Размещено на http://www.allbest.ru/

26

Жизнь и творчество Марины Цветаевой

Цветаева Марина Ивановна (1892-1941) - поэтесса

Марина Цветаева родилась в Москве 26 октября 1892 года в высококультурной семье, преданной интересам науки и искусства. Отец ее, Иван Владимирович Цветаев, профессор Московского университета, известный филолог и искусствовед, стал директором Румянцевского музея и основателем музея изящных искусств (ныне Государственный музей изобразительного искусства имени А.С. Пушкина)

Мать происходила из обрусевшей польско-немецкой семьи, была натурой художественной одарена, талантливой пианисткой. Умерла она еще молодой в 1906 году, и воспитание двух дочерей, Марины и Анастасии, и их сводного брата Андрея стало дело, и глубоко их любившего отца. Он старался дать детям основательное образование, знание европейских языков, всемерное знакомство с классиками отечественной и зарубежной литературы и искусства.

В 16 лет Марина Цветаева осуществила самостоятельную поездку в Париж, где прослушала курс старо-французской литературы. Учась уже в московских частных гимназиях, она отличалось не столько усвоением предметов обязательной программы, сколько широтой своих общекультурных интересов.

Уже в шестилетнем возрасте Марина Цветаева начала писать стихи, и притом не только по-русски, но и по-французски, по-немецки. А когда ей исполнилось 18 лет, выпустила свой первый сборник “Вечерний альбом” (1910), включающий в основном все то, что писалось еще на ученической скамье. Сборник был замечен, появились рецензии.

Одним из первых на “Вечерний альбом “ откликнулся Валерий Брюсов. Он писал: ”Стихи Марины Цветаевой всегда отправляются от какого-нибудь реального факта, от чего-нибудь действительного пережитого. ”Он решительно приветствовал появление этой книги. Он даже счел необходимым посетить дом Цветаевой. Непринужденная и содержательная беседа о поэзии положила начало их дружбе - несмотря на большую разницу в возрасте.

За “ Вечернем альбомом ” последовали еще два сборника: “Волшебный фонарь” (1912) и “Из двух книг” (1913), изданные при содействии друга юности Цветаевой, Сергея Эфрона, за которого она вышла за муж в 1912 году.

Две последующие книги по сути своей продолжают и развивают мотивы камерной лирики. И вместе с тем в них уже заложены основы будущего умения искусно пользоваться широкой эмоциональной гаммой родной речи. Это была несомненная заявка на поэтическую зрелость. Октябрьскую революцию Цветаева не приняла. Лишь много позднее, уже в эмиграции, смогла она написать слова, прозвучавшие, как горькое осуждение самой же себя: ”Признай, минуй, отвергну Революцию - все равно она уже в тебе - извечно.

Ни одного крупного русского поэта современности, у которого после Революции не дрогнул и не вырос голос, - нет”. Но пришла она к этому сознанию непросто.

Продолжая жизнь в литературе и для литературы, Цветаева писала много, с увлечением. Стихи ее в ту пору звучали жизнеутверждающе, мажорно. Только в самые трудные минуты могли вырваться у нее такие слова: ”Дайте мне покой и радость, дайте мне быть счастливой, вы увидите, как я это умею! ” В эти годы Государственное издательство выпускает две книги Цветаевой: ”Версты" (1921) и поэму-сказку “Царь - Девица” (1922).

В мае 1922года ей разрешено выехать за границу к мужу, Сергею Эфрону, бывшему офицеру белой армии, оказавшемуся в эмиграции, в то время студенту Пражского университета. В Чехии она прожила более трех лет и в конце 1925 года с семьей приехали в Париж. Вначале20-х годов она широко печаталась в белоэмигрантских журналах Удалось опубликовать книги: ”Стихи Блоку”, ”Разлука” (обе1922), “Психея, Романтика”, “Ремесло” (обе 1922), поэму-сказку “Молодец” (1924). Вскоре отношение Цветаевой с эмигрантскими кругами обострились, чему способствовало ее возраставшее тяготение к России (“Стихи к сыну”, “Родина”, “Тоска по родине! Давно. ”, “Челюскинцы" и др.) Последний прижизненный сборник стихов - “После России. 1922-1925" - вышел в Париже в 1928г. В одну из самых тяжелых для себя минут Марина Цветаева с горечью писала:". Мой читатель остается в России, куда мои стихи. не доходят. В эмиграции меня сначала (сгоряча!) печатают, потом, опомнившись, изымают из обращения, почуяв не свое - тамошнее! ”

Начало второй мировой войны она восприняла трагически, о чем свидетельствует последний поэтический цикл Цветаевой - “Стихи к Чехии" (1938-1939), связанные с оккупацией Чехословакии и пронизанный горячей ненавистью к фашизму.

