Библейские мотивы лирики Ф.И. Тютчева

Содержание

Введение

Глава 1. Фёдор Иванович Тютчев - жизненный путь и творчество

1.1. Страницы жизни Ф. И. Тютчева

1.2. Жизнь природы в лирике Ф.И. Тютчева

Глава 2. Особенности библейских мотивов лирики Ф.И. Тютчева

2.1. Натурфилософские представления Тютчева о мире

2.2. Основные особенности библейских мотивов в лирике Ф. И. Тютчева

2.3. Проблема разлада человека с природой в библейских мотивах Ф.И. Тютчева

Глава 3. Основные темы и идеи библейской лирики Ф.И.Тютчева

Заключение

Список использованной литературы

Введение

Чем чаще мы знакомимся с разными поэтами, тем больше понимаем, что каждый из них имеет свой почерк и представление о жизни.

У каждого большого художника слова есть индивидуальные приёмы словесного отбора, свой синтаксис, своя философия. И так, как мы узнаём голос знакомого человека, нам кажутся понятными и узнаваемыми строчки совершенно незнакомых нам стихов. В авторстве трудно ошибиться. "Что же нам помогает ощутить "знакомое"? Интуиция? Но интуиция должна на что-то опираться.

Этой опорой являются творческое своеобразие и тот особенный мир души и ума, которые и отличают именно этого поэта или писателя-прозаика. У каждого из них свой "почерк". И мы никогда не перепутаем стихи А. Пушкина и М. Лермонтова, С. Есенина и А. Ахматовой, А. Блока и Н. Некрасова.

У лирики не только свой мир чувств, но и свой язык, то есть средства, которые передают от человека к человеку (от писателя к читателю) мысли и ощущения, на уровне запаха воспринимаемые образы и картины. Зачастую это происходит помимо логики, причём передаче не мешает ни время, ни пространство.

Совершенно не похож ни на кого замечательный русский поэт Ф. И. Тютчев.

Стилистика его рассчитана на то, чтобы его читатели ощутили и в себе тот бесконечный Космос, который живёт в тютчевской лирике, глубинный (порой до бездны) мир человеческой души.

Язык стихов поэта Ф. И. Тютчева, и его стилистика, весьма своеобразны в силу чего, заслуживают непосредственного внимания.

Уже современники Тютчева называли его поэтом мысли. Действительно, Тютчев в своем творчестве выступает не только как большой мастер поэтического слова, но и как мыслитель. По отношению к Тютчеву мы вправе говорить не только о мироощущении, миросозерцании, но и о его мировоззренческой системе. Правда, она получила своеобразное выражение и воплотилась не в философском сочинении, а в полных художественного совершенства стихах. Философские мысли поэта, которыми проникнуты созданные им образы и картины, поэтические высказывания не представляют собой разрозненных тезисов, противоречивых обобщений, вызванных разными событиями жизни. В его поэтических философских созерцаниях и раздумьях есть внутренняя связь, а в стихах интенсивность философской мысли имеет определенную целенаправленность.

Темой данной курсовой работы является библейские мотивы лирики Ф.И. Тютчева.

Актуальность темы обусловлена тем, что в последнее время, в связи с ожидающимся концом света, стало очень модно обращаться к существующим предсказаниям, составлять личные и семейные гороскопы, пытаться заглянуть в будущее. Среди филологов и литературоведов существует тенденция поиска библейских мотивов в творчестве писателей и поэтов.

Основная цель работы выявить и показать на примерах имеющиеся в лирике Ф. И. Тютчева библейские мотивы. Для достижения данной цели, был поставлен ряд задач:

1. Ознакомиться с биографией поэта.

2. Охарактеризовать натурфилософскую мировоззренческую систему Ф. И. Тютчева.

3. Проследить в творчестве автора библейские мотивы.

4. Выявить причины разлада человека с природой в лирике Ф. И. Тютчева.

Творение поэта очень разные: он вкладывает в них все свои мысли и чувства, правда, сам Ф. И. Тютчев относился к своим созданиям несерьёзно, записывая стихи на клочках бумаги, на обрывках. Только благодаря его друзьям удалось сохранить его творения и показать их миру.

Курсовая работа состоит из введения, заключения, библиографического списка и основной части - 3-х глав в которых раскрыта основная проблематика исследуемой темы.

Глава 1. Фёдор Иванович Тютчев - жизненный путь и творчество

1.1 Страницы жизни Ф. И. Тютчева

Первой биографической чертой в жизни Тютчева, и очень характерной, сразу бросающийся в глаза, представляется невозможность составить его полную, подробную биографию. Однако ж, несмотря на скудость внешнего биографического материала, мы все же в состоянии наметить - и наметим сейчас те наружные биографические рамки, внутри которых совершалось самовоспитание его таланта, вообще его внутренняя духовная жизнь, а только она и заслуживает вполне серьезного, общественного внимания.

Федор Иванович был второй, или меньший, сын Ивана Николаевича и Екатерины Львовны Тютчевых и родился в 1803 году 23 ноября, в родовом тютчевской имении, селе Овстуг Орловской губернии Брянского уезда. Тютчевы принадлежали к старинному русскому дворянству. В половине XVIII века, если верить запискам Добрынина, брянские помещики Тютчевы славились лишь разгулом и произволом, доходившими до неистовства. Однако же отец Федора Ивановича, Иван Николаевич, не только не наследовал этих семейных свойств, но, напротив, отличался необыкновенным благодушием, мягкостью, редкой чистотой нравов и пользовался всеобщим уважением. Окончив свое образование в Петербурге, в греческом корпусе, основанном Екатериной в ознаменование рождения великого князя Константина Павловича и под влиянием мысли о “Греческом прожекте”, Иван Николаевич дослужился в гвардии поручика и на 22 году жизни женился на Екатерине Львовне Толстой, которая была воспитана, как дочь, родной своей теткой, графиней Остерман. Затем Тютчевы поселились в Орловской деревне, на зиму переезжали в Москву, где имели собственные дома и подмосковную дачу, - одним словом, зажили тем известным образом жизни, которым жилось тогда так привольно и мирно почти всему русскому зажиточному, досужему дворянству, не принадлежавшему к чиновной аристократии и не озабоченному государственной службой. Не выделяясь ничем из общего типа московских боярских домов того времени, дом Тютчевых - открытый, гостеприимный, охотно посещаемый многочисленной родней и московским светом - был совершенно чужд интересам литературным, и в особенности русской литературы. Радушный и щедрый хозяин был, конечно, человек рассудительный, с спокойным здравым взглядом на вещи, но не обладал ни ярким умом, ни талантами. Тем не менее в натуре его не было никакой узости, и он всегда готов был признать и уважить права чужой, более даровитой природы.

