В том же 1822 году, когда была написана «Песнь о вещем Олеге», Пушкин писал: «Есть у нас свой язык; смелее! -- обычаи, история, песни, сказки...». Примечательно, что Пушкин ставит в один ряд с языком и историей обычаи, песни, сказки.

Формы прошедшей жизни сохраняются в коллективном сознании человечества. Одновременно сохраняются и содержащиеся в них мировоззренческие концепции прошлого. Кроме того, формы жизни отдаленных эпох фиксируют длительный и сложный процесс трансформации мировоззренческих и эстетических категорий, процесс, обусловленный стадиальным развитием человеческого общества.

Сюжетной основой пушкинской баллады является встреча Олега с кудесником, предсказавшим ему гибель от коня. Сцена встречи и сам образ кудесника созданы Пушкиным. Летописный князь «когда-то спрашивал... волхвов и кудесников: «От чего я умру?»6. Обращение Олега к волхвам в летописи никак не объясняется. Пушкину такое объяснение представляется совершенно необходимым.. Созданная и тщательно моти¬вированная Пушкиным сцена встречи Олега с волхвом тем не менее не является плодом фантазии поэта.81 Агранович С. 3., Рассовская Л. П. Историзм Пушкина и поэтика фольклора Саратов. - 1989 . - 81 с

Поэт моделирует весьма характерную для сюжета Волшебной сказки ситуацию. Опираясь на исследования В. В. Иванова, В. Н. Топорова и Б. А. Рыбакова, можно представить себе эволюцию образа этого лесного божества. Первоначально тотемный предок (медведь), покровитель охоты, «дух убитого зверя», затем покровитель скота. «В эпоху вооруженного расселения северных индоевропейцев-скотоводов к архаическому Велесу прибавился Перун, но это не создавало конфликтной ситуации: Велес оберегал и умножал стада, принадлежавшие племени, а Перун вдохновлял на захват чужих стад и новых пастбищ»13. Позднее Волос (Велес, Волох) становится божеством богатства. От древних тотемных представлений сохраняется связь Волоха с миром мертвых (теперь не только убитых зверей) и его пророческая мудрость, то есть обладание знанием, скрытым от непосвященных.

В сознании Пушкина и его героя, Олега, старик, вышедший из леса, это кудесник, т. е. чудотворец, пророк, гадатель, жрец вообще. Сам старик называет себя волхвом. В стихотворении присутствуют три представления о волхвах. Агранович С. 3., Рассовская Л. П. Историзм Пушкина и поэтика фольклора Саратов. - 1989 . - 82 с

Пушкинский кудесник соединяет в себе черты жреца нескольких исторических эпох. Он вышел из темного леса -- царства Волоха, но это мудрый старец, проведший весь век в мольбах, подобно монаху русского средневековья14, и в гаданьях, как шаман древности.83Строка «заветов грядущего вестник» гениально передает мифологические временные представления. Здесь будущее оказывается тесно связанным с прошлым и настоящим, в прошлом и настоящем как бы хранится залог грядущего, а пушкинский кудесник живет в мифологическом времени, где прошлое, настоящее и будущее совмещены, существуют одновременно. Поэтому мудрый старец обладает способностью видеть в настоящем и прошлом залоги (заветы) грядущего и является, таким образом, вестником будущего в том настоящем, которое уже выделилось из мифологического времени. Художественный образ жреца-шамана-прорицателя, созданный в этом фрагменте Пушкиным, несмотря на высокую степень обобщения, во всех своих чертах не нарушает исторической достоверности.83 Агранович С. 3., Рассовская Л. П. Историзм Пушкина и поэтика фольклора Саратов. - 1989 . - 83 с

Олег -- язычник, но человек эпохи, когда язычество на Руси существовало одновременно с монотеизмом в других, более развитых странах; эпохи, непосредственно предшествовавшей введению христианства в Киевской Руси. Поэтому для Олега старец не шаман, а жрец формирующегося языческого пантеона, «любимец богов». Кроме того, Олег, живущий в эпоху формирования ранней государственности, уже осознает себя человеком, обладающим неограниченной властью, и поэтому привык к страху и подчинению окружающих. Отсюда его снисходительно-успокоительные слова: «Открой мне всю правду, не бойся меня». По представлениям Олега, его власть светского феодального владыки могущественнее власти жреца.

