Роль Гоголя в развитии русского национального мировоззрения

Роль Гоголя в развитии русского национального мировоззрения

Ход идейного развития образованного общества в царствование Николая I двигался в направлении раскола общества на два идейно непримиримых лагеря. Николаевская эпоха - эпоха упорной беспрерывной идеологической борьбы между сторонниками восстановления исконных русских традиций и членами возникшего Ордена Русской Интеллигенции. ЭТО ЭПОХА ТРЕТЬЕГО И ОКОНЧАТЕЛЬНОГО РАСКОЛА РУССКОГО ОБРАЗОВАННОГО ОБЩЕСТВА. Это - эпоха напряженной политической и идеологической борьбы, Николая I и его немногих единомышленников с непримиримыми врагами Православия, Самодержавия и русской самобытной культуры и ее самобытных политических, религиозных и социальных традиций - с масонами и их духовными учениками внутри России и вне ее. В этой борьбе победить должны были представители того лагеря, в ряды которого вольется большинство жертвенно настроенной молодежи, готовой во имя исповедуемых ею идеалов на любые жертвы во имя блага России. Главных, определявших судьбу России, решения могло быть два. Первое - если бы в исковерканной духовным подражанием Европе России, сторонникам самобытного развития, удалось бы создать Орден Борцов за Святую Русь и вовлечь в ряды его большинство политически активной идеалистически настроенной молодежи. Этот орден, конечно, не должен был бы носить столь высокопарное название, высокопарность не в русском духе, он мог бы носить какое угодно название, но он должен был стать подлинным национально-консервативным слоем, который был разгромлен Петром I и без восстановления которого не могла быть правильно решена задача национального возрождения. Второе решение - вовлечение идеалистически настроенной, политически активной молодежи, идейными выкормышами русского вольтерьянства, в Орден Борцов против Православия и Самодержавия. "Где же тот, - писал Гоголь во второй части "Мертвых душ", - кто бы на родном языке русской души нашей умел бы нам сказать это всемогущее слово: ВПЕРЕД? Кто, зная все силы и свойства и глубину нашей природы, одним чародейным мановением мог бы устремить на высокую жизнь? Какими словами, какой любовью заплатил бы ему благодарный русский человек. Но века проходят за веками, позорной ленью и безумной деятельностью незрелого юноши объемлется... и не дается Богом муж, умеющий произносить его..." Нет, уже в эпоху Николая I был тот, кто в огненных словах сказал на русском языке, что наступили последние сроки борьбы за будущее России, что ждать больше нельзя, что все кому дорога судьба России должны вступить в Орден Борцов за Святую Русь. Гоголь, также как и славянофилы, с которыми он был идейно близок, сказал почти все, что было необходимо в основном знать для желающих вступить в Орден Борцов за Святую Русь. Смерть Пушкина затруднила борьбу за национальное возрождение, но тем не менее борьба продолжалась. Выдающимся борцом за русское мировоззрение был Н.В. Гоголь. Гоголь не только гениальный писатель, творческие устремления которого совершенно лживо, в своих политических целях истолкованы идеологами Ордена Р.И., но и выдающийся религиозный мыслитель. Но это замалчивается до сих пор, как замалчивается, что Пушкин является выдающимся политическим мыслителем национального направления. Вот, где истинные причины плохо скрытой, а иногда и не скрываемой ненависти к Пушкину и Гоголю со стороны доживающих свои последние презренные дни членов Ордена Русской Интеллигенции. Гоголь так же, как и зрелый Пушкин, отрицательно относился и к заговору декабристов и к масонам. Во второй части "Мертвых душ" описывая приезд Чичикова к Тентетникову Гоголь писал: "Андрей Иванович струсил. Он принял его за чиновника от правительства. Надобно сказать, что в молодости своей он было замешался в одно неразумное дело. Два философа из гусар, начитавшиеся всяких брошюр, да не докончивший учебного курса эстетик, да промотавшийся игрок затеяли какое-то филантропическое общество под верховным распоряжением старого плута и масона и тоже карточного игрока, но красноречивейшего человека. Общество было устроено с обширною целью - доставить прочное счастие всему человечеству, от берегов Темзы до Камчатки". Члены Ордена Р.И., используя жульническим образом литературное наследство Гоголя в своих политических целях, до наших дней сохранили черную ненависть к Гоголю, как мыслителю. Член Ордена наших дней Н. Валентинов пишет, например, в статье "Европейцы и русские поля" ("Новое русское слово", август 1957 г.) "Но я вступаю на Никитский бульвар и иду мимо дома с мемориальной доской: здесь жил и скончался Гоголь. Вот уж поистине черная противоположность светлому Пушкину. Как бы мы ни ценили его "Мертвые Души", нельзя забыть отвратительную книгу "Выбранные места из переписки с друзьями". В ней до конца выговариваются идеи, инспирировавшие "Мертвые Души", все помыслы его последних лет. Эта книга дышит черносотенным, "стрелецким" антиевропеизмом, тупым ультранационализмом и реакцией. Гоголь желал превратить всю Россию в деспотически организованный и управляемый монастырь. Для него церковь и духовенство - орудия для управления крестьянством, которому нужно разными способами вбивать мысль беспрекословно подчиняться помещикам, как власти данной Богом. Отвратительны его советы не учить мужика грамоте, так как, одолев ее, он начнет читать "пустые книжки европейских человеколюбцев". Отвратительно вообще его презрение к Европе, его убеждение, что нам русским там нечему учиться, ибо не пройдет и десяток лет и Европа придет к нам "не за покупкой пеньки и сала, а за покупкой мудрости, которую не продают больше на европейских рынках". Многие страницы из "Переписки с друзьями" без краски стыда читать невозможно". А масон М. Алданов, обеляя в книге "Загадка Толстого" Л. Толстого, идет по следам Белинского и обвиняет Пушкина и Гоголя в рассчитанном пресмыкательстве перед Николаем I. В душонках русских европейцев не может зародиться мысль, что можно быть преданным царю без всяких задних мыслей. В. Белинский писал Боткину, что "Выбранные места", - это "артистически рассчитанная подлость", что Гоголь "Это Тайлеран, кардинал Фош, который всю жизнь обманывал Бога, а при смерти надул сатану". А еще раньше, писал насчет "Рима" в 1842 году тому же Боткину: "Страшно подумать о Гоголе: ведь во всем, что ни писал - одна натура, как в животном. Невежество абсолютное. Что наблевал о Париже-то". После появления "Выбранных мест из переписки с друзьями", Белинский упрекал Гоголя, что он написал эту книгу с единственной целью подслужиться к Царской семье. Отказывая Гоголю в уме, Белинский не постеснялся написать, что "некоторые остановились было на мысли, что ваша книга есть