В этой - то семье родился Федор Иванович. С самых первых лет, он оказался в ней каким - то особняком, с признаками высших дарований, а потому тотчас же сделался любимцем и баловнем бабушки Остерман, матери и всех окружающих. Это баловство, без сомнения, отразилось впоследствии на образовании его характера: еще с детства стал он врагом всякого принуждения, всякого напряжения воли и тяжелой работы. К счастью, ребенок был добросердечен, кроткого, ласкового нрава, чужд всяких грубых наклонностей; все свойства и проявления его детской природы были скрашены какой - то особенно тонкой, изящной духовностью. Благодаря своим удивительным способностям, учился необыкновенно успешно. Но уже и тогда нельзя было не заметить, что ученье не было дня него трудом, а как бы удовлетворением естественной потребности знания.

К чести родителей Тютчева надобно сказать, что они ничего не щадили для образования своего сына и по десятому его году, немедленно “после французов”, пригласили а нему воспитателем Семена Егоровича Раича. Выбор был самый удачный. Человек ученый и вместе вполне литературный, отличный знаток классической древней и иностранной словесности, Раич стал известен в нашей литературе переводами в стихах Вершлиевых “Георгик”, Тассова “Освобожденного Иерусалима” и Ариостовой поэмы “Неистовый Орланд”.

Нечего и говорить, что Раич имел большое влияние на умственное и нравственное сложение своего питомца и утвердил в нем литературное направление. Под его руководством Тютчев превосходно овладел классиками и сохранил это знание на всю жизнь: даже в предсмертной болезни, разбитому параличом, ему случалось приводить на память целые строки из римских историков. Ученик скоро стал гордостью учителя и уже 14-ти лет перевел очень порядочными стихами послание Горация к Меценату. Раич, как член основанного в 1811 году в Москве Общества любителей российской словесности, не замедлил представить этот перевод обществу, где, на одном из обыкновенных заседаний, он был одобрен и прочитан вслух славнейшим в то время московским критическим авторитетом - Мерзляковым. Вслед за тем, в чрезвычайном заседании 30-го марта 1818 года, общество почтило 14-ти летнего переводчика званием “сотрудника”.

В этом же 1818 году Тютчев поступил в Московский Университет, то есть стал ездить на университетские лекции и сперва - в сопровождении Раича, который, впрочем, вскоре, именно в начале 1819 года, расстался со своим воспитанником.

Со вступлением Тютчева в университет дом его родителей увидел у себя новых, небывалых в нем доселе посетителей. Радушно принимались и угощались стариками и знаменитый Мерзляков, и преподаватель греческой словесности в университете Оболенский, и многие другие ученые и литераторы: собеседником их был 15-ти летний студент, который смотрел уже совершенно “развитым” молодым человеком и с которым все охотно вступали в серьезные разговоры и прения. Так продолжалось до 1821 года. В этом году, когда Тютчеву не было еще и 18-ти лет, он сдал отлично свой последний экзамен и получил кандидатскую степень.

В 1822 году Тютчев был отправлен в Петербург, на службу в Государственную коллегию иностранных дел. Но в июне месяце того же года его родственник, знаменитый герой Кульмской битвы, потерявший руку на поле сражения, граф А. И. Остерман - Толстой посадил его с собой в карету и увез за границу, где и пристроил сверхштатным чиновником к русской миссии в Мюнхене. “Судьбе угодно было, вооружится последней рукой Толстого (вспоминает Федор Иванович в одном из писем своих к брату лет 45 спустя), чтоб пересилить меня на чужбину”.

Это был самый решительный шаг в жизни Тютчева, определивший всю его дальнейшую участь.

Он никогда не становился ни в какую позу, не рисовался, был всегда сам собой, каков он есть, прост, независим, произволен. Да ему, было и не до себя, то есть не до самолюбивых соображений о свеем личном значении и важности. Он слишком развлекался и увлекался предметами для него несравненно более занимательными: с одной стороны, блистанием света, с другой, личной, искренней жизнью сердца и затем высшими интересами знания и ума. Эти последние притягивали его к себе еще могущественнее, чем свет. Он уже и в России учился лучше, чем многие его сверстники - поэты, а германская среда была еще способнее расположить к учению, чем тогдашняя наша русская, и особенно петербургская. Переехав за границу, Тютчев очутился у самого родника европейской науки: там она была в подлиннике, а не в жалкой копии или карикатуре, у себя, в своем доме, а не в гостях, на чужой квартире.

Окунувшись разом в атмосферу стройного и строгого немецкого мышления, Тютчев быстро отрешается от всех недостатков, которыми страдало тогда образование у нас в России, и приобретает обширные и глубокие сведения. Тютчев ревностно изучал немецкую философию, часто водился с знаменитостями немецкой науки, между прочим с Шеллингом, с которым часто спорил, доказывая ему несостоятельность его философского истолкования догматов христианской веры.

