Лирика Якова Полонского

Размещено на http://www.allbest.ru

"Слова любви свожу на землю..."

Яков Петрович Полонский почти ровесник А. К. Толстого - он родился двумя годами позже, в 1819 году, кроме того, если верить преданию, бытовавшему в семье Полонских, то оба поэта были даже в родстве: бабушка Полонского по материнской линии считалась побочной дочерью одного из графов Разумовских (мать А. К. Толстого была побочной дочерью А. К. Разумовского). Однако, в отличие от богатого и аристократического дома Толстого, Я. П. Полонский вырос в бедной, провинциальной мелкочиновничьей семье.

Двадцатилетний мечтательный провинциал приехал из Рязани в Москву и поступил в университет, не на филологический факультет, как ему бы хотелось (он уже писал стихи), а на юридический - для филолога у него недоставало знания иностранных языков, к тому же он обладал плохой памятью, что мешало их запоминанию. Студенческие годы Полонского омрачены постоянной бедностью, он плохо одет, живет впроголодь. Несмотря на широкий круг знакомств среди передовой интеллигенции и литераторов - Хомяков, Грановский, Чаадаев, Тургенев, Самарин, Вельтман и др., - он чувствует себя совершенно одиноким. Он дает уроки в аристократических домах, и положение бедного учителя, на которого смотрят как на существо низшей категории, глубоко задевает его самолюбие. Сближению Полонского с передовыми кругами мешала разница мировоззрений - радикализм суждений интеллигенции кружка Станкевича отпугивал Полонского, "наивно верующего, выросшего среди богомольной и патриархальной семьи":

Мне было жаль волшебных снов,

Отрадных, детских упований

И мне завещанных преданий

От простодушных стариков.

Сам Полонский обладал мягким и простодушным характером и, несмотря на искушения "демона сомнения", так и не пришел к "последнему ожесточению". Принято считать, что комплекс социальной неполноценности, который терзал Полонского, постоянно уязвляемого бедностью, отразился на его творчестве, сообщая ему ноты неуверенности, грусти, заставляя его "лавировать" между различными направлениями, в результате чего появлялись произведения, лишенные органичности и самобытности. Однако люди другой душевной организации, оказавшись в положении социально ущемленных, как, например, Фет или Герцен, и в плане жизненного самоопределения, и в творчестве вели свою линию твердо и независимо. Значит, определяющими в каждом случае следует считать природу души, личностные качества, иначе, сравнивая людей, поставленных в сходные условия, мы должны были бы ожидать от них сходного же поведения. Полонский писал Фету: "Ты человек, во сто раз более цельный, чем я. Ни про кого нельзя сказать то, что можно о тебе.

Сразу ты был отлит в известную форму, никто тебя не чеканил, и никакие веяния времени не были в силах оттолкнуть тебя". Несомненно, уязвленное самолюбие не раз диктовало Полонскому то стихотворение, то письмо, то поступок, но форма реагирования определялась свойствами его характера, мягкого и созерцательного.

Первый поэтический сборник Полонского "Гаммы" вышел в 1844 году и был благосклонно встречен и критикой и читателями. Однако жить на литературные заработки было для молодого поэта делом невозможным, приходилось искать какого-то определенного места, службы. Из Москвы Полонский едет в Одессу, затем в Тифлис, где получает место в канцелярии наместника Грузии графа Воронцова. Четыре года, проведенные поэтом на Кавказе, нашли яркое отражение в его творчестве. Пестрая экзотика, местный колорит, дикая и живописная природа "чудной" страны, "так страстно любимою солнцем и - выжженной солнцем", - все это наполняет сборник "Сазандар", выпущенный поэтом в Тифлисе.

Из Тифлиса Полонский возвращается сначала в Москву, затем переезжает в Петербург. На петербургское общество, как вспоминает современница, Полонский не произвел выгодного впечатления: "Серьезный и рассеянный, бродил он, охотнее слушая, чем говоря, и очень неохотно и по большей части плохо читал свои произведения. Он не умел потрафлять на мнение большинства... ни... едким отрицанием нравиться меньшинству. В лире Полонского нет тех струн, которые выражают гражданскую скорбь и гражданскую радость, и он ни одним звуком не коснулся той тревожной эпохи, точно не видел и не знал, что происходит вокруг". В 1855 году вышло большое собрание произведений Полонского, включившее лучшее из того, что он написал за пятнадцать лет. Некрасовский "Современник" тепло встретил выход в свет этого собрания, оценивая Полонского как поэта "не первоклассного", но "честного и истинного".

