Влияние И.Ф. Анненского на символизм, акмеизм, футуризм

Размещено на http://www.allbest.ru/

Реферативный обзор на тему:

«Влияние И.Ф. Анненского на символизм, акмеизм, футуризм»

Работу выполнила:

студентка филологического факультета

4 курса Захарова Татьяна.



Введение

Особое значение в развитии русской импрессионистической поэзии имело творчество Иннокентия Федоровича Анненского (1856--1909) -- поэта, драматурга, критика, переводчика. Анненский оказал влияние на всех крупных поэтов того времени -- Мандельштама, Ахматову, Пастернака, Маяковского своими поисками новых поэтических ритмов, поэтического слова.

Творчество Иннокентия Федоровича Анненского относится к временному промежутку, называемым "серебряным веком русской поэзии" (конец XIX - начало ХХ века). В нем отразились многие черты этого периода русской литературы, но много, в творчестве поэта, и особенных, присущих только ему черт.

В творчестве Иннокентия Анненского есть черты, сближающие его с русской психологической литературой XIX века, и есть черты, как-то предвосхищающие дальнейшее развитие русской лирики.

И. Аненнского символисты считали зачинателем «новой» русской поэзии.

Именно он с предельной силой и полнотой выразил художественное мировоззрение модернизма, оказал значительное, во многих отношениях решающее влияние на поэзию XX в.

1. Отражение души современного человека

Анненский был знатоком и поклонником античности, он перевёл все трагедии великого древнегреческого драматурга Эврипида и сам написал на темы греческой мифологии четыре трагедии, но так, что, по его словам, в них «отразилась душа современного человека». Для восприятия Эврипида и собственных трагедий Анненского нужна всеобъемлющая культура, которой обладают лишь немногие. Он и в жизни был декадентом. Однажды в гостиной Ходасевич спросил:

-- Простите, Иннокентий Фёдорович, я, кажется, занял ваше место?

-- Пожалуйста, пожалуйста, моё место -- на кладбище, -- услышал он в ответ*.

(* См. в архиве статью Ходасевича В. Ф. "Об Анненском".)

Анненский словно бы нарочно отгораживался от случайного читателя; последняя его трагедия напечатана тиражом в 100 экземпляров. Он много и великолепно переводил утончённых французских авторов конца XIX в., которых называли проклятыми поэтами, которые тоже нужны и интересны были лишь знатокам. И от всех скрывал, что пишет оригинальные лирические стихи.

Анненский впервые выступил с ними в печати в возрасте 48 лет -- случай небывалый для первоклассного поэта. В 1904 г. он издал «Тихие песни» (с приложением своих переводов из французской поэзии). И теперь он не признался в своем авторстве, скрылся за псевдонимом. Вместо фамилии автора на книге было напечатано: «Ник. Т-о» (читается «никто»). Так (только по-древнегречески) назвался хитроумный Одиссей в пещере Полифема. Имя автора «Тихих песен» осталось неизвестно даже в самом тесном литературном кругу Петербурга. В это время в литературу входил студент Блок. В рецензии он чуть-чуть свысока, как неопытного дебютанта, похвалил Ник. Т-о и тут же попенял ему на «безвкусие некоторых строк и декадентские излишества».

А в недрах этой внешне спокойной, обращённой в глубь себя личности бушевал могучий поэтический темперамент. Без этого не может быть поэта.

Анненский создал новый язык поэзии, вскоре им заговорили все выдающиеся поэты серебряного века. Пушкин и другие поэты-классики, особенно Баратынский -- более, чем кто-либо Баратынский, Гамлет-Баратынский, по слову Пушкина, -- эмоции и чувства передавали последовательно, анализировали их с помощью рассудка. Анненский более решительно, чем его современники, порвал с этой традицией, отверг поэтику последовательного повествования об эмоциях и переживаниях, заменил её иррациональной поэтикой ассоциаций.

Ассоциации -- это связи, которые непроизвольно возникают в психике между несколькими представлениями, образами, мыслями; логическое же мышление требует постоянного контроля воли, сознания. И вот Анненский имитирует отказ от такого контроля, пишет так, словно просто заносит на бумагу чувства и мысли, возникающие под влиянием случайных ассоциаций. По этому пути пошли многие течения модернизма - роза потока сознания, сюрреализм, дадаизм. Анненский один из первых в мировой литературе уловил этот важнейший новый принцип.