Старец считает себя по преимуществу не кудесником (жрецом), а волхвом (шаманом).

Для волхва князь -- фигура второстепенная, вождь, получающий власть лишь на время племенных набегов и военных столкновений. Для него функция князя, даже такого могущественного, как Олег, ограничена сферой войны. Судьба Олега в изображении волхва -- это судьба прославленного воителя, но не государственного деятеля.

Но пушкинский герой не только шаман родового строя, он современник Олега, человек, уже не ограниченный узкими рамками своего рода-племени. Представления о мире в его историческую эпоху начали стремительно расширяться. Герои Пушкина встречаются после победы Руси над Византией. Нарушая правду факта, Пушкин создает правдивые художественные образы, обусловленные исторически.

Если Рылеев положил в основу своей думы исторический факт завоевания Олегом Царьграда, ставший иллюстрацией к романтической философии истории, то пушкинская художественная задача значительно сложнее. Он творит, проявляя подлинный историзм художественного мышления, который требует не просто констатации отдельных черт человеческой психологии и мировоззрения, а объяснения их возникновения конкретной стадией исторического развития общества. Поэтому у Пушкина Олег -- человек, побывавший в другой стране, что не могло не отразиться на его мировосприятии. Агранович С. 3., Рассовская Л. П. Историзм Пушкина и поэтика фольклора Саратов. - 1989 . - 84 с

Исторический опыт свидетельствует о том, что носители сложившейся идеологии обладают тенденцией консервации мировоззренческих концепций, моральных норм, а также норм социального поведения, тенденцией, обусловленной самой их общественной ролью. Этим объясняется стремление волхва из «Песни о вещем Олеге» сохранить свой древний статус шамана. В этом обстоятельстве содержится также объяснение подчеркнутой независимости поведения старца, независимости, перерастающей во внутреннюю недоброжелательность 85 по отношению к князю, в котором он видит воплощенно всего того нового, что враждебно архаическим формам жизни. Отношения феодального князя и волхва объективно, исторически, враждебны, хотя в изображаемую поэтом эпоху еще не перерастают в открытую борьбу Зарождающийся исторический конфликт в балладе отражается не в поступках старца и Олега, а только в интонациях, но отражается явственно.

Оба автора сходятся в одном: образ князя Олега уже в летописи лишь частично построен на исторических припоминаниях, в основном он сконструирован по законам фольклорной поэтики.

Исторический Олег жил в сложное для Руси время. Это была эпоха становления ранней русской государственности, возникновения классового общества, формирования личностного сознания, образования героического эпоса -- одна из эпох смены стадий общественного развития, в данном случае -- перехода от родовой формации к феодальной.

Исторический князь Олег был человеком переходной эпохи. Следы его противоречивой личности отразились в легенде о гибели этого князя, зафиксированной в начальной русской летописи. Современный исследователь не может представить себе, в какой мере в летописном Олеге отразились черты реального князя, а в какой -- типичные черты человека той эпохи. Пушкин с гениальной чуткостью увидел в князе Олеге русской летописи типичного представителя конкретной исторической эпохи. Таким он его и изобразил в своей балладе. Работа поэта по созданию образа вещего Олега основывалась не на отделении исторических фактов от фольклорных мотивов, как это было у Рылеева, и даже не на использовании фольклорных материалов, а на проявлении, высвечивании структур фольклорной поэтики, которые подчас едва заметны в летописном сюжете. Агранович С. 3., Рассовская Л. П. Историзм Пушкина и поэтика фольклора Саратов. - 1989 . - 87 с

Одновременно с формированием героического эпоса формируется личностное сознание, эпический герой осознает себя существующим отдельно от общества и служит интересам государства. В отличие от сказочного персонажа, эпический герой оказывается перед выбо¬ром: сохранить свою жизнь, учитывая полученное предостережение, или рисковать собою для выполнения героического деяния, подчеркнуто пренебрегая данным ему советом. В героическом эпосе сохраняются сю¬жетные схемы сказки (и даже мифа), однако новый герой «действует сам, не при помощи волшебных даров, а при помощи огромной физической силы, мужества, отваги». В эпосе «даритель как персонаж сам по себе еще не выпал, выпала только его функция. Он сохраняется и проделывает двоякую эволюцию. С одной стороны, его роль ослаблена до роли доброго советчика, который предостерегает героя от опасности... С другой стороны, даритель превращается во враждебное существо, которое вступает с героем в бой».

