Мифологема "дом" в ранних рассказах Чехова

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

Мифологема «дом» как ключевая категория русской культуры

Объектом данной работы стали ранние рассказы А.П. Чехова (до 1890 г.).

Предмет исследования - мифологема «дом» в ранних рассказах Чехова. Проблемное поле «мифологема» одно из самых сложных и дискуссионных в современном литературоведении. Мифологема описывает одну из центральных проблем мифопоэтического прочтения текста - объединение в одном пространстве произведения единиц древнего архаического мышления и индивидуально-авторского мифотворчества. Ключевыми понятиями неомифологической поэтики являются «архетип» и его художественные варианты - «лейтмотив» и «мифологема». Мифологема стала аккумулятором совокупного опыта человечества, этот термин актуализирует процесс мифотворчества. «Вещь, кочуя по мифам, подвергаясь множеству интерпретаций, обретает свой миф, миф этой вещи. Мифологема переливается в художественный образ и обратно. Такой мифологемой-образом обладает и дом» Петрова, М. Образ дома в фольклоре и мифе // Эстетика сегодня: состояние, перспективы. Материалы научной конференции. 20-21 октября 1999 г. Тезисы докладов и выступлений. - СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 1999. - С. 60.. Дом является смысловым и пространственно-энергетическим центром, вокруг которого группируются другие мифологемы и образы. В доме всегда кто-то живет. Образ дома очень пластичен. В зависимости от того, кто его населяет, он может обернуться и сказочным дворцом, и лесной хижиной, и избушкой Бабы-Яги, и теремом царевны. Дом - это место, где начинается и заканчивается жизнь. Он является свидетелем рождения и смерти и потому медиирует между этим и иным миром. Это иное, потустороннее присутствует в самом доме - в его тайниках, лабиринтах, зеркалах, «темных комнатах». Это иное принадлежит смерти или же всплывает из тайников и лабиринтов нашей памяти. Дом вмещает в себя память и забвение. Дом несет в себе память рода - ведь под его порогом похоронены предки. Забытые, они напоминают о себе - двойниками-призраками, привидениями, проделками домовых. Дом по капле отдает нам нашу память, наше детство, наше прошлое. Вспомним отметины на дверном косяке - вехи роста детей, замеченные камерой в «Утомленных солнцем» Никиты Михалкова, и в том же фильме - конфету, двадцать лет пролежавшую в тайнике. Дом собирает и позволяет сосуществовать в себе разным эпохам, разным поколениям. Время над ним не властно. Однако образ дома может быть и динамичен, если он дается через мотив потери дома и обретения его, возвращения домой. Дом - это перевалочный пункт на пути героя. Он часто стоит на границе: это избушка на курьих ножках, которая обращается одним боком к герою, а другим - к лесу, к иному, к потустороннему. Характеристики такого дома описываются в терминах с приставкой транс- : трансгрессия, трансформация, трансмутация. Этот дом обретает подвижность. Способность к перемещению свойственна уже избушке Бабы-Яги, которая поворачивается от того к этому и обратно. В еще большей степени этим свойством обладают такие модификации дома, как колыбель (люлька) и гроб, вобравшие в себя образ лодки как средства перехода в иной мир. Они не только переносят своего обитателя из одной реальности в другую, - они трансформируют его, приспосабливая к той реальности, в которую он попадает. В люльке человек «доделывается», наделяется социальными и культурными характеристиками, дающими ему возможность жить среди людей. В гробу человек тоже претерпевает соответствующие изменения, лишается плоти, чтобы попасть в мир бесплотных духов. Динамичность образа дома не имеет ничего общего с хаосом. Дом - это воплощение порядка, то, что получилось из хаоса первотворения. Поэтому во многих мифах дом выступает прообразом общественной организации и культа. Он спускается с неба или же его приносит культурный герой, тем самым учреждая социальную структуру и нормы права, религии, семейных отношений. Потом по этим же нормам сам дом оценивает своего обитателя. Избушка Яги разоблачает ложного героя, отличая его от истинного; царский дворец изгоняет старого правителя, чтобы повенчать на царство нового. Текучий, гибкий, пластичный, образ дома все же является одним из самых константных художественных образов и одной из самых устойчивых мифологем. Он дает ощущение пристанища, крова, родового гнезда. У каждого есть или, по крайней мере, должен быть свой дом. Дома строят и на земле, и на небе, и под землей. Дом помогает обитающему в нем существу быть самим собой. Он - неотъемлемая часть нашего Я, и «его менять - не себя ли менять?»

