Боян как исторический персонаж в "Слове о полку Игореве"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Реферат

Боян как исторический персонаж в «Слове о полку Игореве»

«Слово о полку Игореве» - один из самых значительных в художественном отношении памятников древнерусской литературы, датируемый большинством исследователей концом XII в. «Слово…» дошло до нового времени в единственном списке (предположительно XVI в.) в составе сборника XVII в. Не позднее 1792 г. этот сборник оказался в коллекции известного собирателя древнерусских рукописей А. И. Мусина-Пушкина. Открытие «Слова…» было большим событием в культурной и литературной жизни России, оно заставило пересмотреть отношение к нашей древней литературе и истории Древней Руси.

В 1800 г. стараниями всё того же А. И. Мусина-Пушкина а также Н. Н. Бантыша-Каменского и А. Ф. Малиновского «Слово…» было издано. Высокую оценку поэтических достоинств древнего произведения сразу же дали М.М. Херасков, Н.М. Карамзин. В 1812 г. рукопись "Слова о полку Игореве" трагически погибла во время московского пожара вместе со всем собранием рукописей А.И. Мусина-Пушкина. Этот факт стал поводом для появления сомнений в подлинности и древности "Слова...". Подделку приписывали то самому А.И. Мусину-Пушкину, то Н.М. Карамзину, то архимандриту Спасо-Ярославского монастыря (место храпения рукописи "Слова..."в XVIII в.) Йолю Быковскому. В защиту произведения выступили многие ученые, поэты, историки (Н.М. Карамзин, А.С. Пушкин, В.К. Кюхельбекер и др.). В XX в. скептическое отношение к "Слову..." вновь возродилось, несмотря на то, что еще во второй половине XIX в. были открыты произведения XIV-XV вв., в которых налицо влияние "Слова..." ("Задонщина", "Сказание о Мамаевом побоище").

Дальнейшие исследования показали не только языковое и стилистическое соответствие "Слова..." его времени и сходство со многими памятниками русской литературы XI - XIII вв. ("Слово о князьях", "Слово о погибели русской земли", "Ипатьевская летопись"), отражающими такую же озабоченность за свой век, но и типологическую общность со средневековым героическим эпосом европейских ("Песнь о Роланде", "Песнь о Нибелунгах", "Песнь о моем Сиде") и азиатских народов ("Витязь в тигровой шкуре" Шота Руставелли, "Манас", "Давид Сасунский"). Однако точная дата написания "Слова..." не установлена до сих пор. Но это, как выясняется, не единственная загадка знаменитого древнерусского произведения. Так, например, "Слово о полку Игореве" анонимно. Многочисленные попытки разгадать тайну авторства успехов не принесли: высказывались и предлагаются до сих пор совершенно противоположные мнения. Автором называли то премудрого книжника Тимофея, то новгородского посадника Романа, то певца Митусу, а писатель В. Чивилихин в романе-эссе "Память" попытался доказать, что Автором «Слова...» был сам князь Игорь.

К настоящему времени существует более 20 гипотез по проблеме авторства "Слова...". Но одно можно сказать с уверенностью: автор «Слова…» был профессиональным поэтом, книжником обладающим большим литературным талантом, хорошо знающим книжные памятники своего времени (в частности, летописи, на которые он опирается, повествуя о походе Игоря и событиях XI в.), а также народную и дружинную поэзию. Он был прекрасно осведомлен в политической обстановке описываемого времени, в родовых связях князей, в военных вопросах своего времени. Неизвестна, и остаётся ещё одной «загадкой» древнерусского текста дата его написания. Большинство исследователей, исходя из текста «Слова…», уверенно датируют его временем от 1185 г. до конца XII в. Существует, однако, «скептическая» точка зрения на «Слово…», представители которой отрицают древность памятника.