плод умственного расстройства, близкого к положительному сумасшествию (хорош стиль, неправда ли!? - Б. Б.), но они скоро отступились от такого заключения - ясно, книга писана не день, не неделю, не месяц, а может быть год, два или три; в ней есть связь, сквозь небрежное изложение проглядывает обдуманность, и гимн властям предержащим хорошо устраивает земное положение набожного автора. Вот почему в Петербурге разошелся слух, будто вы написали эту книгу с целью попасть в наставники к сыну Наследника". Прием клеветы, - это типичный прием революционных кругов. Не брезгует им и Белинский. Революционная пропаганда в России всегда была связана не только с определенным кругом идей, но и с определенным кругом методов пропаганды этих идей. А главный из этих методов - клевета, во всем, и во всех возможных видах. По этому масонско-интеллигентскому методу действует и масон Алданов, пишет книгу о Толстом, а лягает своими масонскими копытами Пушкина и Гоголя. "Пушкин, - пишет Алданов, - мог написать "Стансы", когда кости повешенных декабристов еще не истлели в могиле; одобряя закрытие "Московского Телеграфа", ибо "мудрено с большой наглостью проповедовать якобинизм перед носом правительства"; после пяти лет "славы и добра" написал "Клеветникам России" и в то же время корил Мицкевича политиканством. Он брал денежные подарки от правительства Николая I, просил об увеличении этих "ссуд", прекрасно зная, какой ценой они достаются". Нужно быть очень подлым человеком, чтобы приписать Пушкину то, что приписывает ему Алданов. А про Гоголя эта иудейско-масонская "гордость" русской эмиграции клевещет уже совсем без стеснений. "Гоголь, - пишет он, - жил в настоящем смысле слова подачками правительства, ходатайствуя о них через Третье отделение" (стр. 107-108).

"Замечательно, - пишет проф. Андреев в статье "Религиозное лицо Гоголя", - что при виде общественно-политических недостатков, Гоголь ни на минуту не склоняется к революционным настроениям, а намеревается личным участием в общественной и государственной жизни страны содействовать искоренению этих недостатков". Один из умнейших людей Николаевской эпохи, после Пушкина - Ф. Тютчев подчеркивал, что "РЕВОЛЮЦИЯ ПРЕЖДЕ ВСЕГО - ВРАГ ХРИСТИАНСТВА. АНТИХРИСТИАНСКОЕ НАСТРОЕНИЕ ЕСТЬ ДУША РЕВОЛЮЦИИ". Прекрасно понимал антихристианскую настроенность души революции и Гоголь. "Время настанет сумасшедшее, - пишет Гоголь Жуковскому. - Человечество нынешнего века свихнуло с пути только от того, что вообразило, будто нужно работать для себя, а не для Бога". Гоголь ясно понимал, что темные силы не отказались от своих целей и, что, они во всех странах Европы ведут тайную упорную борьбу против христианства и монархий. Гоголь ясно понимал, что судьба христианства и европейских монархий решается в современную ему эпоху. Человек XIX столетия, несмотря на кровавый опыт Французской революции, не смирился, а еще более возгордился своим умом. А эта гордость, - по мнению Гоголя, - может принести только еще более страшные плоды. "Гордость ума, с тревогой констатирует Гоголь в статье "Светлое Воскресенье", - никогда еще не возрастала она до такой силы, как в девятнадцатом столетии". Белинский, возлагавший все надежды на европейскую культуру, на силу разума, на социализм, не видел то, что видел Гоголь, писавший в статье "Светлое Воскресение", что человечество влюбилось в ум свой. "...Но есть страшное препятствие (воспраздновать нынешнему веку светлый праздник), - имя ему - гордость. Обрадовавшись тому, что стало во много лучше своих предков, человечество нынешнего века влюбилось в чистоту и красоту свою". Но особенно сильна ныне гордость ума. "Ум для современного человечества - святыня: во всем усомнится он - в сердце человека, которого несколько лет знал, в правде, в Боге усомнится - но не усомнится в своем уме". Гоголь сильно и остро предвидел то, о чем позже с такой силой писал Достоевский: "Страшны разрушительные действия страстей человеческого ума, получивших свое воплощение в увлечении социализмом - то есть в социальном утопизме". Для Гоголя, как для подлинного русского философа: "...Ум не есть высшая в нас способность. Его должность не больше как полицейская. Он может только привести в порядок и расставить по местам то, что у нас уже есть". "...Разум есть несравненно высшая способность, но она приобретается не иначе, как победа над страстями..." "Но и разум не дает полной возможности человеку стремиться вперед, есть высшая еще способность, имя ей - мудрость, и ее может дать нам один Христос". "Уже ссоры и брани начались не за какие-нибудь существенные права, не из-за личных ненавистей - нет, не чувственные страсти, но страсти ума начались: уже враждуют лично из несходства мнений, из-за противоречия в мире мысленном. Уже образовались целые партии, друг друга не видевшие, никаких личных сношений не имеющие - и уже друг друга ненавидящие. Поразительно: в то время, когда уже было начали думать люди, что образованием выгнали злобу из мира, злоба другою дорогою, с другого конца входит в мир - дорогою ума, и на крыльях журнальных листов, как всепогубляющая саранча, нападает на сердца людей повсюду. Уже и самого ума почти не слышно. Уже и умные люди начинают говорить, хоть против собственного своего убеждения, из-за того только, чтобы не уступить противной партии, за того только, что гордость не позволяет сознаться перед всеми в ошибке, уже одна чистая злоба воцарилась на место ума". "Что значит, что уже правят миром швеи, портные и ремесленники всякого рода, а Божий Помазанники остались в стороне. Люди темные, никому неизвестные, не имеющие мыслей и чистосердечных убеждений, правят мнениями и мыслями умных людей, и газетный листок, признаваемый лживым всеми, становится нечувствительным законодателем его неуважающего человека, Что значат все незаконные эти законы, которые видимо, в виду всех, чертит исходящая снизу нечистая сила - и мир видит весь, и, как очарованный не смеет шевельнуться. Что за страшная насмешка над человечеством". "И не одного дня не хочет привести (в духе святого праздника) человек девятнадцатого века". "И не понятной тоскою уже загорелась земля; черствее и черствее становится жизнь; все мельчает и мелеет, и возрастает только в виду у всех один исполинский образ скуки, достигая с каждым днем неизмеримейшего роста. Все глухо, могила повсюду. Боже. Пусто и страшно становится в Твоем мире". "Исчезло даже и то наружное добродушное выражение простых веков, которое давало вид, как будто бы человек был ближе к человеку. Гордый ум девятнадцатого столетия истребил его. Диавол выступил уже без маски в мир". Ощущение "холода в пустыне" - таково было основное впечатление Гоголя от родившей социализм и марксизм Европы.

