Николай Гумилев – поэт, путешественник, воин

Размещено на http://www.allbest.ru/

Красноярский филиал негосударственного образовательного учреждения высшего профессионального образования

Санкт-Петербургский Гуманитарный университет профсоюзов

Контрольная работа

дисциплина: История русской литературы

тема: Николай Гумилев - поэт, путешественник, воин

Настало время, когда в нашу историю и культуру возвращаются незаслуженно забытые имена. Распавшаяся связь времен постепенно соединяется в единую цепь причин и следствий. Одним из таких утраченных, но необходимых русской культуре звеньев был замечательный поэт, глава акмеистического направления, Николай Степанович Гумилев. Его книги не переиздавались с начала 20-х годов. Они давно уже стали библиографической редкостью, предметом охоты коллекционеров и литературоведов, занимающихся поэзией "серебряного века". Сегодня чеканные гумилевские стихи становятся по праву общенациональным богатством. Когда-то Андрей Платонов утверждал: "Без меня народ неполный", - это утверждение с полной правотой относится к каждому человеку, а тем более к творчески одаренному. Отказываясь от наследства великих мастеров культуры, оказавшихся в сложную революционную эпоху по другую сторону баррикады, мы наносим ущерб прежде всего себе. Пришла пора быть более терпимыми, дальновидными. Стихи Н. Гумилева и сегодня не устарели и вне всякого сомнения вызовут интерес у современного читателя. Вместе с ним неизбежно пробудится интерес и к личности самого поэта.

Начало широкого изучения поэзии Гумилева на родине положила статья Е. Евтушенко «Возвращение поэзии Гумилева» в «Литературной газете» за 14 мая 1986 года, в которой автор подвел нерадостный итог шестидесятилетнего забвения поэта в России: «Последние книжки Гумилева вышли в начале двадцатых годов. С тех пор, к сожалению, не появилось ни одного итогового сборника, не было опубликовано ни одного серьезно ориентирующего исследования о жизни и творчестве поэта. Назрело время подробного исследования о жизни и творчестве поэта». Сам Евтушенко в своей статье не преминул дать творчеству Гумилева достаточно тенденциозную характеристику: «В поэзии он попытался оседлать изысканного жирафа, бродящего где-то у озера Чад, но тот сбросил его на жесткую землю реальности так, что Гумилев уже не мог подняться с земли».[6]

Стихи Н. Гумилева и сегодня не устарели и вне всякого сомнения вызовут интерес у современного читателя. Вместе с ним неизбежно пробудится интерес и к личности самого поэта. Когда-то Баратынский назвал счастливыми живописца, скульптора, музыканта:

Резец, орган, кисть! Счастлив, кто в леком

К ним чувственным, за грань их не ступая!

Есть хмель ему на празднике мирском![2] Поэзия, увы, в этот маленький список не зачислена. Если даже нам обратить внимание на то, как долго живут художники, какое им даровано долголетие. Например, Тициан прожил 100 лет, Микеланджело жил 89 лет, Матисс - 85 лет, Пикассо - 92 лет… И всё-таки не будем огорчаться. Ведь именно им поэзии, прозе дана великая способность проникнуть в глубину человеческой души, постигнуть трагедию мира, взвалить на свои плечи все тяготы, всю боль, всю скорбь. И при этом не отчаяться, не отступить, не сдаться. Мало того! В борьбе с историческим, общественным и личным роком поэзия нашла в себе силы обрести и радость и счастье… Двадцатый век принёс человеку неслыханные страдания, но в этих испытаниях научил его дорожить жизнью, счастьем: начинаешь ценить то, что вырывают из рук.

Жизненный путь писателя длился всего 35 лет. Мало, но достаточно, чтобы заявить о себе как о выдающемся русском поэте с уникальной судьбой.

"Я вежлив с жизнью современною, - напишет Н. Гумилев в1913г., - но между нами есть преграда". Символистам и футуристам он противопоставит акмеизм. Как создатель нового литературного направления, Н. Гумилев в первом десятилетии XX в. приобрел широкую известность. В статье "Наследие символизма и акмеизм" Н. Гумилев писал, что "символизм закончил свой круг развития и теперь падает... На смену символизму идет новое направление, как бы оно ни называлось, акмеизм... или ада-мизм". Греческое слово "акме" в переводе означало "цвести" и трансформировалось в программе акмеистов как ясность, простота, утверждение реального, не мистического в жизни. Свой путь в поэзию Н. Гумилев начал со сборника "Путь конквистадоров" (1905). Лирический герой раннего Гумилева видит себя конквистадором-завоевателем, весело идущим, "то отдыхая в радостном саду, то наклоняясь к пропастям и безднам". Он готов к смерти ("Я с нею буду биться до конца"), но перед мечтой не отступит ("Я лилию добуду голубую"). Завоевать весь мир означает для поэта увидеть фантастическое озеро Чад, жирафов, баобабы, верблюдов, пиратов, океанские корабли, познакомиться с настоящими капитанами - потомками Кука, Лаперуза, Колумба, о которых он напишет прекрасные строки, увековечив всех мечтателей и подвижников ("Капитаны"):

Как странно, как сладко входить в ваши грезы,

Заветные ваши шептать имена

И вдруг догадаться, какие наркозы

Когда-то рождала для вас глубина!

