Характеристика понятия концепта "мира" и самого образа мира на примере произведения "Сказание о Борисе и Глебе"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

В последнее время понятие концепта активно вошло в научный обиход. Концепт является единицей описания картины мира - ментальной единицей, содержащей языковые и культурные знания, представления, оценки. В когнитивной науке концепт рассматривается как ментальная единица, которая постоянно переживает изменения: в его сферу могут входить все новые фоновые концепты, может меняться стандартный набор ситуации, и еще более подвижным является одиночный компонент в содержании.

Концепт реализуется в словесном знаке и в языке в целом. В таком случае ядро концепта составляет совокупная языковая и речевая семантика слов.

Сказание о Борисе и Глебе - самый интересный и совершенный в литературном отношении памятник из цикла произведений, посвященных рассказу о гибели сыновей Владимира I Святославича Бориса и Глеба во время междоусобной борьбы за великокняжеский киевский стол в 1015 г. Самый ранний из дошедших до нас список Сказания - текст, находящийся в Успенском сборнике XII-XIII вв., где он озаглавлен так; Въ тъ же день съказание и страсть и похвала святою мученику Бориса и Глеба (Варианты заглавия в других списках: Месяца июля в 24 день. Сказанье страсти и похвала святую мученику Бориса и Глеба; Сказание страстотерпьцю святую мученику Бориса и Глеба; Месяца июля в 24 день. Житие и убиение, похвала святых страстотерпець Бориса и Глеба, и т. п.). Данное произведение является эпохальным.

Цель данной работы - рассмотреть понятия концепта «мира» и сам образ мира на примере произведения «Сказание о Борисе и Глебе».

Задачи курсовой работы:

- изучить понятия концепта,

- выявить значение концепта «мир»,

- рассмотреть концепт «мир» и образ мира в произведении «Сказание о Борисе и Глебе».

Объектом исследования является «Сказание о Борисе и Глебе». Предметом исследования является образ мира в данном произведении.

Глава 1. Понятие концепта «мир» и образ мира в литературе

концепт мир литература сказание

Человек проницаем для культуры, более того -- он пронизан культурой. И если уж представлять себе это состояние в виде какого-либо образа, то не следует воображать себе культуру в виде воздуха, который пронизывает все поры нашего тела, -- нет, это «пронизывание» более определенное и структурированное: оно осуществляется в виде ментальных образований -- концептов. Концепты -- как бы сгустки культурной среды в сознании человека.

Концепт -- это как бы сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека. И, с другой стороны, концепт -- это то, посредством чего человек -- рядовой, обычный человек, не «творец культурных ценностей» -- сам входит в культуру, а в некоторых случаях и влияет на нее Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры: 3-е изд. - М.: Академический проект, 2004, с. 42-67..

Возьмем, например, представления рядового человека, не юриста, о «законном» и «противозаконном»,-- они концентрируются прежде всего в концепте «закон». И этот концепт существует в сознании (в ментальном мире) такого человека, конечно, не в виде четких понятий о «разделении властей», об исторической эволюции понятия закона, и т. п. Тот «пучок» представлений, понятий, знаний, ассоциаций, переживаний, который сопровождает слово закон, и есть концепт «закон». В отличие от понятий в собственном смысле термина (таких, скажем, как «постановление», «юридический акт», «текст закона» и т. п.), концепты не только мыслятся, они переживаются. Они -- предмет эмоций, симпатий и антипатий, а иногда и столкновений. Концепт -- основная ячейка культуры в ментальном мире человека.

У концепта сложная структура. С одной стороны, к ней принадлежит все, что принадлежит строению понятия (этому отведена краткая начальная часть настоящей статьи); с другой стороны, в структуру концепта входит все то, что и делает его фактом культуры -- исходная форма (этимология); сжатая до основных признаков содержания история; современные ассоциации; оценки и т. д. Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры: 3-е изд. - М.: Академический проект, 2004, с. 42-67..

По мысли Павла Флоренского, развитие значения слова происходит тем интенсивнее, чем менее ясна носителям языка его внутренняя форма: «Медлительный вначале и, при ярком сознании этимона, боязливо держащийся в ближайших окрестностях корня, этот процесс роста семемы идет ускоренно, когда значения, обволокнутые рядом слоев, уже не чувствуются как господственно влиятельные или даже вовсе не понимаются без лингвистических изысканий» Митрофанова О.И. Понятие концепта и его эволюции на примере концепта вера // II Международные Бодуэновские чтения. - Казань: КГУ, 2003.- Т. 1.- С.163-165..