Стиль Анненского можно назвать импрессионистичным (от фр. impression «впечатление»). Он направлен на то, чтобы передать мгновенное впечатление, уловить мимолётные ассоциации, из которых и состоит, по мнению поэта, жизнь человеческого духа. Определяют его стиль и как суггестивный (от англ. tosuggest'внушать'): задача поэта -- не повествовать, не описывать, а прежде всего внушать. Внушать читателю чувства, настроения, переживания. Декадентское мироощущение, ассоциативность, призрачность деталей, импрессионистичность с законченным совершенством выражены в стихотворении «Ego» (по-латыни 'я').

поэзия импрессионизм модернизм литература

2. Поэтические декларации

К поэтическим декларациям приходиться относится осторожно: слишком часто поэт говорит о себе то, что хочет в себе увидеть, а не то, что есть на самом деле. Однако умный, сдержанный Анненский необыкновенно точен, и его стихотворения «Ego» весьма поучительно. Вот он - декаданс, вот она - призрачная вещность.

Я -- слабый сын больного поколенья,

И не пойду искать альпийских роз,

Ни ропот волн, ни рокот ранних гроз

Мне не дадут отрадного волненья.

Но милы мне на розовом стекле

Алмазные и плачущие горы,

Букеты роз увядших на столе,

И пламени вечернего узоры.

Когда же сном объята голова,

Читаю грёз я повесть небылую,

Сгоревших книг забытые слова

В туманном сне я трепетно целую.

В стихотворении О. Мандельштама «Нет, не луна, а светлый циферблат…» уход от «поэтичности» оказывается в значительной степени мнимым. Эта призрачная, мнимая вещность в какой-то мере унаследована О.Мандельштамом от И.Анненского. Призрачную, мнимую вещность как одну из основных особенностей поэтики Анненского с тем или иными оттенками отмечают исследователи его творчества. Л.Я. Гинзбург прямо отсюда выводит стихотворение Мандельштама «Нет, не луна, а светлый циферблат». Значит важные черты поэтики Мандельштама принадлежат «ассоциативному символизму» Анненского.

Можно наглядно увидеть, как Мандельштам подключился к традиции Анненского. В посмертно изданной книге Анненского «Кипарисовый ларец» тексты объединены в «трилистники». «Трилистник обреченности» состоит из двух стихотворений о часах и третьего о губительном времени, но уже без часов. Соблазнительно представить себе, что Мандельштам к двум катренам «Черного силуэта» Анненского написал два свои терцета, тоже с образом часов, как один композитор пишет каденцию к скрипичному концерту другого композитора. Вот как бы выглядел этот сонет, в котором катрены принадлежат Анненскому, а терцеты - Мандельштаму:

Пока в тоске растущего испуга

Томиться нам, живя, еще дано.

Но уж сердцам обманывать друг друга

И лгать себе, хладея, суждено;

Пока прильнув сквозь мерзлое окно,

Нас сторожит ночами тень недуга,

И лишь концы мучительного круга

Не сведены тебе последнее звено,-

Нет, не луна, а светлый циферблат…

Статья Мандельштама «О природе слова» появилась в 1922 году, но в ней отразились усилия поэта начала 1910-х годов преодолеть символистическо развеществление. После символистической поэзии понадобился тогда Анненский с его психологизмом и новым пониманием позиции поэта и конфликтов поэта, с его миром, в котором явления повседневного опыта служили отправной точкой лирического движения (это стало характерной чертой поэзии XX века).

Акмеизм стремился преодолеть мистицизм символистов и искал опору в творчестве декадантов, обращаясь через головы символистов в первую очередь к наследию Анненского.

Творчество И. Анненского сыграло очень большую роль в становлении акмеизма. Для доказательства следует заметить, что Н.С.Гумилев и А.А.Ахматова учились в Царском Селе, где начальником Николаевской мужской гимназии был И.Ф.Анненский.

Для Гумилева, ученика Анненского по Царскосельской гимназии, особенно важен был его опыт. Как и декаденты он видел идеал в «Парнасе», прежде всего в поэзии Леконта де Лиля, Сюлли-Предома и Эредиа. Путешественник и воин, он отвергал многозначной слово с зыбкими оттенками, смысла с мистическими порывами прочь от земной жизни, культивировавшееся символистами.

