Поэма о сельской усадьбе в русской идиллической традиции

ПОЭМА О СЕЛЬСКОЙ УСАДЬБЕ В РУССКОЙ ИДИЛЛИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ

Пасторальная традиция очень многолика и проявляется во многих жанрах: формальной эклоге, пасторальной лирике, дружеском послании, стихотворной сатире, георгике. Английские литературоведы выделяют в особый жанр поэму о сельской усадьбе [1], и такой жанр, думается, можно выделить также в русской литературе XVIII - XIX вв.

Поэма о сельской усадьбе представляет собой одну из наиболее интересных и жизнеспособных разновидностей пасторали в литературе Нового времени, так как, в отличие от формальной эклоги или пасторальной лирики, изображает идеалы «золотого века» не в условных стилизованных образах пастухов и пастушек, сатиров и нимф, а воспроизводя конкретные реалии жизни дворянской усадьбы. Сложившаяся в европейских литературах на протяжении XVII в., она соединила в себе особенности изображения сельской жизни, свойственные и идиллии, и георгике. От идиллии она восприняла представление о свободе, досуге и изобилии как неотъемлемых атрибутах сельской жизни. От георгики - осознание важности хозяйственной жизни усадьбы, которая и обеспечивает ее владельцу свободу и независимость, «некупленную провизию» [2].

В XVII в. европейская поэма о сельской усадьбе носила в основном панегирический характер, прославляла изобильную гостеприимную жизнь дворянского семейства в собственной усадьбе как тот очаг культуры, в котором берут начало все семейные и общественные добродетели. Ее своеобразная жанровая содержательность находила выражение в разных жанрах, главным образом, панегирика (хозяину усадьбы или самой усадьбе как воплощению характера и духа ее хозяина), дружеского послания (посвященного восхвалению сельского уединения или приглашения в деревню) и поэмы «на случай» (поэмы-приветствия именитым гостям, произносившиеся на пороге дома, поэмы-благодарения после посещения усадьбы, поэмы по случаю перестройки усадьбы или перепланировки парка и т.п.). В XVIII в. панегирики и приветствия отходят на второй план, а дружеские послания, восхваляющие уединение или приглашающие в деревню, создаются все чаще, тематика сельской усадьбы захватывает и новые жанры: сатиру, басню, философское или моральное послание.

Как почти все жанры новой европейской литературы, поэма о сельской усадьбе ориентировалась на античные образцы: прежде всего, на второй эпод Горация («Блажен лишь тот, кто, суеты не ведая…»), а также ряд его дружеских посланий с их мотивами приглашения в деревню, и сатир с их мотивами противопоставления городской суеты сельскому уединению; на сатиру Марциала III, LVIII и прозаические письма Сенеки и Плиния. Множество мотивов поэмы о сельской усадьбе содержали «Георгики» Вергилия: сезонные хозяйственные работы, сельские пейзажи в разные времена года, плодородие и «некупленная провизия», счастье сельской жизни, возвращенный золотой век, размышления об историческом прошлом, охота, сельские боги, неприязнь к большому богатству и помпезной архитектуре, наконец, тема поэта.

Непосредственный предшественник поэмы о сельской усадьбе - поэтические описания дворцов и садов (как вымышленных, так и реальных) эпохи Возрождения, как на латыни, так и на национальных языках, популярные во многих европейских литературах, главным образом, итальянской, французской и нидерландской. Несколько описаний дворцов и садов из знаменитых эпических поэм: садов Алкиноя в VII главе «Одиссеи», замка Альмы в «Королеве фей» Спенсера, рая в IV песни «Потерянного рая» Мильтона - оказали, по наблюдениям исследователей, влияние не только на поэму о сельской усадьбе, но и на само садовое искусство.

Развитие поэмы о сельской усадьбе тесно связано с социальной историей, изменением отношения к усадебной жизни и усадебной культуре в каждой стране и не может рассматриваться в отрыве от этой истории. Здесь литература наиболее непосредственным образом соприкасается с реальностью, формируя представления об определенном стиле и образе жизни в сельской усадьбе. Бытовая конкретика и достоверность в изображении конкретной усадьбы и ее обитателей парадоксальным образом сочетается в поэме о сельской усадьбе с идеализацией этого образа жизни.