В том-то и дело, что этот человек, которого многие, даже из его друзей, признавали, а может быть признают еще и теперь, за “хорошего поэта” и сказателя острых слов, а большинство - за светского говоруна, да еще самой пустой, праздной жизни, - этот человек, рядом с метким изящным остроумием, обладал умом необычайно строгим, прозорливым, не допускавшим никакого самообольщения. Вообще это был духовный организм, трудно дающийся пониманию: тонкий, сложный, многострунный. Его внутреннее содержание было самого серьезного качества. Самая способность Тютчева отвлекаться от себя и забывать свою личность объясняется тем, что в основе его духа жило искренние смирение: однако же не как христианская высшая добродетель, а, с одной стороны, как прирожденное личное и отчасти народное свойство (он был весь добродушие и незлобие); с другой стороны, как постоянное философское сознание ограниченности человеческого разума и как постоянное же сознание своей личной нравственной немощи. Преклоняясь умом перед высшими истинами Веры, он возводил смирение на степень философски-нравственного исторического принципа. Поклонение человеческому я было вообще, по его мнению, тем лживым началом, которое легло в основание исторического развития современных обществ на Западе. Вообще его ум, непрерывно питаемый о обогащаемый знанием, постоянно мыслил. Каждое его слово сочилось мыслью. Но так как, с тем вместе, он был поэт, то его процесс мысли не был тем отвлеченным, холодным, логическим процессом, каким он является, например, у многих мыслителей Германии: нет, он не разобщался в нем с художественно - поэтической стихией его души и весь насквозь проникался ее. При этом его уму в сильной степени присуща ирония, - но не едкая ирония скептицизма и не злая насмешка отрицания, а как свойство, нередко встречаемое в умах особенно крепких, всесторонних и зорких, от которых не ускользают, рядом с важными и несомненными, комические двусмысленные черты явления. В иронии Тютчева не было ничего грубого, желчного и оскорбительного, она была всегда остра, игрива, изящна и особенно тонко задевала замашки и обольщения человеческого самолюбия. Конечно, при таком свойстве ума не могли же иначе, как в ироническом свете, представляться ему и самолюбивые поползновения его собственной личности, если они только когда - нибудь возникали.

Дух мыслящий, неуклонно сознающий ограниченность человеческого ума, но в котором сознание и чувство этой ограниченности не довольно восполнялись живительным началом веры; вера, признаваемая умом, призываемая сердцем, но не владевшая или всецело, не управлявшая волей, недостаточно освещавшая жизнь, а потому не вносившая в нее ни гармонии, ни единства… в этой двойственности, в этом противоречии и заключался трагизм его существования. Он не находил ни успокоения своей мысли, ни мира соей душе. Он избегал оставаться наедине с самим собой, не выдерживал одиночества и как ни раздражался “бессмертной пошлостью людской”, по его собственному выражению, однако не в силах был обойтись без людей, без общества, даже на короткое время.

1.2 Жизнь природы в лирике Ф.И. Тютчева

Пожалуй, трудно найти русского человека, который бы ни разу не встречался с произведениями Федора Ивановича Тютчева. И каждый, конечно же, воспринимает их по-своему, но никогда стихотворения его не могут оставить человека равнодушным. Ведь все творчество Тютчева -- это обязательно что-то светлое, доброе, простое и неизменно свое -- русское, проникающее в душу, «хватающее» за сердце, рождающее в человеке высокое чувство любви. Любви к природе, к родине, к женщине, к жизни наконец. И каждый, кто хоть раз соприкоснулся с произведениями Тютчева, проносит это чувство через всю свою жизнь, черпая его, как из источника, из тех же тютчевских стихов. Их тематика многообразна, и тем не менее почти все так или иначе связаны с темой природы. А во многих стихотворениях это главный предмет изображения.

Природа, воспетая Тютчевым, близка и понятна каждому русскому человеку, она неразрывно связывается в его сознании с образом Родины. Так, великий наш писатель Л. Н. Толстой признавался, что каждой весной в его памяти неизменно встают строки тютчевской «Весны»:

Как ни гнетет рука судьбины,

Как ни томит людей обман,

Как ни браздят чело морщины,

И сердце как ни полно ран;

Каким бы строгим испытаньям

Вы ни были подчинены, --

Что устоит перед дыханьем

И первой встречею весны!

Природа никогда не предстает перед вами во время каких-нибудь могущественных катаклизмов, которые вызывают у человека страх и беспомощность. Она всегда близка нам и проста для восприятия. И в этом ее необыкновенная прелесть:

Лениво дышит полдень мглистый,

Лениво катится река,

И в тверди пламенной и чистой

Лениво тают облака.

При более глубоком проникновении, однако, можно увидеть, что за внешней простотой скрыт величественный мир, полный гармонии и красоты, которая поражает читателя своим совершенством. И главное -- этот мир живой. Природа для Тютчева -- храм. Но не мертвый, созданный из камня руками человека, а полный жизни, естественный и одухотворенный:

Не то, что мните вы, природа:

Не слепок, не бездушный лик --

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык...

У Тютчева нет «мертвой природы» -- она всегда полна движения, на первый взгляд незаметного, но на самом деле непрерывного, почти вечного. И Тютчев преклоняется перед этим движением жизни, благодаря которому, может быть, существует человек:

Природа знать не знает о былом,

Ей чужды наши призрачные годы,

И перед ней мы смутно сознаем

Себя самих -- лишь грезою природы.

Тютчев дает понять, что, как бы ни пытался человек выделиться, он все равно останется «грезою природы», лишь ее творением, пусть даже и «венцом» его. И вместе с тем тютчевская природа чаще всего предстает перед нами как что-то слабое, хрупкое и беззащитное, зависимое от человека.

Природа Тютчева всегда многолика и разнообразна. Мы видим ее в постоянном движении, непрерывной смене явлений, в переходных состояниях -- от зимы к весне, от лета к осени, от дня к ночи:

Тени сизые смесились,

Цвет поблекнул, звук уснул --

Жизнь, движенье разрешились

В сумрак зыбкий, в дальний гул...

И каждое такое явление, будь то прилет птиц или закат солнца, гроза или снегопад, раскрывается поэтом во всей красе и величии -- это характерная особенность описаний Тютчева. При этом следует отметить, что во всех картинах природы, изображенных поэтом, нет ни капли вымысла, они всегда реальны и жизненны. И если, допустим, нам встречается солнце, глядящее «исподлобья на поля», или плачущая осень, или ликующие и поющие «весенние воды», то, значит, именно такими увидел их Тютчев и, наделив свойствами живых существ, только подчеркнул неброскую красоту и колоритность. Поэтому можно сказать, что у Тютчева природа живет, а он эту жизнь описывает.

Прием олицетворения природы необходим поэту, чтобы показать ее неразрывную связь с жизнью людей. Часто его стихи о природе -- не что иное, как выражение дум о человеке. Так, кроткую улыбку увядания Тютчев сравнивает с «стыдливостью страданья» разумного существа. В стихотворении «Слезы людские, о слезы людские...» дождевые капли -- это слезы человека. Здесь проявляется еще одна сторона тютчевского творчества. Поэт затрагивает очень сложную проблему взаимосвязи человека с окружающим его миром.

