Дуэль и смерть Пушкина

Размещено на http://www.allbest.ru/

13

ДУЭЛЬ И СМЕРТЬ ПУШКИНА

Мы имеем полное право, гордиться нашей художественной литературой как своим великим национальным достоянием. Ни у одного народа не возникало в столь короткий период времени такой могучей семьи гигантов, таких величайших мастеров художественного слова, такого ярчайшего созвездия блистательных имен, как в русской литературе 19-первой половине 20 века.

Но именно Пушкина по праву называем мы величайшим национальным поэтом русского народа, родоначальником классической литературы, началом всех ее начал.

ПУШКИН АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ - русский поэт, драматург и прозаик, реформатор русского литературного языка, автор критических и исторических произведений. Пушкин считается выдающимся или самым выдающимся русским писателем, его тексты рассматриваются как самые престижный пример русской литературы, подобные текстам Данте в Италии или Гетте в Германии. Пушкина еще вовремя жизни называли гением, и со второй половины 1820- х годов он стал считаться «первым русским поэтом», не только современности, но и всех времен. Вокруг его особы у читательской публики образовался настоящий культ.

- Жуковский читал неизвестное пушкинское автобиографическое сочинение. Первый лист - черновой, остальные - беловые, лишь с некоторыми поправками; впрочем, предшествующего им черновика, пожалуй, и не было: в отличие от стихов, Пушкин писал прозу легко, быстро, порою почти «без помарок». пушкин дантес дуэль

«Несколько раз принимался я за ежедневные записки и всегда отступался из лености. В 1821 году начал я свою биографию и несколько лет сряду занимался ею. В конце 1825 года, при открытии несчастного заговора, я принужден был сжечь сии записки. (…)

Зато буду осмотрительнее в своих показаниях, и если записки будут менее живы, то более достоверны.

Избрав себя лицом, около которого постараюсь собрать другие, более достойные замечания, скажу несколько слов о моем происхождении».

Великий русский национальный поэт родился в сердце России - Москве - в самом конце 18 столетия - 26мая/6июня 1799 года. В Москве он провел свои детские годы. Родители Пушкина были довольно типичными представителями неслужащего столичного дворянства, беспечно проживавшего свои помещичьи доходы, но и не чуждого культурных потребностей и интересов. В доме Пушкиных увлекались литературой и театром. Гладкие стишки на французском языке писал глава семьи - СЕРГЕЙ ЛЬВОВИЧ. Его брат, Василий Львович, пользовался репутацией довольно известного стихотворца, принимавшего деятельное участие в борьбе против устарелого классицизма 18 века, на стороне представителей новых литературных течений, имевших своим истоком сентиментализм Н.М.Карамзина и И.И.Дмитриева.

По воспоминаниям детей Пушкины-родители мало заботились. Образованы на французско-космополитический манер, они сдали их, как это тогда было принято, на руки гувернанток и гувернеров иностранцев.

В 1811 году, по проекту Сперанского, самого видного деятеля раннего, «либерального» периода царствования Александра1, было организовано новое закрытое привилегированное учебное заведение - лицей, помещавшийся в Царском Селе (ныне город Пушкин) и предназначенный для подготовки высших государственных чиновников. Родители Пушкины при помощи своих светских связей устроили в лицей 12 летнего Сашеньку, который безотлучно пробыл там в течении 6 лет.

Героическая борьба русского народа с иноземными захватчиками оставила в сознании мальчика неизгладимый след на всю жизнь. Темой Отечественной войны подсказано и его первое, триумфальное, литературное выступление - прочитанное им в начале 1815 года на публичном лицейском экзамене, в присутствии доживавшего свои последние годы крупнейшего русского поэта 18 века, Державина, «Воспоминания в Царском Селе».

Ко времени окончания Пушкиным, весной 1817 года, лицея в стране все более сгущается политическая реакция, все грубее и циничнее проявляет себя палочный аракчеевский режим. В то же время в кругах придворного дворянства все более усиливаются оппозиционные настроения, нарастает политический протест. Своей литературной деятельностью Пушкин замечательно «служил общему делу» - «благой цели» декабристов, являлся поэтическим вдохновителем их движения.