И кажется - в мире, как прежде, есть страны,

Куда не ступала людская нога,

Где в солнечных рощах живут великаны

И светят в прозрачной воде жемчуга.[2] Свою поэзию Н. Гумилев называл Музой Дальних Странствий. Неистребимая жажда странствий владела Гумилевым всю жизнь. Вполне возможно, что рассказы отца, корабельного врача, его дяди, контр-адмирала, увлечение приключенческой литературой оказали влияние на формирование мировосприятия Н. Гумилева.

Не по залам и по салонам,

Темным платьям и пиджакам -

Я читаю стихи драконам,

Водопадам и облакам.

И умру я не на постели,

При нотариусе и враче,

А в какой-нибудь дикой щели,

Утонувшей в густом плюще

("Я и вы")[2] Первое путешествие в Абиссинию (ныне Эфиопия) Н. Гумилев совершил в 1910 г. (в год его женитьбы на Анне Горенко, вошедшей в русскую поэзию в 1912 г. под фамилией Ахматова). Позже он был в Африке, Судане, Египте и других странах. Интерес Н. Гумилева к Востоку не был данью моде того времени. Романтик, поэт, исследователь, Гумилев проникся искренней любовью к далекому континенту. Он собирал и изучал фольклор, первым перевел вавилонский эпос "Гильгамеш". Коллекция Н. Гумилева в Этнографическом музее Академии наук уступала лишь собранию Миклухо-Маклая. В Гумилеве ценно искание трудных дорог, постоянная готовность к подвигу, слияниеидеи с жизнью.

В августе 1914 г. Н. Гумилев идет добровольцем на войну.

За отличие в боях и личное мужество Гумилев был произведен в унтер-офицеры, потом в прапорщики и дважды награжден солдатским орденом - Георгиевским крестом. Он писал о себе в 1920 г. ("Память"):

Знал он муки голода и жажды,

Сон тревожный, беспокойный путь,

Но Святой Георгий тронул дважды

Пулею не тронутую грудь.[2] Возвращение в Россию после войны - это возвращение к ее истории, к ее традициям, к ее духу. "Золотое сердце России мерно бьется в груди моей" - строки, которые могут стать эпиграфом к поздним произведениям Гумилева, трогающим до слез, до сердечных спазм, до полного слияния с лирическим героем, открывшим для себя после дальних странствий Родину.

... Как не погнулись - о горе! -

Как не покинули мест

Крест на Казанском соборе

И на Исакии крест?

Над потрясенной столицей

Выстрелы, крики, набат...

("Мужик")[2] Стихотворение "Заблудившийся трамвай" - своего рода метафора жизненного пути поэта, а возможно, и многих из нас.

Шел я по улице незнакомой

И вдруг услышал вороний грай,

И звоны лютни, и дальние громы, -

Передо мною летел трамвай.

Как я вскочил на его подножку,

Было загадкою для меня,

В воздухе огненную дорожку

Он оставлял и при свете дня

Мчался он бурей темной, крылатой,

Он заблудился в бездне времен...

Но в бездну времен всегда врывается жизнь - простая, многогранная, глубокая, вечная.

Прекрасно в нас влюбленное вино

И добрый хлеб, что в печь для нас садится,

И женщина, которою дано,

Сперва измучившись, нам насладиться.

Но что нам делать с розовой зарей

Над холодеющими небесами,

Где тишина и неземной покой,

Что делать нам с бессмертными стихами?

Так век за веком - скоро ли, Господь? -

Под скальпелем природы и искусства

Кричит наш дух, изнемогает плоть,

Рождая орган для шестого чувства.[2]