Для русской ментальности именно образ дома стал своеобразным источником основного этнического потенциала, вобрав в себя основные культурные знания и закрепив нравственно-этический кодекс поведения. Архаическое мировоззрение, сформировавшее ядро мифологемы, обрастает в XIX веке новыми смыслами. Субкультура дома, имения, дворянской усадьбы на протяжении всего XIX века была одной из доминант русской культуры, получив разнообразное выражение в художественной литературе. В усадебном быте выделялась ее идеальная сущность, превращавшая функциональную принадлежность ее пространства в особый мир метафор, аллегорий, символов. Таковы образы усадеб в произведениях А.С. Пушкина («Евгений Онегин»), Н.В. Гоголя («Старосветские помещики»), И.А. Гончарова («Обломов», «Обыкновенная история»), И.С. Тургенева («Рудин», «Дворянское гнездо») и других. В связи с коренными изменениями в общественном и индивидуальном сознании зазвучал мотив «падения русской усадьбы», нивелирования сакральной сущности этого макрокосма. Этот мотив нашел яркое выражение в пьесе «Вишневый сад». Ранние же рассказы Чехова (Антоши Чехонте) зафиксировали мифологему «дом», пространство русской провинции во всем его многообразии.

1. А.П. Чехов: краткая биография

Дед писателя Егор Михайлович Чехов (1798-1879) был крепостным, но выкупился на волю в 1844 году, задолго до отмены крепостного права. Отец писателя Павел Егорович Чехов (1825-1898) прослужил свыше 10 лет в колониальном магазине богатого купца, выбился из рядового крестьянства, служил в управляющих, вёл собственные дела. Семья Чехова дала несколько писателей и художников. В 1857 году Павел Чехов открыл собственную лавку. Незадолго до начала купеческой деятельности он женился на восемнадцатилетней девушке - Евгении Яковлевне Морозовой, положив начало многочисленной, талантливой семьи. В семье Чеховых было шесть детей. 29 января 1860 года у Чеховых родился третий сын, Антон, - будущий писатель.

В 8 лет, после двух лет учёбы в греческой школе, Чехов поступает в таганрогскую гимназию. Мужская классическая гимназия была старейшим учебным заведением на юге России (1809) и давала солидное по тем временам образование и воспитание. Окончившие восемь классов гимназии молодые люди могли без экзаменов поступить в любой российский университет или поехать учиться за границу. Гимназия сформировала у Чехова отвращение к лицемерию и фальши. Здесь формировалось его видение мира, любовь к книгам, знаниям и театру. Здесь он получил свой первый литературный псевдоним «Чехонте», которым его наградил учитель закона божьего Фёдор Покровский. Здесь начинались его первые литературные и сценические опыты. Чехов-гимназист издавал юмористические журналы, придумывал подписи к рисункам, писал юмористические рассказы, сценки. Первая драма «Безотцовщина» была написана восемнадцатилетним Чеховым в период учёбы в гимназии. Гимназический период Чехова был важным периодом созревания и формирования его личности, развития её духовных основ. Гимназические годы дали Чехову огромный материал для писательской работы. Самые типичные и колоритные фигуры появятся позже на страницах его произведений. Возможно, одной из таких фигур был и учитель математики Дзержинский - отец будущего первого председателя ВЧК.