Между тем слух о «вольных стихах» и эпиграммах ПОЭТА, которые получали все большее распространение, «везде ходили по рукам», дошел до властей. Ознакомившись со стихами и придя в ярость, царь сперва хотел было заслать его «вслед Радищеву» в Сибирь или, заключить в одну из самых страшных церковных тюрем - Соловецкий монастырь. Толь благодаря энергичному заступничеству влиятельных друзей удалось заменить эту жестокую кару на более мягкой - высылкой под видом служебного перевода на юг, в Екатеринослав, затем в Кишинев.

На личности НАТАЛЬИ НИКОЛАИВНЫ мы остановимся. Здесь важно отметить лишь некоторые моменты и подробности семейной истории Пушкина. Обстоятельствами семейными объясняется много в душевном состоянии поэта в последние месяцы его жизни.

Поразительная красота 16летней барышни Натальи Гончаровой приковала взоры Пушкина при первом же ее появлении в 1828 году в Большом свете Первопрестольной. «Когда я увидел ее в первый раз, - писал Пушкин в апреле 1830 года матери Натальи Николаевны, - ее красота была едва замечена в свете: я полюбил ее, у меня голова пошла кругом». Но красота Гончаровой очень скоро была высоко оценена современниками. О ней и об А. В. Алябьевой шумела молва, как о первых московских красавицах.

История женитьбы Пушкина известна. Бракосочетанию предшествовал долгий и тягостный период сватовства, ряд тяжелых историй, неприятных столкновений с семьею невесты. Налаженное дело несколько раз висело на волоске, и было накануне решительного расстройства. Приятель Пушкина Киселёв в письме Пушкина к Алексееву от 26 декабря 1830 года сделал любопытную приписку, - конечно, не без ведома автора письма: «Пушкин женится на Гончаровой, - между нами сказать, - на бездушной красавице, и мне сдается, что он бы с удовольствием заключил отступной трактат». И когда до свадьбы оставалось всего два дня, «в городе опять начали поговаривать, что Пушкинская свадьба расходится». А.Я. Булгаков, сообщивший это известие своему брату в Петербург, добавлял: «Я думаю, что и для нее, и для него лучше было бы, кабы свадьба разошлась». Сам Пушкин был далеко не в радужном настроении перед свадьбой: «мне за 30, - писал он Н.И. Кривцову за неделю до свадьбы. - В 30 лет люди обыкновенно женятся - я поступаю, как люди, и вероятно не буду о том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчеты. Всякая радость будет мне неожиданностью».

Свадьба состоялась 18 февраля. Тот же Булгаков писал брату: «Итак, свершилась эта свадьба, которая так долго тянулась. Ну, да и как будет хороший муж? То-то всех удивит, - никто не ожидает, а все сожалеют о ней. Я сказал Грише Корсакову: быть ей миледи Байрон. Он пересказал Пушкину, который смеялся только». Злым вещуном был не один Булгаков. Можно было бы привести ряд свидетельств современников, не ждавших добра от этого брака. Большинство сожалело «ее». С точки зрения этого большинства Пушкин в письме к матери невесты гадал о будущем Натальи Николаевны: «(Если она выйдет за него), сохранит ли она сердечное спокойствие среди окружающего ее удивления, поклонения, искушений? Ей станут говорить, что только несчастная случайность помешала ей вступить в другой союз, более равный, более блестящий, более достойный ее, - и, может быть, эти речи будут искренни, а во всяком случае она сочтет их такими. Не явится у нее сожаление? Не будут ли она смотреть на меня, как на препятствие, как на человека, обманом ее захватившего? Не почувствует ли она отвращение ко мне?».

