Размещено на http://www.allbest.ru/

Максим Горький

П.В. Басинский

Максим Горький (Алексей Максимович Пешков, 1868-1936) родился 16 (28) марта в Н.-Новгороде. Обстоятельства его ранней биографии и вступления на литературный путь хорошо известны по его автобиографическим сочинениям и по множеству публикаций о нем. Детство будущего писателя, рано лишившегося родителей, прошло в доме деда Василия Васильевича Каширина. Дед обучал мальчика по церковным книгам, бабушка, Акулина Ивановна, приобщила к народным песням и сказкам, но самое главное - заменила мать, "насытив крепкой силой для трудной жизни".

Горький не получил настоящего образования, он принадлежал к классическому типу русских "самоучек". Жизнь "в людях", ранние лишения внушили мечты о переустройстве мира на разумных и справедливых основаниях. "Я в мир пришёл, чтобы не соглашаться." - сохранившийся фрагмент из уничтоженной юношеской поэмы Горького "Песнь старого дуба" многое объясняет в мировоззрении писателя. Ненависть к злу и этический максимализм (имя Максим взято для псевдонима, видимо, не только в память об отце) послужили источником душевных терзаний в неменьшей степени, чем тяжелые жизненные обстоятельства. Объяснение несовершенства мира и человека молодой Горький искал в жизни и книгах. В жизни он занимает активную позицию: участвует в революционной пропаганде, "идет в народ", странствует по Руси, двигаясь с массой разорившегося крестьянства с севера на юг, общается с босяками. Не менее сложным был и книжный опыт Горького. В молодом возрасте он испытал на себе различные философские влияния: от французского Просвещения и материализма И.В. Гете до позитивизма Ж.М. Гюйо, романтизма Д. Рескина и пессимизма А. Шопенгауэра. В его нижегородской библиотеке 1890-х годов рядом с "Историческими письмами" П.Л. Лаврова и первым томом "Капитала" К. Маркса стояли книги Э. Гартмана, М. Штирнера и Ф. Ницше.

Страсть к философскому чтению нельзя объяснить простой любознательностью. "Горький" опыт молодости заставлял искать более глубокие объяснения страданий человека, чем те, что лежали на Поверхности жизни. Пожалуй, как никто из русских писателей, Горький очень рано столкнулся с несовершенством человеческой природы в самом низменном смысле. Жестокость, грубость, невежество и прочие "прелести" провинциального быта отравили душу писателя, но и - парадоксальным образом - породили великую веру в Человека и его возможности. "Ошибка" двух начал и создала тот особый дух романтической философии молодого Горького, где Человек (идеальная сущность) не только не совпадал с человеком (реальным существом), но и вступал с ним в трагический конфликт. Гуманизм Горького, в отличие от гуманизма народников и заявивших о себе в 1890-е годы русских марксистов, не носил позитивно-научного характера. Это - яростный бунт против всего, что искажает "идею" Человека, стесняя ее в узких бытовых, национальных, социальных и природных границах. Источник зла писатель находил не только во внешних социальных препятствиях, но прежде всего внутри человека. "Каждый человек сам себе хозяин, и никто в том не повинен, ежели я подлец!" (III, 25) - говорит горьковский герой Коновалов. Особого рода и оптимизм Горького. Вл. Львов-Рогачевский, предлагал понимать этот оптимизм как "последний восторг". Он тоже сочетал в себе крайности: чувство глубочайшего кризиса, в котором оказалось человечество на рубеже XX в., и веру в его преодоление силами самого человека. Гуманизм Горького имел глубокие и древние корни. "Человеческое" вопрошало "божественное" и "сердилось" на него. "На что дан свет человеку, которого путь закрыт, и которого Бог окружил мраком?" (Иов, 3: 23). Вот лишь один из несомненно религиозных источников этого гуманизма." Любимая книга моя - книга Иова, - писал Горький В.В. Розанову в 1912 г., - всегда читаю ее с величайшим волнением, а особенно 40-ю главу, где Бог поучает человека, как ему быть богоравным и как спокойно встать рядом с Богом". "Безусловно, Горький не был гуманистом в либеральном понимании этого слова, - писал Мих. Агурский. - Его гуманизм имел другие основы, ибо строился на сложном религиозно-философском мировоззрении, близком по своим выводам к мировоззрению Тейяра де Шардена и некоторых других радикальных западных мыслителей, хотя, в отличие от Тейяра де Шардена, Горький был богоборцем - любимой его книгой была книга Иова".

