Франц Кафка и литература абсурда

3

Франц Кафка и литература абсурда

Франц Кафка - писатель замечательный, только очень странный. Может быть, самый странный из тех, что творили в ХХ столетии. И странен он не в последнюю очередь тем, что его прижизненная и посмертная судьба необыденностью своей ничуть не уступает его же сочинениям. Кто-то видит в нем иудейского вероучителя, а кто-то - экзистенциалистского пророка, кто-то - авангардиста, а кто-то - консерватора, кто-то ищет ключ к его тайнам в психоанализе, а кто-то - в анализе семиотическом или структуральном. Но реальный Кафка всегда как бы выскальзывает из границ четкого мироощущения.

Многочисленные литературные школы сменяли друг друга, соперничали между собой - это было время бесчисленных "измов". Зрелые годы Кафки пришлись на период становления искусства экспрессионизма - яркого, шумного, кричащего, протестующего. Как и экспрессионисты, Кафка в своем творчестве разрушал традиционные художественные представления и структуры. Но его творчество нельзя отнести ни к одному из "измов", скорее он соприкасается с литературой абсурда, но тоже чисто внешне. Стиль Кафки абсолютно не совпадает с экспрессионистическим, так как его изложение подчеркнуто суховато, аскетично, в нем отсутствуют какие-либо метафоры и тропы.

В связи с этим так много точек зрения на его произведения, так много способов прочтения и так мало обстоятельных монографий, посвященных его творчеству, так мало исследователей, которые не побоялись бы погрузиться в сложный, метафизический мир его сочинений.

В данной работе затрагивается проблема абсурда в творчестве Ф. Кафки, а конкретнее, использование и роль метаметафор в его произведениях. Ни один из исследователей не упоминает о данном приеме относительно творчества Кафки, но каждый говорит о некой " кафкиаде", которая принадлежит "высокому" стилю, поскольку в ней ярко выражена метафизическая природа смеха, метафизическая природа абсурда и т.д.

Каково же определение метаметафоры? "Мистериальная метафора" - можно использовать такое словосочетание для определения метаметафоры. В "Евангелии от Фомы" есть такие слова Христа: "Когда вы сделаете единое как многое - многое как единое, верх как низ - низ как верх, внутреннее как внешнее, внешнее как внутреннее, тогда вы войдете в Царствие". Некоторые исследователи считают это высказывание самым полным описанием метаметафоры. Синонимами этого слова являются такие слова, как "выворачивание" или "инсайдаут". Примером данного явления может служить такое высказывание: "Человек - это изнанка неба / Небо - это изнанка человека". Этот пример взят из стихотворения К. Кедрова "Компьютер любви". Творчество этого и некоторых других поэтов - наших современников - вписывается в направление под символическим названием "метареализм", появившееся в 80 - 90-х годах нашего столетия в отечественной литературе, и полностью основанное на таких приемах, как метаметафора, метабола и др.

"Мета" - по-гречески "за" чем-либо, "после", то есть это нечто более глубокое, более завуалированное, чем метаметафора. Метаметафоризм есть сгущенная, тотальная метафора, по сравнению с которой обычная метафора должна выглядеть частичной и робкой. Метаметафора - это метафора, где каждая вещь - вселенная. Этот прием способствует созданию нового пространства - "метареальности".

"Метареальность" - это реальность, открываемая за метафорой, на той почве, куда метафора переносит свой смысл, а не в той эмпирической плоскости, откуда она его выносит. Метафоризм играет со здешней реальностью, метареализм пытается всерьез постигнуть иную. Метареализм - это реализм метафоры как метаморфозы, постижение реальности во всей широте ее переносов и превращений.

Метафора четко делит мир на сравниваемое и сравнивающее, на отображаемую действительность и способ отображения. Метабола - это целостный мир, не делимый надвое, но открывающий в себе множество измерений.

Метареализм можно попытаться определить как способ изображения в постоянном преобразовании, метаморфозе, трансформации - как стремление изобразить прорастание и присутствие вечного в реальном, нынешнем, причем связующая ткань и должна быть создана, она и есть незримая цель - это и есть "мета". Теперь становится понятной цель Кафки, которую он, видимо, хотел достичь, например, в новелле "Превращение". Для "мета" важнейшей изобразительной основой является не язык, а логос - более широкое понятие, где контекст, смысл или недооформившаяся в языке структура ощущения первичны. Мир произведений Кафки - это переплетение многих реальностей, связанных непрерывностью внутренних переходов и взаимопревращений. Художник исходит из принципа единомирия, предполагает взаимопроникновение реальностей, а не отсылку от одной, "мнимой" или "служебной", к другой - "подлинной". Созерцание художника фиксируется на таком плане реальности, где "это" и "то" суть одно".