"Всякому обществу, чтобы держаться и жить, - писал Достоевский, надо кого-нибудь и что-нибудь уважать непременно, и, главное, всем обществом, а не то, чтобы каждому, как он хочет про себя". (Дневник Писателя за 1876 г.) "И в Московской Руси во всех церквах молились: "Боже, утверди Боже, чтобы мы всегда едины были". В послепетровской России, все начали молиться разным богам, кто Христу, кто Вольтеру, кто Руссо, кто Гегелю, кто Марксу. Все члены Ордена Р. И. молились своим идолам-идеям: "Мы отдадим свои жизни, но сделайте так, чтобы все русские были не едины, ибо только всеобщая рознь дарует победу нам". Распад религиозного сознания в высших и образованных слоях общества в Николаевскую эпоху выражался в усиленном дроблении его на взаимооталкивающиеся группировки. Гоголь заметил начало того процесса, завершение которого мы видим в эмиграции". "Среди России, - пишет Гоголь в "Авторской исповеди", - я почти не увидел России. Все люди, с которыми я встречался, большею частью любили поговорить о том, что делается в Европе, а не в России. Я узнавал только то, что делается в английском клубе, да кое-что из того, что я и сам уже знал... Я заметил, что почти у всякого образовалась в голове СВОЯ СОБСТВЕННАЯ РОССИЯ, и оттого бесконечные споры". В обществе сорванном насильственно с свойственных его духу органических путей политического, религиозного и социального развития, возможны парадоксы любого рода. Всякого рода парадоксами была богата и умственная жизнь оторвавшегося от народных традиций высшего русского общества. Одним из таких парадоксов является отношение представителей европеизировавшихся слоев крепостников к Православию. Принудив с помощью насилий, и высшее и низшее духовенство убеждать закрепощенные слои народа, что крепостнические порядки не противоречат духу учения Христа, денационализировавшиеся слои крепостников сами же стали презирать униженную официальную Церковь и ее лишенное свободы действий духовенство, пришли к "убеждению", что нет возможности соединения прогрессивных убеждений с Православием. И придя к этому дикому убеждению стали искать более "прогрессивных" форм религии в разных формах масонства, разных видах сектантства или католичества. Где угодно, и как угодно, - только не в Православии. "Хотя я еще не стар, - писал Хомяков английскому богослову Пальмеру, - но помню время, когда в обществе оно (Православие. - Б. Б.) было предметом глумления и явного презрения. Я был воспитан в благочестивой семье и никогда не стыдился строгого соблюдения обрядов: это навлекало на меня название лицемера, то подозрение в тайной приверженности к латинской церкви: в то время НИКТО НЕ ДОПУСКАЛ ВОЗМОЖНОСТИ СОЕДИНЕНИЯ ПРОГРЕССИВНЫХ УБЕЖДЕНИЙ С ПРАВОСЛАВИЕМ" (Хомяков Соч. II, 353). Возникновение взгляда о невозможности соединения Православия с прогрессивностью убеждений - является роковым моментом в истории развития русского образованного общества, а так же и в истории Православия. Одной из основных причин обвала русской государственности было именно то, что во времена юности Хомякова и позже, значительные круги русского образованного общества были убеждены в невозможности сочетать прогрессивные убеждения с верностью Православию. Подобный взгляд вызвал падение религиозности в высших слоях крепостников. Когда А. Хомякова с братом "привезли в Петербург, то мальчикам показалось, что их привезли в языческий город, что здесь их заставят переменить веру, и они твердо решили скорее перетерпеть мучения, но не подчиниться чужой вере". Многие из владельцев "крещенной собственности" не шли дальше равнодушного исполнения обрядов, а некоторые просто презирали религию своих "рабов". Вера их мало чем отличалась от "веры" матери И. С. Тургенева. Б. Зайцев пишет в "Жизни Тургенева", что мать его "считала себя верующей, но к религии относилась странно. Православие для нее какая-то мужицкая вера, на нее и, особенно, на ее служителей она смотрела свысока, вроде как на русскую литературу. Молитвы в Спасском произносились пофранцузски. Воспитанница читала ежедневно по главе "Imitation de Jesus Christ... (стр. 14)"...в Светлое Воскресенье 1846 года Варвара Петровна проснулась крайне раздраженная. В церкви звонили - она отлично знала, что на Пасху всегда бывает радостный звон. Но велела позвать "министра". - Это что за звон? - Святая Неделя! Праздник! - Какой? У меня бы спросили, какая у меня на душе святая неделя. Я больна, огорчена, эти колокола меня беспокоят. Сейчас велеть перестать... И колокола умолкли - весь пасхальный парад в доме, праздничный стол, куличи, пасхи - все отменено, вместо праздника приказано быть будням, и сама Варвара Петровна три дня провела в комнате с закрытыми ставнями. Их открыли только в четверг. Пасхи в том году просто не было. Зато еще в другой раз она отменила церковный устав об исповеди: приказала оробевшему священнику исповедовать себя публично, при народе". И сколько таких Варвар Петровен обоего пола обитало и раньше, и в царствование Николая I на крепостной Руси? Русские архивы и русская мемуарная литература изобилуют фактами возмутительного отношения крепостников к Православию, православным обрядам и православному духовенству. Уже в царствование Николая I, всего за восемь лет, до отмены крепостного права, отдельные помещики не боялись травить, собаками осмелившегося противоречить им дьякона (См. очерк "Псовая охота" С. Терпигорева опубликованном в томе VIII "Русс. Бог-ство" за 1883 год).