Недаром Пушкин изображает этого противоречивого человека уже совершившим героическое деяние -- поход на Царьград, недаром, узнав о смерти коня, Олег жалеет о своем поступке (что совершенно невозможно для сказочного героя). Но увидев змею, выползающую из черепа коня, Олег не делает попытки вступить с нею в борьбу или спастись иным способом, в нем побеждает в этот момент мифологическое сознание. Поступив вопреки совету магического дарителя, он -- как сказочный герой -- обречен на гибель. Таким образом, в сознании пушкинского вещего Олега -- человека переходного периода -- сочетаются элементы старого, мифологического, и нового, формирующегося героико-эпического, личностного сознания.89

Итак Анчар у Пушкина только дерево смерти и зла. И это превращение -- результат движения истории, которое привело к социальному неравенству людей, к возникновению у князя или царя права на угнетение раба, права распоряжаться чужой судьбой. Как известно, социальная детерминированность человеческих судеб и характеров -- важнейший признак реализма. Поэтому, характеризуя переосмысление символики мифа, авторы дают ясное представление и о возникновении в пушкинском творчестве реализма как творческого метода.

Во взаимоотношениях Олега и волхва авторы исследования видят правду переходного времени, когда сознание личности только начинает освобождаться из-под гнета религиозно-мифологических представлений. Здесь очень интересно привлечение в целях анализа мотивов волшебных сказок. В итоге баллада Пушкина становится осознанием правды истории. При этом особенно важно, что речь идет не только о внешних, событийных фактах, но и о становлении идеологии, о разных стадиях осознания человеком своего места в истории.

3.2 Характеристика произведения «История Пугачевского бунта».

Пушкин-историк, по существу, опроверг официальную версию, что мятеж был вызван происками «Емельки», «злодейством» возмутившего народ. Напротив, Пугачев «сыскался» для дела, которое уже объективно созрело в силу ряда социальных и политических причин. Не будь Пугачева, «сыскался» бы другой предводитель восстания.

В этом взгляде на причины больших социальных потрясений полностью раскрылся зрелый историзм пушкинского мышления, к характеристике которого мы еще вернемся. Волков Г.Н. Мир Пушкина. - М., 1989 . - 133 с

Мятеж вызвали несправедливые притеснения со стороны правительства. Оно, а не казаки виновны в нем. Вот главный вывод Пушкина!

Так началась «пугачевщина», охватившая огромные пространства Российской империи, «поколебавшая государство от Сибири до Москвы и от Кубани до Муромских лесов». Пугачев подошел к Нижнему Новгороду и угрожал Москве. Правительство Екатерины II дрожало, ее военачальники не раз терпели сокрушительное поражение от «Емельки», силы которого умножались.

Затем счастье начало изменять Пугачеву. Тогда, разбитый наголову, он бежал с кучкой соратников, но через короткое время снова появлялся во главе огромных крестьянских ополчений, наводя ужас на всех.

Пушкин пишет о самом последнем периоде восстания Пугачева: «Никогда успехи его не были ужаснее, никогда мятеж не свирепствовал с такою силою. Возмущение переходило от одной деревни к другой, от провинции к провинции. Довольно было появления двух или трех злодеев, чтоб взбунтовать целые области».

В чем же причина столь сильной взрывоопасности? «Пугачев объявил народу вольность, истребление дворянского рода, отпущение повинностей и безденежную раздачу соли».

Плохо вооруженные, разрозненные повстанцы, руководимые неграмотными казаками, которые не умели вести крупных военных операций, не могли, конечно, долго противостоять регулярным правительственным войскам.