Концепт складывается из слоев различного времени и происхождения. Поэтому естественно представлять его эволюцию в виде такой последовательности или ряда, звеньями которых являются стадии концепта, или, иначе, концепт в разные эпохи.

Между этими звеньями, расположив их достаточно последовательно, вскрываются особые отношения преемственности формы и содержания, благодаря которым нечто из старой стадии концепта становится знаком в его новой стадии. Расположенные в ряды звенья Ю.Степанов называет «эволюционными семиотическими рядами» Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры: 3-е изд. - М.: Академический проект, 2004, с. 42-67..

Академик Д.С. Лихачев так определяет концептосферу: «В совокупности потенции, отраженные в словарном запасе отдельного человека, как и всего языка в целом, мы можем назвать концептосферами… Концептосфера языка - это в сущности концептосфера русской литературы». Можно предположить, что концептосферу языка образуют множество концептосфер, которые, в свою очередь, представляют собой системы концептов. Концепт не непосредственно возникает из значения слова, а является результатом столкновения словарного значения слова с личным и народным опытом человека». Концепты существуют «в определенной человеческой идеосфере», возникая «как отклики на предшествующий языковой опыт человека в целом» Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Очерки по философии художественного творчества. -- СПб.: Питер, 1999. -- С.147-165..

Среда, в которой демонстрируются произведения концептуализма или частью которой они являются - это улица, дорога, поле, лес, горы, морское побережье и др. Во многих концептуальных работах используются природные материалы в их чистом виде - земля, хлеб, снег, трава, зола и пепел от костра.

Необходимо рассмотреть понятие концепт «мир»

Этимология существительного мир восходит к индоевропейским языкам. Ю.С. Степанов отмечает, что в древнерусском языке словом миръ выражалось два понятия: «1. Обжитое пространство, 2. Согласие, покой, отсутствие вражды. Уже в древнерусском языке это два отдельных слова, омонимы, но они восходят к одному и тому же слову, и их значения в ту эпоху остаются более тесно связанными, чем в наши дни. Понятие «мира как покоя, как отсутствия вражды» относилось, прежде всего, к «ладу» и «добрососедству» между «своими», теми, кто населял «мир» в первом смысле». [86]

Степанов Ю.С. также указывает на то, что в XI веке в концепте и слове миръ еще довольно тесно соединены три в впоследствии далеко разошедшихся семантических компонента: «1) место, притом, собственно, не всякое место, а место земли вокруг нас, 2) покой, согласие, 3) жизнь (в миру, не в монашестве)» Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры: 3-е изд. - М.: Академический проект, 2004, с. 42-67..

Глубокая, т.е. индоевропейская, этимология этих элементов вскрывает их исконное родство в концептуальной сфере. «С одной стороны, какой-либо индоевропейский корень, обозначающий «наше место», обозначает также и «наша жизнь». С другой стороны, разные корни, обозначающие один из этих двух концептов, сходятся, синонимизируются в концептуальном смысле и начинают обозначать также и другой концепт.

Если обратиться к Сказанию о Борисе и Глебе, то, конечно же, представленный мир в произведении очень сильно переплетается с религиозными аспектами жизни.

Религиозность является всеопределяющим началом человеческой жизни. Н.О. Лосский считал, что религиозность и связанное с ней искание абсолютного добра есть «наиболее глубокая черта русского народа». Эта характерная глубинная черта русской национальной личности отражается в языке художественной литературы Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. - М.: Просвещение, 1990. - Т.1..

В поэзии П.А. Вяземского существительное мир используется в значении, которое восходит к тексту Библии о сотворении мира.

В часто встречающихся в стихотворениях П.А. Вяземского повторах существительное мир может использоваться в разных значениях. Иногда это прослеживается через едва уловимые оттенки значений, как, например, в приведенном ниже четверостишии:

Какъ ни загадывалъ умомъ

Полюбоваться небомъ яркимъ.

И мира светлой полосой,

Какъ я ни залеталъ мечтой

Въ миръ Божий, изъ глуши далекой Вяземский П.А Полное собрание сочинений: В 12т. -СПб., 1880..