Кафка, изображая душевный мир героя, который являлся для него чем-то вроде "терра инкогнита", пытался сделать так, чтобы каждый шаг грозил неожиданными открытиями, за которыми грезились бы еще более грандиозные пространства - сейчас это обозначили бы термином "виртуальная реальность".

Сверхъестественные обстоятельства застают героев Кафки врасплох, в самые неожиданные для них моменты, в самые неудобные место и время. Они заставляют испытывать "страх и трепет" перед бытием. Из произведения в произведение живописуется история человека, оказавшегося в центре метафизического противоборства сил добра и зла, но не сознающего возможности свободного выбора между ними, своей духовной природы и тем самым отдающего себя во власть стихий.

Когда мы говорим "реальность", мы имеем в виду все в совокупности - усредненную пробу смеси из миллиона индивидуальных реальностей. Абсурдный герой обитает в абсурдном мире, но трогательно и трагически бьется, пытаясь выбраться из него в мир человеческих существ, - и умирает в отчаянии.

Через все творчество Кафки проходит постоянное балансирование между естественным и необычайным, личностью и вселенной, трагическим и повседневным, абсурдом и логикой, определяя его звучание и смысл. Нужно помнить об этих парадоксах и заострять внимание на этих противоречиях, чтобы понять абсурдное произведение. Произведениям Кафки присуща естественность - это категория, трудная для понимания. Есть произведения, где события кажутся естественными читателю, но есть и другие (правда, они встречаются реже), в которых сам персонаж считает естественным то, что с ним происходит. Имеет место странный, но очевидный парадокс: чем необыкновеннее приключения героя, тем ощутимее естественность рассказа. Это соотношение пропорционально необычности человеческой жизни и той естественности, с которой он ее принимает. Роман "Процесс" в данном отношении особенно показателен. Герой Ф. Кафки осужден. Он узнает об этом в начале романа. Судебный процесс преследует его, но если Йозеф К. и пытается прекратить дело, то все свои попытки он совершает без всякого удивления. Мы никогда не перестанем изумляться этому отсутствию удивления. Именно такое противоречие и является первым признаком абсурдного произведения. Сознание через конкретное отражает свою духовную трагедию; оно может сделать это лишь при помощи вечного парадокса, который позволяет краскам выразить пустоту, а повседневным жестам - силу вечных стремлений.

Метаметафора обнаруживается в наложении двух миров, в столкновении чего-то неестественного с реальным, то есть в абсурдной ситуации. Но осознать наличие этих двух миров - значит уже начать разгадывать их тайные связи. У Ф. Кафки эти два мира - мир повседневной жизни и фантастический. Кажется, что писатель постоянно находит подтверждение словам Ницше: "Великие проблемы ищите на улице". Тут точка соприкосновения всех литературных произведений, трактующих человеческое существование, - вот в чем основная абсурдность этого существования и в то же время его неоспоримое величие. Здесь оба плана совпадают, что естественно. Оба отражают друг друга в нелепом разладе возвышенных порывов души и преходящих радостей тела. Абсурд в том, что душа, помещенная в тело, бесконечно совершеннее последнего. Желающий изобразить эту абсурдность должен дать ей жизнь в игре конкретных параллелей. Именно так Ф. Кафка выражает трагедию через повседневность, а логику через абсурд. В произведениях абсурда скрытое взаимодействие соединяет логическое и повседневное. Вот почему герой "Превращения" Замза по профессии коммивояжер, а единственное, что угнетает его в необычном превращении в насекомое, - это то, что хозяин будет недоволен его отсутствием. У Замзы вырастают лапы и усики, позвоночник сгибается в дугу. Нельзя сказать, что это его совсем не удивляет, иначе превращение не произвело бы никакого впечатления на читателя, но лучше сказать, что происшедшие с Замзой изменения доставляют ему лишь легкое. беспокойство.

Чтобы выразить абсурд, Ф. Кафка пользуется логической взаимосвязью. Мир Ф. Кафки - это в действительности невыразимая метаморфическая вселенная, где человек позволяет себе болезненную роскошь “ловить рыбу в ванне, зная, что там он ничего не поймает”.