Восстание было подавлено, Пугачев четвертован. «...И повелено все дело предать вечному забвению. Екатерина, желая истребить воспоминание об ужасной эпохе, уничтожила древнее название реки, коей берега были первыми свидетелями возмущения. Яицкие казаки переименованы были в Уральские, а городок их назвался сим же именем. Но,-- заканчивает Пушкин свое исследование,-- имя страшного бунтовщика гремит еще в краях, где он свирепствовал. Народ живо еще помнит кровавую пору, которую -- так выразительно -- прозвал он пугачевщиною». Волков Г.Н. Мир Пушкина. - М., 1989 . - 135 с

Что же все-таки хотел сказать Пушкин своей «Историей Пугачева»? 0 толкнуло его к теме крестьянского бунта, потрясшего Россию за шестьдесят лет до этого? Давно прошедшие времена!

Да, но всего за два года до создания «Пугачева» Россия вновь пережима нечто подобное. В 1831 году в города Старая Русса, что недалеко от Петербурга, вспыхнуло восстание военных поселенцев, которое стремительно распространилось на соседние области и приобрело угрожающие масштабы и мощь. О военных поселениях -- этой солдафонской идее Александра и Аракчеева -- уже говорилось. Николай убрал Аракчеева, но поселения оставил. А тут еще эпидемия холеры. В тесноте, нищете, скученности казарменного житья в военных поселениях холера обильно пожинала свою жатву. В сознании поселенцев слепая стихия эпидемии холеры и дикий произвол начальства слились в одно. Поползли слухи, что эпидемия вызвана лекарями-немцами, что начальство вознамерилось отразить «весь нижний класс народа».

То была спичка, поднесенная к давно заполненной пороховой бочке. Вспыхнув в Старой Руссе, восстание перекинулось на новгородские поселения. Восставших поддержали гренадерские дивизии. Ждали, что восставшие вот-вот двинутся на Петербург.

Бунт был кровав и беспощаден. Пушкин писал в августе 1831 года

Вяземскому: «...ты, верно, слышал о возмущениях Новгородских и Старой Руси. Ужасы. Более ста человек генералов, полковников и офицеров перерезаны в новгородских поселениях со всеми утончениями злобы. Бунтовщики их секли, били по щекам, издевались над ними, разграбили дома, изнасильничали жен; 15 лекарей убито; спасся один при помощи больных, лежащих в лазарете; убив всех своих начальников, бунтовщики выбрали себе других -- из инженеров и коммуникационных... Но бунт Старо-Русский еще не прекращен. Военные чиновники не смеют еще показаться на улице. Там четверили одного генерала, зарывали живых и проч. Действовали мужики, которым полки выдали своих начальников.-- Плохо, Ваше сиятельство. Когда в глазах такие трагедии, некогда думать о собачьей комедии нашей литературы».

С трудом подавив мятеж, правительство превзошло восставших в жестокости и изуверстве.

Не об этом ли и писал Пушкин в своем «Пугачеве»? Не до литературной грызни ему было тогда, не до полемики с Гречем и Булгариным. Пушкин с головой ушел в историю пугачевского бунта, чтобы понять кровавые трагедии, разыгравшиеся на его глазах, чтобы сказать России словами яицких казаков:

«Весь черный народ был за Пугачева,-- писал Пушкин, подводя итоги своему труду.-- Духовенство ему доброжелательствовало, не только попы и монахи, но архимандриты и архиереи. Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства. Пугачев и его сообщники хотели сперва и дворян склонить на свою сторону, но выгоды их были слишком противоположны».

В 1774--1775 годах дворянство одно было на стороне правительства против «черного люда». Через полвека, в декабре 1825 года, дворянство в лице лучших своих представителей выступило против правительства, но без «черного люда». Две эти силы остались разрозненными. А если они объединятся? То ли еще будет!

В 1834 году в разговоре с великим князем Михаилом Павловичем Пушкин обронил:

-- Этакой страшной стихии мятежей нет и в Европе.

Иногда пишут, что Пушкин будто бы показал в «Истории Пугачева» бессмысленность крестьянского бунта: «Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!»