Гоголь зачислен Белинским в основатели русского реализма. Белинский признавался, что, когда он прочел в первый раз юношеские произведения Гоголя "Арабески", то не понял их. "Они были тогда для меня слишком просты, а, потому, и недоступно высоки". "Слишком просты", а, потому, и "недоступно высоки" оказались для Белинского, и для критиков его школы, и все остальные произведения Гоголя. Истинный философскомистический смысл их остался непонятным. Гоголь был не реалистом, не сатириком, а мистиком, все литературные образы которого - глубокие символы. Идейное содержание творчества Гоголя неизмеримо глубже, чем то, каковое приписал ему, не понявший его истинный мистически-философский смысл Белинский, и, следовавшие за ним, критики из лагеря интеллигенции. Философские рассказы Гоголя предваряют появление философских романов Достоевского. "...в русской литературе, - указывает Л. Шестов в "Преодоление самоочевидностей", - Достоевский не стоит одиноко. Впереди его и даже над ним должен быть поставлен Гоголь". "Не в одной России, а во всем мире увидел Гоголь бесчисленное множество "мертвых душ". "Но Гоголь не о России говорил, - пишет Л. Шестов, - ему весь мир представлялся завороженным царством. Достоевский понимал это: "изображая Гоголя, - писал он, - давят ум непосильными вопросами". Там, где для Белинского и белинских был "реализм" и "сатира" там, для Достоевского, понимавшего истинный смысл гоголевских образов - была глубокая мистика и философия, которая давила ум, даже Достоевского, "непосильными вопросами". Русская интеллигенция истолковала творчество Гоголя самым примитивным образом, в духе выгодном для политических целей Ордена Р. И.: "Мертвые души", "Ревизор" и другие произведения - это, де, точное изображение Николаевской России - и ничего больше. Но Л. Шестов правильно отмечает, что "Скучно жить на свете, господа!" - этот страшный вопль, который как бы против воли вырвался из души Гоголя, не к России относится. Не потому "скучно", что на свете больше, чем хотелось Чичиковых, Ноздревых и Собакевичей. Для Гоголя Чичиковы и Ноздревы были не "они", не другие, которых нужно было "поднять" до себя. Он сам сказал нам - и это не лицемерное смирение, а ужасающая правда - что не других, а себя самого описывал и осмеивал он в героях "Ревизора" и "Мертвых душ". Книги Гоголя до тех пор останутся для людей запечатанными семью печатями, пока они не согласятся принять это гоголевское признание... Некоторые, очень немногие, чувствуют, что их жизнь есть не жизнь, а смерть. Но и их хватает только на то, чтоб, подобно гоголевским мертвецам, изредка в глухие ночные часы, вырываться из своих могил и тревожить своих оцепеневших соседей страшными, душу раздирающими криками: душно нам, душно!.. Его сверкающие остроумием и несравненным юмором произведения самая потрясающая из мировых трагедий, как и его личная жизненная судьба". В одном письме Гоголь указывает, что первый том "Мертвых душ" "лишь крыльцу ко дворцу". Современник Гоголя П. Анненков в книге "Замечательное десятилетие" пишет, что "Гоголь ужаснулся успеха романа МЕЖДУ ЗАПАДНИКАМИ и людьми непосредственного чувства, весь погружен был в замысел разоблачить СВОИ НАСТОЯЩИЕ исторические, патриотические, моральные и религиозные воззрения, что, по его мнению, было уже необходимо для понимания готовившейся второй части поэмы. Вместе с тем все более и более созревали в уме его надежда и план наделить, наконец, беспутную русскую жизнь кодексом великих правил и незыблемых аксиом, которые помогли бы ей устроить свой внутренний мир на образец всем другим народы". "Друг мой, - пишет Гоголь А.О. Смирновой в 1895 году из Карлсбада, - я не люблю моих сочинений, доселе бывших и напечатанных, и особенно "Мертвые души". Но вы будете несправедливы, когда будете осуждать за них автора, принимая за карикатуру, насмешку над губерниями, так же, как прежде несправедливо хваливши. Вовсе не губерния и не несколько уродливых помещиков, и не то, что им приписывают, есть предмет "Мертвых душ". Это пока еще тайна, которая должна была вдруг к изумлению всех (ибо ни одна душа из читателей не догадалась), раскрыться в последующих томах, если бы Богу угодно было продлить жизнь мою и благословить будущий труд. Повторяю вам вновь, что это тайна и КЛЮЧ ОТ НЕЕ ПОКАМЕСТ В ДУШЕ У ОДНОГО ТОЛЬКО АВТОРА". Но Белинский истолковывал все литературные произведения как реалистические и сатирические, превращая творчество Гоголя в орудие борьбы против царской власти. Появление "Выбранных мест из переписки", в которой Гоголь заявил о своем истинном мировоззрении, было встречено создателями Ордена непристойной руганью и непристойной клеветой. "Еще бы, - писал Б. Ширяев в одной из своих статей. - "Перепиской" Гоголь выбил из-под них почву - самого себя, которого они паразитарно облепили".