Летом 1939 года, после 17 лет эмиграции, получив советское гражданство, Марина Цветаева вернулась на родную землю. Первое время она живет в Москве, ей предоставлена возможность заняться переводами, она готовит новую книгу стихов.

В июле 1941 года Цветаева покидает Москву и попадает в Елабугу. Здесь, в маленьком городке, под гнетом личных несчастий, одиночества, в состоянии душевной депрессии она кончает жизнь самоубийством 31 августа 1941 года.

Так трагически завершается жизненный путь поэта, всей свой судьбой утвердившего органическую, неизбежную связь большого искреннего таланта с судьбой России.

Марина Цветаева оставила значительное наследие: книги лирических стихов, семнадцать поэм, восемь стихотворных драм, автобиографическую, мемуарную, историко-литературную прозу, в том числе и философско-критические этюды. К этому надо добавить большое количество писем и дневниковых записей.

Имя Цветаевой неотделимо от истории отечественной поэзии. Сила ее стихов - не в зрительных образах, а в завораживающем потоке все время меняющихся, гибких, вовлекающих в себя ритмов.

Стихи часто группируются в циклы, где первоначальный замысел дает немало приобретающих самостоятельность частей. Так, есть циклы “Стихи о Москве”, “Бессонница”, “Стенька Разин”, “Стихи о Сонечке”, “Стихи к Блоку”, “Ахматовой”.

Из широкого обхвата лирических тем, где все, как к единому центру, сходится к любви - в различных оттенках того своенравного чувства, - надо выделить то, что для Цветаевой остается самым основным, глубинным, определяющим все остальное. Она - поэт русского национального начала.

Творчество периода эмиграции проникнуто чувством гнева, презрения, убийственной иронией, с которой она клеймит эмигрантский мир. В зависимости от этого меняется характер поэтической речи.

Прямая наследница традиционного мелодического, Цветаева решительно отказывается от всякой мелодии, предпочитая ее сжатость нервной, как бы стихийно рождающейся речи, лишь условно подчиненной разбивке на строфы. Поразительной силой сарказма пронизана ее ода “Хвала богатым" (1922), “Ода пешему ходу” (1931-1932) и многие другие стихи воинственно - обличительного характера.

Есть и произведения личного, лирического плана, но и в них проступает тот же яростный протест против мещанского - буржуазного благополучия. Даже рассказ о собственной судьбе оборачивается горьким, а порой и гневным упреком сытым, самодовольным хозяевам жизни.

Так в небольшом цикле “Заводские”, так в “Поэте”, в поэме “Застал" и во многом другом.

Особое место в наследии Цветаевой занимают ее поэмы. В сущности, это всегда страстный, горячий, резкий монолог, то в замедлении, то в ускорении стремительного ритма. Известно ее пристрастие к стихотворной драматургии. Интерес к театру, драматургии привел Цветаеву к созданию трагедии “Ариадна” (1924) и “Федра” (1927), написанными по мотивам античного мифа.

В общей истории отечественной поэзии Марина Цветаева всегда будет занимать достойное место. Подлинное новаторство ее поэтической речи было естественным воплощением в слове мятущегося, вечной ищущего истины, беспокойного духа. Поэт предельной правды чувства, Марина Цветаева, со всей яростью и неповторимостью самобытного дарования по праву вошла в русскую поэзию первой половины нашего века.

Образ поэта через лирического героя

По творчеству Марины Цветаевой.

С весны 1917 года для Цветаевой наступил трудный период. Беззаботные, быстро промчавшиеся времена, когда можно было позволить себе жить тем, чем хотелось, отступали все дальше в прошлое. “Из истории не выскочишь" - эти слова, сказанные ею позднее, сбывались, можно сказать, на каждом шагу. Цветаева хотела жить исключительно личной, частной жизнью, а время неустанно вторгалось в эту жизнь. Она старалась уйти “единоличье чувств”, погрузиться в писанье стихов и не подозревала, что История диктовала “сюжеты" ее чувствам и творчеству, ведь всякий поступок побуждается временем, обстоятельствами, - сколько не стремиться противостоять ему, уйти, спрятаться. Тогда-то и обозначились в поэтическом сознании Цветаевой две враждующие силы: быт и бытие. Быт в широком понимании означал для нее “жизнь как она есть”, начиная с исторических, вне личных событий и кончая житейским устройством (которое для Цветаевой всегда было неустройством). К Февральской революции она отнеслась как бы машинально. Ее строки “Пал без славы орел двуглавый. Царь - вы были неправы" смутны по смыслу, неопределенны. Происходившие события не затронули души Цветаевой, она как человек в них отсутствует, и стихотворение остается закрытым.