Беспощадный, жестокий -- да. Бессмысленный -- только в том отношении, что это -- неуправляемая страшная стихия, лишенная строгой организации и определенных целей, хорошо продуманных действий. Но не в том, что восстание не принесло никаких плодов, не имело смысла для исторических судеб России. Сам поэт-историк говорит: «Нет зла без добра: Пугачевский бунт доказал правительству необходимость многих перемен, и в 1775 году последовало новое учреждение губерниям. Государственная власть была сосредоточена; губернии, слишком пространные, разделились; сообщение всех частей государства сделалось быстрее, etc».137 Волков Г.Н. Мир Пушкина. - М., 1989 . - 137 с

Строки эти, как и слова о том, что мятежникам не удалось тогда склонить на свою сторону дворянство, были написаны в «замечаниях о бунте», предназначавшихся специально для Николая I. Ведь Екатерина пошла

на определенные, хотя и очень незначительные реформы после пугачевского бунта. Николай же не сделал никакого вывода ни из событий 14 декабря, ни из событий в Старой Руссе. ' Желая извлечь из истории пугачевского бунта урок для настоящего и будущего России, Пушкин, конечно же, не сводил свою задачу к роли поучающего, морализирующего историографа. Напротив, какое-либо предвзятое, тенденциозное отношение к историческому прошлому, стремление взять из него лишь иллюстрации для сентенций по поводу современных проблем было, как уже говорилось, чуждо Пушкину в этот период жизни как ученому-историку. Он требовал от историка «точных известий и ясного изложения происшествий», без всяких «политических и нравоучительных размышлений», требовал «добросовестности в трудах и осмотрительности в показаниях». Не субъективная позиция историка, а сама беспристрастно и объективно изложенная история должна была яснее ясного бросить свет не только на современные читателю «больные проблемы», но и на сокровенные законы всего исторического процесса. В этом контексте, очевидно, и должно понимать замечание Пушкина: «Вольтер первый пошел по новой дороге -- и внес светильник философии в темные архивы истории».

Размышляя над прошлым России, Пушкин утвердился в ясном понимании того, что люди отнюдь не свободны в выборе целей и средств своей деятельности. Великие люди -- тем более. Есть нечто, что диктует направление применению их энергии и воли.

«Дух времени» является источником нужд и требований государственных. Этот дух времени, то есть назревшая потребность перемен, и вызывает к жизни энергию великих людей и крупных исторических деятелей, формирует из них определенные личности. И так на исторической арене появляются Годунов, Лжедмитрий, Петр I, Пугачев...

И потому-то, подчеркнем еще раз, повествуя о Пугачеве, Пушкин доискивается до социально-экономических и политических причин, вызывавших бунт, а не сводит дело к личным мятежным намерениям лихого яицкого казака. Пушкин приводит «замечательные строки» из письма Бибикова к Фонвизину: «Пугачев не что иное, как чучело, которым играют воры. Яицкие казаки: не Пугачев важен, важно общее негодование». Не было бы Пугачева, сыскался бы другой «вожатый».

И Пушкин показывает, что Пугачев принимает свои решения часто под властью обстоятельств, под давлением окружающих его казацких старшин. «Пугачев не был самовластен. Яицкие казаки, зачинщики бунта, управляли действиями пришельца, не имевшего другого достоинства, кроме некоторых военных познаний и дерзости необыкновенной. Он ничего не предпринимал без их согласия; они же часто действовали без его ведома, а иногда и вопреки его воле. Они оказывали ему наружное почтение, при народе ходили за ним без шапок и били ему челом; наедине обходились с ним как с товарищем и вместе пьянствовали, сидя при нем в шапках и в одних рубахах и распевая бурлацкие песни. Пугачев скучал их опекою. «Улица моя тесна»,-- говорил он...»

Мысль эта еще более развита Пушкиным в «Капитанской дочке». Вся повесть эта освещает Пугачева с двух

разных и, кажется, несовместимых сторон: Пугачев сам по себе, в своих личных отношениях с Гриневым. И Пугачев как вожак бунтарей, как верховное выражение стихии мятежа, как его олицетворение и его слепое орудие. Волков Г.Н. Мир Пушкина. - М., 1989 . - 138 с

В первом плане -- это смекалистый, по-мужицки умный, проницательный человек, ценящий мужество и прямоту в людях, по-отечески помогает полюбившемуся ему барчуку. Словом, человек, необыкновенно располагающий к себе.

Во втором -- палач, безжалостно вешающий людей, казнящий не моргнув глазом ни в чем не повинную старую женщину, жену коменданта Миронова. Человек отвратительной и бессмысленной, кровавой жестокости, фиглярствующий под «государя Петра III».