Музыка, книги пробуждали в юном Чехове стремление к творчеству. Большую роль в этом сыграл таганрогский театр, основанный в 1827 году. Впервые в театре Антон побывал в 13 лет, посмотрел оперетту Жака Оффенбаха «Прекрасная Елена» и вскоре стал страстным поклонником театра. Позднее в одном из своих писем Чехов скажет: «Театр мне давал когда-то много хорошего… Прежде для меня не было большего наслаждения как сидеть в театре…». Не случайно герои его первых рассказов, таких как «Трагик», «Комик», «Бенефис», водевиль «Недаром курица пела» были актёры и актрисы.

Уже студентом начал (в 1879 г.) помещать (под псевдонимом Чехонте), мелкие рассказы в юмористических изданиях: «Стрекозе», «Будильнике», «Осколках» и др.; затем перешёл в «Петербургскую Газету» и «Новое Время».

В 1886 г. вышел первый сборник его рассказов; в 1887 г. появился второй сборник - «В сумерках», который показал, что в лице Чехова русская литература приобрела новое, вдумчивое и тонко-художественное дарование. Под влиянием крупного успеха в публике и критике совершенно бросил свой прежний жанр небольших газетных очерков и стал по преимуществу сотрудником ежемесячных журналов («Северный Вестник», «Русская мысль», позднее «Жизнь»). Успех всё возрастал, особенное внимание обратили на себя такие произведения, как «Степь», «Скучная история», «Дуэль», «Палата №6», «Рассказ неизвестного человека», «Мужики» (1897), «Человек в футляре», «В овраге»; из пьес: «Иванов», не имевший успех на сцене; «Чайка»; «Дядя Ваня»; «Три сестры»; «Вишнёвый сад».

В 1890 г. Чехов совершил поездку на Сахалин, начав своё путешествие с города Александрово-Сахалинск. Вынесенные из этой поездки мрачные впечатления, составили предмет целой книги: «Остров Сахалин» (1895).

С 1892 по 1899 годы Чехов проживал в подмосковном имении Мелихово, где сейчас работает один из главных чеховских музеев. Позднее Чехов много путешествовал по Европе. Последние годы он, для поправления здоровья, постоянно живёт в своей усадьбе под Ялтой, лишь изредка наезжая в Москву, где жена его, талантливая артистка Ольга Леонардовна Книппер, занимает одно из выдающихся мест в известной труппе московского «Литературно-художественного кружка» (Станиславского). В 1900 г., при первых же выборах в Пушкинское отделение академии наук, Чехов был избран в число его почётных академиков.

2. Раннее творчество А.П. Чехова

Будучи студентом, А.П. Чехов пишет рассказы и посылает их в Петербург в юмористические журналы, где печатается под псевдонимом «Брат моего брата», «Человек без Селезенки», «Антоша Чехонте».

В ранних рассказах у Ч. нет глубины образов. Он создает сотни миниатюр, которые обхватывают все многообразие российской обывательской жизни, обрядовая сторона церковной жизни с ее обрядами, постами, семейно-бытовые сцены, служебно-бытовые отношения и даже общественные явления, «Жизнь прекрасна», «Руководство для желающих женится», «Смерть чиновника», «Толстый и тонкий», «Хамелеон», «Брожение умов» и т.д. В молодости Чехов писал много и легко: 83 г. - 120 рассказов; 85 г. - 129 рассказов; 86 г. - 112 рассказов; 87 г. - 66 рассказов; 88 г. - 12 рассказов. Первая книга Чехова (1884 г.) - «Сказки Мельпомены». В 1886 г. - 2-й сборник «Пестрые рассказы». В 1887 г. Чехов получил Пушкинскую премию за сборник «В сумерках». Его творчество получило высокое одобрение писателя старшего поколения Григоровича.

