прерывистый ритм поэмы.

Тем не менее, очень скоро Блок увидит реальные последствия свершившейся революции. Увидит - и ужаснется. Но именно в 1917 году он ощущал как раз то, что отразил в своей поэме, и это главное...

Итак, незадолго до Октября поэт определил происходящее в России как «вихрь атомов космической революции». Но в «Двенадцати», уже после Октября, Блок, все еще оправдывавший революцию, написал и об угрожающей силе стихии. Еще летом веривший в мудрость и спокойствие революционного народа Блок в поэме рассказал и о стихиях мятежных страстей, о людях, для которых абсолютом свободы являлась воля для себя.

Стихия - символический образ поэмы. Она олицетворяет вселенские катаклизмы; двенадцать апостолов революционной идеи обещают раздуть «мировой пожар», разыгрывается вьюга, «снег воронкой завился», в переулочках «пылит пурга». Разрастается и стихия страстей. Городское бытие также обретает характер стихийности: лихач «несется вскачь», он «летит, вопит, орет», на лихаче «Ванька с Катькою летит» и т.д.

Однако октябрьские события 1917 года уже не воспринимались только как воплощение вихрей, стихий. Параллельно с этим, по сути анархическим, мотивом в «Двенадцати» развивался и мотив воплощенной в образе Христа вселенской целесообразности, разумности, высшего начала. В 1904-1905 гг. Блок, увлеченный борьбой со старым миром, желая «быть жестче», «много ненавидеть», уверял, что не пойдет «врачеваться к Христу», никогда не примет Его. В поэме он обозначил для героев-революционеров иную перспективу - грядущую веру в Христовы заповеди. 27 июля 1918 года Блок отметил в дневнике: «В народе говорят, что все происходящее - от падения религии...».

К Божьему началу обращаются и созерцатели революции, и ее апостолы - двенадцать бойцов. Так, старушка не понимает, в чем целесообразность плаката «Вся власть Учредительному собранию!», она не понимает и большевиков («Ох, большевики загонят в гроб!»), но она верит в Богородицу («Ох, Матушка-Заступница!»). Бойцы же проходят путь от свободы «без креста» к свободе с Христом, и эта метаморфоза происходит помимо их воли, без их веры в Христа, как проявление высшего метафизического порядка.

Свобода нарушать Христовы заповеди, а именно - убивать и блудить, трансформируются в стихию вседозволенности. В крови двенадцати дозорных - «мировой пожар», безбожники готовы пролить кровь, будь то изменившая своему возлюбленному Катька или буржуй.

Блок воспринимал старую власть как безнравственную, не несущую ответственности перед народом, поэтому идея объединить в поэме Христа и красногвардейцев как попутчиков в гармонический, «новый» мир не была случайной; она была Блоком выстрадана. Он верил в сродство революционных и христианских истин. Он полагал, что если бы в России было истинное духовенство, то оно пришло бы к этой же мысли.

Трудно согласиться с тем, что «Двенадцать» - венец «трилогии вочеловечения» Блока. Сторонники этой точки зрения подчеркивают, что поэма отобразила романтический подъем на фоне разгулявшейся природной стихии. Однако нигде эта стихия не несет какой-либо положительной нагрузки. Стихия как бы сама по себе, она, скорее, сродни гибельному ветру, с которым для Блока связан образ России. Именно поэтому можно утверждать, что в поэме отражен не романтический подъем, а глубоко переживаемая поэтом духовная пустота.

В своей известной статье «Интеллигенция и революция» Блок восклицал: «Что же задумано? Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым, чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной»; «мировой пожар, который разгорается и будет еще разгораться долго и неудержимо, пока не запылает и не сгорит весь старый мир дотла».

Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем,

Мировой пожар в крови...

Это даже не угроза! Пожар уже бушует в поэме, вздымается вокруг снежными языками разыгравшейся вьюги, которая смела с лица земли недавно красовавшийся здесь «Санкт-Петербург», его чиновных жителей, мнивших себя солью российской земли.