"Выбранные места из переписки с друзьями", несмотря на идейную разбросанность книги - являются тем не менее цельной системой русского религиозного миросозерцания. Основная, пронизывающая ее всю идея, та что прежде, чем браться за улучшение общественный условий необходимо нравственно исправить самого себя - то есть, традиционная мысль Православия. В книге этой исключительной силой и любовью говорится о женщине и ее роли, как сердца семьи (письма III и XXI), о величии и самобытности русской национальной культуры (письма VII, X, XIV), о высоком назначении писателя и о святости слова (письма IV, X, XIV XV, XVIII), о нравственном самоусовершенствовании каждого человека в духе христианского учения (письма II, VI, XII, XVI, XXII), о подлинном и чистом патриотизме (письма X, XIX, XXVI). Книга эта, грандиозный кодекс нравственных законов русского народа, должна стать предметом самого внимательного изучения и одним из ценнейших руководств по воспитанию молодежи, ибо мысли Гоголя являются поразительно современными, подлинным откровением для строителей будущей, свободной России" (Г. Сидамон. "Осмеянный Пророк"). "В переписке с друзьями", - отмечает Б. Ширяев в статье "Скорбящий Гоголь" ("Знамя России" № 57), - Гоголь призывает своих современников ОСОЗНАТЬ САМИХ СЕБЯ, свою национальную душу, свою русскую сущность, свое православное миропонимание, сделать то, к чему в томительных исканиях и томлениях он шел извилистым путем всю свою жизнь. "Выбранные места" - страшный нечеловеческий вопль русской совести, прозревшей и очистившейся от наваждений рационалистического соблазна". В "Выбранных местах из переписки с друзьями", Гоголь, в гениальнопростой, понятной всякому среднему человеку форме, развивает глубокое национальное мировоззрение. Мировоззрение это утверждается не на идеях западной, чуждой русском духу, философии, а утверждается на идеях Православия, то есть древней, наиболее чистой форме Христианства. Гоголь придерживался православного взгляда, что земное относительное счастье можно обрести только глядя на небо, только вырастив духовные крылья, необходимые для полета над стремлениями к греху, живущими в каждой человеческой душе, обуреваемой страстями и соблазнами. Духовные же крылья могут вырасти только из неустанного подвига совершенствования своей души. "Примите к сведению, - сказал однажды Гоголь А.П. Стороженко, - и на будущее время глядите на небо, чтоб сноснее было жить на земле". Без нравственного совершенствования души каждого члена общества никакое общество, по мнению Гоголя, не сможет создать более совершенный строй. В записной книжке Гоголя за 1842 год имеется следующая запись: "А чем же, скажи, хороша религия?" "А тем именно, что подчиняет всех одному закону, что всех соединяет хотя в одном. Без нее общество не может существовать, потому что всякий человек имеет свои идеи, и что ни человек, то и думает инако, и хочет строить по своему плану все общество". Гоголь, так же как и Пушкин, как и славянофилы, считал, что Россия может спастись только повышением нравственного уровня всех слоев русского общества, путем большой христианизации русской жизни. В этом отношении Гоголь и славянофилы кардинально расходились во взглядах с идеологами западников придерживавшихся масонских взглядов, что главными препятствиями мешающими создать более современный строй в России являются - Православие и Самодержавие и что нравственный уровень русского общества сразу повысится, после уничтожения монархического строя и Православия. Гоголь не верит, что люди могут спастись без веры в Бога, заменяя веру в Бога - верой в разум человека, как проповедовали это (то есть чисто масонские взгляды) Белинский и другие организаторы Ордена Р. И. "Без любви к Богу, - пишет Гоголь, - никому не спастись". (Письмо XIX). Прежде чем получить право спасать других, - необходимо по мнению Гоголя, - сначала стать почище душой потом уже стараться, чтобы другие почище стали". (Письмо XXVI). Гоголь уверен, что духовно односторонние партийные фанатики типа Герцена и Белинского не смогут быть апостолами любви по отношению к реальному, несовершенному, полному страстей и заблуждений современному им человеку. В письме XIV к гр. А. П. Толстому Гоголь пишет: "Друг мой, храни вас Бог от односторонности: с нее всюду человек произведет зло: в литературе, на службе, в семье, в свете, словом везде! Односторонний человек самоуверен; односторонний человек дерзок, односторонний человек всех вооружает против себя. Односторонний человек ни в чем не МОЖЕТ НАЙТИ СЕРЕДИНЫ. Односторонний человек не может быть истинным христианином: он может быть только ФАНАТИКОМ. Односторонность в мыслях показывает только то, что человек еще на дороге к христианству, но не достигнул его, потому что христианство дает уже многосторонность уму". Цель жизни Гоголь видит в служении ближнему, в любви к ближнему, но не в той отвлеченной любви к человеку будущего, который вместе с другими членами Ордена Р. И. пылал В. Белинский. Гоголь призывал любить несовершенных людей своей эпохи. Надо полюбить несовершенных людей, греховных людей живущих сейчас, а не воображаемых, прекрасных людей будущего. "Но как полюбить братьев? - восклицает Гоголь, - как полюбить людей? Душа хочет полюбить прекрасное, а бедные люди так несовершенны так мало в них прекрасного... (Письмо XIX). Человек девятнадцатого века отталкивает от себя брата". "Все человечество он готов обнять, а брата не обнимет". "...На колени перед Богом, - призывает Гоголь, - и проси у Него гнева и любви. Гнева против того, что губит человека, любви - к бедной душе человека, которую губят со всех сторон и которую губит он сам". (Письмо XV).

Гоголь первый, после Петра I, поставил снова вопрос о том, что русская жизнь и русская культура должна строиться на идеалах Православия, потому что в идеях Православия "заключена возможность разрешения вопросов, которые ныне в такой остроте встали перед всем человечеством". "...равновесие создается на некоторое историческое мгновение, отмечает архимандрит Константин в статье "Роковая двуликость Императорской России", - для которого опять-таки лучшей иллюстрацией является Пушкин". С окончанием этого краткого равновесия раскрылась трагедия Императорской России, основы которой были заложены революцией Петра. "Мистическая пропасть разверзлась между живым еще, многовековые корни имеющим прошлым, и тем, в чем жило имперское будущее. Эту пропасть ощутил мистическими сторонами своего существа Гоголь, дав своим ощущениям выход, со выспренностью своего публицистического пера, в "Переписке с друзьями". Со всей силой жизненной правды явлена была эта безвыходность предсмертным сожжением второй части "мертвых. душ". Многозначительность этого движения души подучила свой подлинный смысл только в свете позднейших событий, нами переживаемых. То не личная была только драма, а переживание чуткой душой Гоголя - того разрыва между господствующими идеалами жизни и Церковной Истиной, который присущ Российской "имперской" действительности". Гоголь - первый пророк возврата к целостной религиозной культуре. Гоголя глубоко волновал наметившийся в сороковых годах глубокий идейный разлад русского общества, значительная часть которого, как Белинский, занялись ниспровержением всех основ русского национального государства и национальной культуры. Гоголь первый, раньше Достоевского, поднимает вопрос об оцерковлении жизни. Основной мыслью Гоголя была мысль, что Церковь до сих пор не вошла в русскую жизнь в нужном масштабе. В "Выбранных местах" Гоголь выступил как защитник основных духовных начал русской жизни, как защитник моральных устоев, без которых невозможна жизнь нормального национального государства. В начале похода возникшей русской интеллигенции на Православие, русскую государственность, духовные начала самобытной русской культуры, Гоголь имел мужество, выступить против тех, кто начал уже рыть могилу русскому народу. Гоголь видел ту бездну, в которую хотел вести Россию Белинский и его единомышленники. "Выбранные места" подготовлены Гоголем в 1847 году и напечатаны в начале года накануне подготовляемой масонами серии революций в Европе. Эта книга является как бы последним предупреждением складывавшейся именно в эти годы русской интеллигенции. Гоголь писал А.