Впервые эту точку зрения высказали представители русской исторической науки 1-й пол. XIX в., в частности, М. Т. Каченовский, которые полагали, что «Слово…». - подделка под древний памятник, созданная в XVIII в. Одной из характерных черт «Слова» является образность и символика, основанная на языческом мировосприятии. Весь текст насыщен поэтическими образами, а также некими «тёмными местами», одни из них содержат слишком туманные намеки на те или иные исторические события и связанных с ними князей, другие - на неизвестные нам языческие обряды или действия мифических существ, поверья о которых не сохранились (Див, Карна, Жля, Дева-Обида). Непонятны некоторые термины, слова, фразеологические обороты и т.д. Таким образом, видно, что «Слово…» хранит в себе много непонятного и интересного, до сих пор не расшифрованного и не разгаданного. Немало загадочного и в личности Бояна. Автор "Слова о полку Игореве" называет его "песнотворцем" "старого времени".

В первых же строках вступления автор "Слова" обращается к вещему Бояну, певшему славу русским князьям, в котором говорит о неприемлемости для себя "высоких словес" ("Не ладно было бы нам, братия, начинать в высоких словесах повесть скорбную о рати Игоревой, ибо он решил сложить песнь по событиям сего времени, а не по замышлениям Бояна. ...Ибо когда мудрый Боян хотел прославлять кого-то, носился мыслью по деревьям, серым волком по Земле, сизым орлом под облаками…»[1]). Есть предположение, что автор «Слова…» своё эстетическое кредо выражает путём противопоставления своего произведения песням Бояна. [2]

Но противопоставление своей «песни» «словесам» Бояна далеко не единственная версия, касающаяся причин появления на страницах слова этого персонажа, упоминаемого, кстати сказать, всего семь раз [3] . Итак, постараемся рассмотреть наиболее интересные мысли и версии о том, кто же он - вещий Боян, получивший в истории широкое признание как "Соловей старого времени", а также ответить на вопросы о роли фигурирования Бояна на страницах «Слова…», об интерпретации образа этого «певца» (варианты которых тоже существуют) и ещё некоторых «тёмных» или же просто довольно интересных местах произведения, так или иначе относящихся и пересекающихся с образом «загадочного» Бояна. Самое слово "боян" или "баян" (две эти формы исстари употребляются безразлично; одно и то же лицо называется то Боян, то Баян) - хорошо известно у всех славян: у русских, болгар, сербов, поляков, чехов. Происходит от старославянского "ба[jon]ти", означавшего, с одной стороны: "ворожить", "заговаривать", с другой - "баснословить". Отсюда старославянские слова: "баальник", "баальница", "волхв", "ворожея"; "баание", "ба[jon]ние" - ворожба, "басня"; "ба[jon]ник", "ба[jon]н" - баятель, "incantator". Отсюда и позднейшие русские формы: "баян", "боян", "балян" - краснобай, байщик, знающий сказки, басни; белорусская "баюн" - охотник болтать, сказочник. Вместе с значением нарицательным у всех славян слово "баян", "боян" встречается и как имя собственное, как название реки, местности или лица.