Но чаще согласуемые с существительным мир логические определения прямо указывают на разные значения. Следующий пример кроме повтора концепта мир содержит ряд метафор и компаративный троп.

Онъ въ мире внутреннемъ ночныхъ видений

Жилъ взаперти, какъ узникъ средь тюрьмы;

И былъ онъ мертвъ для внэшнихъ впечатлений

И Божий миръ ему былъ царствомъ тьмы Вяземский П.А Полное собрание сочинений: В 12т. -СПб., 1880.

Таким образом, омонимичная пара существительного мир, которую выделяют словари русского языка, имеет множество значений. Такая глубина понятий и соответствующего концепта требуют особого анализа литературного произведения «Сказание о Борисе и Глебе» на предмет отражения в нём образа мира. Ни один из словарей не указывает значений, рассмотренных выше, которые сформировались в языке под влиянием христианской традиции. Анализ художественного текста помогает расширить понятийные грани слова и увидеть те образы, которые не отмечены ни одним словарем.

Глава 2. Анализ концепта и образа мира в Сказании о Борисе и Глебе

Став киевским князем, Владимир Мономах сохранил и свою "отчину" -- княжество Переяславльское, а также Суздальскую землю и Ростовскую. Признал власть Владимира и Великий Новгород, повинуясь его распоряжениям и принимая от него князей. В 1118 году Владимир потребовал к себе «вся бояры новгородськыя» для приведения их к присяге. Часть из них он отпустил обратно в Новгород, а «иныя у себя остави». При Владимире восстановилась прежняя военная мощь древнерусского государства, ослабленная предшествовавшими феодальными распрями. Половцам был нанесен сокрушительный удар, и они не осмеливались нападать на Русскую землю.

Владимир сознательно укреплял на Руси культ Бориса и Глеба в целях борьбы с братоубийственными междоусобными войнами русских князей. В 1115 году он торжественно отметил столетнюю годовщину смерти Бориса и Глеба. В связи с этим появилось новое литературное произведение «Сказание о Борисе и Глебе», затмившее в глазах современников и последующих поколений русских читателей «Чтение о Борисе и Глебе» Нестора.

В «Сказании о Борисе и Глебе» приводится рассказ об исцелении сухорукой женщины после ее молитвы у гроба святых. В этот рассказ, по мнению Н. Н. Воронина, подчеркнуто введен поп Лазарь, старейшина Вышгородских клириков, очевидно причастный к съезду Ярославичей 1072 года. Далее исследователь высказывает предположение, что само это чудо было организовано в начале 70-х годов при участии Лазаря, поместившего затем полный конкретных подробностей рассказ о чуде в «Сказании», принадлежавшем его руке Н. Н. Воронин. Анонимное «Сказание о Борисе и Глебе», его время, стиль и автор. ТОДРЛ, т. XIII. М. -- Л., Изд-во АН СССР, 1957. .

Стремясь к установлению гражданского мира, он поднялся до резкого обличения кровавых преступлений феодалов, искусно придав культу Бориса и Глеба черты народности и сблизив изложение событий их жизни и смерти и чудес с выразительным и полным непосредственных чувств, плачей и причетов народным рассказом. Именно образ религиозного мира и спасительных молитв мы наблюдаем на протяжении всего прочтения сказания. «Образ мира» предстает не всегда справедливым, но концепт мира данного литературного произведения основан на любви и религии. Отсюда долговечность «Сказания», интерес к нему на протяжении полутысячелетия.

Несомненно, автор «Сказания» был человеком замечательно одаренным в литературном отношении. В основу своей работы он положил летописную «Повесть о Борисе и Глебе», но умело ее развил, дополнил лирическими вставками и драматическими диалогами, а также концептуальными образами. В результате он по-новому воссоздал художественно образы обоих князей: мужественного Бориса, предпочитающего смерть братоубийственной войне, и юного Глеба, мучительно переживающего свои предсмертные минуты, но все же следующего примеру старшего брата.

В лирических монологах обоих братьев автор «Сказания» искусно раскрывает их индивидуальный характер, умело используя при этом устнопоэтические традиции народного плача по умершим. Религиозное отношение к миру, неравнодушное отношение к ближнему - вот красная линия концепта мира «Сказания» Вот, например, как выражает свое горе Борис, получив известие о смерти отца: "Увы мне, свете очию моею, сияние и заре лица моего, брьздо уности моее, наказание недоразумения моего. Увы мне, отче и господине мой! К кому прибегну, к кому возьрю? Кде ли насыщюся таковааго благааго учения и казания разума твоего? Увы, мне, увы мне..."