Злые вещуны судили по прошлой жизни Пушкина. Но нашлись люди, которые пожалели не «ее», но «его», Пушкина. Весьма своеобразный отзыв о свадебном деле Пушкина дал в своем дневнике А.Н. Вульф, близкий свидетель интимных успехов поэта: «желаю ему быть щастливу, но не знаю, возможно, ли надеяться этого с его нравами и с его образом мыслей. Если круговая порука есть в порядке вещей, то сколько ему, бедному, носить рогов, - это тем вероятнее, что первым его делом будет развратить жену. Желаю, чтобы я во всем ошибся». Е.М.Хитрово, любившая поэта, самоотверженной любовью, боялась за Пушкина по другим, благородным причинам: «я опасаюсь для вас прозаической стороны супружества. Я всегда думала, что гений может устоять только среди совершенной независимости и развиваться только среди повторяющихся бедствий».

Любопытное свидетельство о Н. Н. ПУШКИНОЙ и о семейной жизни Пушкина в медовый месяц оставил его приятель, поэт В. И. Туманский: «Пушкин радовался, как ребенок, моему приезду, оставил обедать у себя и чрезвычайно мило познакомил меня со своей пригожею женою. Не воображайте, однако ж, чтобы это было что-нибудь необыкновенное. Пушкина - беленькая, чистенькая девочка, с правильными чертами и лукавыми глазами, как у любой гризетки. Видно, что она и неловка еще, и неразвязна. А все-таки московщина отражается в ней довольно заметно. Что у нее нет ни вкуса,- это видно по безобразному ее наряду. Что у нее нет ни опрятности, ни порядка - о том свидетельствовали запачканные салфетки и скатерть, и расстройство мебели и посуды».

Очень скоро после свадьбы опять начались нелады с семьей жены, заставившие Поэта озаботиться скорейшим отъездом в Петербург. Пушкин в письме к теще так резюмировал свое положение: «я был вынужден оставить Москву во избежание разных дрязг, которые, в конце концов, могли бы нарушить более чем одно мое спокойствие; меня изображали моей жене, как человека ненавистного, жадного, презренного ростовщика, ей говорили: с вашей стороны глупо позволять мужу и т. д.. Сознайтесь, что это значит проповедовать развод. Жена не может, сохраняя приличие, выслушивать, что ее муж - это презренный человек, и обязанность моей жены подчиняться тому, что я себе позволяю. Не женщине в 18 лет управлять мужчиною 32 лет. Я представил доказательства терпения и деликатности; но, по-видимому, я только напрасно трудился».

Зимний сезон 1833-1834 года был необычайно обилен балами, раутами. В этот сезон Пушкина получила возможность бывать на дворцовых балах. 15 апреля Наталья Николаевна уехала с детьми в калужскую деревню своей матери, отчасти для поправления расстроенного здоровья, а главным образом для свиданья со своими сестрами.

1834-1835 ГОДА.

Еще до женитьбы своей, будучи женихом, Пушкин, отвечая Плетневу на его замечания о свете, писал 29 сентября 1830 года: «все, что ты говоришь о свете, справедливо; тем справедливее опасения мои, чтоб тетушки да бабушки, да сестрицы не стали кружить голову молодой жене моей пустяками. Она меня любит, но посмотрим, Алеко, как гуляет вольная луна…»

Дантес прибыл в Петербург в октябре 1833 года, в гвардию был принят в феврале 1834 года. По всей вероятности, тотчас же по приезде, при содействии барона Геккерена, Дантес завязал светские знакомства и появился в высшем свете.

Если Дантес не успел познакомиться с Н.Н. Пушкиной зимой 1834 года до наступления великого поста, то в таком случае первая встреча их приходится на осень этого года, когда Наталья Николаевна блистала своей красотой в окружении старших сестер. Почти с этого времени надо вести историю его увлечения.

Ухаживания ЮНОШИ были продолжительны и настойчивы. Впоследствии барон Геккерен в письме к своему министру иностранных дел от 30 января 1837 года сообщал: «Уже год, как мой сын отличает в свете одну молодую и красивую женщину, г-жу Пушкину». Сам Пушкин упоминает о двухлетнем постоянстве, с которым Дантес ухаживал за его женой.

Встретили ли его ухаживания какой-либо отклик или остались безответными? Решения этого вопроса станем искать не у врагов поэта, а у него самого, у его друзей, наконец, у самих событий. В письме к барону Геккерену Пушкин пишет: «Язаставил вашего сына играть столь плачевную роль, что моя жена, пораженная такой плоскостью, не была в состоянии удержаться от смеха, и чувство, которое она, быть может, испытывала к этой возвышенной страсти, угасло в презрении».