В апреле 1917 года Цветаева родила вторую дочь. Она собиралась назвать ее в честь Ахматовой Анной, но потом передумала: “ведь судьбы не повторяются”, - и назвала Ириной. Размышляла, какою будет Ирина (девочке было две недели), и писала о себе так, будто вокруг ничего не происходило: “ Множество всяких планов - чисто внутренних (стихов, писем, прозы) - и полное безразличие, где и как жить. Мое - терпеть - убеждение: главное - это родиться, дальше все устроится”.

Сначала 1917 года обозначилось два главных русла цветаевской поэзии. Первое: надуманная, книжно-театральная романтика, - например, в цикле “Любви старинные туманы” - мелодраматическое расставание никоей пары на берегу Сены, или роковой поединок страстей Дон-Жуана и Кармен в одноименных циклах; игра, флирт в россыпи стихов под названием “Комедьянт”. Все это маски и плащи; мало души и много одежд. Такая декорированная лирика была не чем иным, как уходом от суровой, “неуютной" реальности. Этот путь продолжился в последующие два года, когда Цветаева, подружившись с актерами - студийцами Второй студии МХТ и Третьей “Вахтанговской”, стала писать романтические пьесы, напоминающие некогда любимого ею Ростана и отчасти лирические драмы Блока. Время действия - галантный, розовый и легкий “осьмнадцатый век" или еще более ранние; движущая сила - Любовь, почти всякий раз завершающаяся разлукой, - такова их нехитрая схема. Но стихи, которыми написаны лучшие пьесы: “Приключения”, “Фортуна”, “Феникс”, - поистине представляют собой “чистейшей прелести чистейший образец”, они поэтичны, просты. Сверкают изяществом и остроумием, и главное, их герои не только наряжены, но и одухотворены.

После девятнадцатого года Цветаева охладела к театру и больше пьес не писала. Ее талант взрослел и приобретал более строгое - психологическое и философское - содержание.

Вторым руслом, по которому пошло развитие поэзии Цветаевой, - было народное, или, как она сама говорила, “русское”. Оно обозначилось еще в 1916 году, и стихи этого типа с каждым годом все больше избавлялись от литературности, становились более естественными. К таким стихам относятся, например, почти дословные записи “рассказов” владимирской няньки Нади: “И зажег, голубчик, спичку.". “Простите меня, мои горы!.", или гаданья цыганки, услышанного на улице. Или цикл стихов о Стеньке Разине, где Цветаева, следуя народной песне, по-своему трактует характер героя, делает его страдающим лицом: “ - Затонула ты, Степаново счастье! ” - типично цветаевский упор на разлуке и горе атамана, а не на его лихости.

События перевернувшие всю последующую жизнь Цветаевой, произошло 14 июля 1921 года. В этот день она получила “благую весть" - первое за четыре с половиной года письмо от мужа из-за границы, где он находился после разгрома белой армии. Разыскал его по просьбе Марины Ивановны Эренбург, отправившейся весной за границу. Цветаева мгновенна и бесповоротно приняла решение ехать к Сергею Яковлевичу. Без него она не мыслила своего существования. Увлечений в ее жизни - “топливо” для творческого костра, которое, отгорев, рассеивалось навсегда, - было и будет немало; любовь останется одна до конца дней.

Цветаева шла навстречу своей ломающейся судьбе, не переставая ощущать себя нерасторжимо слитой с русскими поэтами, все время мысленно с ними общалась. Писала восторженные письма Ахматовой, восхищалась ее стихами. Ложная весть о самоубийстве Ахматовой в связи с расстрелом Гумилева повергла Марину Ивановну в отчаяние; когда слух был опровергнут (как она считала, Маяковским), она написала Маяковскому, “архангелу - тяжелоступу”, стихотворение “в благодарность за Ахматову”. Маяковского она узнала и высоко оценила еще в восемнадцатом году, а может быть, и раньше. В великом бескорыстии, в полной свободе от малейшей зависти она признавала Ахматову “единодержицею струн" поэзии; оплакивала ее, осиротевшую после смерти Гумилева и Блока: “Высоко твои братья! Не докличешься! Яснооконька моя, Чернокнижница!" На смерть Блока откликнулась в августе и ноябре двадцать первого года торжественным реквиемом, в котором хотела передать скорбь всей России:

Не свой любовный произвол

Пою - своей отчизны рану.