В русской дворянской культуре первой половины века идеалы частной жизни (усадебного быта, сельского уединения) не осознавались как самостоятельная ценность. Петровская «Табель о рангах» сделала обязательной для дворян службу - военную, статскую или придворную. «Психология служилого сословия была фундаментом самосознания дворянина XVIII века. Именно через службу сознавал он себя частью сословия» [3]. Идеи служения государству пронизывают и литературу этой эпохи, которая мало интересуется частной стороной жизни и не опускается в сферу быта. Поэтому в первой половине XVIII в. мотивы поэмы о сельской усадьбе проникают в русскую литературу через подражания древним либо западноевропейским авторам.

В творчестве А.Д. Кантемира пасторальные мотивы возникают вследствие увлечения античными авторами. Стихотворение «О жизни спокойной» (ок. 1726 - 1728 гг.) можно назвать первой поэмой о сельской усадьбе в русской литературе. В ней молодой автор выражает желание устроить жизнь в согласии с моральной философией Сенеки, главные идеалы которого - спокойствие, независимость, довольство малым, возможность посвящать себя любимым занятиям: изучению древних, творчеству. Воплощение этих идеалов автор находит в сельской жизни:

Разны птицы под небом лишь любовь запели -

Отложив свой сон спешно, встаю я с постели.

Коль приятно время, иду гулять в поля,

Сто раз в себе размышляю, коль блаженная воля.

Ниже желание чести и богатства мучит

Покойны во мне чувствы, все мне не наскучит.

Главную часть стихотворения занимает изображение дня, проводимого лирическим героем в своем поместье, где он, встав с рассветом, идет гулять, размышляет о божием величии и щедрости, любуется пейзажами, осматривает поля, готовые к жатве, а вернувшись домой, находит простой обед в кругу добросердечных домочадцев, затем предается чтению или охоте. Изображение обычного времяпрепровождения героя-автора в течение дня, описание окрестностей, философские размышления, навеваемые лицезрением природы, изображение или хотя бы упоминание сельских трудов, а также сельских досугов (охота и др.), подчеркивание простоты и незатейливости быта, восхваление простой, но здоровой пищи, наконец, непременное противопоставление этого образа жизни коварству, лести и непостоянству, царящим в свете, - все это традиционные мотивы и образы поэмы о сельской усадьбе. Восприятие природы лирическим героем Кантемира весьма близко западноевропейской просветительской традиции: восхищение, которое охватывает его при лицезрении богатства и изобилия природы, сменяется размышлением о величии и благости Творца, в котором радость познания законов природы сочетается с благоговением. Пейзаж, изображенный Кантемиром, не слишком индивидуализирован, но все же ясно, что это пейзаж средней русской полосы:

Малы пригорки зрятся, а при них долины;

Различных трав множество, благовонны крины

Там с прочими цветами растут под ногами.

Страна вдали покрыта темными лесами;

Другая вся отверзта, где стада пасутся

И по лугам зеленым источники вьются.

Вокруг жатва златая места наполняет,

За труды земледельцев та обогащает.

По-видимому, можно говорить о том, что за созданной в стихотворении картиной стоит реальный опыт Кантемира, связанный с подмосковной деревней отца Черные Грязи, где поэт часто живал наездами в 1724-26 гг.

Важную роль в становлении поэмы о сельской усадьбе сыграли в русской литературе, так же как и в европейских, подражания второму эподу Горация. Первым переводчиком его был Н.Н. Поповский, выполнивший много переводов из Горация, свои подражания второму эподу создали В.К. Тредиаковский («Строфы похвальные поселянскому житию»), С.В. Нарышкин («Похвала постушьей жизни»), Г.Р. Державин («Похвала сельской жизни»). Подражание Тредиаковского впервые было опубликовано в его рассуждении «О беспорочности и приятности деревенския жизни» (1752), составленном на основе античных текстов. Это сочинение завершалось прозаическим переводом второго эпода Горация, вслед за которым Тредиаковский привел два стихотворных перевода: свой и Поповского. Поповский, отметил автор, «точный переводчик», он же сам «вознес собственным способом, согласнейшим с образом и употреблением нынешних времен, здание, утвержденное на Горациевом токмо основании, то есть он не больше списывал с Горация, коль ему подражал своими подобиями» [4]. В самом деле, сохраняя композицию и основные мотивы эпода («златой век», занятия в каждое время года, сельский отдых, охота, отказ от заморских яств, предпочтение «некупленной провизии» и др.), Тредиаковский описывает картины русской сельской жизни, времяпрепровождение средней руки помещика, который обходи свое имение, смотрит, «в хлеве нет ли вредных плев», сам кладет мед в кади, удит рыбу, осенью распределяет урожай фруктов.