Николай Степанович Гумилев родился 3 апреля (по старому стилю) 1886 года в Кронштадте, в доме Григорьевой по Екатерининской улице, где его отец работал военным врачом. 15 апреля 1886 г. был крещен на дому священником Кронштадтской госпитальной Александрониевской церкви. Крестным отцом стал Л. И. Львов, дядя поэта по матери. Крестной матерью Л. С. Сверчкова, сводная сестра поэта. Высочайшим приказом № 294 от 9 февраля 1887 г. С. Я. Гумилев был произведен в статские советники и уволен по болезни от службы "с мундиром и пенсионом". К этому времени Гумилевы присмотрели дом в Царском Селе на улице Московской. Тогда многие отставные военные, как и представители обедневшей аристократии, селились со своими семьями в этом уездном городке, представляя собой неопасную лояльную прослойку общества, соседствующую с летней царской резиденцией, впрочем, отгороженную от нее невидимым, но остро ощущаемым "табу". Мать Гумилева рассказывала, что сын ее, Николай, родился маленьким и худеньким и до десятилетнего возраста был очень слаб здоровьем. Страдал сильными головными болями. Доктор Квицинский определил у него, по ее выражению, "повышенную деятельность мозга". Ребенок необычайно быстро воспринимал внешние явления, и наступавшая вслед за тем реакция ослабляла его так, что вызывала глубокий сон. Тяжко, например, действовал на него уличный шум: грохот экипажей, конок, звонки трамваев. И после прогулок, особенно городских, он чувствовал себя совершенно больным. Чтобы облегчить его страдания, ему постоянно закладывали в уши вату. Только позже, в Тифлисе, в 15-летнем возрасте головные боли и следовавшая за ними сонливость прекратятся окончательно. Попав на Кавказ, он писал о любви к горным ущельям, находя в их тишине и мраке схожесть с состоянием своей души. Характер у Гумилева развивался спокойный, мягкий и совсем не мрачный. Гумилев терпеливо переносил все неприятности, связанные с его слабым здоровьем, был тихим, редко плакал. Его няня, Мавра Ивановна, крепко привязалась к мальчику за его покладистость, ласковость, кроткий нрав и жила у Гумилевых четыре года. Гувернантки, позже, менялись часто, но не из-за мальчика, а потому что скучали в тихом Царском Селе и еще более тихом, почти замкнутом, доме, где гостями бывали пожилые, любившие поиграть в винт, люди большей частью представители медицинского мира. Среди них бывал главный врач дворцового госпиталя К. М. Данчич, постоянно лечивший ребенка. Мальчик немного окреп, поздоровел, он научился холить и говорить. Недостаток в произношении чувствовался всегда, но в раннем детстве он был особенно заметным. Буквы "л" и "р" Гумилев сначала совсем не произносил, а глухой выговор и какое-то усилие при произношении слов у него остались навсегда, несмотря на все упражнения, которые он впоследствии предпринимал, чтобы избавиться от этого недостатка. В 1890 г. Гумилевы купили усадьбу по Николаевской железной дороге - Поповку. Усадьба была небольшой: два дома, флигель, пруд и вокруг него парк. Парк обрамлялся хвойным лесом. В течение десяти лет Гумилевы проводили в Поповке сначала только летние месяцы, а потом, с поступлением детей в гимназию, и зимние каникулы. Летом всей семьей играли в саду, гуляли в парке, купались в пруду, зимой катались с гор на санках, строили катки, чистили от снега дорожки для прогулок, лепили снежные городки. Вечерами читали вслух. На шестом году Коля выучился читать. Первые попытки литературного творчества относятся именно к этому времени. Мальчик сочинял басни, хотя и не умел еще их записывать. Потом научился писать, стал сочинять и стихи. Отрывок из стихотворения шестилетнего Гумилева со слов Ахматовой ("Труды и дни Н. Гумилева", т. II):

Живала Ниагара Близ озера Дели, Любовью к Ниагаре вожди все летели. Наверное, это были сначала просто чарующие звуки: "Ниагара", "Дели"... может быть, уже и понятия: "вожди", "летели". Весною 1898 г. Гумилев выдержал экзамен в приготовительный класс Царскосельской гимназии, директором которой в то время был Георгиевский, а экзаменатором - Мухин. Перед экзаменами сомневался в своих познаниях и делился по секрету сомнениями с гувернанткой. Однако на экзаменах отвечал совершенно спокойно, без всякого волнения, и оказалось, что он все хорошо знает. Занятия в гимназии всё же утомляли мальчика. Иногда он засиживался до одиннадцати ночи за списыванием с книги и выучиванием наизусть тропарей. В конце осени заболел бронхитом. Доктор Данчич предписал ему определенный режим - выходить на улицу не раньше двенадцати дня, когда уже тепло. А доктор Квицинский нашел, что ему вообще рано так усиленно заниматься. Тогда родители взяли сына из гимназии и пригласили домашнего учителя. Мальчик стал заниматься дома под руководством студента физико-математического факультета Баграпия Ивановича Газалова. Студент остался с воспитанником и летом. Не сумев привить ему любви к математике, он, тем не менее, поладил с мальчиком, был с ним в большой дружбе, и, не поехав на каникулы в свой родной Тифлис, с удовольствием прожил у Гумилевых в Поповке весь дачный сезон. Осенью Гумилевы переехали из Царского Села в Петербург, наняли квартиру в доме Шамина на углу Дегтярной и 3-й Рождественской улиц. Всю зиму Баграпий Иванович готовил Гумилева к вступительным экзаменам в гимназию Гуревича - знаменитого педагога и директора Собственных учебных заведений. Мальчик увлекся зоологией и географией. Дома развел разных животных - морских свинок, белых мышей, птиц, белку. Студент подарил ему книгу с надписью: "Будущему зоологу", и в шутку называл его Лобачевским. А когда дома читали описания какого-нибудь путешествия, Гумилев всегда следил по карте за маршрутом путешественников. При этом сочинение басен не прекратилось. Наоборот, он уже сам записывал их крупными детскими буквами, был чрезвычайно чуток, прислушивался ко всему новому, и по породу всего, что его заинтересовывало, говорил или писал басни. Никто тогда на его сочинения не обращал внимания, не придавал им никакого значения, и они терялись... Хотя Гумилев занимался уже самостоятельно, курс обязательного гимназического обучения не вызывал у него активного интереса, и говорить об особых успехах в учебе было бы преувеличением. Ходил в гимназию без рвения. Равнодушие к регулярным занятиям ловко компенсировал наверстыванием упущенного в короткие сроки и, быстро отрешась от учебы, все более погружался в чтение. Всегда любил первую свою книжку - сказки Андерсена. Ребенку повезло: художественной литературы специально для маленьких детей, да и для младших школьников, не издавалось. Вот только сказки. А плохие книжки ему не давали. Ахматова вспоминает, как тщательно хранил Гумилев книгу сказок и как, будучи уже знаменитым поэтом, любил перечитывать эти сказки в Царском Селе. Летом 1897 г. отдых в Поповке был прерван - вся семья поехала в Железноводск, потому что по предписанию врачей отец Гумилева вынужден был пройти длительный курс лечения. Мальчик не любил традиционные прогулки вокруг Железной горы или экскурсии в Кисловодск и Пятигорск. Он любил читать. А еще устраивал баталии всех родов войск, захватив из дому изрядную коллекцию оловянных солдатиков, изредка вовлекая в эти игры старшего брата, но чаще, тренируя своих "солдат" в храбрости и бесстрашии, придумывал сложные военные операции, сражаясь сам за обоих противников. Или же он уединялся в курортном парке с книгой. По возвращении в Петербург Гумилевы поселились в новой квартире на Невском проспекте, 93. Гумилев начал занятия во втором классе гимназии Гуревича, начал, как всегда, равнодушно - спокойно. Зато увлек оловянными солдатиками своих сверстников. Устраивались примерные сражения, в которых каждый гимназист выставлял целую армию солдатиков. На этой почве он сблизился с товарищами. Организовал с ними "Тайное общество", где играл роль Брамы - Таммы. В здании гимназии, в людской, в заброшенном леднике, в пустом подвале, в помещении амосовской печи устраивались собрания членов "общества" при свечах, в самой конспиративной обстановке. Мальчишки были "помешаны" на тайных ходах, на подземельях, на заговорах и интригах. Выстукивали в домах стены, лазили по подвалам и чердакам, искали клады, разочаровывались и снова увлекались. Все это продолжалось и в Поповке.