Если смотреть на поэму сквозь призму подобного восприятия событий, то уже не покажется странным, что Блок столь воодушевленно описал в «Двенадцати» сломленность старого мира. Символ торжества мира нового дается читателю сразу, без какой-либо предварительной подготовки:

От здания к зданию

Протянут канат.

На канате - плакат:

Вся власть Учредительному Собранию!

Это торжество есть свершившийся факт. Он уже не ставится под сомнение ироничной интонацией или каким-либо нелепым эпитетом. И уже этому факту, твердо стоящему на ногах пролетарской свободы, не той, которая заканчивается там, где начинается свобода, а вседозволительной и анархичной, противопоставлены бьющейся в предсмертных конвульсиях силуэты старого мира.

А это кто? - Длинные волосы

И говорит вполголоса:

- Предатели!

- Погибла Россия!

Должно быть, писатель -

Вития...

Человеческие образы, символизирующие ломающийся на глазах старый мир, нелепы и комичны. Они, подобно куклам из Театра абсурда, которых бесцеремонно дергают за нитки, заставляя совершать различные телодвижения и произносить глупости искаженными голосами, наполняют собой пустоту мыльного пузыря, а их отраженные на радужной выпуклой поверхности лики вызывают лишь горькую усмешку:

А вон и долгополый -

Сторонкой за сугроб...

Что нынче невеселый,

Товарищ поп?

Помнишь, как бывало

Брюхом шел вперед,

И крестом сияло

Брюхо на народ?..

Александр Блок, как истинный гений символизма, одним незатейливым словосочетанием продемонстрировал возникшую между противостоящими друг другу мирами бездонную пропасть. Именно товарищ поп есть символ антагоничности старого и нового, их полной несовместимости и жесточайшей уродливости в случайных словосочетаниях, не вызывающей при этом ни капли жалости.

Совокупность социально-нравственных ценностей в душах и умах красногвардейцев, устами которых Блок озвучивает настроения нового мира, соответствует представлениям о соотношении цели и средств для ее достижения. Если уж рушить старый мир, то жестоко, кощунственно и до основания:

Товарищ, винтовку держи, не трусь!

Пальнем-ка пулей в Святую Русь -

В кондовую,

В избяную,

В толстозадую!..

Убийство толстомордой Катьки, у которой керенки есть в чулке, воспринимается отнюдь не как преступление, а напротив, как деяние, направленное на укрепление нового мира. Некоторое нравственное колебание Петруши, усомнившегося в правильности содеянного, вскоре, благодаря увещеваниям остальных одиннадцати, переходит во фразу абсолютной уверенности в верности того пути, который они себе избрали. Назад дороги нет.

Финал же поэмы ставит окончательную и жирную точку в конфликте старого и нового миров. Появление Иисуса Христа под кровавым знаменем революции, возглавляющего стройный марш двенадцати апостолов-революционеров, стало последним гвоздем в крышке гроба старого мира, окончательную и безоговорочную сломленность которого символически изобразил в своей поэме А.Блок.

Блоку нужно было показать сложность, двойственность свершившегося. Мечта высока, но ее реализуют люди, которые «ко всему готовы», которым «ничего не жаль», у которых безответственность, бесшабашность, опьянение (к счастью, и покаяние) - в лицах и фигурах:

В зубах - цигарка, примят картуз,

На спину б надо бубновый туз.

Поэт без конца повторяет: «Свобода, свобода/Эх, эх, без креста!», «Злоба, грустная злоба/Кипит в груди.../Черная злоба, святая злоба». На этом фоне сами призывы к дисциплине, порой казенные, плакатные, не блоковские («Над собой держи контроль!»), имеют совсем не официозный смысл. Блок боится взрыва стихии, ее разрушительной стихии.

А.Блок хотел изобразить коллективное, «роевое» (по выражению Л.Толстого) сознание и коллективную волю, пришедшие на смену индивидуальному началу. Поэтому он вводит в поэму красногвардейцев.