Часто днями ходит при овине,

При скирдах, то инде, то при льне;

То пролазов смотрит нет ли в тыне;

И что делается на гумне.

Особенно воодушевляет автора зима: скупо описанная у Горация, как самое малоприятное время года, она занимает почетное место у Тредиаковского (так же как и у других русских поэтов, обращавшихся к этому эподу) - это время забав и охоты. Ориентация на простой и ясный стиль конкретного описания, отличающий Горация, помогает автору даже при невыработанности стилистических норм русского языка достичь временами известной поэтичности. Однако и для Тредиаковского, как и для Кантемира, похвалы «поселянскому житию» - это по форме литературное подражание, а по содержанию культурный идеал, не совпадающий с реальными социальными возможностями.

Если обратиться к конкретным усадьбам, воспетым в русской литературе XVIII в., то можно констатировать, что первой была воспета загородная резиденция царей - Царское Село. Речь идет об оде М.В. Ломоносова, «в которой Ее Величеству благодарение от сочинителя приносится за оказанную ему высочайшую милость в Сарском Селе августа 27 дня 1750 года», обращенной к Елизавете Петровне, и его же стихотворении «На Сарское Село августа 24 дня 1764 года», прославляющем Екатерину II. Отношение Ломоносова к сельской усадьбе аналогично тому, которое господствовало в европейских литературах в эпоху Ренессанса, когда достойной прославления считалась прежде всего королевская резиденция. Разумеется, что королевская резиденция, в отличие от обычной усадьбы, рассматривалась как воплощение довольства и процветания страны в целом. Отношение Ломоносова к поэзии как к средству прославления и возвышения отечества как нельзя более соответствует этой установке жанра.

Ода Ломоносова написана высоким, торжественным слогом, Елизавета именуется в ней богиней. К самодержице обращается с речью нимфа Славена (олицетворение речки Славянки, текущей близ Царского Села), изумленная при виде «украшенных лугов» и «златых кровов»:

Мои источники венчает

Эдемской равна красота,

Где сад богиня насаждает,

Прохладны возлюбив места;

Поля, где небу подражают,

Себя цветами испещряют.

Не токмо нежная весна,

Но осень тамо юность года;

Всегда роскошствует природа,

Искусством рук побуждена.

В картине, нарисованной Ломоносовым, используется основная мифологема поэмы о сельской усадьбе: уподобление угодий райскому саду, цветущему во всякое время года. Поэт описывает оранжерейную залу, где собраны экзотические «цветы, меж коих Инд струится», хвалит Елизавету за постройку прекрасного дворца и храмов («Се зиждет здесь Елисавета // Красу приличну небесам»), описывает столь любимую монархиней охоту, сравнивая ее с Дианой. Ода Ломоносова заканчивается призывом ко всем наукам удивить трудами и прославить щедрость Елисавет: ставя задачи различным наукам: механике, химии, астрономии, географии и метеорологии - поэт рисует картину будущего процветания государства:

Наука легких метеоров,

Премены неба предвещай

И бурный шум воздушных споров

Чрез верны знаки предъявляй,

Чтоб земледелец выбрал время,

Когда земли поверить семя

И дать когда покой браздам;

И чтобы, не боясь погоды,

С богатством дальны шли народы

К Елисаветиным брегам.

Темы науки, земледелия и торговли - трех китов, на которых держится процветание государства - типичные темы георгики, и потому их перенесение в поэму о сельской усадьбе вполне закономерно. Соотношение этих трех сил у Ломоносова несколько отличается от того, которое находим, скажем, у английских авторов: те на первом месте обычно прославляют морские завоевания и торговлю, науку же упоминают как одно из времяпрепровождений сельского джентльмена.

К 1760-м годам в социальной и культурной жизни заявили о себе новые тенденции, в частности, тенденция к усилению независимости дворянства, наметившаяся, как отмечает Ю.М. Лотман, со второй трети XVIII в. Она оформилась в программное требование свободы служить или не служить и получила законодательное закрепление в двух указах второй половины века: «Манифесте о вольности дворянства» (1762) Петра III и «Грамоте на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства» (1785) Екатерины II. Таким образом, во второй половине века независимая жизнь дворянского семейства в собственной усадьбе становится все более привлекательной и начинает восприниматься под знаком идеала. Как обретение идеала свободной и независимой жизни в собственной усадьбе после обязательной военной и придворной службы прочитывается жизнеописание А.Т. Болотова, одного из первых выдающихся ландшафтных архитекторов России [5].