Впервые псевдоним "М. Горький" появился в печати в 1892 г., когда в тифлисской газете "Кавказ" был напечатан рассказ "Макар Чудра". Затем молодой автор публикуется в московской газете "Русские ведомости" ("Емельян Пиляй"), а в 1895 г. его открывает журнал " Русское богатство" ("Челкаш"). В 1898 г. в петербургском издательстве С. Дороватовского и А. Чарушникова выходят двумя выпусками "Очерки и рассказы", которые приносят сенсационный успех. В 1899 г. их дополняет третий выпуск и выходит второе издание первых двух. С этого времени слава нового писателя росла с невероятной быстротой. "Выходец из народа" и чуть ли не "босяк" (в действительности выходец из цехового сословия, а затем - из провинциальных газетчиков) ворвался в русскую литературу и совершил в ней "переоценку ценностей", посягнув на традиционные представления о "литературном авторитете". Ситуация рубежа веков коренным образом отличалась от XIX в., когда родовое имя человека обычно ценилось больше его литературного имени. Так, Афанасий Фет всю жизнь страдал от незаконности своего рождения, добивался возвращения родовой фамилии Шеншин и ненавидел свое поэтическое имя, напоминавшее о его немецком происхождении. На рубеже веков мы наблюдаем нечто обратное. Борис Николаевич Бугаев страдал от своей роли "профессорского сынка" и принял мистического толка псевдоним - "Андрей Белый". До этого и позже родилось много подобных "говорящих" имен: Горький, Скиталец, Демьян Бедный, Саша Черный, Велимир (Хлебников).

В 1890-е годы в интеллектуальной жизни России победило самосознание, которое Андрей Белый вслед за Ницше назвал "волей к переоценке". Традиционные связи ветшали, новые возникали с трудом в условиях застывшей политической системы. Паралич православной церкви, которая в силу государственного положения не могла полноценно участвовать в новых общественных и интеллектуальных течениях, сопровождался стремительным ростом атеизма интеллигенции. В этой атмосфере все яркое, кричащее, неизведанное вызывало повышенный интерес. "В девяностых годах Россия, - писал впоследствии Г. Адамович, - изнывала от "безвременья", от тишины и покоя <. >, - и в это затишье, полное "грозовых" предчувствий, Горький со своими соколами и буревестниками ворвался, как желанный гость. Что нес он собою? Никто в точности этого не знал, - да и до того ли было? Не все ли, казалось, равно, смешано ли его доморощенное ницшеанство с анархизмом или с марксизмом: тогда эти оттенки не имели решающего значения. Был, с одной стороны, "гнет", с другой - все, что стремилось его уничтожить <. > Все талантливое, свежее, новое зачислялось в "светлый" лагерь, и Горький был принят в нем, как вождь и застрельщик".