Традиционная точка зрения советского блоковедения состоит в том, что двенадцать красногвардейцев - значительный коллективный образ-символ представителей и защитников «новой жизни». Как положительный момент подчеркивается, что Блок нисколько не «выпрямляет», не идеализирует своих героев, что они выразители народной стихии со всеми ее крайностями, люди, сознающие свой высокий революционный долг и готовые его исполнить.

Можно согласиться, что разрушителей старого ведет дух некой истины во имя каких-то высоких целей. Можно даже принять, что субъективно А.Блок готов был, подобно В.Брюсову, увидеть в них, разрушающих старый мир, диких гуннов и даже благословить их. Но объективно он с гениальной прозорливостью показал, что никаких высоких общечеловеческих целей у двенадцати красногвардейцев нет. Все их высокие порывы только внешне красивы.

Убийство неверной Катьки красногвардейцами (в частности, Петрухой в соперничестве с Ванькой) - это выражение варварской силы стихии, обновляющей и разрушающей. Высший смысл, который, конечно, есть в событиях, во всем их масштабе, не скрыл от Блока того, что произошло на «Рыбацкой, 12». И потому, как оправдание гибели (в итоге самосуда) Катьки, нужен стал Христос. Ничем иным это внезапное нашествие тоски, разочарования не снимешь.

Блок действительно боялся своей догадки: неужели вновь «русский бунт, бессмысленный и беспощадный»? Неужели никому не ясно, что разрушительство так же старо, как и накопительство? «Блок возводит гибель Катьки в степень мировой трагедии - настолько она для него значительна. Он хочет, чтобы на иллюстрации на убитую Катьку «дохнуло густым снегом и сквозь него - Христос», - так просит он сделать Юрия Анненкова. Конкретный адрес и мировая трагедия; Рыбацкая, 12 и Иисус Христос. В этом невероятном сочетании весь Блок, вся его поэтика, сила его художественного воображения», - писал проницательный блоковед Л.К.Долгополов.

Не снизил ли поэт образ Христа, неожиданно поставив его во главе шествия красногвардейцев? Зачем он этим людям «без креста»? Не загрязнят ли они этот символ очищения, воскрешения, крестной муки своей бесшабашностью?

М.М.Пришвин записал в своем дневнике: «Я сильно подозреваю, что Христос в поэме Блока «Двенадцать», грациозный, легкий, украшенный розами,- есть обожествленный сам поэт Блок». Это наблюдение косвенно подтверждается тем, что Христос в поэме не в традиционном терновом венце, а в неожиданном белом венчике из роз. С одной стороны, он как бы не знал Голгофы. Но, с другой - он шествует «в высоте надвьюжной», т.е. это уже воскресший Христос, переживший распятье?

Видимо, многое надо понимать в свете мук совести, зреющего покаяния в том же Петьке, может быть, во всех красногвардейцах. Вероятно, это чувство вины всех перед загубленной Красотой, перед будущими жертвами эпохи и вызвало великое видение Христа? Выходит, все абстрактные цели во имя чего-то нового (никому не понятного, неизвестного) сродни гибельному ветру, крутящему Россию. Что будет за метелью, за гибельным ветром, поэт не знает, но предчувствует, что его надежды на гармонию вновь не оправдаются.

Бурный поток способен смести не только старый мир, но и самих носителей новой жизни. Эти «носители» воплощены у Блока в красногвардейцах, несомненно, вышедших из «рабочего народа». Но не из его авангарда. Класс, выступивший за борьбу со старым миром, не представлял собой нечто однородное. Боевая партия пролетариата - большевики, взявшие в свои руки судьбу вооруженного восстания, - это был авангард. А за ним шли люди, находившиеся на различных ступенях революционной сознательности, зачастую еще темные, только просыпавшиеся от векового сна, но уже одержимые «святой злобой» к буржуям.

Именно таковы двенадцать. Это люди, искренне пошедшие в революцию и служившие ей беззаветно, но не всегда видевшие ее конечные цели. Их ведет пока только «черная злоба, святая злоба» к царям и господам. Но эти ожесточенные враги старого мира в то же время также и его жертвы: на них еще лежат густые тени этого окаянного мира, на них еще тяготеет его проклятие.