Уже намек, содержащийся в подчеркнутых строках, приводит к заключению, что Н. Н. Пушкина не осталась глуха и безответна к чувству Дантеса, которое представлялось ей возвышенной страстью. В черновике письма Геккерену Пушкин высказывается и определённее: «Поведение вашего сына было мне хорошо известно…, но я довольствовался ролью наблюдателя тем, чтобы вмешаться, когда сочту это удобным. Я знал, что хорошая фигура, несчастная страсть, двухлетнее постоянство всегда произведут, в конце концов, впечатление на молодую женщину, и тогда муж, если он не дурак, станет вполне естественно доверенным своей жены, и хозяином ее поведения. Я признаюсь вам, что несколько беспокоился». Князь Вяземский, упоминая в письме к великому князю Михаилу Павловичу об объяснениях, которые были у Пушкина с женой после получения анонимных писем, говорит, что невинная, в сущности, жена 2призналасьв легкомыслие и ветрености, которые побуждали ее, относится снисходительно к навязчивым ухаживаниям молодого Геккерена». Можно из этих слов заключить, что Н. Н. Пушкина «увлеклась» красивым и молодым кавалером, - но как сильно было её увлечение, до каких степеней страсти оно поднялось? Что оно не было только данью легкомыслия и ветрености, можно судить по ее отношению к Дантесу после тяжелого инцидента с дуэлью в ноябре месяце, после сватовства и женитьбы Дантеса на сестре НАТАЛЬИ НИКОЛАИВНЫ. Пушкина знала гневный и страстный характер своего мужа, видела его бешенство в ноябре 1836 года; казалось бы, всякое легкомыслие и всякая ветреность при таких обстоятельствах должны были исчезнуть навсегда. И что же? Ясно, кажется, что сила притяжения, исходившая от Дантеса, была слишком велика, и её не ослабили ни страх перед мужем, ни боязнь сплетен, ни даже то, что чувственные симпатии Дантеса, до сих пор отдававшиеся ей всецело оказались поделенными между ней и её сестрой. Ухаживания Дантеса за Н. Н. Пушкиной стали сказкой города. Об них знали все и с пытливым вниманием следили за развитием драмы. Свет со зловещим любопытством наблюдал и ждал, чем разразится конфликт. Пушкин знал об ухаживаниях Дантеса; он наблюдал, как крепло и росло увлечение Натальи Николаевны. До получения анонимных писем в ноябре он, по-видимому, не пришел к определённому решению, как ему поступить в таких обстоятельствах.

4 ноября Пушкин получил анонимные письма и другой день, 5 ноября, отправил вызов Дантесу на квартиру его приёмного отца барона Геккерена. Как раз в этот день Дантес находился дежурным по дивизиону, дома не был, и вызов попал в руки барона Геккерена. Со слов К. К. Данзаса сообщалось в свое время, что «Пушкин послал вызов Дантесу через офицера Генерального штаба К. О. Россета». Вряд ли это сообщение верно. Вызов был письменный. Вызов Пушкина не был мотивирован.

Вызов застал барона Геккерена врасплох. О его замешательстве, о его потрясении свидетельствуют и дальнейшее его поведение, и сообщения Жуковского в письмах к Пушкину. Он в тот же день отправился к поэту, заявил, что он принимает вызов за своего сына, и просил отложить окончательное решение на 24 часа - в надежде, что Пушкин обсудит ещё раз всё дело спокойнее и переменит своё решение. Через 24 часа, т.е. 6ноября, Геккерен снова был у Пушкина и нашел его непоколебимым.

Принимая вызов от лица молодого человека, т.е. своего сына, как он его называл, он, тем не менее, уверял, что тот совершенно не подозревает о вызове, о котором ему скажут в последнюю минуту. Пушкин, тронутый волнением и слезами отца, сказал: «Если так, то не только неделю - я вам даю две недели сроку и обязуюсь честным словом не давать никакого движения этому делу до назначенного дня и при встречах с вашим сыном вести себя так, как если бы между нами ничего не произошло».