Для Тютчева природа -- загадочный собеседник и постоянный спутник в жизни, понимающий его лучше всех. «О чем ты воешь, ветр ночной?» -- вопрошает поэт. И тут же отвечает:

Понятным сердцу языком

Твердишь о непонятной муке --

И роешь и взрываешь в нем

Порой неистовые звуки!..

Мастерство Тютчева всегда поражает. Он подмечает в самых обыкновенных природных явлениях что-то такое, что при всей своей невзрачности служит точнейшим, просто зеркальным, отображением неземной красоты. И выражено это «что-то» не в витиеватых фразах, а в простых и обычных словах, но идущих от самого сердца поэта:

Лил теплый летний дождь -- его струи

По листьям весело звучали...

Не загромождая описания обилием подробностей, Тютчев выбирает самое необходимое, благодаря чему достигает большой художественной выразительности. Поэту удавалось улавливать, как сказал Некрасов, «именно те черты, по которым в воображении читателя может возникнуть и дорисоваться сама собою данная картина». Такое под силу только человеку, увидевшему в природе «душу», осознавшему, что «в ней есть свобода, в ней есть любовь».

Глава 2. Особенности библейских мотивов лирики Ф.И. Тютчева

2.1 Натурфилософские представления Тютчева о мире

Уже современники Тютчева называли его поэтом мысли. Действительно, Тютчев в своем творчестве выступает не только как большой мастер поэтического слова, но и как мыслитель. По отношению к Тютчеву мы вправе говорить не только о мироощущении, миросозерцании, но и о его мировоззренческой системе. Правда, она получила своеобразное выражение и воплотилась не в философском сочинении, а в полных художественного совершенства стихах. Философские мысли поэта, которыми проникнуты созданные им образы и картины, поэтические высказывания не представляют собой разрозненных тезисов, противоречивых обобщений, вызванных разными событиями жизни. В его поэтических философских созерцаниях и раздумьях есть внутренняя связь, а в стихах интенсивность философской мысли имеет определенную целенаправленность.

И, тем не менее его стихи, конечно, не иллюстрация философских идей. Непосредственность эмоционального переживания находится в глубоком единстве с мыслью поэта. Тютчев “уходил” в своих стихах от жизни. Это казалось не справедливым, а между тем это в известной мере так, хотя Тютчева это вряд ли унижает. Тютчев действительно уходит много и много целеустремленно и последовательно. Это поэзия, освобождающаяся от всего эмпирического, житейского, затемняющего вычленение конечных проблем бытия. “Он, - заметил один старый критик, - как бы пришел к самому краю, загадочному первоисточнику вселенной. Он становился у самых границ доступного миропонимание и нашел такие слова, которые составляют предел того, что вообще может сказать о мире и о себе.” Лирику Тютчева обычно называют философской. Русская поэзия знает философские стихи, когда поэты (например, так называемые любомудры) прямо излагали свои воззрения, применяя их к конкретному случаю, иллюстрируя образами. Этого никак нельзя сказать о Тютчеве. Его стихи философичны только по проблематике, по глубине, по способности выйти к конечным вопросам бытия: жизнь и смерть, вера и безверие, хаос и космос. Но мысли и чувства поэта лишены абстрактности, их пробуждает только конкретная жизнь, и они высекаются со страшной силой, отзываясь захватывающим лирическим порывом. И никогда на нем не успокаиваются, рождая иной, подчас прямо противоположный. Его поэзия не информация о найденном, не провозглашение окончательных истин, не сообщение об итогах поиска, но сам непрекращающийся поиск.

Натурфилософские представления Тютчева о мире очень близки к религиозному миропониманию. И в его стихах часто встречаются библейские мотивы, преобладающим и наиболее ярко выраженным является мотив конца света. Хотя Тютчев ее представляет себе бытие “Земля чуть - чуть по - иному, он “пророчит” многие вещи совершенно по - евангельски”.

До Тютчева к самым общим проблемам бытия вселенной поднимал гениальный Ломоносов, создавший образ цветущей, пирующей натуры и звездной бездны, окружающей землю. После Ломоносова проблемы, связанные с бытием мироздания, с большой художественной силой поставлены в поэзии Тютчева. Именно Тютчев целенаправленно и сосредоточенно художественно воплотил в своей лирике натурфилософские интересы русского и западноевропейского общества конца XIII начала XIX века.

Заслугой натурфилософов было осознание единства и целостности природы, взаимосвязи ее явлений, диалектики ее развития понимание связи человека с природой. Натурфилософия конца XIII начала XIX века повышала интерес поэтов к природе, побуждала к поэтически восторженному ее соображению воспроизведения красоты живых материальных природных сил.

Лирика Тютчева - лирика особая. Мы привычно связываем любую лирику с так называемыми лирическим героям, с ярко выраженной индивидуальностью. Лирика Лермонтова, или Блока, или Есенина - это прежде всего определенный психологический склад, своеобразная личность. Лирика Тютчева, в сущности, лишена такого индивидуального характера, да и стихи его чаще всего прямо не проецируются на биографию поэта. Герой тютчевской лирики - человек, еще точнее: человек в ней есть, но нет героя в привычном смысле этого слова. “О, нашей мысли обольщенье,/Ты, человеческое я”… - сказал Тютчев. Вот это “человеческое я” и есть герой тютчевской лирики. Его поэзия очень личностна: ее герой “я”. И без личностна: я - это не характер, не так называемый лирический герой.

Даже при тех или иных, пусть и очень конкретных приметах (“через ливонские я проезжал поля”), герой от социальной, психологической, исторической конкретности освобожден. Это индивидуальность вообще. Личность в поэзии Тютчева за весь род человеческий, но не род в целом, а за каждого в этом роде, или за род, распавшийся на каждого. Эта, может быть, самая личностная в русской поэзии лирика, выразившая самые глубины личной жизни и в то же время и для того - то освободившаяся от социальной, исторической, бытовой конкретности.