По-другому, значительно мягче, лиричнее, звучит плач юного Глеба, сразу оплакивающего и отца и старшего брата: «О увы мне господине мой! От двою плачю плачюся и стешо, двое сетованию сетую и тужю. Увы мне, увы мне! Плачю зело по отци, паче же плачюся и отчаяхся по тебе, брате и господине Борисе...» Отчаянием и робкой надеждой исполнены мольбы Глеба к подошедшим убийцам: «Не пожьнете меня от жити не созърела, не пожьнете класа, не уже созъревши, но млеко безъзлобия носяща. Не порежьте лозы, не до конца воздрастша, а плод имуща».

Исключительной высоты торжественного славословия в честь погибших князей-мучеников достигает одическая похвала им, завершающая житийную часть «Сказания». Автор применяет в ней самые разнообразные стилистические приемы, от риторических вопросов до панегирических восклицаний: «Тем же вая како похвалит -- не съвем, или чьто рещи -- недоумею и не възмогу. Ангели ли вы нареку, имьже в скоре обретаетась близ скърбящих? Но плътъскы на земли пожили еста в человечьстве! Человека ли вы именую? То паче всего человеческа ума преходита множьствъмь чюдес и посещениемь немощьныих. Цесаря ли, княза ли вы проглаголю? Нъ паче человека убо проста и съмерена... По истине вы цесаря цесарем и князя князем, ибо ваю пособиемь и защищением князи наши противу въстающая дьржавьно побежають и ваю помощию хваляться... вы убо небесьная человека еста, земельная ангела, стьлпы и утвьржение земле нашея». Таким образом, воздается дань уважения людям, которые искренне верят в справедливость и не могут пойти на убийство родных и близких, переступая через себя. Они мучаются и верят, а концепт «веры» наиболее тесно переплетается с концептом «мира».

Автор «Сказания» концентрически развивает свою похвалу, обращаясь сначала к гробницам Бориса и Глеба, затем к церкви, в которую перенесены гробницы, потом к Вышгороду, где находится эта церковь, и завершает похвалу молитвой к обоим князьям, называя их «забралом Руской земле», обоюдоострым мечом, низвергающим «дерзость поганьскую».Образ мира предстает настолько несправедливым по отношения к добродетельным мученикам именно с целью показать неправильность всего происходящего. Образ мира рисуется на земле русской, здесь нет глобальной оценки состояния мира на всей земле, но земля русская предстает миром жизни людей.

«Сказание о Борисе и Глебе», в отличие от несторовского "Чтения", не ограничивается выражением идеи необходимости послушания младших князей в отошении старших, но утверждает культ Бориса и Глеба как защитников Русской земли от всех ее недругов. Преодолевая узкие феодальные представления, автор "Сказания" поднимается до сознания единой «Русской великой страны».

Вторая часть «Сказания», представляющая собой, как и у Нестора, рассказы о чудесах, посмертно творимых Борисом и Глебом, органически связана с первой. Единство стиля и идейного замысла обеих частей «Сказания» действительно не позволяет разрывать его на отдельные части и тем более относить к разному времени и разным авторам. Это единое произведение, написанное одним автором. Если первая часть «Сказания» завершалась торжественным славословием в честь Бориса и Глеба, то вторая часть заканчивается панегирическим, по отношению к Владимиру Мономаху, описанием освящения в мае 1115 года Вышгородской церкви и перенесения в нее мощей обоих князей. Но наряду с прославлением Владимира Мономаха как достойного потомка «рода правых», т. е. Бориса и Глеба, автор «Сказания» во второй части своего труда обвиняет современный ему феодальный класс во многих грехах и беззакониях. Автор «Сказания» пишет по свежим следам только что успокоенного Мономахом народного восстания в Киеве в 1113 году.

Автор знает, что причиной восстания была алчность Святополка и близкой к нему феодальной верхушки. Как и Мономах, автор «Сказания» полагал необходимым смягчить феодальный гнет, чтобы сохранить мир в стране и феодальный порядок в целом. Вот почему в «Сказании», в отличие от несторовского «Чтения», названы имена и указаны места, где совершались беззакония феодалов.