Искусство Кафки - искусство пророческое. Поразительно точно изображенные странности, коими так наполнена воплощенная в этом искусстве жизнь, читатель должен понимать не более как знаки, приметы и симптомы смещений и сдвигов, наступление которых во всех жизненных взаимосвязях писатель чувствует, не умея, однако, в этот неведомый и новый порядок вещей себя "вставить". Так что ему ничего не остается, кроме как с изумлением, к которому, впрочем, примешивается и панический ужас, откликаться на те почти невразумительные искажения бытия, которыми заявляет о себе грядущее торжество новых законов. Кафка настолько этим чувством полон, что вообще невозможно помыслить себе ни один процесс, который в его описании - например, всего-навсего процесс юридического расследования в романе “Процесс” - не подвергся бы искажениям. Иными словами, все, что он описывает, призвано "давать показания" отнюдь не о себе, а о чем-то ином. Сосредоточенность Кафки на этом своем главном и единственном предмете, на искажении бытия, может вызвать у читателя впечатление мании, навязчивой идеи.

На протяжении всего романа "Замок" неустанно, всеми средствами обрисовывается и всеми красками расцвечивается гротескная несоизмеримость человеческого и трансцендентного, безмерность божественного, чуждость, зловещность, нежелание высказать себя, жестокость, безнравственность высшей власти.

Кафку считают религиозным юмористом, потому и благодаря тому, что безмерность надмирного, его непонятность и недоступность человеческому разумению он изображает не патетически-помпезно, не посредством грандиозного восхождения в царство возвышенного, как это обычно пытаются делать поэты, а видит и описывает как какой-то австрийский госархив с его велеречиво-мелочной, вязкой, недоступной и непредсказуемой бюрократией, с необозримым нагромождением папок и инстанций, с неясной иерархией чиновников, ответственность которых не установима, - то есть описывает сатирически, но при этом - с самой искренней, доверчивой, неустанно стремящейся проникнуть в непонятное царство Милости покорностью, которая всего лишь выступает в обличье сатиры, а не пафоса.

Особенность Кафки заключается в том, что он, сохранив всю традиционную структуру языкового сообщения, его грамматико-синтаксическую связность и логичность, связность языковой формы, воплотил в это структуре кричащую, вопиющую нелогичность, бессвязность, абсурдность содержания. Специфически кафкианский эффект - все ясно, но ничего не понятно. Но при вдумчивом чтении, осознав и приняв правило его игры, мы можем убедиться, что Кафка немало чего важного рассказал о своем времени. Начать с того, что он абсурд назвал абсурдом и не побоялся воплотить его.

Новелла "Превращение" (1916) ошеломляет читателя с первой же фразы: "Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое". Сам факт превращения человека в насекомое, так попросту, в классической повествовательной манере сообщенный в начале рассказа, конечно, способен вызвать у читателя чувство эстетического шока; и дело здесь не столько в неправдоподобии ситуации (нас не шокирует, например, тот факт, что майор Ковалев у Гоголя не обнаружил утром у себя на лице носа), сколько, разумеется, в том чувстве почти физиологического отвращения, которое вызывает у нас представление о насекомом человеческих размеров. Будучи как литературный прием вполне законным, фантастический образ Кафки тем не менее кажется вызывающим именно в силу своей демонстративной "неэстетичности".

Однако представим себе на минуту, что такое превращение все-таки случайность; попробуем примириться на время чтения с этой мыслью, забыть реальный образ гипернасекомого, и тогда изображенное Кафкой дальше предстанет странным образом вполне правдоподобным, даже обыденным. Дело в том, что в рассказе Кафки не оказывается ничего исключительного, кроме самого начального факта. Суховатым лаконичным языком повествует Кафка о вполне понятных житейских неудобствах, начавшихся для героя и для его семейства с момента превращения Грегора. Все это связано с некоторыми биографическими обстоятельствами жизни самого Кафки.

Он постоянно ощущал свою вину перед семьей - перед отцом прежде всего; ему казалось, что он не соответствует тем надеждам, которые отец, владелец небольшой торговой фирмы, возлагал на него, желая видеть сына преуспевающим юристом и достойным продолжателем семейного торгового дела. Комплекс вины перед отцом и семьей - один из самых сильных у этой в самом точном смысле слова закомплексованной натуры, и с этой точки зрения новелла "Превращение" - грандиозная метафора этого комплекса. Грегор - жалкое, бесполезное разросшееся насекомое, позор и мука для семьи, которая не знает, что с ним делать.

Однако если творчество Кафки было б только самобичеванием, только изживанием сугубо личных комплексов, едва ли оно бы получило такой мировой резонанс. Последующее поколение читателей снова и снова приходили в ошеломление от того, сколь многие черты общественного бытия 20-го века пророчески предсказал Кафка в своих произведениях. Рассказ "В исправительной колонии", например, сейчас прочитывается как страшная метафора изощренно-бездушного, механической бесчеловечности фашизма и всякого тоталитаризма вообще. Атмосфера его романов "Процесс" и "Замок" воспринимается как грандиозная метафора - метаметафора - столь же бездушного и механического бюрократизма.