Если глубже и внимательнее присмотреться к рассказам Чехонте, то нетрудно и в этих наскоро набросанных эскизах усмотреть печать крупного мастерства и всех особенностей его меланхолического дарования. Непосредственной «юмористики» тут не очень-то и много. Есть, правда, немало анекдотичности и даже прямого шаржа, в роде, например, «Романа с контрабасом». Едва ли есть у Чехонте хотя бы один рассказ, сквозь шарж которого не пробивалось бы психологическая и жизненная правда. Не умрёт, например, в действительности чиновник оттого, что начальник в ответ на его чрезмерно угодливые и надоедливые извинения за то, что он нечаянно плюнул в его сторону, в конце концов крикнул ему «пошёл вон»; но забитость мелкого чиновника, для которого сановник какое то высшее существо, схвачено (в «Смерти чиновника») в самой своей основе. Во всяком случае весёлого в «юмористических» шаржах Чехонте очень мало: общий тон - мрачный и безнадёжный. Перед нами развёртывается ежедневная жизнь во всём трагизме своей мелочности, пустоты и бездушия. Отцы семейства, срывающие на близких всякого рода неприятности по службе и карточным проигрышам, взяточничество провинциальной администрации, интриги представителей интеллигентных профессий, грубейшее пресмыкательство перед деньгами и власть имущими, скука семейной жизни, грубейший эгоизм «честных» людей в обращении с «продажными тварями» («Анюта», «Хористка»), безграничная тупость мужика («Злоумышленник»), полное вообще отсутствие нравственного чувства и стремления к идеалу - вот та картина, которая развёртывается перед читателем «весёлых» рассказов Чехонте. Даже из такого невинного сюжета, как мечты о выигрыше 75 000 рублей («Выигрышный билет»), Чехонте сумел сделать канву для тяжёлой картины отношений размечтавшихся о выигрыше супругов. Прямо Достоевским отзывается превосходный рассказ «Муж», где на каких-нибудь 4 страничках во всем своём ужасе обрисована психология злобного, погрязшего в житейской скуке существа, испытывающего чисто физические страдания, когда он видит, что близкие ему люди способны забыться и на мгновение унестись в какой-то иной, радостный и светлый мир.

3. Картины русской жизни в ранних рассказах А.П. Чехова

чехов рассказ русский жизнь

Рабство и деспотизм в «доме обыденности». Классическим образцом основного цикла юмористических и сатирических произведений Чехова, поднимающих острейшие вопросы психологии и нравственности, может служить рассказ «Хамелеон» (1884). Несколькими штрихами даны признаки времени и обстановки - российская провинция с полицейскими надзирателями, городовым, лавками и кабаками, обывателями, падкими на любое развлечение. Главное внимание уделено зарисовке человеческого характера, перед нами обитатель «дома обыденности» - Очумелов. Это одновременно раболепствующий холоп и человек. который привык вершить судьбы окружающих его людей.

В 1885 году был написан «Унтер Пришибеев». Здесь действие происходит в камере мирового судьи. В центре рассказ самого унтера, дополненный репликами мужиков и краткими замечаниями судьи и старосты. Язык унтера показывает привычку командовать, и не меньшую привычку к угодничеству, и крайнюю ограниченность.

В рассказах возникает картина мира, где трудно провести границу между рабством и деспотизмом, изображен дом, где чувства и отношения подчинены иерархии, субординация здесь не просто служебная необходимость, это часть психологии, основа мировосприятия обитателей.

В рассказе «Толстый и тонкий» (1883) встречаются два приятеля. Одного взгляда достаточно, чтобы понять - они находятся на разных ступенях карьерной лестницы, занимают разное положение в обществе. Неожиданно встретившихся однокашников тянет к дружескому разговору, однако, узнав о высоком социальном статусе «толстого», «тонкий» теряет способность проявлять человеческие чувства - он воплощенное «уважение к старшему по званию». Таковы жители «дома», в котором смерть маленького чиновника может произойти при одной мысли о том, что, невольно чихнув на лысину генералу, он дал повод заподозрить себя в пагубном вольнодумстве («Смерть чиновника», 1883). Комическая сущность не в том, что герой испугался гнева власть имущего, а в том, что он замер от ужаса, решив, что нарушил ключевую заповедь дома, в котором живет.