Если Нестор в рассказе об исцелении сухорукой женщины объясняет причину ее болезни непочтением к церковному празднику (она работала в праздник и была за это наказана святым Николаем), то автор «Сказания» дает совсем другое объяснение ее несчастью. «В граде Дорогобуже, -- пишет он, -- некая жена, раба сущи, делаше в вежи, повелениемь госпожа своея, в дьнь святого Николы». Таким образом, виновной оказалась не сама пострадавшая, а ее госпожа, принудившая работать свою служанку в праздник. Далее автор «Сказания» приводит в своем рассказе такие подробности, которых нет у Нестора, но которые превращают весь рассказ о сухорукой женщине в обличение злоупотреблений феодального класса. Когда женщина стала сухорукой и не могла больше работать, ее госпожа «отъгна ю от себе, а отрочища ее, в свободи родивъшася, поработиша я». Автор «Сказания» возмущается произволом госпожи и вполне оправдывает решение суда, который «не послабиша тому такому быти, нъ господе ее повелеша лихом быти цены тое, а онех свои боде съподобиша, зане же по неволи делавъши казнь прияли есть».

Автор «Сказания», подчеркивая правосудие властей, сделавших свободною рабыню, пострадавшую от произвола своей гocпожи, конечно, знал, что так далеко не всегда было в его время. Он не мог не знать, что в том же Дорогобуже в 70-х годах XI века произошло убийство конюха князя Изяслава, о которой упоминается в «Правде Ярославичей». Народное возмущение против феодалов и их пособников объяснялось быстрым ростом феодального землевладения во второй половине XI века. Феодальное хозяйство, разрастаясь, требовало увеличения дворовых слуг, которые, защищая интересы своего господина, становились во враждебные отношения к сельскому населению и городскому ремесленному люду. В результате стали учащаться нападения на представителей феодальной администрации. По-видимому, убийство княжеского конюха в Дорогобуже было вызвано какими-нибудь вымогательствами его, связанными с повинностями, наложенными на население Дорогобужа в отношении княжеского конского хозяйства. «Правда Ярославичей» пыталась законодательным порядком защитить жизнь феодальной администрации. Если раньше за убийство княжеского слуги полагался обычный денежный штраф, то теперь размер этого штрафа повышался вдвое.

Рост классовых противоречий в феодальном обществе не мог не получить отражения в художественной литературе. Автор «Сказания», передовой человек своего времени, горячо сочувствовал Владимиру Мономаху в стремлении последнего несколько ограничить произвол феодалов и тем сохранить социальный мир в стране. Автор «Сказания» сам выступает как обличитель социальной неправды не только в рассказе о сухорукой женщине, но и в других рассказах «о чудесах», особенно в рассказе о чудесном освобождении невинно заключенных Святополком узников. Если Нестор в «Чтении», не указывая времени и места, писал: «В некоем граде беша мужи осужени от старейшин града того и всажени в погреб», то автор «Сказания» говорит об этом, не скрывая, кто был этот «старейшина» и почему он осудил невинных: «Святоплък князь въсадил бяше в погреб два мужа, не в которой вине худе окозана, и не справив нъ послуша облыгающих... Въсадив же убо сия, и в забыть я положи».

Таким образом, рассказ сразу же приобретает политическую окраску. А создание такого глобального произведения не может не нести собой политический образ мира. Показана не только несправедливость Святополка, но и его подозрительность, в силу которой он по ложному обвинению, не задумываясь, бросает в темницу невинных людей и потом забывает о них. Жестокость и произвол Святополка вызывает еще большее возмущение читателей благодаря яркому реалистическому описанию места заключения невинных узников: "Двьрмь сущем погребеным заклющеном, онемь же утрь съпящема, и инем многом, лествицы же вьне лежащи извлечени..."

Когда же один из этих мужей, чудесно освобожденный, очнулся, то "вьзърев, виде железа, иже беша на немь и на подрузе его, изломана лежаща окрьст и обруча, яже о ногу его, извита акы уже".

Святополк, устрашенный чудом, захотел воздвигнуть новую церковь в честь Бориса и Глеба, но "сему же умышлению не сбывъшюся, по божию повелению и по воле святою мученику".