Несмотря на литературные успехи, Полонский по-прежнему испытывал материальную нужду и вынужден был поступить домашним учителем в семью А. О. Смирновой-Россет. Положение это тяготило Полонского, и, выехав со Смирновыми за границу, он расстался с ними, намереваясь заняться живописью, к которой у него были большие способности. Однако обстоятельства сложились так, что кисти пришлось оставить и снова взяться за перо. В конце 1858 года Полонский возвращается из заграницы в Петербург, где в конце концов удалось ему занять место секретаря комитета иностранной цензуры, что гарантировало ему относительное материальное благополучие.

Лучшие поэтические произведения Полонского - образцы чистейшей лирики. Мелодичность, задушевность, интимность его стихотворений, насыщенных часто бытовой, обыденной лексикой, способствовали тому, что многие из его стихотворений не только были положены на музыку различными композиторами, но стали истинно народными песнями, чье авторство неизвестно ни исполнителям, ни слушателям. Таковы "Песня цыганки", "Узница", "В одной знакомой улице..." и т. п. В этом отношении Полонский как раз поэт "для многих". "Помню, в каком восторге я был, услыхав в первый раз "Мой костер в тумане светит...", - писал А. А. Фет. Однако время, в которое он жил, требовало иных песен, наполненных гражданским пафосом. Этого пафоса органически чужда лира Полонского. В стихотворении "Для немногих" поэт сам анализирует ее возможности: "Мне не дал бог бича сатиры" "В моей душе проклятий нет..." и приходит к грустному выводу: "...Для немногих я поэт". Безусловный демократ по своим воззрениям, Полонский лишен был озлобленности, ожесточенности. "Искусство есть - а злости мало", - пишет он о себе. "Злость стала людям дорога" - так понимает он свою эпоху. Он же, поэт, сравнивающий Россию с океаном, а себя с волной, внутренне откликающийся на все веяния времени, не призван витийствовать. В одном из стихотворений он сравнивает поэта (и можно с уверенностью сказать, что он имеет в виду себя) с нищим, который все, что ни собирает в течение дня, раздает потом таким же обездоленным, как и он сам: "И все, что жизнь ему ни шлет,

Он с благодарностью берет -

И душу делит пополам

С такими ж нищими, как сам..."

"Ты больше мыслил, я - любил", - пишет он И. С. Аксакову, автору "жестких, беспощадных" стихов. Разница между Аксаковым и Полонским в том, что первый, "как врач", изучал "корень общественного зла", в то время как второй "...выжал сок его, пил, душу отравляя

И заглушая сердца плач".

Чрезвычайно характерно для понимания миросозерцания Полонского стихотворение "Я ль первый отойду из мира в вечность - ты ли...". В этом маленьком, очень органичном для него стихотворении, идущем из сердца, поэт говорит "об этой злой земле", где владычествует страсть к наживе, где голодают люди, где царят ложь и лицемерие, где добро слишком робко, "а правда так страшна, что сердце ей не верит", и тем не менее заканчивает он свое стихотворение, в котором перечисляются ужасы, способные поразить небо, словами: "Но...

Ты скажи, что я не проклинал;

А я скажу, что ты благословляла!.."

Эта позиция примиренности, "плач сердца" и неспособность проклинать - неотъемлемые свойства души и лиры Полонского. Слушается он их - и из-под его пера вырываются истинные поэтические перлы:

Отчего я люблю тебя, светлая ночь -

Так люблю, что страдая любуюсь тобой!

И за что я люблю тебя, тихая ночь!

Ты не мне, ты другим посылаешь покой!..

Ночь, сумерки, сны и мечтания - вот частые темы стихотворений Полонского: Улеглася метелица... путь озарен...

Ночь глядит миллионами тусклых очей...

Погружай меня в сон, колокольчика звон!

Выноси меня, тройка усталых коней!

Любовь в поэзии Полонского - это чаще всего грустное и умиленное воспоминание о том, что было и погибло, это мечта о невозможном счастье, это тревожное предчувствие несчастья, это опасение за будущее, которое неизбежно обречено на страдание...