Поэзия Тютчева - это человеческое “я” со своими вечными последними вопросами перед лицом мира. Прежде всего перед лицом природы. Но тютчевская лирика, часто называется лирикой природы, отнюдь не просто лирика тех или иных пейзажей. В тютчевской поэзии, даже когда речь идет о локальной картине, мы всегда оказываемся как бы перед целым миром. “Уловить, - писал Некрасов, - именно те черты, по которым в воображении читателя может возникнуть и дорисовывается сама собой данная картина - дело величайшей трудности. Г. Ф. Тютчев в совершенстве владеет этим искусством”. Тютчев умеет за каждым явлением природы ощутить всю ее колоссальную и загадочную жизнь в свете дня и во тьме ночи, в страшном хаосе и в прекрасной гармонии.

Не остывшая от зною

Ночь июльская блистала…

И над тусклою землею

Небо, полное грозою,

Все в зарницах трепетало.

Словно тяжкие ресницы

Подымались над землею,

И сквозь беглые зарницы

Чьи - то грозные зеницы

Загоралися порой…

“Явление природы, - заметил тогда же по поводу этого стихотворения Дружинин, - простое и несложное, да сверх того взятое без всяких отношений к миру фантастическому, разрастается в картину смутного и как бы сверхъестественного величия”. Тютчев не стремится воспроизвести географически конкретный колорит места, он избегает поэтической детализации, направленной на реалистическое изображение частной картины природы. Его, как поэта, интересует бытие матери - земли в его главных наиболее общих проявлениях, земля, у Тютчева - как бы центр вселенной.

2.2 Основные особенности библейских мотивов в лирике

Ф. И. Тютчева

Человек и природа, как правило, явлены в стихах Тютчева не только в целом, но и как бы в первозданности.

В стихотворении “Безумие”, например, пустыня предстает как извечная библейская праземля, праприрода:

Там, где с землею обгорелой

Слился, как дым, небесный свод, -

Там в беззаботности веселой

Безумье жалкое живет.

Под раскаленными лучами,

Зарывшись в пламенных песках,

Оно стеклянными очами

Чего-то ищет в облаках…

Его поэтическое сознание увлекают природные стихии, с которыми связанно существование земли: воды, огня и воздуха. Стихии, которые стояли у самых истоков создания мира по библии:

“И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды. И стало так. И создал Бог твердь, и отделил воду, которая над твердью. И стало так. И назвал Бог твердь небом”. …

“И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом в одно место и да явится суша. И стало так. И собрали воды под небом в свои места, и явилась суша. И назвал Бог сушу, землей, а собрание вод морями”.
(Бытие. 1гл.)

в особенности поэта влечет к себе водная стихия. Вода по его определению холодна, подвижна, изменчива, это беспредельная (“бездна”), живая и гармоническая стихия.

О смертной мысли водомет,

О водомет неистощимый;

Какой закон неистощимый

Тебя стремит, тебя мятет?

Как жадно к небу рвешься ты!…

Но длань незримо - роковая,

Твой луч упорно преломляя,

Сверкает в брызгах с высоты.

Певучесть есть в морских волнах,

Гармония в стихийных спорах.

В небе тают облака,

И, лучистая на зное,

В искрах катится река,

Словно зеркало стальное.

Вода - самая древняя стихия, волны пели еще у колыбели земли, в глубинах земли - вода (“ток подземных вод”), самая могущественная стихия. Конец жизни на земле означается ее победой: “все зримое покрою воды”. Вода у Тютчева получила определение “великой зыби”, она и благодатна для матери - земли, так как охлаждает ее и поит, давая жизнь, она же, в конце концов, и погубит землю, как было предсказано Иоанном.

Воде противостоит огонь. Он также и животворен и опасен для матери - земли. Если родина воды глубины земли, то родина огня - небо. У Тютчева небо - это “твердь пламенная” “небеса сияют”, освещенные огнем солнца. Огонь благодатен, он “родимый”, “живой”, так как дает свет, тепло и жизнь. Огонь проникает во все: в растения и человека, он горит в его груди, светится в глазах. Но огонь и злая стихия, это “злой истребитель”, “стихийная вражья сила”, он словно “кронный зверь” пожирающий все живое, все испепеляющий мертвящий.

С особенным благоговеньем поэт относится к воздушной стихии. Воздух - бездна, “бездна голубая” и “животворящая”. Воздух как река опоясывает землю и является условием жизни. Воздух - самая легкая и чистая стихия. У Тютчева эфир “чистый и незримый”, небо “чистое”. Легкая прозрачная стихия связывает все живое, вбирает в себя и распространяет проявления жизни, саму жизнь. Но и воздушная стихия может быть грозной: буря, ночной ветер, холодный ветер приближающейся зимы, зимний колючий воздух враждебны всему живому.

Природа бывает, полна любви и неги:

Нам дальний мир, лишенный сил,

Проникнут негой благовонной,

Во мгле полуденной почил.

У природы есть свой язык. Ночью в саду говорит ключ, а ветер в бурю поет страшные песни. Весенние воды гласят: “Весна идет! Весна идет!” Весна хохочет в глазах земли, а та ворчит. Природа умеет и молчать:

Но твой, природа, мир о днях белых молчит.
С улыбкой двусмысленной и тайной…

Одним словом, природа у Тютчева - живой организм, чувствующий, ощущающий, действующий, имеющий свои пристрастия, подобно тому, как это бывает с людьми или животными. Но у Тютчева природа намного выше, природа - это высший разум, как создающий так и наказывающий, губящий, его оружие - это и есть стихии воды, огня, воздуха.

2.3 Проблема разлада человека с природой в библейских мотивах Ф.И. Тютчева

Природа у Тютчева - это Бог. Все беды человека с природой. Тема разлада с природой впервые наиболее определенно представлена в стихотворении “Итальянская villa”, где природа спит в блаженном сне, а в человеке течет “злая жизнь”. “Злая жизнь” разрушила гармонию природы. Причина разлада с природой заключена, во - первых в самом человеке. Не природа отвергает его, а он сам, погруженный в “злые” страсти человеческой жизни, не в силах принять в себя гармонический “благодатный” мир природы. Конец света в Апокалипсисе тоже связан с тем, что человек утерял истинную веру, союз с Богом, не соблюдал данных заповедей, вел грешную жизнь, идущую вразлад с волей Бога. Во - вторых, общий строй бытия природы таков, что живая индивидуальность выделена из него. Природа долговечна, а существование человека скоротечно, у природы свои закономерности жизни, отличные от человеческих.