В России идеалы усадебной жизни оформились в русле просветительского мировосприятия, они представляли собой как бы частный, бытовой аспект просветительской идеологии: отношение к богатству и его использованию, внутренняя свобода и независимость, досуг, употребляемый на ученые и литературные занятия, дружеское общение и гостеприимство, наконец, философское и эстетическое отношение к природе (ее изучение, любование ею и преобразование ее руками садовника). Сентиментализм конца XVIII в. с его акцентом на частной жизни и новым поэтическим восприятием природы сделал усадебный быт еще более привлекательным для литературы. Многие из традиционных мотивов поэмы о сельской усадьбе появились уже у Кантемира, но самобытную разработку они получили лишь в конце XVIII в. в деятельности разных литературных кружков, в основном в жанре дружеского послания. Выделим здесь прежде всего творчество кружка Львова-Державина: дружеские послания Г.Р. Державина, Н.А. Львова, И.И. Хемницера, В.В. Капниста, и поэму Державина «Евгению. Жизнь Званская».

Особенно интересны послания Н.А.Львова 1790-х годов, не предназначавшиеся для печати и смело соединявшие высокую лексику с разговорной, создавая необычные стилистические эффекты. «Гавриле Романовичу ответ» и «Эпистола к А.М. Бакунину из Павловского июня 14, 1797» построены на контрасте счастья сельской жизни и ложного блеска города и двора. И Державин, и Львов, оба владельцы небольших поместий, имели к тому времени за плечами опыт военной и государственной службы, один в роли губернатора, другой - в горном и почтовом ведомствах; служба принесла каждому некоторые успехи и многие разочарования. В их кружке идеология частной, независимой усадебной жизни складывалась, приобретая оттенок фрондерства по отношению к государственной службе, с ее претензией на всепоглощающее значение. В дружеских посланиях Н.А. Львова идеал независимой и свободной жизни в собственной усадьбе охотно представляется в шутливом тоне, который, однако, легко переходит в высокий и серьезный. Послание Гавриле Романовичу начинается шуткой:

Домашний зодчий ваш

Не мелет ералаш,

Что любит жить он с мужиками.

В совете с правыми душами жить

Пришлося как-то мне по нраву,

Двенадцать лет я пил отраву,

Которую тебе советую не пить…

Рассказывая о своем неумении лавировать среди подводных камней придворной жизни, о метаниях между службой и поэзией, общим благом и частным, Львов последовательно раскрывает свой внутренний мир с точки зрения частного человека:

Для должности мне день всегда казался мал,

А если я его не проводил с друзьями,

Для счастья моего я день тот потерял.

А здесь меж мужиками

Не знаю от чего, я как-то стал умен,

Спокоен мыслями и нравом стал равен,

С надеждою ложусь, с утехой просыпаюсь,

С любовью выхожу, с весельем возвращаюсь,

Блогословляючи на встретеньи стократ

Станицу шумную троих моих ребят,

Которые растут здоровы, сильны, стройны;

Но были ль бы и здесь так дни мои спокойны,

Когда бы не был я на счастии женат?

Здесь появляется еще один важный мотив поэмы о сельской усадьбе: мотив большой семьи, родового гнезда, в котором живут и воспитываются несколько поколений. Автор в этом послании почти не прибегает к высокой лексике, только изменением поэтической интонации, повторами одной синтаксической конструкции, создающими эффект риторической завершенности и убедительности, он достигает впечатления поэтической приподнятости, возвышенной серьезности выдвигаемого им идеала. В «Эпистоле к А.М. Бакунину…» он создает образ непоседливой и капризной Фортуны, которая «полсвета в обод загибает, полсветом улицу мостит» и предлагает ее фавориту взглянуть на счастие его сельской жизни в Никольском (Тверском имении):

Как, песенкой свое дневное кончив дело,

Сберемся отдохнуть мы в летний вечерок

Под липку на лужок,

Домашним бытом окруженны…

Здесь слова «домашний быт» перестают обозначать нечто низменное и несущественное, наполняются идеальным смыслом, что очень важно для эстетики поэмы о сельской усадьбе. Заканчивается эпистола Львова «басенкой» о том, как Счастье и Фортуна (два образа жизни, частной сельской и честолюбивой городской) попытались жить вместе и расстались. Русские литераторы XVIII века, так же как и европейские, охотно используют жанр басни для выражения пасторальных идеалов (басней о сельской и городской мыши заканчивалась VI сатира II книги Горация).