Стихи продолжали литься, вернее - рваться из души поэта, напряжение их все нарастало. Звучали в них тоска и боль расставания с родиной - исстрадавшейся и “лютой”, в пожарищах и крови, - она представала как бы живой мученицей. Стихи рождались самые разные, от высокоторжественных до “простонародных”, только уже на ином - трагическом - уровне. Разлука вырастала до грандиозных масштабов, ибо речь шла уже не о расставании с человеком, с любовью к нему, а с родиной, которая вот-вот станет для поэта “тридевятым царством”.

Будущее Цветаева прозревала философски и мифотворчески: в сновиденном “небе поэта”: “По нагориям, По восхолмиям, Вместе с зорями, С колокольнями, Конь без удержу, - Полным парусом! - В завтра путь держу. В край без праотцев. Дыхом-пыхом - дух! Одни - поножи. - Догоняй, лопух! На седьмом уже! ”

Берлин не был долгим пристанищем Цветаевой; решили ехать в Чехию, где учился муж. Жизнь в Чехии длилась три с небольшим года. Там Марина Цветаева выросла в поэта, который в наши дни справедливо причислен к великим. Ее поэзия говорила о бессмертном творческом духе, ищущем и алчущем абсолюта в человеческих чувствах. Самой заветной цветаевской темой в то время стала философия и психология любви.

Лирика Цветаевой тех чешских лет продолжила мотивы берлинских месяцев: погружение в “единоличье чувств” - самых разноречивых и равно, как всегда, сильных. Это - взрыв тоски по Родине, но родине идеальной, не исковерканной, не измученной: “Покамест день не встал С его страстями стравленными, Во всю горизонталь Россию восстанавливаю." Здесь же - стихи, исполненные щемящей боли от убогости “жизни, как она есть”, с ее неизбывной нищетой, - отголоски собственных кочевий с квартиры на квартиру: “Спаси Господи, дым! - Дым-то, Бог с ним! А главное - сырость!." Уродливость быта - только тысячная причина того, отчего “Жизнь, это место, где жить нельзя”. И - лирические стихи, обращенные к Пастернаку, - они лились вместе с письмами к нему - собрату в не измеряемых земными мерами категориях.

1 февраля 1925 года у Цветаевой родился давно желанный сын Георгий - в семье его будут называть Мур. Спустя месяц Цветаева начала писать свое последнее в Чехословакии произведение - поэму “Крысолов”, восходящую к средневековой легенде о флейтисте из Гаммельна, который своей музыкой заманил всех крыс города и утопил в реке, а когда не получил обещанной платы, тою же флейтой выманил из домов гаммельских детей, увел на гору, и она, разверзшись, поглотила их. У Цветаевой Крысолов - флейтист - олицетворение Поэзии: крыса - отъевшиеся мещане, многие из которых в прошлом - храбрые бунтари; гаммельнцы - ожиревшие, жадные бюргеры; все они вместе олицетворяют омерзительный, убивающий души быт. “Быт не держит слово Поэзии (бургомистр отказывается от обещания отдать свою дочь флейтисту. - А. С.), “Поэзия мстит" - таков замысел. И музыкант уводит под свою дивную музыку детей и топит в озере, даруя им рай - вечное блаженство: “В царстве моем - ни тюрем, ни боен, - Одно ледяное! одно голубое!. Ни расовой розни, ни Гусовой казни, Ни детских болезней, ни детских боязней: Синь. Лето красное. И - время - на все. ” Последние строки поэмы:

Вечные сны, бесследные чащи.

А сердце все тише, а флейта все слаще.

Не думай, а следуй, не думай, а слушай.

А флейта все слаще, а сердце все глуше.

Муттер, ужинать не зови!

Пу-зы-ри.

(Окончила Цветаева поэму уже после отъезда из Чехии.)

И, наконец, в Чехии Цветаева написала две большие статьи: “Кедр (Апология) ” - на книгу своего друга С.М. Волконского “Родина" - и “Героя труда" - на кончину В.Я. Брюсова. В этих вещах она выявила свой дар прозаика.

Во Франции Цветаевой было суждено прожить тринадцать с половиной лет. О себе она заявила быстро и энергично.6 февраля 1926 года в одном из парижских клубов состоялся ее литературный вечер, принесший ей триумф и одновременно зависть и нелюбовь очень многих из эмигрантских литературных кругов, почувствовавших в ней силу, а главное - независимость, и в первую очередь - З. Гиппиус и Д. Мережковского. А вскоре в печати появился трактат-эссе - “Поэт о критике”, в котором Цветаева в остроумной, парадоксальной форме излагала свои воззрения на то. Кем должен быть критик: “Сивилла над колыбелью”; “увидеть за триста лет и за тридевять земель”. И некоим образом не учителем и не судьей: у поэта “единственный учитель: собственный труд. И единственный судья: будущее”. Истинный поэт, по Цветаевой, это - “равенство дара души и глагола”.