Разлад с природой допускается и мыслится поэтом, но главный пафос его стихов - утверждение возможности смешения, благотворного, нравственно очищающего влияния природы на человека. Единение с природой представляется не как мгновенное состояние человека, а более или менее длительное: “Весь день в бездействии глубоком весенний теплый воздух пить”…, весенние единение с природой отнюдь не мгновенно. Когда финале стихотворения “Весна” поэт говорит о приобщении “человека к всемирной” жизни, “хотя на миг” он называет самый худший вариант слияния с природой только на мгновение, а идеалом его является постоянное и близкое, как бы внутренние общение с природой. В философской системе Тютчева на первое место выдвинут не само созерцающий дух, без которого материя мертва, как у Шеллинга, а напротив, материальная природа, с разрушением которой распадается сознание. В философской системе Тютчева подчеркнута значимость материального бытия природы и человека.

С особой силой трагические конфликты духовного существования современного человека проявились и запечатлелись в любовной лирике Тютчева: ведь и любовь оказывалась одним из проявлений столь близкой Тютчеву мятежной жизни - стихийной, по слову самого поэта, “роковой”. Любовная поэзия Тютчева - это целая повесть, в которой есть свои пролом и начала, взрывы и кульминации, хаотические брожения души и гармонические разрешения. Наконец, свои эпилоги. Вспомним хотя бы один из самых прекрасных, навсегда вместе с музыкой вошедший в наши души: “Я встретил вас - и все былое / В отжившем сердце ожило: / Я вспомнил время золотое - / И сердцу стало так тепло…”

Комментаторы и исследователи жизни поэта скрупулезно устанавливают реальные события и образы, стоящие за стихами (скажем, образ Амалии Крюденер, к которой обращены только что приведенные). Но об одном не сказать нельзя. В свое время, размышляя над судьбой русских женщин, Добролюбов процитировал “безнадежно - печальные, раздирающие душу предвещания поэта, так постоянно и беспощадно оправдывающиеся над самыми лучшими, избранными натурами” в России, стихи Тютчева “Русской женщине”:

Вдали от солнца и природы,

Вдали от света и искусства,

Вдали от жизни и любви

Мелькнут твои младые годы,

Живые помертвеют чувства,

Мечты развеются твои…

И жизнь твоя пройдет незримо

В краю безлюдном, безымянном,

На незамеченной земле, -

Как исчезает облик дыма

На небе тусклом и туманном

В осенней беспредельной мгле…

Тютчев совместил здесь космизм своей поэзии с живой человеческой судьбой. Тем не менее эта русская женщина все же не эта, не она, не индивидуальность - общая судьба русской женщины, но все же не данная судьба.

Лирика Тютчева - лирика больших обобщений - рождала и особый поэтический язык. Весь его стиль есть тоже результат ухода от всего житейского, натуралистического, бытового. Уже в прошлом веке Тютчева называли архаистом: столь необычными и высокими казались его стихи. Для тех задач, которые решал “на высоте” Тютчев, вырабатывался как бы особый язык. Тютчев здесь явление почти уникальное.

Для Тютчева, имеющего дело со всем миром, с целой природой, характерно стремление к большим обобщениям, к определению устойчивого, конечного, постоянного. Отсюда простота, первозданность, идеальность многих его эпитетов. Один из излюбленных тютчевских эпитетов “золотой”. Его эпитет, как и вообще почти любой тютчевский образ, фокусирует мир природы, устанавливает связь отдаленных вещей и явлений. Самые необычные комбинации типа “поющих деревьев” у Тютчева - результат ощущения единства мира природы, родства всего в нем.

Все справедливые слова о том, что Тютчев конечно, был человеком определенного времени и положения, оказался связан с философскими системами (например, Шеллинга) и историческими концепциями (скажем, славянофилов), многое объясняют и сами могут быть объяснены, но сути тютчевской поэзии они все - таки до конца не раскрывают именно потому, что Тютчев решает главные “проклятые”, “последние” вопросы, он навсегда интересен. Он оказывается современен для начала XIX века, как и для конца ХХ и начала ХХI. “Трудно принять историческую точку зрения на Тютчева, - написал еще в 1903 году один из историков русской литературы, - трудно отнести его творчество к одной определенной и законченной эпохе в развитии русской литературы. Возрастающий для нас смысл его поэзии внушает нам как бы особую, вне историческую точку зрения на него”. Сам этот “вне историзм” Тютчева, конечно, объясняется исторически. Тютчев оказался как бы поставленным вне истории, над временем, на сложнейшем историческом перекрестке России и Запада, судьей всего и человеком вообще. Все в его положении, образовании, связях и отношениях обеспечивало всеохватность и универсальность взгляда. В то же время именно в этом он выразился как русский человек и поэт с той отчаянной страстностью поиска конечных выводов, готовностью идти до конца, докопаться до корня, которые по разному проявлялись и у Толстого, и у Достоевского, и у других лучших русских писателей ХIХ века.

И именно движение самой современной истории - русской, всеевропейской, всемирной - неизбежно, но все сильней взывает к поэту такого глобального масштаба, как Тютчев, все более актуализирует его поэзию.

Глава 3. Основные темы и идеи библейской лирики Ф.И.Тютчева

Выдающийся русский лирик Федор Иванович Тютчев был во всех отношениях противоположностью своему современнику и почти ровеснику Пушкину. Если Пушкин получил очень глубокое и справедливое наименование "солнца русской поэзии", то Тютчев - ночной поэт. Хотя Пушкин и напечатал в своем "Современнике" в последний год жизни большую подборку стихов тогда никому не известного, находившегося на дипломатической службе в Германии поэта, вряд ли они ему очень понравились. Хотя там были такие шедевры, как "Видение", "Бессонница", "Как океан объемлет шар земной", "Последний катаклизм", "Цицерон", "О чем ты воешь, ветр ночной?..." Пушкину была чужда прежде всего традиция, на которую опирался Тютчев: немецкий идеализм, к которому Пушкин остался равнодушен, и поэтическая архаика XVIII - начала XIX века (прежде всего Державин), с которой Пушкин вел непримиримую литературную борьбу.