Вина Святополка так велика, что даже добрым делом он уже не может ее загладить. Зато Владимир Мономах, услышав о происшедшем чуде, ночью потихоньку пришел в церковь и украсил гробницы Бориса и Глеба золотом и серебром. «И на утрия пришедъше, с радостию узьревъше, покланяхуся, хвалу въздаще богу и святыима мученикома, яко таку мысль въложивъщю в сердьце благоверьнему князю».

В «Сказании о Борисе и Глебе» многое из будущего было предугадано - в том, что касается духовной ситуации проблемы, - с подлинной точностью, и анализ текста под этим углом зрения подтверждает невольные прозрения старой истории о злобе сего дня:

При первом прикосновении к миру разум заходит в свои лабиринты невольно, не может не впасть в антитетику, и только тот, кто не будет прятаться от этой правды, имеет шанс увидеть свое крушение как разума, крушение своих проектов, своих надежд на синтез. Если бы только минута отрезвления длилась. Она никогда не длится. Для разума стоять открыто перед вызовом мира слишком невыносимо. Проснувшийся было от сна о единстве, он тут же находит целых две возможности снова забыться и впадает или в скептическую безнадежность - все равно ничего не поймешь, какие умы пытались и только разошлись, - или впасть в догматическое упрямство. «То и другое смерть здравой философии» В. Бибихин - «Власть России», М. 1998, только первый вид смерти, скептическую безнадежность можно назвать эвтаназией, легкой смертью, а догматическая смерть тяжелее и для умирающего и для близких. Все претендуют расслышать в вызове мира приказ. Но вызов мира никогда не диктует. Его невыносимость как раз в том, что он ничего не велит. Он молчаливый и из молчания никогда не выйдет, как никогда не кончится терпение народа, терпение земли.

Да. До сих пор наша мысль бьется в припадке и не выдерживает судорог при приближении к тому невыносимому вызову, каким остается мир. И сейчас истерические призывы к мобилизации, всегда немедленной («к лету») и тотальной («ситуация предельно критическая») срывают все попытки одуматься. Одни призывы отменяются еще более нервическими, и кажется, что мысли уже не поднять голову, ее никто не услышит среди призывов к делу, уверенно забывающих о том, что русский народ уже сделал гораздо больше, несравненно больше над самим собой и над природой своей страны, шестой части суши земного шара, чем какой бы то ни было другой народ в прошлом и настоящем человеческой истории.

Дружина требовала от Бориса и Глеба мобилизации, решительного сражения, победы, взятия города, изгнания вероломного брата. Борис и Глеб сказали, что бороться за власть не будут даже под угрозой смерти. Поступок законных наследников князя Владимира в год передачи власти стоит в начале нашей истории. Наша страна до краев полна невидимым присутствием погибших, ушедших, молчавших. Они давно и неслышно стали неведомой частью нас самих.

Их не слышно. Но Борис и Глеб, не бившиеся за власть, власть ведь никому не отдавали, не вручали, не завещали. Власть у них не была отнята, вырвана, отвоевана, ведь нельзя отнять то, что не держат, во что не вцепились. И само собой получается, что, хотя многие хватали власть в России, жадные от вида того, как она валяется на дороге, власть России остается все время по-настоящему одна: власть молодых Бориса и Глеба, никуда от них не ушедшая, им ни для какой корысти не нужная, им одним принадлежащая по праву, по правде, по замыслу страны.

Власть России в этом смысле никуда не девалась, не ослабла, не пошатнулась. Ее не надо рожать. Ей тысяча лет.

«Империя зла?» Да, то место в мире, где зло на свою беду может размахнуться как нигде, не видя противника, который объявил бы ему войну по его правилам, и не всегда сознавая, что его власть здесь уже тем самым давно и тайно отменена В. Бибихин - «Власть России», М. 1998.

Как велико было воздействие «Сказания о Борисе и Глебе» на русских читателей, можно судить по тому, что оно в течение ряда столетий, вплоть до XVIII века, интенсивно переписывалось и дошло до нас в огромном количестве списков.