Так, например, у болгарского царя Симеона один из сыновей назывался Боян; в Болгарии есть местность Бояново. [4] . В зачине «Слова о полку Игореве» Боян назван как «творец песен»: «Боянь бо вещий, аще кому хотяше песнь творити, то растекашется мыслию по древу, серым вълком по земли, шизым орлом под облакы...». В интерпретации имени Бояна с самого начала открытия «Слова…» обозначились две основные тенденции: 1) это собственное имя конкретного древнерусского поэта-певца; 2) это нарицательное слово, обозначающее певца, поэта, сказителя вообще [5] . Сторонником первого пункта был Н. М. Карамзин. В «Пантеоне российских авторов» (1801 г.) он пишет об этом так: «Мы не знаем, когда жил Боян, и что было содержанием его сладких гимнов; но желание сохранить имя и память древнейшего русского поэта заставило нас изобразить его в начале сего издания. Он слушает поющего соловья, постарается подражать ему на лире» [6] . Но в «Слове…» переписанном специально для Екатерины II мы видим, что имя Бояна воспринималось как собственное, и вместе с тем как нарицательное: «Сие имя Боян происходит, как думать надобно, от древняго глагола баю, говорю: по сему Боян не что другое как разкащик, словесник, вития» [7] . Представление о Бояне как о конкретном «витии» древности и одновременно с этим обобщенном образе поэта-певца вообще было характерным для начала XIX в. А. X. Востоков в примечаниях к своей стихотворной повести «Светлана и Мстислав» в «Опытах лирических» (1806 г.) писал, что он, вслед за В. Т. Нарежным, считает, что русские поэты, которые «должны были находиться при дворе государей древних», назывались «Баянами». Об этом, отмечает Востоков, «не говорит “Повесть о походе Игоря”, упоминающая только об одном Баяне, как о собственном имени; но нельзя ли предположить, что упомянутый песнотворец по превосходству назван общим именем Баяна, т. е.: баснослова, вития, рассказчика» [8] .

По мнению многих исследователей, Боян - княжеский, придворный певец, живший в XI - нач. XII в. и связанный с чернигово - тмутороканскими князьями. Это мнение основано на указании в «Слове о полку Игореве» имен тех князей, которым слагал свои хвалебные песни Боян. Он пел славы «старому Ярославу, храбром Мстиславу, иже зареза Редедю пред пълкы касожьскыми, красному Романови Святъславличю» Кроме того, автор "Слова" приводит две припевки Бояна, одна из которых была пропета в адрес Всеслава Полоцкого, а вторая жене Олега Святославича. В «Слове…» указывается также, что Боян был песнетворцем Святослава Ярославича. Интересно также мнение В.Ф. Миллера по этому поводу. Бояна он воспринимает исключительно как поэтический символ, «Боян заменяет автору «Слова…» музу эпических поэтов». «В начале «Слова…» Боян введен как поэтическое украшение, а не как историческое лицо: имя вещего поэта, потомка божества, должно украсить произведение автора, возвысить его в глазах читателей». По мнению Миллера, «нет ни одной черты, которая могла бы быть реальной характеристикой исторического певца и притом русского, предшественника автора «Слова…».