Действительно, злодей! Но, дает понять Пушкин, злодей поневоле. В «Истории Пугачева» грозный главарь мятежников произносит перед своей казнью примечательную фразу:

-- Богу было угодно наказать Россию через мое окаянство.

Он сам понимает, что хорошо ли, плохо ли, но лишь играл «главную роль» в стихии мятежа и был обречен, как только эта стихия пошла на убыль. Те же самые старшины, которые сделали из него «вожатого», выдали его правительству связанным.

И все-таки не был он просто «чучелом» в руках этих старшин. Пушкин показывает, с какой энергией, мужеством, настойчивостью, даже талантом выполняет «Емелька» выпавшую на его долю роль, как много он делает для успеха восстания. Да, он вызван на историческую арену силою обстоятельств, но и творит эти обстоятельства в полную меру своих возможностей. Он, властвуя над ними, все же в конечном счете всегда оказывается во власти их. Такова угаданная Пушкиным, как историком и как писателем, диалектика исторического процесса и исторической личности, этот процесс выражающей.

Власть, размышлял Пушкин, имеет свои законы и формирует по-своему человека, ею обладающего. Доказательством тому была не только история Пугачева или история Петра I, но и, увы, современная ему российская действительность. Волков Г.Н. Мир Пушкина. - М., 1989 . - 139 с

Заключение

Время, в которое жил Пушкин, было историческое. И одним из мотивов, побудившего Пушкина обратиться к истории России, было то, что, по его мнению, Россия была слишком мало известна русским. Но это был только один из многих стимулов, заставивших поэта сделаться так же и историком. Много других благоприятных причин тому способствовало: сама история, мировая и отечественная, была как бы необычайным, гениальным художественным произведением, с ярчайшими героями, коллизиями, сменами форм, столкновением поражающих противоречий.

В процессе работы над литературными произведениями, он углублялся в эпоху, скрупулезно исследуя исторические источники и создавая исторические труды, например, в процессе работы над Пугачевским восстанием «Капитанская дочка», он создает исторический труд «История Пугачева». Наряду с Карамзиным Пушкина можно зачислить в профессиональные историки, так как наряду с литературными он пользовался так же и чисто научными методами работы; не только художественно осмысливая, но и открывая прежде неизвестные факты, целые пласты материалов.

Историческое прошлое Пушкин понимал как предысторию своего времени. Для Пушкина история органично переходила в личность, они неразрывно связаны с принципами свободолюбия, гуманизма и просвещения.

Одним из величайших завоеваний Пушкина, основополагающим его принципом явилось изображение личности человека, в неразрывной связи с общественной средой, изображение личности человека в процессе его развития, в зависимости от объективных, конкретно-исторических условий жизни.

Историзм сочетается в реализме Пушкина с глубоким пониманием роли общественных различий. Историзм явился одной из основ пушкинской реалистической системы, с ним связано воспроизведение действительности в её закономерном движении, в процессе развития, понимания личности в её исторической обусловленности. Осмысление действительности как исторического процесса, ощущение исторической перспективы и стремление к ее воссозданию в художественном произведении -- основные отличительные качества творчества Пушкина. Это объясняется, с одной стороны, особенностями этапа исторического развития, на котором находилась тогда Россия, с другой -- складом личности самого поэта, типом его мышления. Для писателя прежде всего важно, как история проявляется в человеке, его психологии, мировоззрении, морали. А эти исторические процессы ярко отражаются как в документальных, так и в недокументальных материалах. Пушкин понимал и чувствовал «связь времен», и она органически отразилась в поэтике его произведений. Источниками прошлого для поэта были не только исторические документы, но и фольклор, искусство, литература.

История человечества для Пушкина -- это прежде всего история формирования и развития как коллективного, так и индивидуального сознания, и в этом уже проявился художественный подход к освоению и изображению истории. Так как главный предмет изображения средствами искусства -- человек, его сознание, психика, то при таком подходе материал, бывший в центре внимания Пушкина-историка (факты, события, документы), в художественном его творчестве оказался на заднем плане. Историческим источником для Пушкина и в прямом, и в переносном смысле была поэтика художественного произведения. В прямом, потому что ее изучение раскрывало поэту исторические закономерности литературного и не только литературного процесса. В переносном, потому что художественные формы, глубоко и тонко понятые и использованные в индивидуальном творчестве Пушкина, объективно несли в себе огромную историческую информацию.