В деревне свободные дома сдавались за небольшую плату, и летом там собиралось целое общество гимназистов. При всех своих увлечениях мальчик много читал. Прочел все, что было дома и у друзей. Тогда родители договорились со знакомым букинистом. Писатели Гумилева в этот период - Майн Рид, Жюль Верн, Фенимор Купер, Гюстав Эмар. Его книги - "Дети капитана Гранта", "Путешествие капитана 1'аттераса". Его комната, хотя и более просторная, чем в прежней квартире, вся увешанная его же рисунками, переполнялась животными, оловянными солдатиками и книгами, книгами... Приключенческая литература, наверное, оказала свое влияние на вкусы и мечты мальчика. Он постоянно говорил об Испании и Китае, об Индии и Африке и писал стихи и прозу. Но, наверное, и рассказы отца о его плаваниях по морям-океанам не могли пройти бесследно. Кроме того, дядя Гумилева - контр-адмирал - рассказывал военные истории о Колином прапрадеде Иване Яковлевиче Милюкове, участнике осады и штурма Очакова при Потемкине, и не менее впечатляющие истории о прадеде Коли по другой, материнской, линии Якове Алексеевиче Викторове: тот участвовал в сражении под Аустерлицем, был доставлен своим денщиком в Россию и, лишившийся зрения, дожил до ста с лишним лет... Неизвестно, собирался ли поэт писать про предка - "очаковца", но цикл стихов о Наполеоне пытался писать в юности и в Париже говорил об этом же. Ахматова ("Труды и дни Н. Гумилева") читала по памяти отрывки:

На ступенях балкона Я вечером сяду, Про век Наполеона Слагая балладу. И пронесут знамена От Каэро к Парижу. На ступенях балкона Я их не увижу. И еще:

Мой прадед был ранен под Аустерлицем И замертво в лес унесен денщиком, Чтоб долгие, долгие годы томиться В унылом и бедном поместье своем. С нетерпением дождавшись весны и перейдя в третий класс, Гумилев снова на воле, в Поповке. Он вырос, окреп и заменял теперь все чаще и чаще игры в солдатиков "живыми" играми с товарищами в индейцев, в пиратов, в ковбоев. Играл самозабвенно. Одно время выполнял роль Нэна-Саиба - героя восстания сипаев в Индии в восьмидесятые годы. Он даже требовал, чтобы его так и называли. Потом стал Надодом Красноглазым - героем одного из романов Буссенара. По "чину" ему полагалось быть "кровожадным". Но кровожадность никак у него не получалась. Однажды мальчики собрались жарить на костре пойманных карасей. В возмездие за проигрыш в какой-то игре один из товарищей предложил Коле откусить живому карасю голову. Процедура не из приятных. Но тот, для поддержания своей репутации "кровожадного", мужественно справился с задачей, после чего от роли Надода Красноглазого отказался. Один из гимназических товарищей - Л. А. Ломан рассказывал, что комната Гумилева в Петербурге была загромождена картонными латами, оружием, шлемами и разными другими доспехами. И все росла его любовь к животным. Пробудившаяся в раннем детстве, она жила в нем всегда. Попугаи, собаки, тритоны были постоянными обитателями в доме Гумилева. В Поповке мальчишки целые дни проводили в лесу, на пруду, в поле. Родители давали обыкновенно каждому из участников игр по лошади, и тем нетрудно было воображать себя ковбоями или индейцами. Гумилев носился и на оседланных, и на неоседланных лошадях и смелостью своей вызывал восторг товарищей. В центре пруда был островок - обычное место сражений. Компания делилась на два отряда: один защищал остров, другой брал его штурмом. Во всех этих играх Гумилев выделялся абсолютно взрослой храбростью при всей своей милой наивности, и резкой вспыльчивостью, при бесконечной доброте. А за чрезвычайной гордостью его скрывалась крайняя застенчивость... Он пользовался неизменной, сопряженной с уважением, любовью товарищей, и авторитет его во всех случаях был непоколебим. Все эти игры не мешали Гумилеву заниматься серьезным чтением. В его каникулярном багаже появился Пушкин. И читал он Пушкина не только сам: он заставлял читать Пушкина всех своих товарищей. И все больше и больше увлекался собственными сочинениями. У него уже была целая тетрадка стихов. Писал увлеченно и самого близкого из друзей - Лемана тоже склонил к занятиям поэзией. Осень. Петербург. Занятия в третьем классе гимназии. Посещения утренних спектаклей для царскосельских гимназистов, в числе которых неизменно был Гумилев. "Руслан и Людмила", "Жизнь за царя" в Мариинском. Островский - в Александрийском. "Потонувший колокол" Гауптмана, Шекспир - в Малом... В личной библиотеке к Пушкину и Лермонтову прибавились очень полюбившийся ему Жуковский, Лонгфелло - "Песнь о Гайавате", Мильтон - "Потерянный рай" и "Возвращенный рай", Колридж "Поэма о старом моряке", которую впоследствии поэт перевел сам, Ариосто - "Неистовый Роланд"... В гимназии издавался рукописный литературный журнал. Гумилев поместил в нем свой рассказ. Это было нечто вроде его любимого "Путешествия Гаттераса". Там фигурировали северное сияние, затертый льдами корабль, белые медведи. По книгам издателя Гербеля и выпускам "Русской классной библиотеки" под редакцией Чудинова, которые Гумилев скупал и прочитывал все подряд, он составлял конспекты, и теперь уже не отец ему про плавания тот все чаще и тяжелее прихварывал, - а он отцу "делал доклады" о современной литературе. Причем, Степан Яковлевич всегда отмечал, что сын говорит хорошо - не волнуясь, спокойно, а главное, логично, что он имеет все задатки будущего лектора. Гумилеву тогда лет двенадцать было... Прошел еще один год - следующий класс. Лето - в Поповке, осень - в Петербурге. Написал большое стихотворение "О превращениях Будды". Наиболее близкими гимназическими товарищами были, по рассказам матери поэта, уже упомянутый Лев Леман, Владимир Ласточкин - сын польского нотариуса, Леонид Чернецкий - сын обедневшей помещицы Псковской губернии, Борис Залшупин - сын архитектора из Варшавы, Дмитрий Френкель - сын петербургского доктора. Федор Стевен - сын начальника императорского кабинета. 1900 год. У старшего брата обнаружился туберкулез, и родители решили для укрепления здоровья детей перевезти их на Кавказ, в Тифлис. Продали Поповку, оставили квартиру в Петербурге, продали всю обстановку. Отец поехал сначала в Славянск на лечение, потом в Тифлис - устраиваться, а детей с матерью отправил в кумысолечебницу Подстепановка, за пятнадцать километров от Самары. На кумысе Гумилевы прожили до 11 августа и выехали из Подстепановки пароходом по Волге до Астрахани, затем - по Каспийскому морю до Баку, наконец, из Баку в Тифлис - поездом. Тем временем в Тифлисе Степан Яковлевич устроился на службу в Северное страховое общество и приготовился к приезду семьи. Поселились в доме инженера Мирзоева в Сололаках, на Сергиевской улице. Комфортабельная квартира с печами, отделанными изразцами, с двойными оконными рамами, с редким в Тифлисе электрическим освещением и со всеми прочими удобствами - находилась в каменном роскошном доме. Дом был угловым и выходил на две живописные