Итак, предстояла тяжелая задача - переубедить Пушкина. Время было лучшим помощником.

Непоколебимость Пушкина в своем решении о дуэли нужно было сломить не натиском, а продолжительной и настойчивой осадой. Эту осаду повели Жуковский, Геккерен, Загряжская. Начались переговоры, в которые был вовлечен и Пушкин. Цель их была с одной стороны, вывести Геккеренов из области о предложении, о свадьбе к определённым действиям теперь же, до наступления момента дуэли: с другой стороны - освоить Пушкина с мыслью о браке Гончаровой и Дантеса и убедить его в непременном осуществлении этой мысли.

Официально о предполагаемой женитьбе Дантеса Жуковский не мог говорить, ибо Геккерен взял с него слово держать это в тайне. Неофициальная попытка воздействовать на Пушкина не только была безуспешна, но и чрезмерно раздражила его. Таким образом, дело не подвинулось ни на шаг. Оставался путь официальный, требовавший в данном случае особого дипломатического такта, и Жуковский предложил себя в посредники по переговорам. Мало того, он наметил и первый пункт своей посреднической программы. По его мысли, необходимо было устроить свидание Дантеса и Пушкина. В этом свидании Пушкин должен был играть роль человека, официально ни о чем не знающего, и пойти на выяснение мотивов своего немотивированного вызова. Затем вступал в дело Дантес и, очевидно излагал свой настоящий взгляд насчет женитьбы.

Навестив Загряжскую, по её приглашению, я узнал от неё самой, что она посвящена в то дело, о котором я вам сегодня пишу. Она же передала мне, что подробности вам одинаково хорошо известны; поэтому я могу полагать, что не совершаю нескромности, общаясь к вам в этот момент. Вы знаете, милостивый государь, что вызов г-на Пушкина был передан моему сыну при моем посредничестве, что я принял его от его имени, что он одобрил это принятие и что все было решено между г-м Пушкиным и мною. Вы легко поймёте, как важно для моего сына и для меня, чтоб эти факты были установлены непререкаемым образом: благородный человек, даже если он несправедливо вызван другим почтенным человеком, должен, прежде всего, заботиться о том, чтобы ни у кого в мире не могло возникнуть ни малейшего подозрения по поводу его поведения в подобных обстоятельствах».

Дело все же казалось слаженным. Как бы то ни было, а Пушкин все-таки согласился отказаться от вызова. Но тут пришла новая беда - с совершенно противоположной стороны. На сцену явилось действующее лицо, которое до сих пор выступало без слов. Это - Дантес.

До сих пор о нем говорили, за него высказывались, за него принимали решения - теперь начал действовать он сам. По существу, дело было очевидное: женитьба на Екатерине Николаевне была компромиссной сделкой, средством избежать дуэли (пусть так было для Геккерена) или сохранить репутацию Наталье Николаевны (пусть так было для Дантеса). Для Дантеса было ясно, что так понимал это дело Пушкин. Наступил момент ликвидировать дело, и тут, когда Дантес остался наедине с самим собой, перед его умственным взором осветилась вдруг вся закулисная действительность, заговорили голоса чести и благородства, и он сделал неожиданный ход, который, конечно, был принят без ведома Геккерена и который чуть было, не спутал все карты в этой игре. Об этом движении душу Дантеса, неведомым для биографов поэта, мы узнаем впервые.

Обращение Дантеса к Пушкину с письмом и с предложением своих услуг по части дуэли произвело эффект, на который он уж никак не рассчитывал: поэт пришел в ярость, и Дантесу пришлось спасаться от гнева его. Вслед за упоминанием о «бешенстве» Пушкина в конспективных заметках Жуковский записал:

«Снова дуэль. Секундант. Письмо Пушкина».