Начало нашего века прошло вихрем, яркой вспышкой, огненным всплеском. В воронке истории смешались и революции, и войны, и новые открытия. А рядом была литература. И она тоже кипела и пенилась новыми именами, новыми формами. За двадцать лет на страницах книг сменились сотни названий, течений и стилей.

Но бурное время унесло это многообразие с той быстротой, с которой его и создало. Многие годы мы лишены были возможности читать и чувствовать многих гениальных художников. Сейчас, когда все это возвращается к нам, мы можем проникнуть в те глубину мысли и слова, которое несло начало 20 века. Появились и стихи Марины Цветаевой. Среди многих имен она отличается тем, что глубоко индивидуальна и личностна в своих стихах. За общими фонами и течениями она не потеряла того, что отличает человека и художника. Это порыв души поэта.

В ее ранних стихах видится порой даже интимность. Валерий Брюсов писал, что от ее стихов бывает иногда неловко, будто посмотрел в замочную скважину.

Но в этих строках была вся ее жизнь, от внешнего окружения до внутренних смущений:

Это чувство сладчайшим недугом

Наши души терзало и жгло.

От того тебя чувствовать другом

Мне до слез тяжело.

Судьба Марины Цветаевой была очень трудной и трагичной. Ее рано пришлось узнать жизнь с черной стороны, поэтому ее ранние стихи ярко отличаются светлым и теплым словом от творчества более осознанного:

Эх, золотые деньки!

Где уголки потайные,

Где вы, луга заливные

Синей Оки?

Для чувственной и тонкой души Марины Цветаевой юность была той гранью, которая разделяет сказку и злую реальность. И перейти через эту черту - значит потерять, оставить все теплое и нежное с именем “детство”.

Христос и Бог! Я жду чуда

Теперь, сейчас в начале дня.

О, дай мне умереть, покуда

Вся жизнь, как книга, для меня.

Но годы шли, и жизнь заставила поэта переступить эту грань. Цветаева вошла в литературу, в тот магический мир, который был продолжением сказки детства. Этот мир звал ее, звал именем Пушкина, Блока:

Нежный призрак,

Рыцарь без укоризны,

Кем ты призван

В мою молодую жизнь?

И она ступила в этот таинственный чертог. Но судьбе было угодно распорядиться по-своему: тот сказочный замок, который Цветаева создала на берегу бурного океана 20 века, снесло волной революции.

Современники удивились, что Цветаева с бунтарской думой, с новой и резкой формой стиха не приняла изменения в стране, принесенные революции. А перед ее глазами рушилась ее Россия, ее мир, ее идеалы:

Московский герб: герой пронзает гада.

Дракон в крови. Герой в луче - так надо.

Но бунтарская душа не умерла. Все ее существо кипело бунтом. Она не желала подстраиваться под кого - либо, и сейчас не могла:

Целовалась с вором, с нищим, с горбачом. И категоричное:

Целоваться я не буду с палачом.

Тяжелые были не только личные переживания поэта, но и бытовые условия, внешняя среда.

марина цветаева поэтесса лирический

Сказать, что ее стихи этого периода - это прямая дневниковая запись, - будет неверно. Стихи рождались думой, а душа переполнялась теми страданиями, которые сокрушали поэта!

О, скромный мой кров, нищие рыли,

Ничто не сравниться с родными.

Но у нее не было “родного”. В новом Союзе она не своя, и она не чувствовала так Родины. Лишенная возможности встречаться с любимым человеком, оказавшемся на стороне белых, Цветаева создает цикл стихотворений “Лебединый стон”. Весь этот сборник наполнен горькими чувствами одиночества и боли за Россию. Но зато каким всплеском счастья могут гореть такие строки!

Жив и здоров!

Громче громов -

Как топором -

Радость.

Оказывается, радость может оглушить человека топором. В этих строках лишний раз открывается глубоко эмоциональное, чувственная натура, любящая до самоотречения.

Это была душа поэта. А вокруг быт. Редко кто был так неприспособлен к мраку большевистского существования, как Марина Цветаева.

Но читая дневник, письма, стихи Цветаевой, нельзя не удивиться ее умением существовать именно в “горькой жизни помыслов и дел”. Она имела редкостный талант преображать быт, вкладывать туда частицу поэзии и души:

Чердачный дворец мой,

Дворцовый чердак.