В рассказе «Корреспондент» (1882) Чехов ведет повествование так, что читатель возмущается не только издевательствами купцов над «маленьким человеком», но и его рабской, восторженной покорностью, униженным заискиванием перед власть имущими. Захмелевшие гости, потешаясь, то заставляют Ивана Никитича пить водку стаканами, то сыплют ему на голову соль, то начинают подбрасывать к потолку с возгласами: «Качай его, шельмеца!» Герой же - «пыхтел, кряхтел, пищал, страдал, но… блаженно улыбался. Он ни в каком случае не ожидал такой чести для себя, «нолика», как он выражался, «между человеками еле видимого и едва заметного». В конце концов он оказался на полу, но поднялся с «блаженной улыбкой»: «Осчастливили вы меня своею лаской искреннею, не забыли газетчика, старикашку рваного. Спасибо вам».

В рассказе «На гвозде» (1883) маленький чиновник Стручков, пережидая, пока одна, а потом другая начальственная персона любезничает с его женой, и не думает ревновать или огорчаться. Не удивлены и не шокированы его сослуживцы: они даже завидуют товарищу, потому что, похоже, ему повезло.

Чувства и увлечения обитателей «дешевых меблированных комнат». Героиня рассказа «Анюта» (1886), молодая женщина с кроткими глазами, безропотно выполняет роль «наглядного пособия» для Клочкова, студента-медика, готовящегося к экзамену. Она с такой любовью и самоотвержением заботится о Клочкове, настолько преисполнена сознанием важности его дела, что готова бесконечно стоять перед ним с прорисованными угольком на теле ребрами, не жалуясь на стужу дешевого меблированного номера, в котором они живут. «Клочков занялся выстукиванием и так погрузился в это занятие, что не заметил, как губы, нос и пальцы у Анюты посинели от холода. Анюта дрожала и боялась, что медик, заметив её дрожь, перестанет чертить углем и стучать и потом, пожалуй, дурно сдаст экзамен». Но вот в номер заходит друг Клочкова, начинающий художник, и просит Анюту позировать ему для завершения картины. «Человек для искусства просит, а не для пустяков каких-нибудь», - веско поддерживает друга Клочков. И Анюта покорно отправляется к художнику.

Герои рассказа «Рано!» (1887) идут в лес даже без ружья, заложенного в трактире, лишь бы только постоять на тяге: «Слюнка и Рябов, осторожно шлепая по талому снегу и увязая в грязи, проходят по краю леса шагов двести и останавливаются. Лица их выражают испуг и ожидание чего-то страшного, необыкновенного. Они стоят как вкопанные, молчат, не шевелятся, и руки их постепенно принимают такое положение, как будто они держат ружья со взведенными курками».

Чехов, хорошо знакомый с миром «маленьких людей», в своих произведениях сосредотачивал внимание не на житейских невзгодах героев, как это было распространено в искусстве начала и середины XIX века, а на разнообразии человеческих индивидуальностей, неповторимости характеров и темпераментов. Оказалось, что у этих «маленьких людей», на которых солидная публика привыкла смотреть свысока, если не с презрением, то со снисходительной жалостью, тоже есть сильные чувства, есть свои увлечения, доходящие до страстного азарта, до полного самозабвения.

В чеховском рассказе «Он понял!» (1883) читатель, как и барин Волчков, начинает понимать неудержимый охотничий азарт «маленького сутуловатого мужичонки» в «донельзя изношенных, заплатанных штанах», со смешным самодельным ружьишком. Мужичонка с дрожью в голосе поясняет, что нарушил закон об охоте не ради добычи, а «от тоски»: «Тянет да и тянет на охоту, хоть ты тресни тут… А по моему глупому предположению, как я это дело понимаю, это не баловство, а болесть… Всё одно, как запой… Ты не хочешь, а тебя за душу тянет».