Но нельзя сказать, что Пушкину был свойственен какой-то особенный тип историзма повествования. Самый характер историзма, а следовательно, и художественного мышления поэта в целом претерпел значительную эволюцию. Согласно утвердившейся в настоящее время концепции, развитие пушкинского историзма прошло два этапа. Первый, когда Пушкин осуществил в своем творчестве национально-исторический принцип, и второй, когда на смену ему пришел принцип социологический. Это значит, что поначалу в творчестве Пушкина преобладал национально-исторический принцип подхода к явлениям действительности, без учета социального фактора. В характеристике условий преобладали не социальные признаки, а историко-национальные.

В 1830-е годы внимание Пушкина привлекают обострившиеся сословные и классовые противоречия. И он приходит к новому взгляду на действительность. Теперь в его мировоззрении на первый план выдвигается социальный фактор: сама идея развития в применении к общественной жизни тесно связывается с пониманием сословных и классовых различий и столкновений; понятие нации дифференцируется; в характеристике человека доминируют уже не общие национально-исторические черты, а именно социальные, в соответствии с местом и положением, занимаемым человеком в обществе.

И все же следует признать, что названная концепция эволюции пушкинского реализма и историзма нуждается в существенных уточнениях и дополнениях. Во-первых, в творчестве Пушкина этого периода национальный принцип продолжает сохранять свое значение, и поиски поэтом национальных форм по-прежнему остаются актуальными.

Во-вторых, названная концепция в ее чистом виде приводит к неизбежной схематизации позднего творчества. В действительности картина творчества гораздо сложнее и трудно укладывается в какие-либо рамки.

Итак, решать проблему историзма пушкинского творчества можно лишь при условии, если будет учитываться природа самого искусства. Вопросы соотношения эстетического и научного познания, их сходства и различия, выдвигавшиеся самой жизнью, всем художественным развитием и многократно освещавшиеся в мировой эстетической мысли, глубоко волновали Пушкина и его современников. Названный процесс проникновения истории в духовную жизнь русского общества находил многообразные проявления и имел не менее многообразные последствия: повсеместно пробуждается пристальный интерес к старине, к различного рода документально-историческим материалам. В отличие от авторов, придерживающихся принципа иллюстративности в освещении истории и усиленно апеллировавших к документам, Пушкину-художнику чужд голый документализм. Пушкин обычно лишь отталкивается от документа, но затем становится на путь творческого преображения, художественного вымысла. Такая природа искусства с его условностью и одновременно активностью воспроизведения движущейся истории определяет, естественно, и специфический характер самой историчности художественных произведений - в отличие от историчности документальной, научной.

Источники

1. Баратынский Е. Полное собрание сочинений. Л., 1957.

2. Белинский В. Статьи о классиках. М.,1973.

3. Вяземский П.А. «Полное собрание Сочинений», т. 2, СП4б., 1879, с. 373.

4. Вяземский П. Собрание сочинений в

5. 12-ти т. Спб., 1878--1896.

6. Герцен А. Сочинения в 9-ти т. М., 1958.

7. Г л и н к а Ф. Стихотворения. Л., 1961.

8. Гоголь Н. Полное собрание сочинений.

9. Кюхельбекер В. Избранные произве-

10. дение в 2-х т. М.-- Л., 1967.

11. Л., 1940.

12. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в 10-ти т. - Л., 1997./

13. Пушкин А.С История пугачевского бунта

14. Чаадаев П. Сочинения. М., 1963.

Список литературы

1. Абрамович С.Л. Пушкин в 1836 году. - Л., 1989. - 311с.

2. Агранович С.3., Рассовская Л.П. Историзм Пушкина и поэтика фольклора Саратов. - 1989 . - 190 с

3. Алексеев М.П. Пушкин: сравнительно-историческое исследование. - Л., 1987. - 613с.

4. Алексеев М.П. Пушкин и мировая литература. - Л., 1987. - 613с.

5. Анненков П. «Материалы для библиографии А.С.Пушкина», М., 1984, .

6. Архангельский А. Н. Стихотворная повесть А. С. Пушкина “Медный всадник” . - М., 1990. - 93с.