И восхищенно:

В какую меня Фландрию вывел паук.

А страну раздирали на части. И те, кого она боготворила, те, за кого боролась думой, ее “лебеди" разлетелись:

Где лебеди? - А лебеди ушли.

Где вороны? - А вороны остались.

Куда ушли? - Куда и журавли.

Зачем ушли? - Чтобы крылья не достались.

Цветаева оплакивает Русь, которую “затуманила кровь - руда”, которую терзают “справа и слева”. Она оплакивает Русь, в которой нет места для идеала:

Белогвардейцы! Гордиев узел

Доблести русской! (.)

Белогвардейцы! Черные гвозди

В ребра Антихристу.

Она создает романтический, идеальный портрет, освещает его словами:

Не лебедей это в небе стая:

Белогвардейская рать святая.

Действительно, судьба Марины Цветаевой была трагична. Но она всегда говорила, что “глубина страданий не может сравниться с пустотой счастья”. Наверное, только страдая, можно наполнить свои стихи таким словом, таким чувством, как у Марины Цветаевой.

Судьба вела ее к роковому концу, но смерть поэта - это продолжение его жизни, жизни во времени.

Литературно - музыкальная композиция, посвященная жизни и творчеству Марины Цветаевой

Оформление зала: на стене - портрет М.И. Цветаевой. Возле него, на драпировке, - листья клена, гроздья рябины. На столике под портретом - подсвечник с тремя свечами, цветы, на пианино - такие же подсвечники. На журнальном столике - сборники стихотворений А.С. Пушкина, А.А. Блока, М.И. Цветаевой.

1-й чтец.26 сентября 1882 года в семье Ивана Владимировича Цветаева, профессора Московского университета, директора Румянцевского музея и основателя московского Музея изящных искусств, и Марии Александровны Мейн.

2-й чтец.

Красною кистью

Рябина зажглась.

Падали листья.

Я родилась.

Спорили сотни

Колоколов.

День был субботний:

Иоанн Богослов.

Мне и доныне

Хочется грызть

Жаркой рябины

Горькую кисть.

Лучом света высвечивается девочка, сидящая у пианино и перебирающая клавиши.

3-й чтец. “Когда вместо желанного, предрешенного, почти приказанного сына Александра родилась всего только я, мать сказала: “По крайней мере, будет музыкантша”. Когда же первым, явно бессмысленным и вполне отчетливым догодовалым словом оказалась “гамма”, мать только подтвердила: ”Я так и знала”, - и тут же принялась учить меня музыке, без конца напевая мне эту самую гамму: ”До, Муся, до, а это ре, до - ре. ” Могу сказать, что я родилась не в жизнь, а в музыку”.

Звучит музыка Е. Доги из телефильма “Гонки по вертикали”. Луч света гаснет, зажигаются свечи под портретом, на журнальном столике и на пианино.

4-й чтец.

Кто создан из камня, кто создан

из глины, -

А серебрюсь и сверкаю!

Мне дело - измена, мне имя Марина,

Я - бренная пена морская.

Кто создан из глины, кто создан

из плоти -

Тем гроб и надгробные плиты.

В купели морской крещена -

и полете

Своем - непрестанно разбита!

Сквозь каждое сердце,

сквозь каждые сети

Пробьется мое своеволье.

Меня - видишь кудри беспутные эти? -

Земною не сделаешь солью.

Дробясь о гранитные ваши колена,

Я с каждой волной - воскресаю!

Да здравствует пена - веселая пена -

Высокая пена морская!

5-й чтец. Шло время, и Марина из круглолицей дочки с глазами цвета крыжовника превратилась в невысокую светловолосую девушку с задумчивым взглядом близоруких глаз. Интерес к музыке у Марины постепенно угасает, особенно после смерти матери. У нее проявляется более глубокая страсть - книги. С шести лет Муся (так называют ее в семье) писала стихи, теперь же любовь к поэтическому творчеству захватывает ее целиком.

Звучит музыка Ф. Шопена.

6-й чтец. Анастасия Цветаева, сестра Марины, вспоминает:

“В комнате матери висел портрет бабушки, красавицы - польки Марии Лукиничны Бернацкой, умершей очень рано - в двадцать семь лет. Увеличенная фотография - темноокое, с тяжелыми веками, печальное лицо с точно кистью проведенными бровями, правильными, милыми чертами, добрыми, горечью тронутым ртом. ”

1-й чтец. Вот как об этом говорит Марина в своем стихотворении “Бабушке”:

Продолговатый и твердый овал,

Черного платья раструбы.