Глава 3. Обзор упоминаний и исследований о «Сказании о Борисе и Глебе»

Со всей достоверностью можно заключить, что до появления в начале ХII в. жития свв. Бориса и Глеба, названного "Сказанием о Борисе и Глебе", существовала самостоятельная историческая повесть, ныне условно называемая "Сказание о гибели Бориса и Глеба", содержащая рассказ о братоубийстве и заканчивающаяся описанием перенесения мощей Бориса и Глеба 20 мая в новую церковь в Вышгороде. Написана она в княжение Святослава Ярославича в Киеве между мартом 1073 г. и декабрем 1076 г. и выражала его интересы в насаждении Глебоборисовского черниговского культа святых. Повесть не могла быть написана позднее, поскольку не соответствовала взглядам (прежде всего - проглебовским) ни одного последующего Киевского князя, и просвятославовы интересы так четко не отражены ни в одном другом литературном произведении последующего времени.

Для церковного почитания первых русских святых Бориса и Глеба, официально признанных и Константинополем, митрополитом Иоанном II между 1086 и 1088 гг. была составлена расширенная служба им на 24 июля - день гибели Бориса, ставшим главным в церковной службе днем памяти святых. А первая, простая, была написана еще митрополитом Иоанном I до 1035-36 гг.

Устанавливается Борисоглебский (киевский) культ святых. В это время, т.е. между 1086 и 1088 гг. монахом Печерского Киевского монастыря и было создано первое полное житие святых - "Чтение о житии и о погублении блаженную страстотерпца Бориса и Глеба", в котором так же проповедывался Борисоглебский культ. В его утверждении был заинтересован и княживший в то время в Киеве Всеволод Ярославич, покровителем которого выступал святой Борис. С этого времени 24 июля - день святых мучеников Бориса и Глеба - стал отмечаться, как новый и первый по значимости праздник в Русской земле, и отнесен к великим годовым (что свидетельствуют службы).

Отмечу также, что в "Чтении о Борисе и Глебе", написанном во второй половине 80-х годов XI в., нет еще мотива общерусского значения культа Бориса и Глеба, поскольку и сам культ новоканонизированных святых еще не был широко распространен на Руси. Но он отчетливо уже выражен в похвале святым Борису и Глебу в "Сказании о чудесах", произведении более позднем - второй половины 20-х годов ХII в. - автору которого было уже хорошо известно о повсеместном, даже за пределами Руси, почитании святых.

Важно отметить, что в начале ХII в. у Нестора не было объективных причин для создания канонического жития святых. С одной стороны, князья уже давно, как минимум 30 лет, официально канонизированы, что предполагало уже наличие их жития. С другой - княживший в Киеве в 1098-1113 гг. Святополк Изяславич и сам не проявлял интереса к распространению культа святых, и других не поощрял: не разрешил в 1111 г. Олегу Святославичу перенести их мощи в новую специально выстроенную церковь, т.е. устроить еще одно официальное чествование страстотерпцев. А мы можем говорить о литературной деятельности Нестора только до 1112-1113 гг., окончания им "Повести временных лет". То есть, Нестор, в силу сложившихся объективных обстоятельств мог работать над первым своим агиографическим сочинением только между 1086 и 1088 годами.

С вокняжением в Киеве в 1113 г. Владимир Мономах повел собственную политику, в том числе и в церковных вопросах. Это потребовало переделки имевшихся исторических и создание новых церковных сочинений. Помогал ему в этом отчий Выдубицкий монастырь, пасомый игуменом Сильвестром. Им и была создана новая редакция "Повести временных лет", в которой выражены и симпатии к князю Владимиру Мономаху, и антипатии к Святополку Изяславичу. В частности, в летопись помещена "Повесть об ослеплении Василька Теребовльского", свидетельствующая о причастности к этому преступлению князя Святополка. С другой стороны, в летопись включено "Поучение Владимира Мономаха", проникнутое смирением и братолюбием (не мстит, а прощает Олега Святославича - убийцу своего сына).

Сильвестр работал над "Повестью временных лет" до своего поставления в 1118 г. епископом в Переяславль (отчину Владимира Мономаха), где он сменил умершего епископа Лазаря.

"Сказание", по сути тождественное "Повести временных лет" в оценке деятельности кн. Владимира Мономаха и его предшественника Святополка Изяславича, создавалось в то же время и, надо заметить, не в Киево-Печерском монастыре, а в Выдубицком. Достаточно сопоставить рассказ Нестора "о сухорукой жене" из "Чтения" и аналогичный рассказ из "Сказания", записанный со слов того самого Лазаря, которого сменил на игуменстве, а потом и на епископской кафедре в 1118 г. Сильвестр. Совершенно очевидна близость Лазаря именно к Выдубицкому монастырю (а не Киево-Печерскому) и к его игумену Сильвестру.