Самые радикальные выводы из уроков Анненского сделала Анна Ахматова.

В стихотворении "Учитель", посвященном поэту, Ахматова пишет:

А тот, кого учителем считаю,

Как тень прошел и тени не оставил,

Весь яд впитал, всю эту одурь выпил,

И славы ждал, и славы не дождался,

Кто был предвестьем, предзнаменованьем,

Всех пожалел, во всех вдохнул томленье -

И задохнулся...

Также она говорила: "В последнее время как-то особенно зазвучала поэзия Иннокентия Анненского. Я нахожу это вполне естественным... Убеждена, что Анненский в нашей поэзии займет такое же почетное место, как Баратынский, Тютчев, Фет".

В «Подражании И.Ф Анненскому» Ахматова писала:

Возникают, стираются лица,

Мил сегодня, а завтра далек.

Отчего же на этой странице

Я когда-то загнул уголок?

С помощью вещей, конкретных примет, и подробностей быта она как бы загибала страницы своей памяти:

Дверь полуоткрыта,

Веют липы сладко

На столе забыты

Хлыстик и перчатка.

Круг от лампы желтый...

Шорохам внимаю.

Отчего ушел ты?

Я не понимаю...

А. Ахматова, как и Анненский, тоже не мыслит и не представляет себе мира чувств, сердечных бурь и интеллектуальных прозрений без этих своего рода психологических буйков, легко колеблемых человеческой памятью, но всегда остающихся на одном и том же месте. В изображении вещественной, материальной среды, соединенной напряженной и неоткрытой связью с глубоким подпочвенным клокотанием чувства, он был великим мастером, а для Ахматовой и учителем. Ее собственные стихи из «Вечера» и «Четок», еще несравнимые со стихами Анненского по блистательному мастерству и отважному новаторству формы, были вместе с тем заметно родствены им: это поэты примерно одной и той же «группы крови». Неудивительно, что для Ахматовой «Кипарисовый ларец» Анненского, вышедший в 1910 году, явился подлинным потрясением, и он пронизал ее творчество долгими, ушедшими на многие годы вперед сильнейшими творческими импульсами.

С И. Анненским ее роднило и ощущение своей кровной связанности и многочисленными уходящими вглубь пластами человеческой культуры.

Ахматова, вслед за своим духовным предтечей Анненским, глубоко чтила весь предшествующий богаты мир человеческой культуры - от древних эллинов и египтян до Гоголя и Толстого.

Ощущение, по Анненскому, «полусвета - полутьмы», «недосказанность песни и муки» стали источником творческого подъема для А. Ахматовой. Раскованность предметных ассоциаций, «вещных» красок во имя смелого вторжения в живую жизнь получили развитие в стихах Гумилева.

Вообще влияние Анненского на последующие поколения поэтов очень высоко и заслуживает отдельного внимания.

В сонете Анненского «Перебой ритма», который начинается так:

Как ни гулок, ни живуч - Ям-

-б, утомлен и он, затих

Средь мерцаний золотых,

Уступив иным созвучьям.

«Кэк-уок на цимбалах» кончается так:

Молоточки налетают,

Мало в точки попадают,

Мах да мах,

Жизни… ах,

Как и не бывало.

Панторифма первых двух стихов, метр и ритм прямо предсказывают футуристов, которые многому учились у Анненского. Он первый озаглавил стихотворения необычным способом - одно математическим знаком бесконечности, другое - вопросительным знаком. Оба текста представляют собою стихи о стихах.

Маяковский в своих стихотворениях упоминает Анненского в ряду своих любимых поэтов:

Не высидел дома.

Анненский. Тютчев. Фет.

Опять,

Тоскою к людям ведомый,

иду

в кинематографы, в трактиры, в кафе.

("Надоело" 1916 г.)

Харджиев в «Заметках о Маяковском» пишет: «Сходство между Анненским и Маяковским нельзя искать в отдельных темах или стихотворениях, но несомненно, что некоторые черты поэзии Анненского были близки Маяковскому в период его поэтического формирования. О том, что Маяковский знал стихи Анненского, свидетельствует упоминание автора «Кипарисового ларца» в стихотворении «Надоело» (1916) наряду с именами Тютчева и Фета… Особенно интересно стихотворение Анненского «Разлука (Прерывистые строки)», построенное целиком на перебоях метров и на резких контрастах длинных строк с короткими, вплоть до односложных и даже однофонемных».