Чем восхищали современников ранние романтические произведения Горького? Почему они так безотказно, пользуясь определением Толстого, "заражали" читателя конца 1890-х - начала 1900-х годов? С самого начала обозначилось серьезное расхождение между тем, что писала о Горьком критика, и тем, что хотел видеть в нем рядовой читатель. Традиционный принцип толкования произведений с точки зрения заключенного в них социального смысла применительно к раннему Горькому не всегда четко срабатывал. Читателя меньше всего интересовал смысл горьковских вещей. Но он искал и находил в них настроение, созвучное своему времени. Критика пыталась найти в произведениях Горького социально-психологические типы ("лишний человек", "кающийся дворянин"), но чаще находила колоритные и несомненно жизненные характеры, которые, впрочем, не всегда отвечали за свои слова и поступки. Не только критиков, часто настроенных к Горькому враждебно, но и, например, Л. Толстого смущало, что молодой автор заставлял своих героев изъясняться несвойственным языком - при этом непонятно было: чей именно это язык?"Все мужики говорят у вас очень умно, - заметил Толстой (в передаче самого Горького). - В жизни они говорят глупо, несуразно, - не сразу поймешь, что он хочет сказать. Это делается нарочно, - под глупостью слов у них всегда спрятано желание дать выговориться другому <. > А у вас - все нараспашку, и в каждом рассказе какой-то вселенский собор умников. И все афоризмами говорят, это тоже неверно, - афоризм русскому языку не сроден" (XVI, 268-269). В то же время Толстой высоко оценил образы босяков, считая, что молодому писателю удалось познакомить образованную публику с несчастным положением " бывших людей" - тема, которая занимала самого Толстого. Появившись в литературе, Горький подменил проблему художественной типизации проблемой "идейного лиризма", по точному определению М.А. Протопопова. Его герои напоминали кентавров, так как несли в себе, с одной стороны, типически верные черты, за которыми стояло хорошее знание жизни и литературной традиции; с другой - произвольные черты и особого рода "философию", которой автор наделял их, часто не согласуясь со строгой " правдой жизни". В конце концов он заставил критиков решать не проблемы текущей жизни в ее отражении в художественном зеркале, но непосредственно вопрос о Горьком и том идейно-психологическом типе, что, во многом благодаря ему, врезался в духовную и общественную жизнь России конца XIX - начала XX в. Горький появился в литературе в разгар борьбы народников и марксистов, а также в начале борьбы народников и декадентов. В 1896 г. во главе журнала " Северный вестник" оказался А.Л. Волынский, автор книги "Русские критики" (1896), в которой негативно оценивались идеалы шестидесятников. Вместе с первыми символистами (Д.С. Мережковским, З.Н. Гиппиус и В.Я. Брюсовым) Волынский привлек к сотрудничеству и молодого Горького, напечатав рассказы "Озорник", "Мальва" и "Варенька Олесова". Причины, по которым Горький согласился печататься в "Северном вестнике", понятны из его писем к Волынскому и в целом исследованы. Здесь и денежные трудности, и недовольство отказом Михайловского печатать "Ошибку", которую сам автор считал "порядочным" рассказом, и естественное желание молодого писателя появиться в столичном журнале. Но здесь и принципиальное несогласие Горького с догматами либерального народничества, и особого рода идеализм как попытка если не преодолеть мрачные условия жизни, то хотя бы вырваться в мечтах за серый круг действительности. "Я - ругаюсь, - писал он Волынскому, - когда при мне смеются над тихим и печальным стоном человека, заявляющего, что он хочет " того, чего нет на свете" <. > Кстати, - скажите Гиппиус, что я очень люблю ее странные стихи".