Мечта в пространстве прозаического существования. Герои рассказа «Счастье» глубоко не удовлетворены жизнью, мечтают о счастье в доступном им понимании. В рассказа два плана - реальный и поэтический и вместе с тем иносказательный Бердников, Г. П. А. П. Чехов. Идейные и творческие искания. - М., 1984. - С. 72.. В плане реальном мечты о счастье - это погруженность в фантастические предания о затерянных в степных просторах кладах, которые не даются в руки человеку. Это мир фантазий, порожденных суевериями. Второй план - потаенная в глубине души героев, до конца не осознанная или поэтическая мечта о настоящем человеческой счастье.

В повести «Степь» образ Егорушки объединяет, казалось бы, разрозненные сцены путевых впечатлений и наблюдений. В наивности восприятия мира таится глубина непосредственного человеческого чувства. Детское восприятие легко выливается в авторское. Так прокладывается путь к высокой патетике или философской погруженности авторских философских отступлений, открывается возможность, сохраняя заданный лирический тон повествования, раскрыть главную тему «Степи» - драму русской жизни. Встреченные путниками чабаны кажутся теми же чабанами, что вели разговоры о кладах в рассказе «Счастье». Возчики, с которыми Егорушка проделывает большую часть пути через степь, - люди с узким кругозором, тяжелой, однообразной жизнью. Отталкивающее впечатление производит злое, отчаянное озорство Дымова, глупость Кирюхи… В то же время в каждом Чехов видит черты незаурядной одаренности. Емельяна отличает певческий талант. Вася поражает остротой зрения и страстной любовью к природе. «В поэтическом плане степь - некое сказочное могучее живое существо. Отсюда обилие олицетворений. Судьба этого великана - степи - трагична. Она находится в окружении враждебных ей стихий, которые стремятся ее сковать» Бердников, Г. П. Указ. соч. - С. 88.. Главная черта повседневной степной жизни - подавленность, обездоленность. Степные просторы навевают мысли о сказочных богатырях, но их нет, а вокруг царит тоска. «Что-то необыкновенно широкое, размашистое и богатырское тянулось по степи вместо дороги; /…/ Кто по ней ездит? Кому нужен такой простор? Непонятно и странно. Можно, в самом деле, подумать, что на Руси еще не перевелись громадные, широко шагающие люди, вроде Ильи Муромца и Соловья Разбойника, и что еще не вымерли богатырские кони. /…/ И как бы эти фигуры были к лицу степи и дороге, если бы они существовали!» В обобщенно-поэтическом плане образ степи оказывается образом «прекрасной суровой родины» Там же. - С. 89..

Итак, изображение степи в повести - это не пейзаж, не описание природы. Степь выступает в повести как метафора жизни. Степь разнородна. В ней сочетаются несвязные между собой вещи. На постоялом дворе Моисея сошлись и угодливый хозяин, и его философствующий, все презирающий брат Соломон, и «видение из чудесного сна», графиня Драницкая; здесь соседствуют и запах кислых яблок и аромат духов. Степь неподвижна. Все в ней застыло или топчется на месте. «Заунывная песня то замирала, то опять проносилась в стоячем, душном воздухе, ручей монотонно журчал, лошади жевали, а время тянулось бесконечно, точно и оно застыло и остановилось. Казалось, что с утра уже прошло сто лет… Не хотел ли бог, чтобы Егорушка, бричка и лошади замерли в этом воздухе и, как холмы, окаменели бы и остались навеки на одном месте?». И еще: «Через минуту бричка тронулась в путь. Точно она ехала назад, а не дальше, путники видели то же самое, что и до полудня. /…/ Воздух все больше застывал от зноя и тишины, покорная природа цепенела в молчании… Ни ветра, ни бодрого, свежего звука, ни облачка». Степью управляет неведомая сила. «Еще бы, кажется, небольшое усилие, одна потуга, и степь взяла бы верх. Но невидимая гнетущая сила мало-помалу сковала ветер и воздух, уложила пыль, и опять, как будто ничего не было, наступила тишина. Облако спряталось, загорелые холмы нахмурились, воздух покорно застыл и одни только встревоженные чибисы где-то плакали и жаловались на судьбу…». Степь колоссальна; овладеть ею могут только богатыри. В повести нет героя, который был бы соизмерим степи, нет человека, который связал бы несвязанное, собрал разбросанное, который вывел бы степь из покоя, поборол неведомую силу, который овладел бы колоссальными просторами степи. Варламов может преодолеть ее в своих узко-корыстных целях и в этом смысле он может быть назван ее хозяином, но до масштабов богатыря, по праву владеющего степью, он не дотягивает. Степь требует не героя-прагматика, а героя-творца: «И в торжества красоты, в излишке счастья чувствуешь напряжение и тоску, как будто степь сознает, что она одинока, что богатство ее и вдохновение гибнут даром для мира, никем не воспетые и никому не нужные, и сквозь радостный гул слышится ее тоскливый, безнадежный призыв: певца! певца!»