Еще одним ярким последователем Анненского можно назвать Б. Пастернака.А.Ахматова, высказывается об Анненском, как о творческом "учителе" Б.Пастернака.

Близость Пастернака к Анненскому и, вместе с тем, его отличие, своеобразие, может быть, особенно проявляются там, где Пастернак разрабатывает общие с Анненским мотивы, близок ему тематически. Л.Я. Гинзбург в качестве «самого главного» у Анненского отмечает «связь между душевными процессами и явлениями внешнего мира» и на этой основе сравнивает с ним Пастернака.

Внешний мир в стихах Анненского предстает в каком-то конкретном моменте или предмете, концентрирующем не просто внимание поэта, а именно «мысли, настроения, желания» - глобальное состояние, самоощущение лирического «я».

И лежу я околдован,

Разве тем и виноват,

Что на белый циферблат

Пышный розан намалеван.

(«Тоска памятника»)

В иной тональности, не в мучительном сознании «причинной» связи, а в свободном, по «смежности» и «подобию», соединении «я» и внешнего «предмета» этот образ повторяется у Пастернака:

Ты зовешь меня святым,

Я тебе и дик и чуден, -

А глыбастые цветы на часах и на посуде?

(«Мухи мучкапской чайной»)

И дело даже не в тональности - в чем-то большем.

Механизм «связи между душевными процессами и явлениями внешнего мира», его, так сказать, макет, черновик, представлен в сравнительно раннем стихотворении Анненского «Мухи как мысли».

Я устал от бессонниц и снов,

Наглада мои пряди нависли:

Я хотел бы отравой стихов

Одурманить несносные мысли.

Я хотел бы распутать узлы...

Неужели там только ошибки?

Поздней осенью мухи так злы,

Их холодные крылья так липки.

Мухи-мысли ползут, как во сне,

Вот бумагу покрыли, чернея...

О, как, мертвые, гадки оне...

Разорви их, сожги их скорее.

На наших глазах разворачивается процесс рождения характерный для Анненского метафоры, образа. Вполне традиционное раскрытие определенного, «названного» душевного состояния и «счастливо набледенная частность» (осенние мух) в последней строфе образуют слитное единство, с обилием внутренних ассоциативных связей, - среди них особенно впечатляет уподобление стихов, букв стихов, мертвым мухам на поверхности листа, перерастающее, соответственно, в оценку самих стихов. При этом психологический план выдержан от начала и до конца.

Стихи, посвященные драматическому событию в себе самих несут катарсис, освобождение.

Попытка душу разлучить

С тобой, как жалоба смычка,

Еще мучительно звучит

В названьях Ржакса и Мучкап.

Выделены слова, так или иначе отсылающие к Анненскому - к «Смычку и струнам», к «мучительным сонетам»… И далее стихотворение близко Анненскому мотивом отождествления «я» и кого-то «другого» (у Пастернака - любимой).

Пастернак охотно вслед за Анненским говорил об «одинокой современно душе», но он не разделял его чувства не поправимой беды человеческого существования - он на веру принял высший смысл и целесообразность бытия.

Анненский, принадлежа к символизиу одновременно противоречил ему, высвобождал поэтическое, шире - человеческое «я» из-под власти всеобъемлющих концепций. Он утверждал личностную позицию в мире, вел отсчет от конкретной человеческой жизни, во многом, как отмечает Л.Я. Гинзбург, за счет того, что сохранял прочную связь с психологической прозой XIX века. И, как оказалось, намечал новые, уже послесимволистские, поэтические перспективы.

Поэты, прошедшие «школу» Анненского, брали от него что-то им особо близкое и доводили это, ставшее своим, качество до завершенности в логике своего мировосприятия.



Использованная литература.

1. Альфонсов В. Поэзия Б. Пастернака.- СПб.,2001.

2. Баевский В. История русской поэзии. - М.,1994.

3. Жизнь и творчество О. Мандельштама. Воспоминания, материалы к биографии, «новые стихи», комментарии, исследования. - Воронеж., 1990.

4. Павловский А. А. Ахматова: Жизнь и творчество. - М.,1991.

5. Смирнова Л. Русская литература конца XIX - начала XX века. - М., 1993.

Размещено на Allbest.ru