О. Россети в апреле 1847 года, что "Выбранные места из переписки с друзьями" были изданы им с целью выяснить духовное состояние современного русского общества. "Книга моя, - пишет он, - в некотором отношении пробный оселок, и поверьте, что ни на какой другой книге вы не прощупали бы в нынешнее время так удовлетворительно, что такое нынешний русский человек, как на этой". Проф. И.В. Андреев правильно отмечает, что эта книга Гоголя "самая искренняя книга в русской литературе. В основном эта книга о Боге и Церкви, в которой Гоголь так же, как и Ив. Киреевский и Хомяков призывал своих современников к жизни в Церкви". "Религиозно-политическое значение "Переписки" было огромное. Эта книга появилась в то время, когда в незримых глубинах исторической жизни решалась судьба России и русской православной культуры. Устоит ли Россия в Православии, или соблазнится атеизмом и материализмом? Удержится ли в России православное самодержавие, или восторжествует социализм и коммунизм? Эти вопросы были связаны и с другими, еще более глубокими, касающимися уже судеб всего мира. Что впереди? Расцвет и прогресс безрелигиозной гуманистической культуры, или начало пред-апокалипсического периода мировой истории? Гоголь громко и убежденно заявил, что истина в Православии и в православном русском самодержавии, и что решается историческое "быть или не быть" православной русской культуре, от сохранения которой зависит и ближайшая судьба всего мира. Мир же - при смерти, и мы вступили в пред-апокалипсический период мировой истории". ("Религиозное лицо Гоголя"). Вместе с Достоевским Гоголь является одним из самых христианских по духу русских писателей. Как и Достоевский, Гоголь, глубинными истоками своего творчества исходит из Остромирова Евангелия, как правильно указывает Вогюэ. Гоголь "внес в русскую жизнь ту тему, которая доныне является одной из центральных тем русских исканий, - о возврате культуры к Церкви, о построении нового церковного мировоззрения - о "православной культуре". По мнению Гоголя вопрос о добре, о необходимости делания добра, неотвратимо стоит перед каждым человеком, но этот вопрос не получает надлежащего ответа благодаря антихристианской настроенности многих людей, ошибочно считающих себя христианами. "Страшно то, - пишет Гоголь в одном месте, - что мы уже в "добре не видим добра", то есть не в силах воспринимать подлинное, настоящее добро, как добро". Взгляд, что прогрессивные воззрения не могут быть органически соединены с Православием, мешал; русским европейцам проникнуть умственным взором в духовную сокровищницу Православия. Люди придерживавшиеся подобного взгляда видели только факты внешней деятельности официальной Церкви, которая их не воодушевляла, так как они считали, что вся деятельность современной Православной Церкви направлена только на поддержание крепостного строя и Царской власти. Но за внешней деятельностью официальной Церкви не видели духовных сокровищ Православия хранимых и развиваемых в Оптиной Пустыне и других очагах подлинного Православия. Вместе с Хомяковым Гоголь был одним из первых образованных людей своей эпохи, который понял, что приверженность Православию может сочетаться с прогрессивностью убеждений. И больше того - правильно и верно понимаемое Православие может быть источником истинного политического и социального прогресса. И в этом плане Гоголь является, вместе с Хомяковым и Киреевским выдающимся борцом против усвоенного образованными слоями крепостнического общества идейного наследства русского вольтерьянства и масонства. Православная Церковь, утверждал Гоголь, "одна в силах разрешить все узлы недоумения и вопросы наши, которая может неслыханное чудо в виду всей Европы, заставив у нас всякое сословие, звание и должность войти в их законные границы и пределы и, не изменив ничего в государстве, дать силу России, изумить весь мир согласною стройностью того же самого организма, которым она доселе пугала, - и эта Церковь нами незнаема! И эту Церковь, созданную для. жизни, мы до сих пор не ввели в нашу жизнь! - Нет, храни нас Бог защищать теперь нашу Церковь. Это значит уронить ее. Жизнью нашей должны мы защищать нашу Церковь, которая вся есть жизнь; благоуханием душ наших должны мы возвестить ее истину" (Письмо VIII. "Несколько слов о нашей Церкви и духовенстве"). Ясно понимая, какую грозную опасность несет идейная неустроенность русского образованного общества и зарождавшегося масонствующего ордена Р.И., Гоголь считал, что Россия может спастись только большой христианизацией русской жизни. "Мне ставят в вину, - пишет Гоголь, - что я заговорил о Боге... Что же делать, если наступает такое время, что поневоле говорится о Боге. Как молчать, когда даже камни готовы завопить о Боге?" "Иконы вынесли из храма - и храм уже не храм: летучие мыши и злые духи обитают в нем". "Мир уже не в силах прямо встретиться с Христом и в этом его болезнь и ужас". Все неустройство русской жизни, по мнению Гоголя, происходит от того, что русский образованный класс перестал ценить великое духовное сокровище, которое всегда ценил раньше русский народ - Православие.