С поэзией Тютчева мы знакомимся в начальной школе, это стихи о природе, пейзажная лирика. Но главное у Тютчева - не изображение, а осмысление природы - натурфилософская лирика, и вторая его тема - жизнь человеческой души, напряженность любовного чувства. Лирический герой, понимаемый как единство личности, являющейся и объектом и субъектом лирического постижения, для Тютчева не характерен. Единство его лирике придает эмоциональный тон - постоянная неясная тревога, за которой стоит смутное, но неизменное ощущение приближения всеобщего конца.

Наряду с нейтральными в эмоциональном плане пейзажными зарисовками, природа у Тютчева катастрофична и восприятие ее трагедийно. Таковы стихотворения "Бессонница", "Видение", "Последний катаклизм", Как океан объемлет шар земной", "О чем ты воешь, ветр ночной?". Ночью у бодрствующего поэта открывается внутреннее пророческое зрение, и за покоем дневной природы он прозревает стихию хаоса, чреватого катастрофами и катаклизмами. Он слушает всемирное молчание покинутой, осиротелой жизни (вообще жизнь человека на земле для Тютчева есть призрак, сон) и оплакивает приближение всеобщего последнего часа:

"И наша жизнь стоит пред нами,

Как призрак, на краю земли".

В то же время поэт признает, что голос хаоса, слышимый ночью, хотя и непонятен, глух для человека, но и глубоко родственен настроению его смятенной души.

"О, страшных песен сих не пой

Про древний хаос, про родной! "

- заклинает поэт

"ветр ночной", но продолжает стихотворение так:

"Как жадно мир души ночной

Внимает повести любимой! "

Такая двойственность естественна:

ведь в душе человека те же бури, "под ними (т.е. под человеческими чувствами) хаос шевелится", тот же "родимый", что и в мире окружающей среда.

Жизнь человеческой души повторяет и воспроизводит состояние природы - мысль стихотворений философско-антропологического цикла: "Цицерон", "Как над горячею золой", "Душа моя -Элизиум теней", "Не то, что мните вы, природа! ...", "Слезы людские", "Волна и дума", Два голоса". В жизни человека и общества те же бури, ночь, закат, господствует рок (об этом стихотворение "Цицерон" со знаменитой формулой

"Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые".

Отсюда острое ощущение конечности бытия ("Как над горячею золой"), признание безнадежности и скептицизма и стоицизма ("Два голоса"). Выразить же все это и тем более быть понятым и услышанным людьми невозможно ("Не то, что мните вы, природа", "Душа моя - Элизиум теней") , в этом Тютчев следует распространенной романтической идее принципиальной непонятности толпе прозрений поэта.

Столь же катастрофична и гибельна для человека любовь ("О, как убийственно мы любим", "Предопределение", "Последняя любовь").

Откуда же у Тютчева все эти "страсти роковые"? Они определены эпохой великих социально-исторических катаклизмов, в которую жил и творил поэт. Обратим внимание, что периоды творческой активности Тютчева приходятся на рубеж 20-30-х годов, когда революционная активность и в Европе, и в России пошла на спад и утвердилась николаевская реакция, и на конец 40-х годов, когда по Европе вновь прокатилась волна буржуазных революций.

Разберем стихотворение "Я лютеран люблю богослуженье", датированное 16 сентября 1834 года. Чем привлекла православного христианина Тютчева вера немецких протестантов, последователей зачинателя европейской Реформации Мартина Лютера? Он увидел в обстановке отправления их культа столь родственную его душе ситуацию всеобщего конца:

"Собравшися в дорогу,

В последний раз вам вера предстоит".

Поэтому так "пуст и гол" ее дом (а в первой строфе - "Сих голых стен, сей храмины пустой"). Вместе с тем в этом стихотворении Тютчев с потрясающей силой выразил смысл любой религии: она готовит человека, его душу к последнему уходу. Ведь смерть с религиозный точки зрения - благо: душа возвращается в свое божественное лоно, из которого вышла при рождении. Христианин должен быть всякий миг готов к этому. Он и ходит в Божий храм затем, чтобы подготовить к этому душу. Философия веры нашла соответствующее ей стилевое оформление. В композиции очень небольшого по объему стихотворения (три четверостишия пятистопного ямба) обращают на себя внимание однородные синтаксические элементы, синонимичные, с помощью которых поэт уточняет и разъясняет свою мысль: "Обряд их строгий, важный и простой"; "Сих голых стен, сей храмины пустой"; "Но час настал, пробил". Есть и повтор - третья строка второй и первая - третьей строфы: "Еще она не перешла порогу". И вообще много синтаксических параллелизмов, что указывает на ораторский, публичный характер рассуждений поэта о религии. Но особенно эффектны и нагружены смыслом два стихотворных переноса (анжамбмана), разъясняющих во 2 строфе ("Не видите ль? Собравшися в дорогу, / "В последний раз вам вера предстоит") и приказывающих, повелевающих и одновременно умоляющих в последней строфе ("Но час настал, пробил... Молитесь богу, / В последней раз вы молитесь теперь").

Заключение

Все справедливые слова о том, что Тютчев конечно, был человеком определенного времени и положения, оказался связан с философскими системами (например, Шеллинга) и историческими концепциями (скажем, славянофилов), многое объясняют и сами могут быть объяснены, но сути тютчевской поэзии они все - таки до конца не раскрывают именно потому, что Тютчев решает главные “проклятые”, “последние” вопросы, он навсегда интересен.

Таким образом, в заключении, подводя итог решению поставленных задач, необходимо сделать следующие выводы:

во - первых, натурфилософские представления Тютчева о мире очень близки к религиозному миропониманию. В его стихах часто встречаются библейские мотивы, преобладающим и наиболее ярко выраженным является мотив конца света. Хотя Тютчев ее представляет себе бытие Земли чуть - чуть по - иному, он “пророчит” многие вещи совершенно по - евангельски.