Заплетя свои темные косы венцом,

Ты напомнила мне полудетским лицом

Все то счастье, которым мы грезим во сне,

Грезы детской любви ты напомнила мне.

Во многих лирических стихах Полонского, в которых говорится о любви, встречаются отголоски тяжелых переживаний поэта, вызванных смертью его первой жены, умершей в двадцатилетнем возрасте.

В 80-х годах Полонский, отдавший некоторую дань "гражданской" теме в 60-е годы, возвращается к свойственной ему, излюбленной лирико-интимной теме. яков полонский поэт лирика

Тургенев писал Полонскому: "Ты один можешь и должен писать стихи; конечно, твое положение тем тяжело, что, не обладая громадным талантом, ты не в состоянии наступить на горло нашей бестолковой публике - и потому должен возиться во тьме и в холоде, редко встречая сочувствие - сомневаясь в себе и унывая; но ты можешь утешиться мыслью, что то, что ты сделал и сделаешь хорошего - не умрет, и что если ты "поэт для немногих" - то эти немногие никогда не переведутся". Лучшим же в творчестве Полонского Тургенев считал именно его лирику. "Даровитейшим" лириком называл Полонского и А. Григорьев, который находил очарование "в туманном, мечтательном, вечерней или утренней зарею облитом колорите вдохновений Полонского".

Вечные источники вдохновения - природа, любовь, мечты - неотразимо привлекают к себе сердца почитателей поэзии во все времена. В лирике Полонского много совершенно новых, неожиданных, им открытых образов: "Пришли и стали тени ночи" "От зари роскошный холод проникает в сад" и т. п. Эти находки Полонского, вся его самобытная поэзия были по достоинству оценены его выдающимися современниками - Тургеневым, Фетом, Достоевским, Чеховым, и они же оказали существенное влияние на развитие "новой" поэзии, - известно, как много дал Полонский молодому Блоку.

Тургенев так отзывался о творчестве Полонского: "Талант его представляет особенную, ему лишь одному свойственную смесь простодушной грации, свободной образности языка, на котором еще лежит отблеск пушкинского изящества, и какой-то иногда неловкой, но всегда любезной честности и правдивости впечатлений".

Доброта и кротость Полонского сочетались в нем с твердостью убеждений. Когда, отступая от наиболее органичной ему темы интимной лирики и фантазии, он писал гражданственные стихи, то это не было "лавирование" за пределами его убеждений: просто он в этого рода стихах отходил от наиболее свойственного ему рода поэзии. Насколько неколебим был он в главном, в том, что составляло основу его миросозерцания, показывает его полемика с Л. Н. Толстым. Весной 1898 года, за полгода до смерти, Я. П. Полонский, больной, дряхлый и почти ослепший, выступает против идей, содержащихся в трактате Толстого "Что такое искусство". В письме Толстому Полонский пишет: "Между нами прошла пропасть, так как Вы отрицали все для меня святое - все мои идеалы: Россию, как народ и как государство, церковь и проповедь, таинство брака и семейную жизнь, искусство и присущую ему красоту... Никак не могу я понять, как можно совершенствоваться в этом направлении. Миллионы братьев наших, хотя и отживших, но все же братьев, поклонялись и Рафаэлю и Данте, славили гений Шекспира, сливались воедино душой и сердцем, внимая Бетховену, изучали Канта и двигали вперед науку, естествознание... словом, были лучшими двигателями человечества, как в умственном, так и в нравственном отношении... Пока проповедуете Вы нищенство и милосердие, Запад дошел до другой крайности. Золя говорит, что христианство отжило свой век и доказал нам, что милосердие не ведет к справедливости, а Вы отдаете без борьбы всю Россию в руки этого Запада. Он и так уже без выстрела одолевает нас и материально и нравственно грабит нас". Продолжая поклоняться Толстому как гениальному художнику, Полонский порицал его за нападки "на предрассудки нашего темного люда", в которых Полонский видел "признаки народного самобытного творчества".

"Я всю жизнь был ничей, для того, чтобы принадлежать всем, кому я понадоблюсь", - писал в конце жизни Полонский. Он и принадлежит всем, кто умеет слушать "музыку природы" и "музыку души", как слышал их Полонский.

Размещено на Allbest.ru