Само имя Бояна Миллер считает не русским: «Боян лицо болгарское и попал в «Слово…» из болгарского источника». То есть, В.Ф. Миллер отвергает действительное, историческое существование Бояна и вообще столь раннее существование у нас каких бы то ни было певцов. К такому заключению профессор Миллер приходит на основании критического рассмотрения всех тех мест в «Слове…», где упоминается Боян. Автор «Слова…» дает Бояну эпитет «вещий»: этот эпитет кажется Миллеру «неуместным» для певца, для исторического лица, которое жило при Всеславе...» Автор «Слова…» называет Бояна «внуком Велеса»: «с какой бы стороны мы ни смотрели на такой эпитет, отовсюду он представляется несообразным. Мог ли исторический деятель, живший с небольшим за два поколения до автора, хотя бы и стяжавший талантом высокую славу, быть назван внуком божества? Если Боян был современником Всеслава, придворным или дружинным певцом, неужели люди книжные, современники автора «Слова…», могли сомневаться в его человеческом происхождении». Далее Боян носит эпитет «соловья старого времени»: «Если он жил при Всеславе, - говорит профессор Миллер, - этот эпитет непонятен...» В общей характеристике, которую дает Бояну автор «Слова…» («десять соколов на стадо лебедей...»), В.Ф. Миллер видит одну лишь риторику: в этой характеристике, по его мнению, «нет ни одной черты, которая могла бы быть реальной характеристикой исторического певца и притом русского, предшественника автора «Слова…». Такими чертами можно изобразить какого-нибудь мифического певца, Орфея, Лина, Амфиона, пожалуй, нашего Садко, а никак не действительного народного рапсода вроде наших онежских «сказителей». Самое слово песнотворец, которым называется в «Слове…» Боян - кажется В.Ф. Миллеру прямым переводом греческого слова Psdonoios; оно может подходить к Гомеру, Гезиоду, но никак не к древнерусскому «сказителю». Наконец, «о Бояне нет нигде и помину». «Словом, - заключает Миллер, - если мы примем Бояна за историческое лицо, за русского поэта XI века, мы встречаем ряд затруднений, которые никакие комбинации не помогут устранить. Не лучше ли поэтому отказаться от русского поэта?...» [9]. В.Г. Белинский же, напротив, считал, что «по смыслу текста «Слова…» ясно видно, что имя Баяна есть собственное, а отнюдь не нарицательное». Вместе с тем Белинский отмечал, что «Баян «Слова…» так неопределенен и загадочен, что на нем нельзя построить даже и остроумных догадок»[10]. С мнением Белинского легко можно согласиться, за исключением, пожалуй, только того, что «остроумных догадок» на счёт имени Бояна существует довольно много. Кроме выше сказанного, есть довольно известное мнение о том, что у Бояна (т.е. подразумевается что Боян - имя собственное) был некий «напарник» - Ходын. В издании 1800 г. читаем: «Рекъ Боянъ и ходы на Святъславля п?снотворца стараго времени Ярославля Ольгова коганя хоти: тяжко ти головы кром? плечю; зло ти т?лу кром? головы: Руской земли безъ Игоря. Здесь частично сохранено двойственное число: Святъславля п?сньтворьца («два Святославовых песнетворца», или «два песнетворца двух Святославов») и коганя хоти (два государевых любимца)».Поэтому в конце XIX в. историк И. Е. Забелин предложил чтение «рекъ Боянъ и Ходына» (сказали Боян и Ходына), признав в Ходыне второго песнетворца, напарника Бояна [11].

С глубокой древности у многих народов было распространено парное исполнение эпоса, так называемое амебейное пение. Два певца садились рядом и импровизировали. Первый сочинял, либо припоминал стих, второй этот же стих повторял в несколько измененном виде, давая время сопевцу вспомнить или сложить следующую фразу. До XIX в. традиция амебейного пения дожила в практике карело-финских рунопевцев, и мы вправе вслед за Д. С. Лихачевым предположить, что рекъ Боянъ и Ходына - реминисценция амебейности древнерусской эпической поэзии [12].

Однако если бы Боян пел на пару с другим певцом, мы, очевидно, никогда бы не узнали ни имени Бояна, ни имени Ходыны, ведь при двухголосом пении исполнители не считали себя авторами. Создание, скажем, былины осознавалось как рассказ о чем-либо, а не как творение некоей новой формы. Это эпическое, фольклорное, анонимное по самой своей природе сочинительство. В нем явлен архаический, доавторский тип сознания. При двухголосом пении памяти о том, кто создает песнь, не сохраняется, и потому невозможно отыскать «авторов» древнерусских былин или скандинавских баллад.

Научным образом историческая личность Баяна впервые заподазривается в небольшой заметке Вельтмана , предполагающего, что «упоминаемый в «Слове…» бо-Ян есть старец Ян, упоминаемый Нестором» [13]. В «Критических исследованиях об истории болгар» [14] Венелин высказывает предположение, что в Бояне «Слова…» следует видеть Бояна, сына царя Симеона. Шевырев по поводу этого указал на хронологическое несоответствие: болгарский Боян, сын Симеона, жил в половине X века, а Боян «Слова…», по точным указаниям памятника, в конце XI - начале XII веков [15].