Юная бабушка! - Кто целовал

Ваши надменные губы?

Руки, которые в залах дворца

Вальсы Шопена играли.

По сторонам лядяного лица -

Темный прямой

и взыскательный взгляд

Взгляд, к обороне готовый.

Юные женщины так не глядят.

Юная бабушка, кто вы?

Сколько возможностей вы унесли,

И не возможностей - сколько? -

В ненасытимую прорву земли,

Двадцатилетняя полька!

День был невинен,

и ветер был свеж,

Темные звезды погасли.

Бабушка! - Это жестокий мятеж

В сердце моем - не от вас ли?.

2-й чтец. Стремительно и властно в жизнь будущей поэтессы вошел Пушкин и стал постоянной духовной опорой этой гордой, тонкой и мятежной души.

Нет, бил барабан

перед смутным полком

Когда мы вождя хоронили:

То зубы царевны над мертвым певцом

Почетную дробь выводили.

Такой уж почет,

что ближайшим друзьям -

Нет места. В изглавьи, в изножьи,

И справа, и слева - ручищи по швам -

Жандармские груди и рожи.

Не видно ли - и на тишайшем из лож

Пребыть поднадзорным мальчишкой?

На что-то, на что-то, на что-то похож

Почет сей, почетно - да слишком!

Гляди, мол, страна, как,

молве вопреки,

Монарх по поэте печется!

Почетно - почетно - почетно - архи -

Почетно - почетно - до черту!

Кого ж это так - точно воры вора

Пристреленного - выносили?

Изменщики? Нет. С проходного двора -

Умнейшего мужа России.

Великому русскому поэту Цветаева посвятила цикл стихотворений “Стихи к Пушкину" и эссе “Мой Пушкин”, “Пушкин и Пугачев”.

3-й чтец. Марина Цветаева принадлежала к людям той эпохи, которая была необычна сама по себе и делала необычными все живущих в ней. Поэтесса была хорошо знакома с Валерием Брюсовым, Максимом Горьким, Владимиром Маяковским, Борисом Пастернаком, Анной Ахматовой, и другими талантливыми людьми конца 19 начала 20 века. Им она посвящала свои стихи, являвшиеся выражением ее чувств и мыслей. Особенной любовью проникнуты строки, посвященные ее поэтическому кумиру - Александру Блоку:

Имя твое - птица в руке,

Имя твое - льдинка на языке,

Одно-единственное движение губ.

Имя твое - пять букв.

Мячик, пойманный на лету,

Серебряный бубенец во рту.

Камень, кинутый в тихий пруд,

Всхлипнет так, как тебя зовут.

В легком щелканье ночных копыт

Громкое имя твое гремит.

И назовет его нам в висок

Звонко щелкающий курок.

Имя твое, - ах, нельзя! -

Имя твое - поцелуй в глаза,

В нежную стужу недвижных век.

Имя твое - поцелуй в снег.

Ключевой, ледяной, голубой глоток.

С именем твоим - сон глубок.

4-й чтец. В 1906 году поэтесса знакомится в Крыму с Сергеем Эфроном, ставшим в последствии ее мужем. Именно ему, любимому, мужу, другу, будут посвящены лучшие стихи.

Звучит музыка А. Петрова из кинофильма “Жесткий романс”.

5-й чтец.

Я с вызовом ношу его кольцо!

Да, в Вечности - жена,

не на бумаге! -

Чрезмерно узкое его лицо

Подобно шпаге.

Безмолвен рот его, углами вниз,

Мучительно - великолепны брови.

В его лице трагически слились

Две древних крови.

Он тонок первой тонкостью ветвей.

Его глаза - прекрасно - бесполезны!

Под крыльями раскинутых бровей -

Две бездны.

В его лице я рыцарству верна,

Всем вам, кто жил и умирал

без страху! -

Такие - в роковые времена -

Слагают стансы - и идут на плаху.

Звучит вальс Е. Доги из кинофильма “Мой ласковый и нежный зверь”.

6-й чтец.

Мне нравится, что вы больны не мной,

Мне нравится, что я больна не вами,

Что никогда тяжелый шар земной

Не уплывет под нашими ногами.

Мне нравится, что можно быть

смешной -

Распущенной - и не играть словами,

И не краснеть удушливой волной,

Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравиться еще, что вы при мне Спокойно обнимаете другую,

Не прочите мне в адовом огне

Гореть за то, что я не вас целую.

Что имя нежное мое, мой нежный, не

Упоминайте ни днем, ни ночью - всуе.