И из Егорушки едва ли получится богатырь. Недаром «Степь» завершается хоровым плачем по будущему Егорушки Камчатнов, А. И., Смирнов, А. А. А. П. Чехов: Проблемы поэтики. - Глава 2..

Таким образом, большой дом чеховских героев, их макрокосм устроен так, что требует для себя великана, который сумел бы увязать воедино противоречия жизни и овладеть просторами степи. Но герой Чехова несоразмерен космосу. Что же в таком случае остается на его долю? Идти по дороге без пути, жить без цели, мечтать и тосковать?… Возможно, Егорушку ожидает тот же путь, по которому прошел герой повести «Скучная история».

Идейные и творческие искания А.П. Чехова. В идейных и творческих исканиях конца 80-х годов важной вехой стала повесть «Скучная история». Врач Николай Степанович на протяжении повести размышляет о своем состоянии, пытается понять и истолковать тяжелое состояние своего духа; он анализирует каждый момент своей жизни, дает перечень симптомов своего заболевания, хотя не всегда может объяснить их. По ночам Николая Степановича мучает бессонница, и у него появляются новые ощущения: «То за две комнаты от меня быстро проговорит что-нибудь в бреду моя дочь Лиза, то жена пройдет через залу со свечой и непременно уронит коробку со спичками, то скрипнет рассыхающийся шкал или неожиданно загудит горелка в лампе - и все эти звуки почему-то волнуют меня», то есть Николай Степанович начинает испытывать над собой непонятную власть внешнего. Он констатирует неизменность повторяемость событий, скуку жизни в собственном доме: «День начинается у меня приходом жены. Она входит ко мне в юбке, непричесанная, но уже умытая, пахнущая цветочным одеколоном, и с таким видом, как будто вошла нечаянно, и всякий раз говорит одно и то же:

– Извини, я на минутку… Ты опять не спал.

Затем она тушит лампу, садится около стола и начинает говорить. Я не пророк, но заранее знаю, о чем будет речь. Каждое утро одно и то же».

Николай Степанович знает, что бытовые мелочи могут влиять на формирование не только настроений, но даже на мировосприятие в целом: «…ветхость университетских построек, мрачность коридоров, копоть стен, недостаток света, унылый вид ступеней, вешалок и скамей в истории русского пессимизма одно из первых мест в ряду причин предрасполагающих… Студент, настроение которого в большинстве создается обстановкой, на каждом шагу там, где он учится, должен видеть перед собою только высокое, сильное и изящное…». Он знает также, что в прошлом у него доставало сил бороться с внешними влияниями: «С детства я привык противостоять внешним влияниям и закалил себя достаточно…». Однако по мере усиления физической болезни действия внешних обстоятельств дают знать о себе все сильнее и сильнее: «От бессонницы и вследствие напряженной борьбы с возрастающей слабостью со мной происходит нечто странное. /…/ Я хочу прокричать, что я отравлен; новые мысли, каких не знал я раньше, отравили последние дни моей жизни и продолжают жалить мой мозг, как москиты». В сознании героя появляется мотив «неведомой силы»: «Я чувствую, что долее я не могу видеть ни своей лампы, ни книг, ни теней на полу, не могу слышать голосов, которые раздаются в гостиной. Какая-то невидимая и непонятная сила грубо толкает меня вон из моей квартиры».