во - вторых, его поэтическое сознание увлекают природные стихии, с которыми связанно существование земли: воды, огня и воздуха. Стихии, которые стояли у самых истоков создания мира по библии. В особенности поэта влечет к себе водная стихия. Вода по его определению холодна, подвижна, изменчива, это беспредельная (“бездна”), живая и гармоничная стихия. Воде противостоит огонь. Он так же и животворен и опасен для матери - Земли.

Если родина воды глубины земли, то родина огня - небо. У Тютчева небо - это “твердь пламенная” “небеса сияют”, освещенные огнем солнца. Но огонь и злая стихия, это “злой истребитель”, “стихийная вражья сила”, пожирающая все живое, все испепеляющий мертвящий. Природа у Тютчева - это Бог. Все беды человека и человечества он видит в разладе человека с природой. Причина разлада с природой заключена, во - первых в самом человеке. Не природа отвергает его, а он сам, погруженный в “злые” страсти человеческой жизни, не в силах принять в себя гармоничный “благодатный” мир природы. Конец света в Апокалипсисе тоже связан с тем, что человек утерял истинную веру, союз с Богом, не соблюдал данных ему заповедей, вел грешную жизнь, идущую вразлад с волей Бога.

Он оказывается современен для начала XIX века, как и для конца ХХ и начала ХХI. “Трудно принять историческую точку зрения на Тютчева, - написал еще в 1903 году один из историков русской литературы, - трудно отнести его творчество к одной определенной и законченной эпохе в развитии русской литературы. Возрастающий для нас смысл его поэзии внушает нам как бы особую, вне историческую точку зрения на него”. Сам этот “вне историзм” Тютчева, конечно, объясняется исторически. Тютчев оказался как бы поставленным вне истории, над временем, на сложнейшем историческом перекрестке России и Запада, судьей всего и человеком вообще. Все в его положении, образовании, связях и отношениях обеспечивало всеохватность и универсальность взгляда. В то же время именно в этом он выразился как русский человек и поэт с той отчаянной страстностью поиска конечных выводов, готовностью идти до конца, докопаться до корня, которые по-разному проявлялись и у Толстого, и у Достоевского, и у других лучших русских писателей ХIХ века.

И именно движение самой современной истории - русской, всеевропейской, всемирной - неизбежно, но все сильней взывает к поэту такого глобального масштаба, как Тютчев, все более актуализирует его поэзию.

Демократическая критика XIX века высоко ценила поэзию Ф. И. Тютчева.

Тургенев утверждал: "О Тютчеве не спорят; кто его не чувствует, тем самым доказывает, что не чувствует поэзии". Высоко оценивал совершенную лирику Ф. И. Тютчева и Добролюбов, противопоставляя поэта "чистому" лирику А. Фету. Талант Фета, по Добролюбову, может "проявляться только в уловлении мимолетных впечатлений от тихих явлений природы", а Тютчеву "доступны, кроме того, - и знойная страстность, и суровая энергия, и глубокая дума, возбуждаемая не одними стихийными явлениями, но и вопросами нравственными, интересами общественной жизни".

В совершенстве поэтической логики Ф. И. Тютчева мы можем убедиться, наслаждаясь его человечнейшей лирикой, даже не обладая специальными знаниями и талантом Тургенева, Некрасова (в отличие от Некрасова, Тютчев не проникает в глубины народной крестьянской жизни, для него важно состояние природы и то, какие чувства она вызывает у человека), Добролюбова.

"Вы знаете, кто мой любимый поэт?" - спросил однажды Толстой и сам ответил: - "Тютчев". При этом он добавил: "…Его все, вся интеллигенция наша забыла или старается забыть" он, видите, устарел… Он слишком серьёзен, он не шутит с музой". Да, в последней трети XIX века Тютчев оказался забытым поэтом. Правда, в середине 90-х годов и начале ХХ века о нём снова заговорила критика, но философское содержание его поэзии осмысливалось тогда в духе эстетических теорий конца века; всё настойчивее говорилось о Тютчеве как о "предтече символистов", всё чаще писали о влечении поэзии Тютчева к "ночи", "хаосу", "безумию". Критики словно соревновались в нагнетании и сгущении красок, пытаясь подчеркнуть "ночное", а не светлое, "зловещее", а не "отрадное" в направлении мысли и чувства поэта. Поэзию Тютчева называли "поэзией ночи", а самого поэта - "жертвой" бездны тайн и бесконечности. В это время и Брюсов, один из первых положивших начало научному изучению тютчевского наследия, рассматривал Тютчева как одного из предшественников символизма. Однако Брюсову во многом удалось преодолеть односторонность и ограниченность в истолковании поэзии Тютчева. Стремясь "приблизить" Тютчева к символистам, выделяя мир ночного таинственного материал, Брюсов заново открыл читающей публике поэта. Его внимание приковывали строки известного стихотворения:

Душа хотела б быть звездой,

Но не тогда, как с неба полуночи

Сии светила, как живые очи,

Глядят на сонный мир земной, -

Но днём…

Время отбросило всё случайное, субъективное и одностороннее в истолковании поэзии Тютчева и оправдало оценку, данную его творчеству Пушкиным, Некрасовым, Толстым, революционными демократами. Его творчество, отмеченное глубиной философской мысли, способностью проникать в тайны природы и души человеческой, получило широкое признание. Всё Небесное у Тютчева отражалось в земном. Образом земного был человек, вечного - Природа.

Список использованной литературы

1. "Л.Н. Толстой в воспоминаниях современников", т. I, Гослитиздат, М., 1955, с. 271-272; "Звенья", кн. 2, М.-Л., 1933, с. 259; Н. А. Некрасов. Полн. собр. соч. и писем, т. IX, М., 1950, с. 205; И. С. Тургенев. Полн. собр. соч. и писем, т. V, М.-Л., 1963, с. 427.

2. H.Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. XIV, М., 1949, с. 488; А. М. Горький. Собр. соч., т. 13, М., 1951, с. 357-358.

3. П.Н. Лепешинский. На повороте, М., 1955, с. 112; В. Д. Бонч-Бруевич. Ленин о художественной литературе. "30 дней", 1934. N 1, с. 15.

4. И.С. Аксаков. Биография Ф. И. Тютчева, М., 1886, с. 9.

5. Автобиография Раича. "Русский библиофил", 1913, вып. VIII, с. 24, 25.