То, как Кафка показал абсурдность и бесчеловечность тотальной бюрократизации жизни в ХХ веке, поразительно. И ведь наверняка такой степени обесчеловечения общественного механизма европейское общество времен Кафки не знало, если и знало, то, видимо, только в нацистской Германии. Так что здесь какой-то поистине необыкновенный дар смотреть в корень, предвидеть будущее развитие определенных тенденций. И вот тут-то Кафка, между прочим, на какой-то момент соприкасается с устремлениями экспрессионистов: это они мечтали в своем искусстве понимать не единичные явления, а законы; мечтали, но не осуществили этой мечты, а вот Кафка именно ее и осуществил - его сухая, жесткая, без метафор, без тропов, как бы лишенная плоти проза и есть воплощение формулы современного бытия, его самого общего закона; конкретные числа и конкретные варианты могут быть разными, но суть - одна, и она выражается формулой. С чисто художественной, технической стороны Кафка достигает такого эффекта прежде всего с помощью вполне определенного приема. Это прием материализации метафор, причем метафор так называемых языковых, уже стершихся, тех, чей переносный смысл уже не воспринимается. Когда мы говорим, например, о том или ином человеке - "он потерял человеческий облик", либо о том или ином явлении - "это чистый абсурд", или "это уму непостижимо", или "это как кошмарный сон", мы, по сути, пользуемся такими языковыми метафорами, прибегаем к смыслу не буквальному, а переносному, образному. Мы понимаем, что облик-то все-таки человеческий, а не лошадиный, не собачий и т.д.; и выражение "уму непостижимо" всего лишь есть сгущение нашего впечатления от какого-либо события; потому что, попроси кто-нибудь нас в следующую минуту рассказать о причинах этого события, мы все-таки объяснение-то дадим; пусть свою версию, но все-таки мы предполагаем всегда, что нашему уму это все же доступно. Кафка последовательно материализует именно эту умунепостижимость, абсурдность, фантасмогоричность. Что больше всего озадачивает в его прозе - это снова и снова всплывающая алогичность, неправдоподобность причинно-следственных сцеплений; особенно это заметно, когда неизвестно откуда вдруг по ходу дела появляются предметы и люди, которых здесь просто не должно быть. Многие исследователи отмечали эту особенность повествования у Кафки. Суть в том, что Кафка весь сюжет своего повествования методически строит по принципу, по какому оформляется "сюжетика" сна. И это уже сложно назвать метафорой. Если вы припомните свои сны, то вы обнаружите, что в сон сразу же вливается то, о чем или ком вы подумали. Все новое сцепляется с другими предметами и явлениями так, как в реальности не может быть.

В обычном, нормальном мире человек, бодрствуя, живет в мире логических причинно-следственных связей, во всяком случае так считает. Ему все привычно и объяснимо, а вот засыпая, человек уже погружен в сферу алогизма. Художественный трюк Кафки в том, что у него все наоборот. У него алогизм и абсурд начинается, когда человек просыпается.

Главный мотив творчества Ф. Кафки - отчуждение человека, его одиночество - полностью раскрываются в его произведениях. В трех романах Кафки - "Америка", "Замок", "Процесс" - речь идет о все более тяжелых формах смертельного одиночества. Чем более одинок герой, тем тяжелее его судьба. Карл Россман - герой романа "Америка" - еще только затеривается в перипетиях судьбы; судьба героя "Замка" зашла в тупик, он становится отверженным; Йозеф К. - уже преследуемое животное, доведенное до гибели. В первом романе одиночество - еще пока общественное явление, конкретное; во втором - символическое, "метафизическое", но еще достаточно хорошо ощутимы его конкретные общественные взаимосвязи; в третьем - полностью "метафизическое", абстрактное, символическое, в реальной жизни совершенно невозможное и абсурдное.

В заключение можно отметить, что метаметафора в творчестве Франца Кафки является не отдельно взятым тропом, а приемом, с помощью которого происходит организация того или иного текста. Метаметафора заключена в самой идее произведения, то есть в превращении Грегора Замзы в насекомое или беспричинный арест Йозефа К. и т.д. С помощью метаметафоры художник добивается необыкновенного эффекта: какой-то абсурдностью, нелепостью он заставляет задумываться над главными законами бытия, над трагичностью человеческой судьбы, над существованием каких-то высших сил, управляющих жизнью людей.

Список литературы