зеленые улицы. Два подъезда дома обслуживались двумя швейцарами. В связи с переездом Гумилев поступил второй раз в четвертый класс, во 2-ю Тифлисскую гимназию. Проучился в ней полгода, а 5 января 1901 г. родители перевели его в 1-ю Тифлисскую мужскую гимназию, находившуюся на Головинском проспекте (ныне проспект Руставели). Она тогда считалась лучшей гимназией в Тифлисе. В гимназии у Гумилева появились за полгода друзья - братья Кереселидзе. За зиму Степан Яковлевич сумел приобрести небольшое, в 60 десятин, имение Березки в Рязанской губернии, неподалеку от места, где сам родился, и от Рязани, где прошло его семинарское детство. Как каждого человека на склоне лет, его, наверное, потянуло в родные места. Но все-таки, скорее, климат да живительная природа, кои помнил он и коими наслаждался в детстве, определили этот выбор. Северным детям был необходим здоровый отдых с нежарким летом. Лесные прогулки за холмы - это грибы и ягоды, речка - купания, луга - чудные цветы и травы, парное молоко. Да еще прогулки на велосипеде, верховая езда. Раздолье детям! В стихотворениях поэта можно встретить и волчец, и мать-и-мачеху, и лопух, и изумрудный сок трав, и медом пахнущие луга, и придорожный куст, и поясок - мостик, перетянувший реку, и крест, вознесенный над церковью. И все это из "березовского" детства... 25 мая 1901 г. Гумилевы отправились в имение, прожили там лето и к 1 сентября вернулись в Тифлис. Пятый класс гимназии. Успехи, как всегда, средние, а по греческому - никакие. Весною назначена переэкзаменовка на осень. С этим Гумилев уехал, нимало, впрочем, не огорчившись, в Березки. Там, как всегда, читал, совершенствовался в верховой езде и сочинял стихи о Грузии и о любви. А за две недели до начала занятий поехал один из Березок в Тифлис и окунулся в самостоятельную жизнь. Приключения в дороге, ощущение себя взрослым бесконечно интереснее экзамена. Тем не менее, успешно его выдержал. Гумилев, как уже говорилось, был отнюдь не нытиком и не пессимистом. Он был занят самообразованием, был целеустремлен и вскоре, как раз в начале сентября, выступил в тифлисской газете с собственным стихотворением "Я в лес бежал из городов". Газета называлась "Тифлисский листок". Эта публикация доставила автору не только удовольствие. Она утвердила его в превосходстве перед друзьями, в причастности к высшему назначению, к поэзии. И хотя внешне он не кичился, не зазнавался перед товарищами, тем паче, что литературных сверстников в Тифлисе у него не было, он окончательно определил свой путь. Дружил с гимназистами - Берцовым, Борисом и Георгием Легранами, Крамелашвили, Глубоковским. Продолжал поддерживать отношения и с братьями Кереселидзе. Самостоятельная жизнь Гумилеву вполне понравилась, и он весною следующего года остался в Тифлисе, в то время как семья уехала в Березки. Остался жить у приятеля по гимназии - Борцова. Взял репетитора по математике и сдал экзамены за шестой класс. В это время расширился круг его интересов. Он увлекся астрономией, стал брать уроки рисования, совершал массу прогулок в горы и на охоту. Зачитывался В. Соловьевым, полюбил Н. Некрасова. Иногда посещал вечеринки с танцами у друзей дома - Линчевских. К танцам относился пренебрежительно. Отличался серьезностью поведения. Свою необычную внешность старательно совершенствовал изысканными манерами. Как раз у Линчевских и начались встречи и дружба с Воробьевой и Мартене. Одни и те же стихи посвящал обеим. Это, кстати, с ним происходило частенько и позже. Подруга Гумилева О. А. Мочалова рассказывала, что он вполне мог посвящать одно и то же стихотворение нескольким женщинам, говоря каждой, что это только ей. С одной из тифлисских девушек, Воробьевой, видимо, отношения сложились более серьезные, потому что после переезда в Царское Село Гумилев переписывался с ней, посылал ей стихи. Позже она с родителями переехала в Петербург и вскоре умерла от тифа. К сожалению, ее имя пока установить не удалось. В то время большая часть тифлисской молодежи была настроена прогрессивно, революционно. И там, под влиянием товарищей, в особенности одного из братьев Легранов, который снабжал политической информацией своих друзей. Гумилев увлекся - как он всегда быстро чем-нибудь увлекался - на этот раз политикой. Начал изучать "Капитал" Маркса. И летом на каникулах, в Березках, между тренировками в верховой езде и чтением левой политической литературы, стал вести агитацию среди рабочих поселка, а так как с детства воспитывал в себе необходимость учить, поражать, вести за собой, сплачивать вокруг себя единомышленников, словом - лидерствовать, то и с рабочими - мельниками это удалось. Естественно, это вызвало серьезные неприятности со стороны губернских властей, и гимназисту пришлось даже покинуть Березки. Но увлечение политикой оказалось неглубоким. Гумилев никогда больше к политике не возвращался и не стремился в нее вникать. То же произошло и чуть позже. Когда началась русско-японская война, он, насмотревшись на расклеенные по стенам домов и в витринах магазинов мажорные картинки "победоносных" военных действий русской армии, решил, как гражданин и патриот России, непременно ехать добровольцем на фронт. Родным и друзьям с трудом удалось его отговорить, втолковав ему всю бессмысленность бойни на Дальнем Востоке.