Что никогда в церковной тишине

Не пропоют над нами: аллилуйя!

Спасибо вам и сердцем и рукой

За то, что вы меня - не зная сами! -

Так любите за мой ночной покой,

За редкость встреч закатными часами,

За наши не - гулянья под луной,

За солнце, не у нас над головами, -

За то, что вы больны - увы! - не мной,

За то, что я больна - увы! - не вами!

1-й чтец. 1913 год. Крым. Коктебель. Рядом с Мариной Цветаевой - ее друзья, любимый человек и крохотная дочурка Аля. Сестры поэтессы рассказывает: “Это было время расцвета Мариной красоты. Цветком, поднятым над плечами, ее золотоволосая голова, пушистая, с вьющемся у висков струйками легких кудрей, с густым блеском над бровями подрезанных, как у детей, волос. Ясная зелень ее глаз, затуманенная близоруким взглядом, застенчиво уклоняющимся, имеет в себе что-то колдовское. Это не та застенчивость, что мучила ее в отрочестве, когда она стеснялась своей ею нелюбимой наружности. Она знает себе цену и во внешнем очаровании, как с детства знала ее - во внутреннем”.

2-й чтец. Тихо плещется море. Темно - синие небо, мерцают звезды и стихи:

В огромном липовом саду -

Невинном и старинном -

Я с мандолинною иду

В наряде очень длинном.

Вдыхая теплый запах нив

И зреющий малины,

Едва придерживая гриф

Старинной мандолины.

Пробором кудри разделив.

Тугого щелка шорох,

Глубоко вырезанный лиф

И юбка в пышных сборах.

Мой шаг изнежен и устал,

И стан, как гибкий стержень,

Склоняется на пьедестал,

Где кто-то ниц повержен.

Упавший колчан и лук

На зелени так белы!

И топчет узкий мой каблук

Невидимые стрелы.

3-й чтец. Стихи Марины Цветаевой мелодичны, задушевны и чарующи, к ним постоянно обращаются композиторы, и тогда они превращаются в удивительные по красоте романсы.

Звучит романс А. Петрова “Под лаской плюшевого пледа" из кинофильма “Жестокий романс”.

Гаснут свечи. В зале зажигается свет.

4-й чтец. Бурные события 1917 года разделили сестер Марину и Анастасию на три с половиной года. В мае 1921 Марина передает сестре письмо с вызовом на роботу в Москву, пуд муки на дорогу и машинописный сборник стихов:

Я эту книгу поручаю ветру

И встречным журавлям.

Давным-давно - перекричать разлуку -

Я голос сорвала.

Я эту книгу, как бутылку в волны,

Кидаю в вихрь войн,

Пусть странствует она -

свечой под праздник -

Вот так: из длани в длань.

О ветер, ветер, ветер мой свидетель,

До милых донеси,

Что еженощно я во сне свершаю

Путь с Севера на Юг.

5-й чтец. И снова разлука: с 1922 года по1927. До встречи в Париже. Находясь в эмиграции М. Цветаева постоянно думала о родине. В стихотворении, обращенном к Б. Пастернаку, звучат ноты непередаваемой тоски и грусти:

Русской ржи от меня поклон,

Ниве, где баба застится.

Друг! Дожди за моим окном,

Беды и блажи на сердце.

Ты, в погудке дождей и бед -

То ж, что Гомер в гекзаметре.

Дай мне руку - на весь тот свет!

Здесь - мои обе заняты.

6-й чтец. Годы летят один за другим. Короткие и длинные пьесы. Анастасия Ивановна узнает, что сестре с сыном Георгием в 1939 году возвращается в Россию (муж и старшая дочь к тому времени были уже на родине).

Однако надежды, связанные с возвращением, не оправдались. Тяжелые удары судьбы обрушились на поэтессу. Арест мужа и старшей дочери Али. Начало войны. Высылка в Елабугу. Постоянная тревога за жизнь близких ей людей. Полный духовный крах. Ни весточки от друзей. И думы, думы. Испепеляющие души, не оставляющие места желанию жить.

В 1943 году, вспоминает Анастасия Цветаева, пришла страшная телеграмма.

5-й чтец. “Я раскрыла листок. В нем две строки от друзей: ”Марина погибла два года назад, тридцать первого августа. Целуем ваше сердце. Лиля. Зина. ”

Звучит “Реквием” М. Цветаевой в исполнении Аллы Пугачевой: “Уж сколько их упало в эту бездну. ”

С первыми звуками песни гаснет свет в зале и зажигаются свечи под портретом М. Цветаевой.

Размещено на Allbest.ru