Ученые затрудняются определить жанр поэмы Державина «Евгению. Жизнь Званская» (1807), называя ее «жанрово свободной» или «первой в русской поэзии попыткой создания романа в стихах» [6], между тем, это классический образец поэмы о сельской усадьбе. По форме это (как и многие произведения данного жанра) послание, сохраняющее доверительную интонацию дружеского общения, но адресат его не конкретный друг, а собирательный образ друга, некоего Евгения. «Жизнь Званская» соткана из традиционных мотивов поэмы о сельской усадьбе и представляет их в замечательной полноте. Она открывается неизменным топосом всех пасторалей - противопоставлением счастья и свободы сельской жизни подневольности и тщетным хлопотам, на которые обречен человек в столице:

Блажен, кто менее зависит от людей,

Свободен от долгов и от хлопот приказных,

Не ищет при дворе ни злата, ни честей

И чужд сует разнообразных…

Возможно ли сравнять что с вольностью златой,

С уединением и тишиной на Званке?

Довольство, здравие, согласие с женой,

Покой мне нужен - дней в останке.

Автобиографизм этих строк, рисующих облик пожилого поэта, стремящегося к покою, гармонично сочетается с традиционными мотивами горацианских посланий: «уединение», обязательное «довольство» имеющимся, здоровье, наконец, семейное согласие, идеал вергилиевских «Георгик», - гармонично, поскольку сами эти горацианско-вергилиевские идеалы имеют очень конкретно-бытовой характер.

«Жизнь Званская» следует наиболее распространенной композиции поэмы о сельской усадьбе: изображает обычный день ее автора-героя с утра и до вечера, впервые (в русской литературе) использованной еще Кантемиром. Утренняя благодарственная молитва «правителю вселенной», любование встающим солнцем, кормление голубей, прогулка, завтрак, во время которого рассказываются последние новости и сплетни, но также и рассуждают «о славных подвигах великих… мужей», чьи портреты украшают стены светлицы. Далее возникают темы и образы георгики: сельских трудов, за которыми наблюдает автор, рассматривающий ткани, изготовленные на полотняной фабрике, обозревающий приношения со «скотен», «пчельников», «птичен» и «прудов», выслушивающий отчет врача о положении дел в больнице, отчет «усатого старосты» с плутоватой улыбкой о казне и хлебах, поощряющий крестьянских художников, приносящих свои работы. Затем следует знаменитое описание обеда, обычно цитируемое как образец мастерской точности Державина и любви к конкретной детали:

 Бьет полдня час, рабы служить к столу бегут;

Идет за трапезу гостей хозяйка с хором.

Я озреваю стол - и вижу разных блюд

Цветник, поставленный узором.

Багряна ветчина, зелены щи с желтком,

Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны,

Что смоль, янтарь - икра, и с голубым пером

Там щука пестрая - прекрасны!

Для содержательности поэмы о сельской усадьбы эти образы важны как выражение идеи изобилия, благополучия сельской жизни и неразлучного с ними гостеприимства. Связь этих мотивов с традицией становится еще более явной в следующем четверостишии:

Прекрасны потому, что взор манят мой, вкус;

Но не обилием иль чуждых стран приправой,

А что опрятно все и представляет Русь;

Припас домашний, свежий, здравый.

Темы «некупленной провизии», своей, отечественной, а не заморской, и потому свежей и здоровой, присутствуют в поэме о сельской усадьбе со времен Горация и Марциала (последний описал в одной из своих сатир обильный, простой и веселый сельский обед и противопоставил его пышному и состоящему из разных диковинных заморских яств обеду в Риме). Патриотизм - также традиционное свойство поэмы о сельской усадьбе в любой национальной традиции, поскольку человек, владеющий землей, естественно заинтересован в ее благе. Поэтому, можно сказать, таким же топосом является завершающий сцену обеда мотив заздравной чаши за царя, равно как и патриотические темы, связанные с победами русского оружия, с прославлением Суворова и т.д., неоднократно встречающиеся в тексте поэмы.