Драматическое наследие Гумилёва не велико. Он написал шесть «пьес». Три из них - «Дон Жуан в Египте», «Актеон» и «Игра» - одноактные. «Игра» да же не акт, а «драматическая сцена». Все три - скорее драматические эскизы, чем пьесы. «Гондла» - по обозначению самого Гумилёва - «драматическая поэма». «Дитя Аллаха» - лирическая сказка без драматического напряжения, предназначавшаяся для кукольного театра. Остается «Отравленная туника». Это, без сомнения, настоящее драматическое произведение, трагедия, которая открывает совершенно новые стороны творческих возможностей Гумилёва и указывает на неожиданные аспекты его развития. М. А. Кузмин, хорошо знавший Гумилёва, писал о нем, что он не любил и не понимал, театра, но сам Кузмин вряд ли знал «Отравленную тунику» эта полная драматической динамики классицистическая трагедия наверно заставила бы его переменить мнение.

Несмотря на «не-театральность» пяти пьес и на существенную разницу между ними в формальном отношении, во всех шести, в том или ином виде выступает одна и та же проблема: вопрос о высочайших возможностях человека и о его пределах. Гумилёв находит эти высочайшие возможности в служении искусству и в проявлении героической силы; творческое создание красоты человеком и воплощение красивой силы в человеке - это два пути к высотам человеческого назначения. По-видимому, оба они должны привести к мудрости, как последней цели стремлений человека; мудрец познал и красоту и силу, они достигли равновесия в нем самом, и он любуется их проявлением вне себя. Творение красоты в сочетании с силой исключает зло. Поэтому познавший красоту и силу мудрец добр и излучает добро. Мудрость - идеал, который достигается крайне редко: Гафиз в «Дитя Аллаха» - мудрец, - но это сказка! Тем не менее, путь к мудрости возвышает человека над самим собой и придает его жизни ценность, даже если он на этом пути гибнет, не победив зла, которое не знает ни красоты, ни истинного героизма.

Дон Жуан силен, его любовь ненасытна, но где-то он в ней артист, она связана с поэзией, она красива. Актеон - сильный и храбрый охотник, в нем есть стремление к красоте, но его односторонность губит его. Граф в «Игре» - герой, живущий в мире красивой мечты. Гафиз - поэт, герой и мудрец; книга жизни ясна для него: вокруг него воплощения односторонних возможностей, но только он «лучший» и достоин божественной Пери. Гондла - вдохновенный артист, но сила то только жертвенная, в ней нет стремления к активной борьбе, и его смерть лишь на миг открывает путь к вершинам. В «Отравленной тунике» Имр соединяет в себе красоту поэзии и героическую силу, но его страстность нарушает их равновесие. Царь Трапезондский сильный, честный воин, способный к глубокому чувству, но в нем нет искры божественной красоты: он односторонен. Еще более односторонен Юстиниан: сильный, властный правитель, он не знает красоты; его страсть к зодчеству коренится в жажде власти, и он далек от добра.

За исключением Феодоры, женщины Гумилёва вполне зависимы от мужчин. Они возбуждают в последних стремление к красоте или к проявлению героизма, но ни мисс Покэр, ни Каролина и Берта, ни да же Зоя не имеют собственного веса. Пери - неземное существо и как бы катализатор в мире мужчин. Лера в «Гондле» двоится: в ней есть задатки независимости Феодоры, но «ночная Лаик» в конце концов берет верх над «дневной Лерой». [3] гумилев поэт

Многие из нынешних читателей не могут даже вообразить, какой фурор вызвала крошечная, на одну страничку, подборка стихов Гумилёва, опубликованная в апрельском выпуске журнала «Огонек» за 1986 год. Это был не просто рядовой номер журнала, а ленинский, посвященный 116-летию со дня рождения Ильича, с этим самым Ильичом на обложке, который к тому же разговаривал по телефону:

Неожиданный и смелый

Женский голос в телефоне...

Сколько сладостных гармоний

В этом голосе без тела!

Все гадали, что это - предвестие важных перемен или промах цензоров смутного времени. Никто не заводил серьезного разговора о стихах. Оценки, в зависимости от политических взглядов критика, варьировались от восхищенного «поэт-мученик» до снисходительного - «крайняя аполитичность и эстетический герметизм».

Между тем Гумилёв - один из самых недооцененных поэтов Серебряного века. Разные ярлыки - «муж Ахматовой», «расстрелян большевиками», «кавалер Георгиевского креста» - постоянно заслоняли его поэтическую сущность. А она, как писал сам поэт, «надменна и проста»: он - подросток. Причем очень деятельный подросток, изображающий себя таким, каким он хочет казаться себе и окружающим. Благородным, бесстрашным, опытным, умудренным, роковым, многое повидавшим, изысканным, тонким. Идеальный образец для подражания в определенном возрасте. Ничего удивительного, что Гумилёв всегда был популярен среди юношей и барышень. Это можно только приветствовать. Как юношеский поэт Гумилёв не в пример лучше Асадова или Гребенщикова.

Вот и неудивительно, что Набоков, который в юности отыскал чрезвычайно трогательные слова для лапидарной эпитафии Гумилёву, в старости жаловался: «Как любил я стихи Гумилёва! Перечитывать их не могу»...

Действительно, сложно представить себе пожилого, обрюзгшего Набокова, который читает стихи про Люциферов, голубые гробницы, леопардов, розоватые брабантские манжеты, бледного и красивого рыцаря, владыку пустыни Фингала, мастодонтов, ненюфаров, ашкеров и Елефантину. Гумилёв использует множество экзотических слов явно с единственной целью - показать, что он их знает. Это особенно заметно в рифмах:

И ты вступила в крепость Агры,

Светла, как древняя Лилит,

Твои веселые онагры

Звенели золотом копыт.

Еще одна вполне подростковая особенность - неумение убедительно закончить стихотворение. Особенно часто произведения кончаются на полуфразе в его раннем творчестве. В первом сборнике «Романтические цветы» стихи, которые свободны от этого недостатка, автоматически стали хрестоматийными - это «Выбор» («Созидающий башню сорвется») и «Жираф». Но вопросительная интонация в конце сохранилась у Гумилёва до последних дней.