Причины ненависти Алданова к Гоголю, как и причины ненависти к его религиозному и политическому мировоззрению основателей Ордена, вскрывает автор книги изданной в 1957 году в Москве "Гоголь в Николаевской России" М. Гус: "Одновременно с этим погружением в православие, в его сознании углублялась мысль о Самодержавии, как самом Богом созданной для России форме устройства, обеспечивающей русский народ от "страхов и ужасов" Западной Европы. Идея преданности русскому царю соединяется у Гоголя с идеей верности православию. К двум этим "китам" прибавляется и идея "народности" в духе того славянско-российского национализма, который появился уже во второй редакции "Тараса Бульбы" и во вставке в главу XI "Мертвых душ", сделанной Гоголем в Москве. Наконец, Гоголем овладевает и мысль, что свое будущее Россия "Православия, Самодержавия и Народности" должна искать в своем прошлом". "Идеи Православия, самодержавия, российско-славянского национализма и поворота вспять, к средневековому прошлому, и составили содержание той проповеди, с которой Гоголь обратился к России в "Выбранных местах из переписки с друзьями". Эти идеи не были достоянием одного только Гоголя. Конечно, он пришел к таким выводам из своих мучительных раздумий и колебаний самостоятельно, но это вовсе не значит, что взгляды его друзей-славянофилов не оказали на него никакого влияния. Он пристально следил за тем, что делают его московские друзья, и солидаризировался с ними, когда они взяли в свои руки погодинский "Москвитянин". Гоголь придерживался взгляда Пушкина, что замена монархического строя республиканским не сможет сразу улучшить жизнь в России. "Прошло то время, - писал Гоголь в наброске статьи "О сословиях в государстве", когда идеализировали и мечтали о разного рода правлениях, и умные люди, обольщенные формами, бывшими у других народов, горячо проповедовали: одни - совершенную демократию, другие - монархию, третьи аристократию, четвертые - смесь всего вместе, пятые - потребность двух борющихся сил в государстве". "Наступило время, когда всякий более или менее чувствует, что правление не есть вещь, которая сочиняется в голове некоторых, что она образуется нечувствительно, само собой, из духа и свойств самого народа, из местности - земли, на которой живет народ, из истории самого народа". На царскую власть Гоголь смотрел так же, как и Пушкин, как на народную власть отвечающую русскому народному миросозерцанию и характеру, как на основную творческую силу русской истории, которая, несмотря на все свои недостатки и ошибки, сумела провести русский народ сквозь все бесчисленные опасности стоявшие на его пути. На царя Гоголь смотрел глазами человека из народных низов - как на слугу Бога и слугу народа. Уничтожение царской власти по его мнению не принесет ничего, кроме новых страданий. Так же, как и Пушкин, Гоголь ясно видит недостатки современной ему России, но так же, как и Пушкин считает, что заговоры и революции не смогут дать счастья народу. Гоголь, развивая мысль, что здоровое национальное государство должно покоиться на твердом фундаменте социальной гармонии и социальной справедливости. Как Царь должен заботиться о всех сословиях, о всех людях, являясь отцом Отечества, так и все сословия должны стремиться к справедливости. Справедливость, справедливость и еще раз справедливость. Справедливость ко всем, справедливость во всем, справедливость немедленно, сегодня, а не когда-то в далеком будущем, когда люди станут бескрылыми ангелами. Борьбу за превращение крепостнической России в подлинно христианское государство, по мнению Гоголя, ни в коем случае нельзя откладывать до того времени, когда будет ликвидировано крепостное право. Борьба за Святую Русь должна начаться немедленно, сейчас же, ибо ждать более нельзя, еще внутри крепостнического общества. Белинский, Герцен, Чернышевский учили ненавидеть настоящее и любить только ВООБРАЖАЕМОЕ прекрасное будущее: "...будущее светло и прекрасно, любите его, - призывал Чернышевский, - стремитесь к нему, работайте ДЛЯ НЕГО, приближайте его, ПЕРЕНОСИТЕ ИЗ НЕГО в настоящее, сколько можете переносите: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего". Гоголь категорически восставал против этой внешне привлекательной и соблазнительной для молодежи установки, но антихристианской и антиисторической. "Мы должны с надеждой и светлым взором смотреть в будущее, которое в руках Милосердного Бога". "В руках у Милосердного Бога все: и настоящее, и прошедшее, и будущее. От того вся и беда наша что мы не глядим в настоящее, а глядим в будущее. От того и беда вся, что иное в нем горестно и грустно, другое просто гадко; если же делается не так, как нам хотелось, мы махнем на все рукой и давай пялить глаза в будущее. От того Бог и ума нам не дает; от того и будущее висит у нас у всех точно на воздухе: слышат некоторые, что оно хорошо, благодаря некоторым передовым людям, которые тоже услышали его чутьем и еще не проверили законным арифметическим выводом; но как достигнуть до этого будущего никто не знает..." "Безделицу позабыли: позабыли, что пути и дороги к этому светлому будущему сокрыты именно в этом темном и запутанном настоящем, которого никто не хочет узнавать; всяк считает его низким и недостойным своего внимания и даже сердится, если его выставляют на вид всем".

Если Пушкин; является восстановителем гармонического духовного склада человека допетровской Руси, то Гоголь стремится восстановить две важнейших традиции Московской Руси - идею Святой Руси и идею Государевой Службы - жертвенного служения всех правящему Государю и национальному государству. Разделяя взгляд своего духовного учителя Пушкина, что "лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые приходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений человеческих, страшных для человечества". Гоголь пламенно призывал современников сплотиться вокруг Николая I и немедленно начать борьбу за Святую Русь. Гоголь не верит, что одна только отмена крепостного права молниеносно изменит нравственный уровень общества. Он считал, что нравы необходимо улучшать и во время крепостного строя, всемерно готовясь к тому благословенному времени, когда Цари, выбрав подходящий исторический момент, смогут отменить крепостное право. Чем выше будет нравственный уровень крепостнического общества, тем скорее падет крепостное право, такова излюбленная мысль Гоголя. Второй излюбленной идеей Гоголя является идея, что жизнь каждого человека, независимо от его положения в обществе - должна быть службой Богу и Государю, а через служение им и всему народу. Эта идея - не что иное как древняя русская идея жертвенной Государевой Службы. Эту идею Гоголь развивает с поразительной силой, с истинным пророческим вдохновением. Гоголь сказал своим современникам все, что было им необходимо знать о значении того времени, в котором они живут, для дальнейшего будущего России, об той ответственности, которая лежит на них перед грядущими поколениями. И если современники, особенно молодежь, не поняли грозный смысл грядущего, разъясненный им Гоголем, в этом вина не Гоголя. Гоголь исполнил свой долг христианина и гражданина. Нельзя без волнения читать пламенные призывы Гоголя к построению настоящего христианского государства и его истинно пророческие предсказания о грозной судьбе ждущей Россию, если современное Гоголю поколение не найдет в себе духовной силы выступить немедленно на борьбу с антихристианской крепостнической действительностью. "Остались считанные дни, - предупреждал Гоголь, - еще немного и грехами своих предков и своими, мы отрежем путь России к спасению". "...Призваны в мир мы вовсе не для праздников и пирований, - пишет он, - на битву мы сюда призваны; праздновать же победу будем ТАМ. А потому мы ни на миг не должны позабыть, что вышли на битву, и нечего тут выбирать, где поменьше опасностей: как добрый воин, должен бросаться из нас всяк туда, где пожарче битва". "...