Разрушение прежнего порядка, созданного «старым миром», высвобождает громадные силы, вырывающиеся на волю хаотично, разнузданно, безудержно. Силы стихии - ветер, метель, вьюга - не могут быть определены однозначно как добро или зло. Это глубокие внутренние противоречия в человеке, которые являются источником развития, движения. Однако в своей стихийной безудержности и слепоте они могут стать причиной разрушения и даже гибели.

Но Блоку мало было заклеймить и осмеять бесславно гибнущий старый мир и всех, его составляющих. Он хотел показать также силу, творящую революцию. Он и показал ее в «Двенадцати» - в меру своего (в основном и главном верного, хотя и неполного) представления о ней. Это сила прежде всего разрушительная, призванная сжечь дотла всю старую жизнь, но вместе с тем и несущая в мир новую историческую правду.

Таким образом, Октябрьская поэма Блока - произведение, не свободное от серьезных противоречий. Но большое искусство живет не отразившимися в нем противоречиями сознания художника, а той правдой, которую он сказал (не мог не сказать!) людям. Так и в «Двенадцати» главное, основное и решающее, конечно, не идеалистические заблуждения Блока, а его ясная вера в правоту народного дела, не ограниченное представление о реальных движущих силах и конкретных социалистических задачах пролетарской революции, а тот высокий революционно-романтический пафос, то живое ощущение величия и всемирно-исторического значения Октября, которым всецело проникнута поэма. «Вдаль идут державным шагом...» - сказано о ее героях. Именно вдаль - то есть в далекое будущее, и именно державным шагом - то есть как новые хозяева жизни. Это и есть идейный центр поэмы.

Печать бурного революционного времени лежит на стиле и языке «Двенадцати». В самих ритмах и интонациях поэмы, в напряженности и прерывистости ее стихового темпа отозвался шум крушения старого мира, который Блок, как уверял он сам, услышал физически, слухом. Новое, революционное содержание властно потребовало и новой стихотворной формы, и Блок, резко изменив обычную творческую манеру, обратился в «Двенадцати» к народным, песенно-частушечным формам стиха, к живой, грубоватой разговорной речи петроградской улицы тех революционных дней, к языку лозунгов и прокламаций:

Как пошли наши ребята

В красной гвардии служить -

В красной гвардии служить -

Буйну голову сложить!

Эх, ты, горе-горькое,

Сладкое житье!

Рваное пальтишко,

Австрийское ружье!

Никогда раньше не удавалось ему писать так свободно, просто и доступно, с такой пластической выразительностью, никогда еще голос его не звучал так сильно и раскованно.

Поэма поразила первых ее читателей не только энергией революционного пафоса, но и новизной стиля. Она прозвучала дерзким вызовом всем литературным староверам и чистоплюям, восхитила всех ждавших от поэзии чистого слова. Общее впечатление сводилось к одному: такого в русской поэзии еще не было. Все в поэме казалось необычным: мировое в ней было переплетено с будничным, революция с гротеском, гимн с частушкой; «вульгарный» сюжет, взятый словно из хроники газетных происшествий (история Катьки, Ваньки и Петрухи), завершается величественным апофеозом; неслыханная «грубость» словаря входит в сложное соотношение с тончайшими словесно-музыкальными построениями. И все это спаяно, сбито в одно целое, в нерасчленимое художественное единство. И все это казалось общедоступным - было понятно решительно всем, сразу ложилось в память оставалось на языке.

Заключение

Осознав новую Россию как будущее, Блок в ответственный час истории нашел в себе духовные силы для того, чтобы мужественно и бесповоротно порвать связи со старым миром и подняться на высоту понимания и значения русской пролетарской революции. «Дело художника, обязанность художника - видеть то, что задумано, писал Блок во вдохновенной статье «Интеллигенция и Революция», которою он откликнулся на Октябрьские события. - Что же задумано? Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым; чтобы лживая, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью...»