В русской науке имеются две точки зрения на время написания «Сказания». Так, С. А. Бугославский делит этот памятник на две части:

1) «Житие Бориса и Глеба», возникшее будто бы еще при Ярославе Мудром, и

2) «Сказание о чудесах, творимых Борисом и Глебом», составленное не одним, а тремя авторами и механически присоединенное потом к «Житию».

Другой точки зрения придерживаются такие крупные ученые, как Шахматов, Серебрянский и Абрамович, считавшие, что «Сказание» в дошедшем до нас виде, вероятно, сложилось в начале XII века. Эта точка зрения в настоящее время убедительно аргументирована советским исследователем Н. Н. Ворониным.

Н. Н. Воронин предполагает, что «Сказание о Борисе и Глебе» было написано в 1115 году в связи с торжествами перенесения мощей Бориса и Глеба во вновь построенную великолепную Церковь в Вышгороде. Это вполне вероятно. Н. Н. Ворониным выдвинута также новая гипотеза относительно автора «Сказания». Некоторые исследователи приписывали «Сказание» перу Иакова мниха, отождествляя его с тем Иаковом, на которого Феодосий Печерский указывал перед своей смертью как на возможного своего преемника по управлению Киево-Печерским монастырем. С этим решительно не согласились А. А. Шахматов Н. К. Никольский и некоторые другие. Однако и новая гипотеза Н. Н. Воронина относительно автора «Сказания» вызывает законное сомнение.

Заключение

«Сказание о Борисе и Глебе» посвящено трагическим событиям русской истории начала XI в. - междоусобной борьба между наследниками Владимира Святославича, приведшей к гибели младших сыновей крестителя Руси - Бориса и Глеба. После смерти Владимира киевский престол занимает Святополк. Как старший из братьев он имел право на это, однако Святополк прекрасно знал, что он не сын Владимира. История такова: убив в междоусобной борьбе своего старшего брата Ярополка, Владимир взял себе в жены его беременную вдову. Таким образом, Святополк был сыном не Владимира, а Ярополка, поэтому и не любил его Владимир. Однако желание быть великим князем настолько овладело Святополком, что он решился на подлое убийство своих братьев-соперников: Святослава, Бориса и Глеба. Этому событию и посвящено «Сказание», подробно излагающее обстоятельства убийства. Автор резко осуждает «окаяннаго Святополка», прославляет Бориса и Глеба, не нарушивших феодального правопорядка и не поднявших руки на своего старшего брата даже в защиту собственных жизней.

После гибели Бориса и Глеба в борьбу за киевский престол вступил их брат Ярослав Мудрый, княживший в это время в Новгороде. Ярославу удалось в упорной борьбе одолеть Святополка и утвердиться на киевском престоле. Неизвестный автор «Сказания» связывает прекращение княжеских усобиц с этой победой Ярослава.

Трагичность и эмоциональность мира тех времен в «Сказании» показана тонко и искреннее, при всей условности ситуации перед убийством: Борис и Глеб и здесь безропотно отдают себя в руки убийц и здесь успевают долго молиться, буквально в тот момент, когда над ними уже занесен меч убийцы, и т. д., но при этом реплики их согреты какой-то искренней теплотой и кажутся более естественными. Образ мира показан в самых ярких эмоциональных красках, олицетворяя несправедливость, но силу веры и надежды на мирное благоденствие в будущем. Этой же направленности подвержен и концепт «мира» без междоусобиц, который культивируется вместе со святостью павших князей, отказавшихся от братоубийственной войны.

Список используемой литературы

1. Воронин. Н.Н. Анонимное «Сказание о Борисе и Глебе», его время, стиль и автор. ТОДРЛ, т. XIII. М. -- Л., Изд-во АН СССР, 1957.

2. Вяземский П.А Полное собрание сочинений: В 12т. -СПб., 1980.

3. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Очерки по философии художественного творчества. - СПб.: Питер, 1999. -- С.147-165.

4. Митрофанова О.И. Понятие концепта и его эволюции на примере концепта вера // II Международные Бодуэновские чтения. - Казань: КГУ, 2003.- Т. 1.- С.163-165.

5. Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры: 3-е изд. - М.: Академический проект, 2004, с. 42-67

6. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. - М.: Просвещение, 1990. - Т.1.

Размещено на Allbest.ru