Она теперь зовет своих сынов крепче, нежели когда-либо прежде. Уже душа в ней болит, и раздается крик ее душевной болезни. Друг мой. Или у вас бесчувственное сердце, или вы не знаете, что такое для русского Россия? Вспомните, что когда приходила беда ей, тогда из монастырей выходили монахи и становились в ряды с другими спасать ее". "Но я теперь должен, как в решительную священную минуту, когда приходится спасать свое отечество, когда всякий гражданин несет все и жертвует всем, - я должен сделать клич хотя бы к тем, у которых еще есть в груди русское сердце и понятно сколько-нибудь благородства. Что тут говорить о том, кто из нас более виноват. Я, может быть, более всех виноват: я, может быть, слишком сурово вас принял вначале... но оставим в стороне вопрос, кто более виноват". "Дело в том что пришло нам спасать свою землю, что гибнет земля наша не от нашествия двунадесяти языков, а ОТ НАС САМИХ, что мимо законного управления образовалось другое правление, гораздо сильнейшее всякого законного....Все будет безуспешно, покуда не почувствует из нас всякий, что он также, как в эпоху восстания народов.... должен восстать против неправды". "...Не бежать на корабле из земли своей, спасая свое презренное земное имущество; но спасая душу свою, не выходя вон из государства, должен всяк из нас спасать себя в самом сердце государства. На корабле своей должности, службы, должен теперь всяк выноситься из омута, глядя на Кормщика Небесного. Кто даже не на службе, тот должен теперь, вступить на службу и ухватиться за свою должность, как утопающий хватается за доску, БЕЗ ЧЕГО НЕ СПАСТИСЬ НИКОМУ. "Ибо наступило время битвы" не за временную нашу свободу, права и привилегии, но за нашу душу". "...назначенье человека - служба, жизнь наша ЕСТЬ СЛУЖБА. Не забывать только нужно того, что взято место в земном царстве затем, чтобы служить на нем Государю Небесному, и потому иметь в виду ЕГО Закон. Только так служа, можно угодить всем: Государю, и народу, и земле своей". Без любви к России, к духовным основам национальной культуры, невозможно истинное служение народу. "Каждый русский должен возлюбить Россию. Полюбит он Россию, и тогда полюбит он "все, что ни есть в России". "Ибо не полюбивши России, не полюбить вам своих братьев, а не полюбивши братьев, не возгореться вам любовью к Богу... не спастись вам". Идея, что вся жизнь каждого человека - служба Богу и своему народу, эта древняя русская идея является излюбленной идеей Гоголя. "Россия - это монастырь, - пишет он, - и все живущие в ней монахи, которые обязаны ежедневно пещись о помощи ближним и украшении и укреплении своего монастыря". Такое понимание России - есть не что иное, как восстановление национальной религиозной идеи - идеи о Третьем Риме, призыв к созданию Ордена Борцов за Святую Русь. Гоголь считал, что все, кто желает счастья России, должны объединиться вокруг царя и помочь последнему покончить с крепостным правом и повести Россию по пути устроения более христианского общественного строя. Он понимал, что Православная Церковь находится в упадке, но в высоте духовного содержания Православия видел залог возможного расцвета Православной Церкви.

Гоголь с ужасом видел, что русские европейцы - поклонники внушаемых вольтерьянством и масонством идей, отказываясь от Православия, влекут Россию в бездну. Он предостерегал, что нельзя любя все чужое и презирая духовные русские традиции - ожидать спасения России от внедрения в нее не свойственных русскому духу европейских идей. "Мне казалось всегда, - пишет он в "Авторской исповеди", - что прежде, чем вводить что-либо новое, нужно не как-нибудь, но в КОРНЕ узнать старое; иначе применение самого благодетельнейшего в науке открытия не будет успешно... С этой целью я заговорил преимущественно о старом". "Вы говорите, - писал еще Гоголь Белинскому, - что спасение России в европейской цивилизации, но какое это беспредельное и безграничное слово. Хотя бы определили, что нужно подразумевать под именем европейской цивилизации. Тут и фаланстеры и красные и всякие, и все готовы друг друга съесть и все носят такие разрушающие, такие уничтожающие начала, что трепещет в Европе всякая мыслящая голова и спрашивает поневоле: где же цивилизация?" В герое "Мертвых душ" генерале Бетрищеве, считающем, что стоит только одеть половину русских мужиков в немецкие штаны, как "науки возвысятся, торговля подымется, и золотой век настанет в России", Гоголь высмеивал утопические воззрения основателей Ордена Р. И. - западников. Западники, по мнению Гоголя, принадлежат к числу тех русских умников, про которых Констанжогло метко сказал, что это те умники, "которые, не узнавши прежде своего, набираются дури вчуже". Возражая на обвинения Белинского, что он будто бы отвергает вообще необходимость учиться у Европы, Гоголь пишет: "Не менее странно также, из того, что я выставил ярко на вид наши русские элементы, делать вывод, будто я отвергаю потребность просвещения европейского и считаю ненужным для русского знать весь трудный путь совершенствования человечества. И прежде, и теперь мне казалось, что русский гражданин должен знать дела Европы. Но я, я был убежден, что если при этой похвальной жадности знать чужеземное, упустишь из виду русские начала, то знания эти не принесут добра, собьют, спутают и разбросают мысли, наместо того, чтобы сосредоточить и собрать их. И прежде, и теперь я был уверен в том, что нужно очень хорошо и очень глубоко узнать свою русскую природу, и что только с помощью этого знания можно почувствовать, что именно следует нам брать и заимствовать из Европы, которая сама этого не говорит". Гоголь писал в "Авторской исповеди": "Сколько я себя помню, я всегда стоял за просвещение народное; но мне казалось, что еще прежде, чем просвещение самого народа, полезней просвещение тех, которые имеют ближайшее столкновение с народом, от которых часто терпит народ". "Россия не Франция; элементы французские - не русские. - пишет Гоголь в письме XXVII. - Ты позабыл даже своеобразность каждого народа и думаешь, что одни и те же события могут действовать одинаковым образом на каждый народ". В заметке "Рассмотренные хода просвещения России" Гоголь пишет, что русский человек после сделанного Петром переворота "позабыл, что Европа развилась от того так, что развилась из своих начал". В результате стремления подражать Европе: "в науках, искусствах, в образе жизни, а пуще всего в голове русского человека произошло хаотическое смешение. Все пробы заведения, чем долее, тем более становились неудачны. От того русский, чем более входил в европейскую жизнь, тем более позабывал свою землю, и тем менее мог знать, что ей более прилично. От этого все прививки были неудачны и не принимались". "Если дом уже состроен по одному плану, нельзя ломать его: можно украсить, убрать отлично, отделать всякий уголок, но ломать капитальные стены строения - это нелепость, почти то же, что поправлять дело рук Божиих. От этого произошло то, что собственно русское в России мало подтянулось, несмотря на 100 лет беспрерывных поправок, переделок, хлопот и возни". "Стремление к обезьянству стало так велико, что мы готовы завести железные дороги прежде, чем подумали, откуда взять топливо. Науки не сделали своего дела уже потому, что множеством своим отвлекли от жизни; набили головы множеством терминов; увлекли их в философию...; стали решать на бумаге то, что совершенно иначе разрешалось в жизни; приучили к строению воздушных замков и сделали людей неспособными к практическому делу, и внешним громоздом своим умертвили ум и способности".