Буслаев в статье «Русская поэзия XI - начала XII веков» [16], исходя из убеждения, что автор «Слова о полку Игореве» - «не только замечательный поэт, но и добросовестный историк, правдивость которого вполне доказана», утверждает, что «мы имеем право, даже обязаны верить в историческую истину того, что говорит нам этот во всех отношениях достоверный автор о древнейшей русской поэзии, о «старых словесах и замышлениях Бояна». Далее Буслаев доказывает, что Боян «Слова…» - «представитель множества других, оставшихся нам неизвестными, древнерусских певцов, в памяти которых были свежи еще мифологические и героические черты первобытной народной поэзии. Таким образом, мы видим, что однозначного мнения по поводу того, было ли имя Бояна нарицательным или собственным нет.

Однако, кем бы не был Боян - конкретным древнерусским поэтом или же собирательным образом и неким воплощением певца и сказателя вообще, неопровержим факт того, что он наделён особой мудростью, тайными знаниями и способностью предсказывать, предугадывать, а то и вызывать своими песнями события (об этом говорит нам эпитет «вещий», относящий нас к тем временам, когда певца-поэта считали наделённым именно такими качествами). Определение «соловей старого времени» также говорит о том, что его песни были красивы, может быть, даже изысканны и безупречны в своей поэтической манере. Вероятно, Бояну были свойственны широта замыслов, свободный полет воображения» и игра фантазии. По мнению Б.А.Рыбакова, в «Слове…» существуют три хронологические глубины. В самых нижних слоях поэтической памяти лежат отголоски каких-то сказаний о «Времени Бусовом», «о веках Трояних».

Средний слой посвящён рассказам о «первых князьях - Всеславе Полоцком, Олеге Тмутараканском, Всеволоде Киевском и его сыне Владимире Мономахе. Верхним же хронологическим слоем в поэме являются размышления автора о судьбах своих современников и призывы к единым действиям всех русских князей в 1185 году [17]. Все три слоя, конечно, находятся в тесной связи, однако помимо таланта автора, создавшего целостную картину, эти три слоя объединяются также ярким образом певца-поэта древней Руси Бояна. По мнению всё того же Б.А.Рыбакова, Боян взят автором как соавтор. Действительно, если мы вспомним одну из версий о так называемом «напарнике» Бояна [18] , Ходыне, и немного задумаемся о том, кем он мог быть, то версия Б.А.Рыбакова покажется вполне оправданной. Так, например, филолог и текстолог М. В. Щепкина протестовала против Ходына как сопевца автора. В частности она писала: «Добро бы это было нечто исключительное, но данная „припевка“ ничего чрезвычайного в себе не заключает» [19] (имеется в виду то, что по свидетельству автора «Слова…» Боян и Ходына «говорят» свою припевку именно так, как пропели бы ее анонимные и архаичные рунопевцы, которые всего лишь развивали во втором стихе мысль первого: «Тяжко ведь голове без плеч. Зло ведь телу без головы!»).

Исследовательница совершенно справедливо отказывает Ходыне в праве быть соавтором и современником Бояна, ибо верно почувствовала архаическую примитивность припевки Бояна и Ходыны. Согласимся: Боян, певший Ярославу и Святославу Ярославичу никогда бы не оставил о себе память как о «вещем» песнетворце, если бы был всего лишь фольклорным сказителем, исполнявшим свои «славы» с напарником. Именно по этой причине имена народных сказителей стали известны лишь благодаря интересу фольклористов. В памяти же народа (точнее - народов) они не сохранялись [20] . Таким образом, можно предположить, что некий Ходына никто иной как сам автор. Получается, что теперь мы видим диалог автора «Слова…» с Баяном. Здесь можно наблюдать «сложное чувство восхищения и иронии» [21]. В «Слове…» говорится о «превращении» Бояна в волка, орла и, вероятно, мысь (белку). Именно эти животные названы не случайно. Согласно индоевропейскому мифу о мироздании, небо, земля и соединяющее их древо жизни -- это три яруса мироздания.