Описание второй половины дня представляет читателю каталог досугов: серьезных (посвященных религиозным и философским размышлениям, наукам и искусствам), и развлекательных (пикников, охоты, всевозможных игр и забав). В религиозных размышлениях героя-автора чувствуется просветительский пафос «разумной веры» и благодарности Творцу за красоту и гармонию мира, близкий пафосу Ломоносова:

Все суета сует! я, воздыхая, мню,

Но, бросив взор на блеск светила полудневна,

О, коль прекрасен мир! что ж дух мой бременю?

Творцом содержится вселенна.

Просветительский пафос сказывается и в интересе автора к достижениям наук и всевозможным нововведениям в хозяйстве: оптической машине, с помощью которой можно любоваться видами различных городов, камере-обскуре, водяной мельнице, паровой машине и проч.

Общими местами поэмы о сельской усадьбе являются также все мотивы, связанные с охотой, рыбной ловлей. У Державина они, однако, намечены мимоходом, а более полно изображена поездка с соседями по берегу Волхова, питье чая на берегу реки и любование сельскими работами и очаровательным сельским пейзажем, озаренным солнечным закатом.

Горацианско-вергилианские мотивы, традиционные для поэмы о сельской усадьбе, отличают «Жизнь Званскую» Державина от более раннего анакреонтического стихотворения «Деревенская жизнь», сочиненного там же, «на Званке» в 1802 г. В этом раннем стихотворении лирический герой ценит сельскую жизнь за свободу, возможность жить сегодняшним днем, посвящать досуг веселым пирушкам и любовным усладам. Если этот идеал можно назвать частным или эскейпистским, то к поэме «Евгению. Жизнь Званская» подобное определение уже неприложимо. Ее идеал носит иной характер, более гражданственный: его лирический герой осознает себя как центр усадебного мира, на котором лежит ответственность за все, что внутри этого мира совершается. Это один из важных моментов, позволяющих говорить о том, что это произведение Державина является классическим образцом русской поэмы о сельской усадьбе.

«Мои Пенаты (Послание к Ж<уковскому> и В<яземскому>» (1811 - 12) К.Н. Батюшкова представляет иную разновидность поэмы о сельской усадьбе: изображение уединенной жизни анахорета, в отличие от жизни большого семейства в родовом гнезде. Эта разновидность также знакома и английской, и французской литературе. Здесь на фоне традиционных мотивов противопоставления городской суеты сельскому покою и богатства скромному уединению доминируют мотивы духовной жизни автора, его чтения, его мечтаний и поэтического творчества. Автор-поэт, променявший городские труда и славу на сельский досуг, превыше всего ценит свою независимость и полагает, что свободу и счастье можно обрести только в частной жизни. Гораздо большую роль в жизни автора-анахорета должны играть те, кто нарушает его сельское уединение. У Батюшкова это два условных образа: седой воин, бредущий мимо, которого поэт готов принять под своим кровом, и его возлюбленная Лила, которая навещает его под покровом сумерек, переодевшись в мужское платье, а также реальные адресаты его послания, Жуковский и Вяземский, которых он приглашает навестить его, изображая радости дружеской пирушки и поэтического общения.

«Мои Пенаты» были созданы в пору жизни в родовом имении Хантоново под Череповцом и основаны на конкретном биографическом материале. Однако для идеализации своего сельского быта поэт почувствовал необходимость повторяемых ритуальных действий, которые имели бы возвышенный символический смысл, и обратился к столь любимой им античной мифологии, изобразив свое поклонение ларам и пенатам, божествам домашнего очага. Но ритуал и реальность не до конца слились в единое целое. Пушкин заметил, что главный порок этого «прелестного послания» - «слишком явное смешение обычаев мифологических с обычаями подмосковной деревни. Музы - существа идеальные. Христианское воображение наше к ним привыкло, но норы и келии, где лары расставлены, слишком переносят нас в греческую хижину, где с неудовольствием находим стол с изорванным сукном и перед камином суворовского солдата с двуструнной балалайкой» [7].