В общем, Гумилёва очень трудно воспринимать всерьез. Первые две его книги - «Романтические цветы» и «Жемчуга» - это свидетельства поверхностного освоения подростком мировой культуры. «Чужое небо» - женоненавистнические стихи, продиктованные сложными отношениями с Ахматовой. «Шатер» - зарифмованный путевой дневник. Спору нет, в русской поэзии мало столь здоровых личностей. Но пускать подростка в пантеон Серебряного века?

Да только Гумилёв не просто обаятельный, смелый и благородный человек. Он гениален. Беда лишь в том, что гениальность прячется у него в огромной груде балласта - у него не было чутья и вкуса, чтобы оставить лишь те жемчужины, которые бесспорно и несомненно сохранятся в веках, покуда будет существовать русский язык.

Иногда эти крупицы гениальности - тоже детские:

Где вы, красивые девушки <...>

Или вы съедены тиграми,

Или вас держат любовники?

Многие его стихи состоят из двух-трех строк, а все остальное - досадный довесок.

Ни шороха полночных далей,

Ни песен, что певала мать...

После этих строчек стихотворение идет под откос. Та же ситуация - с этой вот строфой из вступительного стихотворения сборника «Шатер»:

Оглушенная ревом и топотом,

Облеченная в пламя и дымы,

О тебе, моя Африка, шепотом

В небесах говорят серафимы.

А есть у него прорывы в поэтику мастеров, которые станут писать так только спустя много лет. Вот, например, из чего выросла «Ночь» Пастернака:

Мы ничего не знаем,

Ни как, ни почему,

Весь мир необитаем,

Неясен он уму.

А это - тоже с интонацией незавершенности - Мандельштам:

Но идешь ты к раю

По моей мольбе.

Это так, я знаю,

Я клянусь тебе.

Или вот прообраз «Песенки» Бродского («Носи перстенек, пока / виден издалека - / потом другой подберется. / А надоест хранить - / будет что уронить / ночью на дно колодца»):

Уронила девушка перстень

В колодец, в колодец ночной,

Простирает легкие персты

К холодной воде ключевой...

Я не знаю, правы ли те, кто считает Гумилёва времен «Огненного столпа» другим, несравненно лучшим поэтом, чем был Гумилёв «Романтических цветов». Да, в «Столпе» есть неожиданно-визионерский «Заблудившийся трамвай», есть афористичное «Слово», есть акварельный «Слоненок» (от которого тоже остается впечатление незаконченности) и есть пронзительный «Звездный ужас», который - вместе с другими африканскими стилизациями - восстановил пропавшую было традицию пушкинских «Песен западных славян». Но там же есть и лубочная «Ольга», и трогательный в своем подростковом самолюбовании манифест «Мои читатели». Может быть, Гумилёв дорос бы до масштабов своего дара. Мы этого никогда не узнаем (о чем там разговаривал Ленин по телефону в августе 1921 года?). Но я уверен в одном: жалкое прозябание ему не грозило. Ни в совдеповской России, ни в стуже эмиграции. Потому что -

Высока была его палатка,

Мулы были резвы и сильны,

Как вино, впивал он запах сладкий

Белому неведомой страны.[4]

Николай Гумилев был далеко незаурядной личностью с удивительной и вместе с тем трагичной судьбой. Не подлежит сомнению его талант как поэта и литературного критика. Его жизнь была полна суровых испытаний, с которыми он с доблестью справился: несколько попыток самоубийства в юности, несчастная любовь, чуть ли не состоявшаяся дуэль, участие в мировой войне. Но она оборвалась в возрасте 35 лет, и кто знает, какие бы гениальные произведения Гумилев бы еще мог создать. Прекрасный художник, он оставил интересное и значительное наследие, оказал несомненное влияние на развитие российской поэзии. Его ученикам и последователям, наряду с высоким романтизмом, свойственна предельная точность поэтической формы, так ценимая самим Гумилевым, одним из лучших русских поэтов начала XX века.

Литература

1. «Николай Гумилёв», Лев Аннинский, http://www.user.cityline.ru/~stgeorge/

2. Гумилёв Н., Избранное, лит.-биогр. хроника И. А. Панкеева; Москва «Просвещение» 1991 «Гумилёв-драматург», В. Сечкарев, http://aha.gumilev.ru

3. «Николай Гумилёв. От «Романтических цветов» до «Огненного столпа», Виктор Сонькин, «Русский журнал» http://www.russ.ru

4. Гумилев Н.С. Наследие символизма и акмеизм / Письма о русской поэзии. - М.: Современник, 1990- 301с.

5. Келдыш В. На рубеже эпох // Вопросы литературы - 2001- №2 - С.15- 28

Николай Гумилев. Исследования и материалы. Библиография. - СПб: "Наука", 1994- 55с..

6. Павловский А.И. Николай Гумилев / Вопросы литературы - 1996- №10- C.30-39

7. Фрилендер Г. Н. С. Гумилев -- критик и теоретик поэзии.: М.: Просвещение, 1999-351с.

Размещено на Allbest.ru