Эмблема высшей сферы -- орел, низшей -- волк, эмблема мирового древа жизни -- белка (мысь). Таким образом, превращаясь в мифические существа -- белку, волка, орла (символы трех ярусов мироздания), вещий (т. е. обладающий сверхъестественной силой) Боян как бы становится всеобъемлющим, что и является причиной его необычайной мудрости, всеведения, его дара предвидения, предсказания. Какова смысловая роль данной фразы в «Слове…»? С какой целью приводится автором «Слова…» это языческое представление о певце? Вероятно, данная фраза призвана образно охарактеризовать Бояна как певца языческого, песни которого по ряду причин не могут удовлетворить автора «Слова…» [22].

То есть, Боян, следуя традиции языческих певцов и, видимо, сам будучи языческим певцом, спел бы Игорю нечто однозначное: славу (хвалу) или карание (хулу), в зависимости от своего «замышления» -- замысла, намерения. Какое же произведение противопоставляет Бояновым песням автор «Слова»? Он намерен слагать песню «не по замышлению», т. е. заранее задавшись определенной целью (спеть либо хвалу, либо хулу), а «по былинам сего времени». Слово «былины» здесь должно рассматриваться не как нечто «придуманное», «выдуманное», а как факты, события, правда, реальность.

То есть «былинами» здесь можно назвать все факты о походе Игоря. Итак, автор «Слова о полку Игореве» намерен следовать «былинам сего времени», т. е. он решает объективно подойти к походу Игоря, сложить песнь о нем, основываясь на правдивых рассказах участников похода (возможно, здесь имеется в виду конкретный рассказ о походе Игоря), а не задавшись заранее определенной целью -- спеть хвалу или хулу Игорю. В этом автор и Боян могут быть противопоставлены друг другу. Хотя, конечно нельзя сказать, что это слово здесь могло бы быть уместно.

Из всего произведения «Слова…» видно, что автор не в коей мере не старался как то противопоставить себя Бояну, перечеркнуть его творчество, отвергнуть, посчитать устаревшим. Наоборот, автор с восхищением вспоминает о прошлом, и о Бояне в том числе, включает отрывки его песен в текст своего произведения, строит догадки, как бы он, Боян, сложил песню о Игоре и походе. Мы в данном случае можем говорить скорее о том, что существуют отличия автора «Слова…» от Бояна.

Эти отличия заключаются в различных творческих методах того и другого. Так, повторимся, автор «Слова…», условно говоря, использует метод «реализма», то есть его песня должна быть сложена на основе объективных фактов. боян слово полк

Боян же мог строить песню исходя из заранее запланированного «сценария», заранее сводя повествование к определённой идее. Но отличие не только в этом. Различны также и цели, которые ставили перед собой Боян и автор «Слова…». В отличие от Бояна автор «Слова» обращается к походу Игоря не для того, чтобы прославить или укорить его участников; он не хвалит и не хулит Игоря (не случайно исследователи затрудняются однозначно ответить на вопрос: хорош или плох Игорь в представлении автора «Слова»), а пытается объективно взглянуть на описываемые события и сделать своевременные выводы.

Если Боян пел песню князю (для того, чтобы прославить или укорить его), то автор «Слова» поет песню не князю, не о князе; он слагает «слово» о походе Игоря, а не о нем самом [23]. Из сказанного можно сделать вывод, что автор как -бы полемизирует с Бояном. Но кто такой Боян, в широком смысле слова? Он является представителем, неким воплощением целой школы словесного искусства древности. То есть, мы видим, что автор ведёт диалог-спор, и «противопоставляет» себя и своё произведение всей дружинной поэзии с ее тематической заданностью и однозначностью (либо слава, либо плач), субъективным отражением событий, бравурностью и трафаретностью выражений.