7. Балашов Н.И. “Борис Годунов” Пушкина. Основы драматургической структуры.// Известия АН СССР. Серия -литературы и языка. 1980. №3.

8. Блок Г. Пушкин в работе над историческими источниками. - М. -Л., 1949.

9. Бонди С.М. О Пушкине: статьи и исследования. - М., 1978.

10. Борев Ю.Б. Искусство интерпретации и оценки: опыт прочтения “Медного всадника” . - М., 1990.

11. Ветловская В. Н. Проблемы истории в художественном мире Пушкина // Русская литература. 1982. №1. С. 6 - 36.

12. Волков Г.Н. Мир Пушкина. - М., 1989 . - 270 с

13. Вяземский П.А. «Полное собрание Сочинений», т. 2, СП4б., 1879, с. 373.

14. Гиллельсон М.Н. Повесть Пушкина “Капитанская дочка” . - Л., 1977. - 230с.

15. Гиллельсон М.Н., Мушина И. Б. Повесть А. С. Пушкина “Капитанская дочка” : Комментарий. Пособие для учителя. - Л., 1977. - 192с.

16. Гроссман Л.П. Пушкин. - М., 1958. - 526с.

17. Городецкий Б. П. Трагедия А. С. Пушкина “Борис Годунов” . Комментарий. - Л., 1969.

18. Гуревич А.М. Сокровенный смысл “Полтавы” //Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1987, №1, с. 7 - 19.

19. Дейч Г.М. Все ли мы знаем о Пушкине? - М., 1989. - 268с.

20. Дегожская А.С. Повесть А. С. Пушкина “Капитанская дочка” в школьном изучении. - Л., 1971. - 128с.

21. Иванов В.А. Пушкин и его время. - М., 1977. - 445с.

22. Измайлов Н.В. Очерки творчества Пушкина. - Л., 1976. - 339с.

23. Карпов А.А. “Борис Годунов” А. С. Пушкина.// Анализ драматического произведения. - Л., 1988. - с. 91 - 108.

24. Лежнёв Проза Пушкина. Опыт стилевого исследования. - М., 1966. - 263с.

25. Лобикова Н.М. “Тесный круг друзей моих…” - М., 1980. - 125с.

26. Лескис Г. Пушкинский путь в русской литературе. М. 1988. С.191.

27. Лотман Ю.М. В школе поэтического слова. М. 1988. С.92.

28. Лотман Ю.М. Идейная структура “Капитанской дочки” // Лотман Ю. М. В школе поэтического слова - Пушкин. Лермонтов. Гоголь. - М., 1988.

29. Лотман Ю.М. А.С. Пушкин. - Л., 1981.

30. Овчинников Р.В. Над “пугачевскими” страницами Пушкина. - М., 1981. - 159с.

31. Петров С.М. Исторический роман Пушкина. - М., 1953. - 151с.

32. Померанц Г. Медный всадник // Октябрь - 1994. №8. С. 134 - 162.

33. Пушкин в работе над архивными документами / “История Пугачева” /. - Л., 1969.

34. Степник Ю.В. О роли национальных поэтических традиций XVIII века в поэме Пушкина “Руслан и Людмила” // Русская литература, 1968. №1. С. 107 - 122.

35. Тойбин Н.М. Пушкин и философско-историческая мысль в России на рубеже 1820-х и 1830-х годов. - Воронеж, 1980. - 123с.

36. Тойбин Н.М. Пушкин. Творчество 1830-х годов и вопросы историзма. - Воронеж, 1976.278с.

37. Тойбин Н.М. Особенности историзма Пушкина // Вопросы литературы, 1978, №3, с. 257 - 261.

38. Тойбин Н. М. Формула Пушкина “Феодализма у нас не было, и тем хуже” . - В кн.: Искусство слова. - М., 1973. - с. 112 - 121.

39. Томашевский Б.В. Пушкин. кн. 2. - М. -Л., 1961. - 575с.

40. Томашевский Б.В. Пушкин. Работы разных лет. - М., 1990.

41. Шайтанов В.Н. Географические трудности русской истории /Чаадаев и Пушкин в споре о всемирности/ // Вопросы литературы. 1995. №6. С. 160 - 203.

Размещено на Allbest.ru