Роль Блока как художника наиболее точно и полно нашла свое отражение именно в «Двенадцати». В поэме последовательно применен художественный прием, основанный на эффекте контраста. Сразу бросается в глаза, что изображение строится на чередовании мотивов ночной темноты и снежной вьюги («Черный вечер. Белый снег»). Эта плакатно резкая («в две краски») цветовая символика отчетливо ясна по своему смыслу. Она знаменует два жизненных, исторических начала: низкое и высокое, ложь и правду, старое и новое, прошлое и будущее - все, что противоборствует как на всем свете, так и в каждой человеческой душе. Черное - это смертельно раненный, но еще отчаянно сопротивляющийся старый мир со всем его наследием. Это не только уходящая в прошлое «толстозадая» Святая Русь с ее буржуями, витиями, попами, барынями, городовыми, господскими «етажами» и золотыми иконостасами, но также и то, чем старый мир затемнил, отравил и покалечил миллионы человеческих душ: бесшабашное буйство, дешевая кровь, всяческая жестокость и дикость. Белое, точнее - светлое - это вольная метель, очистительный «мировой пожар», белоснежный венчик Иисуса Христа, красный флаг, все праведное, чистое, святое - революция.

Что такое снежная вьюга в «Двенадцати», как не образ «исторической погоды», образ самой революции. Черный вечер и белый снег воплощают в своей контрастности историческую бурю, потрясающую мир. Светлое, белое, снежное торжествует в финале поэмы, где разыгравшаяся вьюга полностью побеждает непроглядную тьму, из которой вышли двенадцать.

Так в поэме сплетаются, образуя целостное художественное единство, и гневное сатирическое обличение кондового старого мира, и восторженное романтическое представление о его гибели.

Такое понимание Октябрьской революции обусловило как сильные, так и слабые стороны поэмы «Двенадцать». В ней гениально передана оглушившая поэта музыка крушения старого мира. Разумное же, созидательное, творческое начало пролетарской революции, реальное содержание ее социалистической программы - не получили в поэме достаточно полного и ясного отражения.

Год спустя, после того как поэма увидела свет, Блок подвел итог своим давним размышлениям о том, каким должно быть настоящее, большое, идейное искусство. «Я боюсь каких бы то ни было проявлений тенденции «искусство для искусства», - записал он в дневнике, - потому что такая тенденция противоречит самой сущности искусства и потому что, следуя ей, мы в конце концов потеряем искусство; оно ведь рождается из вечного взаимодействия двух музык - музыки творческой личности и музыки, которая звучит в глубине народной души, души массы. Великое искусство рождается только из соединения этих двух электрических токов» (VII, 364).

Шедевром такого великого искусства и остается Октябрьская поэма Александра Блока, открывшая собой заглавную страницу русской советской поэзии.

блок поэт лирика творческий

Список литературы

1. А.А.Блок. Стихотворения. Поэма: Анализ текста. Основное содержание. Сочинения / Авт.-сост. С.В.Ломтев, А.В.Терновский. - 2-е изд. - М.: Дрофа, 2000.

2. Чалмаев В.А., Зинин С.А. Русская литература XX века: Учебник для 11 класса. Кн.1. - М.: ООО «ТИД «Русское слово - РС», 2002.

3. Клинг О.А. Александр Блок: структура «романа в стихах». Поэма «Двенадцать». - 2-е издание. - М.: Изд-во МГУ, 2000.

4. Егорова Н.В. Поурочные разработки по русской литературе XX века: 11 класс, 1 полугодие. - 4-е изд., перераб. и доп. - М.: ВАКО, 2005.

5. Блок А.А. Стихотворения и поэмы. / Сост., предисл. и примеч. Вл.Орлова. - М.: Худож. лит., 1980.

6. Жирова Т.В. Сочинения и изложения: 11 класс / Т.В.Жирова, В.В.Федиенко - Изд. 2-е - Ростов-на-Дону: «Феникс», 2006.

7. В.В.Лютов. Русские писатели в жизни - У.: изд-во «Урал LTD» при участии изд-ва «Урал-книга», 1999.

8. Серия «Эрудит». Литература XVII - XX веков. - М.: ООО «ТД «Издательство Мир Книги», 2007.

Размещено на Allbest.ru