Эти мысли поддерживает Б.А.Рыбаков. Он утверждает, что «автор «Слова…» с первых же строк противопоставил себя своему знаменитому предшественнику: он подражал Бояну в его «старых словесах», воспроизводил приподнятую, чуть вычурную форму изложения, свойственную Велесову внуку, но сразу же отказался от «замышления» Бояна, от следования ему в оценке событий» [24]. Если мы согласимся с точкой зрения тех, кто считает, что Боян - реальный персонаж, то было бы интересным выяснить кое-что и о его творчестве и о том, в какое конкретно время он создавал свои песни, и кому, собственно, их пел. Диапозон поэтической деятельности Бояна определён авторм «Слова…»:

«…песнь пояше Старому Ярославу Храброму Мстиславу, иже зареза Редедю пред плъкы Касожьскыми Красному Романови Святъславличу». Самым ранним хронологически является таким образом эпизод с богатырским поединком Мстислава Тмутараканского и Черниговского, записанный в «Повести временных лет» под 1022 г. Как рассказывает об этом Б.А.Рыбаков «Мстислав пошёл походом из Тмутаракани на племена касогов; касожный князь Редедя предложил решить дело единоборством: «Да аще одолееши ты, то възьмеши имение мое и жену мою и дети мое и землю мою; аще ли аз одолею, то възьму твое все». Мстислав одолел, «удари имь о землю и вынья ножь, зареза Редедю» [25]. Время написания и исполнения этих ранних песен Бояна о победах Мстислава, по мнению Б.А.Рыбакова, следует ограничить собственно временем правления самого Мстислава, который умер в 1036, так как при дворе Ярослава Мудрого уже не могли прославлять его врага - Мстислава. Но по смерти Мстислава, всё, чем он владел, перешло Ярославу. Это были черниговские и тмутараканские владения. Как следствие, можно заявить, что предворный певец также перешёл во двор киевского великого князя. То есть, певец теперь пел песнь «Старому Ярославу». Крайний же временной предел творчества Бояна определён в запеве «Слова…» упоминанием «красного Романа Святославлича». Как известно Роман Святославич княжил в Тмутаракани. О его смерти Б.А.Рыбаков рассказывает так: «Сюда (в Тмутаракань) к нему бежали один за другим герои усобиц 1070-х годов … сюда бежал, прокняжив восемь лет в Чернигове, Борис Вячеславич, а на следующий год у Романа в Тмутаракани нашёл приют сам Олег Святославич, тоже бежавший сюда из Чернигова. Здесь, в Тмутаракани, на протяжении всего лета 1078 г. подготавливался грандиозный междоусобный поход Олега на Чернигов, завершившейся битвой на Нежатиной ниве, где пали и великий князь Изяслав, и неудачливый честолюбиц Борис, а Олег снова бежал в Тмутаракань к Роману. Мстя за порожение брата, Роман на следующий год во главе с половецких войск двинулся на Русь, дошёл до Суллы, но великий князь Всеволод перехитрил своего врага и заключил мир с приведенными им половцами. Роман возвратился вместе с половцами, но где-то в степях на пути в Тмутаракнь половцы убили его 2 августа 1079 г.» [26]. В летописи об этом записано так:

«И суть кости его и доселе тамо лежаща сына Святославля, вънука Ярославля…»

Возможно, и вполне вероятно, что летопись попал отрывок из текста какой-то известной песни Бояна, посвящённой трагической гибели князя Романа. Отсюда мы можем сделать вывод, что творчество известного предшественника автора «Слова…» определялось двумя крайними точками: княжение Мстислава Тмутараканского в 1022-1036 г и смертью Романа Тмутараканского в 1079 г, то есть, в общей сложности, сроком в 43 - 57 лет.