В 1890-е годы отношение Горького к разного рода общественным и эстетическим течениям еще не определилось. 23 ноября 1899 г. он писал Репину: "<. >я вижу, что никуда не принадлежу пока, ни к одной из наших " партий". Рад этому, ибо - это свобода". Таким же неясным было отношение Горького к "вечным вопросам". Чехову он писал: "Ницше где-то сказал: "Все писатели всегда <были> лакеи какой-нибудь морали". Стриндберг - не лакей". Судя по творчеству Августа Стриндберга, которым Горький увлекался в то время, можно понять, что под "моралью" он понимал не просто обывательские законы, позволявшие, например, обитателям железнодорожной станции "скуки ради" издеваться над запоздалой любовью Арины ("Скуки ради"), а - более существенные философские категории, в которых пытался мучительно разобраться. Из письма к жене: "У меня, Катя, есть своя правда, совершенно отличная от той, которая принята в жизни, и мне много придется страдать за мою правду, потому что ее не скоро поймут и долго будут издеваться надо мной за нее". Нагляднее всего неопределенность позиции Горького обнаружилась в его рассуждениях о "людях" и "человеках". В письмах к Толстому, Репину, Ф.Д. Батюшкову он сложил гимн во славу Человека. Но в других письмах, написанных тогда же, мы встретим немало своенравных и даже жестоких отзывов о людях; и это заставляет подозревать, что гуманизм писателя был вовсе не " гуманного" происхождения. Например, он писал Е.П. Пешковой о каких-то барышнях, что "ухаживали" за ним в Ялте, надеясь получить автограф или что-то вроде: "Господи! Сколько на земле всякой сволочи, совершенно не нужной никому, совершенно ни на что не способной, тупой, скучающей от пустоты своей, жадной на все новое, глупо жадной". В письме к Чехову, говоря о А.С. Суворине, заметил: "Мне, знаете, все больше жаль старика - он, кажется, совершенно растерялся <. > Наверное, Вам больно за него - но простите! может, это и жестоко - оставьте его, если можете. Оставьте его самому себе - Вам беречь себя надо. Это все-таки - гнилое дерево, чем можете Вы помочь ему?"

Впервые посетив Петербург и познакомившись со столичной интеллигенцией, он в письме к Е.П. Пешковой заметил: "Лучше б мне не видать всю эту сволочь, всех этих жалких, маленьких людей, которым популярность в обществе нужна более, чем сама литература". С кем он встречался в Петербурге осенью 1899 г.? Назовем имена: В.Г. Короленко, Н.К. Михайловский, Н.Ф. Анненский, П.Б. Струве, П.Н. Милюков, А.Ф. Кони, В.Д. Протопопов, М.И. Туган-Барановский. Словом, цвет русской интеллигенции, поистине радушно встретившей начинающего писателя! Горький однажды заметил, что его биография мешала правильному представлению о нем. Он рано стал понимать, что " самородку" сохранить свое лицо в обществе чрезвычайно трудно. По меткому замечанию М.О. Меньшикова, - он был "всем нужен". "Для всех лагерей, как правдивый художник, г. Горький служит иллюстратором их теорий; он всем нужен, все зовут его в свидетели, как человека, видевшего предмет спора - народ, и все ступени его упадка". Между тем к концу XIX в. спор о народе достиг апогея, нуждался в "третейском суде". Сила традиции была так велика, что Д.С. Мережковский в книжке "О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы" (1893) тоже обращался к "народному мнению". "Не нам жалеть народ. Скорее мы должны себя пожалеть. Чтобы самим не погибнуть в отвлеченности, в пустоте, в холоде, в безверии, мы должны беречь кровную связь с источником всякой силы и всякой веры - с народом". Потому неслучайно, что Михайловский, Короленко, Толстой единодушно пожелали увидеть в молодом Горьком "настоящего" человека из народа, не без надежды найти в талантливом самородке весомый аргумент в пользу собственных взглядов. Толстой, например, всерьез сердился и ревновал Горького, если тот не отвечал его априорным представлениям о " писателе из народа". Он скоро обнаружил в нем какую-то морально-эстетическую порчу и записал автора "Мальвы" и "На дне" в ницшеанцы. Михайловский, высоко оценив молодое дарование, тактично старался спасти его от "острых игл декадентства", которые - "в действительности не только не тонки и не остры, а, напротив, очень грубы и тупы"

горький максим писатель русский

Список литературы

1. Басинский П.В. Максим Горький // Русская литература рубежа веков: (1890 - начало 1920-х годов). - М. 2000. - С.505-539

Размещено на Allbest.ru