Николай Степанович описывает свое новое состояние как состояние рабства, подчиненности, несвободы: «…теперь я уже не король. Во мне происходит нечто такое, что прилично только рабам: в голове моей день и ночь бродят злые мысли, а в душе свили себе гнездо чувства, каких я не знал раньше. Я и ненавижу, и презираю, и негодую, и возмущаюсь, и боюсь. Я стал не в меру строг, требователен, раздражителен, нелюбезен, подозрителен».

В конце повести Николай Степанович признает, что он побежден, и в результате все то, что он «прежде считал своим мировоззрением и в чем видел смысл и радость своей жизни, перевернулось вверх дном и разлетелось в клочья». Прежде всего это относится к науке. Если раньше он ставил науку выше всего на свете («Испуская последний вздох, я все-таки буду верить, что наука - самое важное, самое прекрасное и нужное в жизни человека, что она всегда была и будет высшим проявлением любви, и что только одною ею человек победит природу и себя»), то теперь, действительно испуская последний вздох угнетенного человека, Николай Степанович выше науки, выше всего ставит необходимость в какой-то общей идее, без которой человеку не победить себя, «а коли нету этого, то значит, нет и ничего». «Когда в человеке нет того, что выше и сильнее всех внешних влияний, то, право, достаточно для него хорошего насморка, чтобы потерять равновесие и начать видеть в каждой птице сову, в каждом звуке слышать собачий вой. И весь его пессимизм или оптимизм с его великими и малыми мыслями в это время имеют значение только симптома и больше ничего».

Заключение

Ранняя новеллистика А.П. Чехова отразила разнообразные черты русского провинциального города, выявив важные черты российского быта. Организация пространства в художественных текстах Чехова ориентируется не на научное, а на мифопоэтическое представление. Все древние космологии, начиная от архаичных мифов и кончая детально разработанными системами мира Платона, Аристотеля или Плотина, пронизаны мифопоэтическими представлениями о пространстве. Содержание жизни персонажей Чехова, их внутренний мир зависит от того, как устроен внешний по отношению к ним мир - их дом. Пространство, в котором живут герои наполнено самыми разнообразными явлениями: несправедливостью, проявлениями холуйства, жестокостью, добротой, самоотверженностью… Огромное, бескрайнее пространство - «Степь» - это тоже дом чеховского персонажа. Величественные просторы, ездить по которым, казалось, должны могучие богатыри. Красота пейзажа рождает восхищение. Однако люди живут своими мелкими страстишками, не соразмерными с величием природы. Земля не рождает уже богатырей. Чеховский герой томится от бесцельности своего существования. Стройная теория, по которой жил Николай Степанович, рассыпается прахом и начинается духовная драма.

Список использованной литературы

1. Бердников, Г.П. А.П. Чехов. Идейные и творческие искания. - М., 1984.

2. Камчатнов, А.И., Смирнов, А.А. А.П. Чехов: Проблемы поэтики [Электронный ресурс] www.textology.ru

3. Линков, В.Я. Художественный мир прозы А.П. Чехова. - М., 1982.

4. Петрова, М. Образ дома в фольклоре и мифе // Эстетика сегодня: состояние, перспективы. Материалы научной конференции. 20-21 октября 1999 г. Тезисы докладов и выступлений. - СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 1999. - 59-61.

5. Пигров, К.С. Культурное пространство-время // Вестник СПбГУ. - Сер. 6. -1993. - Вып. 4 (№27). - С. 40-41.

6. Русские писатели, Библиографический словарь / ред. П.А. Николаева. - М., 1990.

7. Чехов, А.П. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. - Т. 1-3. - М.: Наука, 1977.

Размещено на Allbest.ru