В поэме этого типа, где доминирует изображение уединенных занятий хозяина, в случае увлечения литературой может произойти вытеснение жанрового содержания поэмы о сельской усадьбе каталогом любимых авторов или оценками современных поэту литераторов. Это и происходит в поэме молодого Пушкина «Городок» (1815), считающейся подражанием поэме Батюшкова. Возможно, Пушкин ощутил эту перемену жанра, так как в том же году он еще раз попробовал себя в жанре поэмы о сельской усадьбе в «Послании к Юдину», другу-лицеисту. В нем Пушкин, используя опыт своей жизни у бабушки в подмосковном Захарове, гораздо полнее, чем в «Городке», воспроизвел весь набор мотивов поэмы о сельской усадьбе. Однако юный возраст автора не позволил ему применить к себе державинский идеал сельской жизни дворянина, главы дома и всей сельской общины, и этим, по-видимому, объяснялась неудовлетворенность поэта, никогда не печатавшего этого послания.

Помимо собственно поэм, больших стихотворных произведений, использующих весь репертуар мотивов поэмы о сельской усадьбе или, по крайней мере, большую его часть, к тому же содержательному полю принадлежат малые стихотворения, написанные «на случай»: приглашения в усадьбу, прощания с усадебной жизнью при отъезде, стихотворения, написанные по случаю строительства или перестройки усадьбы или посвященные отдельным элементам усадьбы (ручью, реке, фонтану, беседке и т.п.). Среди «приглашений в усадьбу» - «К Феоне» М.Н. Муравьева, «К Батюшкову» Н.И. Гнедича, «Послание к Аркадию Ивановичу Толбугину» (второй половины 1790-х гг.) И.И. Дмитриева приглашают друга в имение автора, «Послание к А.И. Тургеневу» К.Н. Батюшкова приглашает друга в Приютино, имение президента Академии художеств А.Н. Оленина близ Петербурга, где собирались литераторы и художники, составлявшие «оленинский кружок», воспетое в нескольких дружеских посланиях. «К Галичу» и «Послание к Галичу» Пушкина-лицеиста приглашают друга разделить уединение автора в Царском Селе, а «Простите, верные дубравы», написанное в альбом Осиповой при отъезде из Михайловского, - иная вариация: прощание с сельской усадьбой. «Послание Н.А. Львову» Державина написано в тот период, когда Львов перестраивал по собственному проекту свое имение Никольское и посвящено этому событию, а стихотворение «Капнисту» (апрель 1797), обращено к другу, покидающему Петербург и отправляющемуся в свое имение Обуховку. «Ключ» (1779) Державина воспевает «священный Гребеневский ключ» в подмосковном имении М.М. Хераскова Гребенево, уподобляя его Кастальскому ключу; «Ручей» А.М. Бакунина посвящен ручью, протекавшему через его имение и имение его родственника и соседа Н.А. Львова; «К реке Талажне» Ф.П. Львова обращено к реке, текущей в его новоторжском имении Апачевке; а стихотворение «Беседка муз» К.Н. Батюшкова послано в письме Н.И. Гнедичу от мая 1817 г. из усадьбы Хантоново, где поэт убрал в саду беседку по своему вкусу. Все эти произведения так или иначе идеализируют отдельные стороны сельского усадебного быта, стремятся увековечить их с помощью поэзии.

С творчества зрелого Пушкина («Зима. Что делать нам в деревне?», «Румяный критик мой», «…Вновь я посетил») начинается новый период в истории русской поэмы о сельской усадьбе, ознаменованный осознанием и осмыслением неблагополучия сельской жизни, связанного с темой рабства, крепостной зависимости крестьянина. Горькие ощущения несоответствия идеала реальности, несостоявшейся идиллии, отравленной идиллии проникают в русскую поэму о сельской усадьбе с этого времени и начинают преобладать в ней.

Литература

1. Fowler Alastaire. Introduction // The Country House Poem. A Cabinet of Seventeenth-Century Poems and Related Item. Es. By A. Fowler. Edinburg, 1994.

2. Fowler Alastaire. Introduction..., p. 16.

3. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПб., 1994. С. 22.

4. Тредиаковский В.К. Стихотворения. М., 1935. С. 462.

5. Болотов А.Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Т. 1-3. М., 1993.

6. Макогоненко Г.П. Анакреонтика Державина и ее место в поэзии начала XIX в. // Державин Г.Р. Анакреонтические песни. М., 1987. С. 286-287.

7. Пушкин А.С. Заметки на полях 2-й части «Опытов в стихах и прозе» К.Н. Батюшкова // Пушкин А.С. ПСС в 10 тт. Изд. 4, т. VII. Л.: Наука, 1978. С. 402.