В первом издании "Песни о походе на половцев удельного князя Новгород-Северского Игоря Святославовича, писаной старинным русским языком в исходе 12 столетия с переложением на употребляемое ныне наречие" (Москва, Сенашская Типография, 1800 г.) о Бояне сказано следующее: "Боян бо вещий - так назывался славнейший в древности стихотворец Русской, который служил образцом для бывших после него писателей. Из некоторых в пример здесь (в тексте "Слова") приведенных слов его явствует, что Боян воспевал всегда важные произшествия и изъяснял мысли свои возвышенно". (По тексту издания 1800 г.). К сожалению, в исторической литературе очень мало других сведений о Бояне. Несколько строк о нем можно найти в "Большой Советской Энциклопедии" [27]: "Боян - русский певец, дружинник второй половины XI - начала XII века, снискавший большую славу своим искусством. Впервые упоминается в "Слове о полку Игореве". Автор «Слова…» называет Бояна «Соловьем старого времени», «вещим» певцом, цитирует отрывки из песен Бояна».

В исторической энциклопедии, издания 1962 года [28], читаем: «Боян - древнерусский поэт. Произведения Бояна являлись "Песнями славы" русским князьям, их исполнение сопровождалось игрой на гуслях. Имя Бояна, характеристика его творчества и отдельные из его песен известны из «Слова о полку Игореве». Конечно, это довольно мало. Но анализируя, сравнивая, сопоставляя различные точки зрения на образ, личность, творчество Бояна, можно сделать довольно интересные и различные, порой взаимоисключающие выводы. Но, наверное, это и заставляет различных исследователей до сих пор заниматься неразрешёнными вопросам «Слова…», в частности, вопросом Бояна. Мне же, на основе приведённого материала и некоторых изученных здесь взглядов на личность Бояна, удалось установить, что наиболее приемлемой версией, является версия о том, что Боян был реальной исторической личностью, предшественником автора «Слова…». Однако автор называет его «соловьём старого времени». С одной стороны, это означает, что автор хочет сохранить некую преемственность, отзывается о Бояне с известной долей восхищения, приписывает ему различные сверхчеловеческие качества (возможность петь о будущем, вызывать события песней и т.д), но с другой - он не стремиться и вовсе не намерен подражать Бояну.

Цели автора «Слова…» уже отличны от целей «соловья старого времени». В целом, о произведении можно сказать, что этот Памятник Древней Руси «Слово о полку Игореве» останется бессмертным произведением. Он отражает события прошлых лет.

В произведении описывается мужество русских воинов, поэтизирована красота русской природы, здесь все наполнено чувством печали и радости. Ни одно древнерусское произведение не может сравниться со «Словом…» по поэтической мощи, красоте, мудрости, и, наверное, загадочности. Немалое число литературоведов, историков, лингвистов, знатоков нашей старины, литераторов, любителей отечественной истории и словесности, вчитываясь в «Слово о полку Игореве», изучая его эпоху и сопоставляя различные точки зрения, пытались открыть тайну авторства великой поэмы, занимающей особое, только ей принадлежащее место в литературе всех времен и народов, открыть многие другие загадки произведения.

Однако, не смотря на то, что к единодушию исследователи так и не пришли, это не может остановить новых попыток хотя бы потому, что каждая из них, основанная на поиске дотошном, и даже опровержение каждой из них возбуждает новый интерес к бесценному памятнику мировой культуры, способствуя - пусть даже в микронных единицах измерения! - раскрытию его изумительных художественных особенностей и бездонной глубины содержания, приближает к истине.

Список литературы

1. Дмитриев Л.А. Боян. Словарь книжников и книжности Древней Руси.

2. Соколова Л.В. Зачин в «Слове о полку Игореве». Исследования «Слова о полку Игореве»

3. Рыбаков Б.А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве»

4. Щепкина М. В. Замечания о палеографических особенностях рукописи «Слова о полку Игореве»

5. Забелин И.Е. Заметка об одном тёмном месте в «Слове о полку Игореве»

6. Карамзин Н.М. Сочинения

7. Лихачев Д. С. Предположение о диалогическом строении «Слова о полку Игореве»

Размещено на Allbest.ru