Эти фразы расшифровать несложно. Участником событий, очерченных в этих пяти словах, был «секундант» граф В. А. Сологуб. между тем ни помолвка, ни совершившийся брак не внесли радикальных перемен в положение действующих лиц трагедии. Сам Пушкин на свадьбе Дантеса не был. Он только по показанию Дантеса впоследствии, в военно-судной комиссии, «прислал жену к Дантесу в дом на его свадьбу». Отсутствие Пушкина и присутствие одной Пушкиной на свадьбе, по мнению Дантеса, «вовсе не означало, что все сношение должны были прекратиться». На самом деле такого заключения Дантес не имел права делать: оно соответствовало всего-навсего только его желанию видеть действительность такой, чтобы возможность его сношений с Натальей Николаевной продолжалась. Но Пушкин «непременным» условием требовал от Геккерена, чтобы не было «никаких сношений между семействами». Геккерены, действительно, стремились к восстановлению мирных отношений.

В решительный день 27 января, день дуэли, Пушкин находился с утра в возбужденном состоянии, в бодром и весёлом настроении.

Место было выбрано, но множество снега мешало противникам, и секунданты оказались в необходимости протоптать тропинку. «Оба секунданта и Геккерен занялись этой рабой, Пушкин сел на сугробе и смотрел на роковое приготовление с большим равнодушием. Наконец вытоптана тропинка, в аршин шириною и в двадцать шагов длиною».

Противники стали, каждый на расстоянии пяти шагов от своего барьера. Д, Аршиак и Данзас зарядили каждый свою пару пистолетов и вручили их противникам.

Впоследствии Данзас припоминал следующие подробности: «Закутанный в медвежью шубу, Пушкин молчал, по-видимому, был столько же покоен, как и во время пути, но в нем выражалось сильное нетерпение приступить скорее к делу. Когда Данзес спросил его, находит ли он удобным выбранное им место, Пушкин ответил:

«место любое подойдет, лишь бы правосудие свершилось скорей».

Отмерив, шаги, секунданты отметили барьер своими шинелями и начали заряжать пистолеты. Во время этих приготовлений нетерпение Пушкина обнаружилось словами к своему секунданту:

«сколько можно! Долго еще?»

Все приготовления были закончены. Сигнал к началу поединка был дан Данзесом он махнул шляпой, и противники начали сходиться. Они шли друг на друга грудью. Пушкин сразу подошёл вплотную к своему барьеру. Дантес сделал 4 шага. Соперники приготовились стрелять. Спустя несколько мгновений раздался выстрел. Выстрелил Дантес.

Пушкин был ранен и упал на землю.

Пушкин упал на шинель Данзаса, служившую барьером, остался недвижим, головой в снегу. При падении пистолет увязнул в снегу так, что все дуло наполнилось снегом. Секунданты бросились к нему. Сделал движение и противник в его сторону. После нескольких секунд молчания и неподвижности Пушкин приподнялся до половины, опираясь на левую руку.

Дантес возвратился на свое место, стол боком и прикрыл свою грудь правой рукой. Данзас подал Пушкину новый пистолет взамен того, который при падении был забит снегом. Опершись левой рукой о землю, Пушкин стал прицеливаться и твёрдой рукой выстрелил. Дантес пошатнулся и упал. Пушкин, видя его падающего, подбросил вверх пистолет и закричал: «браво!»

Поединок был окончен, так как рана поэта была слишком серьезна, чтобы продолжать. Сделав выстрел он снова упал. После этого 2 раза он впадал в полуобморочное состояние, и в течении нескольких мгновений мысли его были в помешательстве. Но тот час, же он пришёл в сознание и более его не терял. Дорогой обратно Пушкин, по-видимому, не страдал; по крайней мери, Данзасу это не было заметно. Он был даже весел, разговаривал и секундантом и рассказывал ему анекдоты.

В шесть часов вечера карета с Данзасом и Пушкиным подъехала к дому князя Волконского на Мойке, где жил поэт. У подъезда Пушкин попросил Данзаса выйти вперёд, послать за людьми вынести его из кареты и предупредить жен, если она дома, сказав ей, что рана не опасна.

Сбежались люди, вынесли своего барина из кареты. Камердинер взял его в охапку.

- «Грустно тебе нести меня?» - спросил его Пушкин.

Внесли в кабинет; он сам велел подать себе чистое бельё разделся и лег на диван.

Пушкин был на своем смертном одре.

Размещено на Allbest.ru