Гете в русской прессе

С немецкой философско-поэтической традицией были связаны не только «любомудры» и Тютчев, но и будущие «западники», члены кружка Н.В. Станкевича - В.Г. Белинский, М.А. Бакунин, В.П. Боткин, И.С.Тургенев и др.

Во второй половине 30-х гг. члены кружка Станкевича испытали влияние ортодоксального гегельянства. Самыми страстными поборниками этого учения становятся Бакунин и Белинский.

Весной 1838 г. Бакунин публикует в «Московском наблюдателе» предисловие к переведенным им же «Гимназическим речам» Гегеля - программный документ, выражавший позицию кружка. Учение Гегеля о разумной действительности в предисловии противопоставляется французскому материализму и другим прогрессивным течениям философской и общественной мысля, охваченным, по утверждению Бакунина, духом отрицания и безверия. «Примирение с действительностью во всех отношениях и во всех сферах жизни есть великая задача нашего времени, и Гегель и Гете - главы этого примирения».

У Белинского период так называемого примирения с действительностью наиболее отчетливо отразился в статьях 1839-1840 гг., одна из которых - «Менцель, критик Гете» - служила обоснованием политических и эстетических позиций русского гетеанства.

Выступление Белинского относится к моменту, когда вокруг имени Гете развертывается острая полемика. В условиях роста оппозиционных настроений и усиления идейно-литературной борьбы вопрос о приятии или неприятии творчества Гете перерастает рамки узколитературных дискуссий, приобретая общественную значимость.

Вначале романтический культ Гете подвергся атакам в Германии, затем, в силу сходства исторических условий, спор о великом поэте получает отклик в России.

Поход против Гете начался в Германии еще в 20-е гг. Вдохновителем его был критик Вольфганг Менцель, обвинивший веймарского патриарха в эгоизме и в равнодушии к судьбам родины. Воинствующий тевтономан, Менцель отрицал значение Гете для потомства, трактуя его творчество как выражение упадка немецкого духа. Эти выступления, имели шумный успех и использовались литераторами различных политических взглядов.

На родине Гете литературную и общественную борьбу возглавляют Гейне, Берне и писатели «Молодой Германии». Утверждение новых эстетических воззрений связано у них с радикальным пересмотром всего предшествующего периода литературного развития - так называемой «художественной эпохи», главной фигурой которой был Гете.

В 1837-1838 гг. в Петербурге вышел двухтомный перевод книги Менцеля «Немецкая литература», несколько его статей появилось также в русских журналах. С позицией немецкого критика в России солидаризировались многие представители консервативно-охранительного направления - Ф.В. Булгарин, О.И. Сенковский, издатель «Маяка» С.А. Бурачек. Близок Менцелю оказался и бывший «друг» Гете, президент Академии наук С.С. Уваров, обвинивший автора «Фауста» в отсутствии убеждений и «энтузиазма».

Против Менцеля особенно энергично выступали русские гетеанцы. Отвергая хулу «озлобленного Менцеля», они в то же время ополчались против «Молодой Германии», сочинения которой, по словам переводчика Гете Э. Губера, были «устремлены к ниспровержению старого, освященного веками порядка».

Сведения о происходивших в Германии литературных спорах русская публика черпала не только из сочинений Менцеля. В русских журналах печатались также материалы о Гейне, Берне, о писателях-младогерманцах. Большое значение для ознакомления читателя с отношением к Гете передовых немецких литераторов имела публикация на страницах «Телескопа» одного из ранних вариантов «Романтической школы» Гейне, переведенного под заглавием «О Гете и Шиллере». В этой работе Гейне выступает против неправомерного противопоставления Гете Шиллеру. Осуждая Гете - выразителя «художественной эпохи» - за эстетизм и политическое равнодушие, он в то же время провозглашает творца «Фауста» величайшим немецким поэтом и решительно отстаивает его наследие от нападок реакционеров и узких радикалов.

На рубеже 30-40-х гг. участниками дискуссии о Гете становятся Белинский и Герцен. С их именами связана одна из самых ярких эпох в истории освоения творчества великого немецкого поэта в России.

В процессе сложной идейной эволюции Белинского его оценка Гете претерпевала резкие изменения. Молодому Белинскому - автору «Литературных мечтаний» - Гете представляется всеобъемлющим исполином. Он свято верит в гениальность Гете, воспринимая его поэзию по-шеллинговски - как выражение бессознательного постижения жизни.

Позднее, в период так называемого «примирения с действительностью», Белинский отстаивает романтическую концепцию Гете, пользуясь аргументами и формулами правых гегельянцев. Его статья «Менцель, критик Гете» направлена не только против Менцеля, но и против русских радикалов, в частности, против Герцена, который считал это выступление «последним залпом» Белинского в их споре.

Политический индифферентизм Гете оправдывается в статье Белинского с точки зрения теории «разумной» действительности; Гете противопоставляется Шиллеру как «гений чисто художнический, а потому неспособный увлекаться никакими односторонностями, но обнимавший все в оконченной целости...».

Кардинальный сдвиг, происшедший в мировоззрении Белинского в результате преодоления гегельянства, не мог не отразиться и на его отношении к Гете. Русского критика воодушевляет лозунг «социальности», его кумирами становятся Шиллер, Байрон, Лермонтов - представители «рефлектирующей», «субъективной» поэзии. Характеризуя немецкую литературу XVIII в., Белинский обращает внимание на присущие ей абстрактность, прекраснодушие, мечтательность. С этих позиций им переоценивается романтический образ Гете-олимпийца. Критик подчеркивает созерцательность поэзии Гете, в самых резких выражениях порицает его эгоизм, замкнутость в сфере личных чувств.

Такое категорическое, безоговорочное осуждение Гете характерно для периода, когда Белинский радикально пересматривает свои прежние воззрения. Постепенно критику удается приблизиться к более объективной оценке наследия немецкого поэта. В статьях Белинского 1840-х гг. красной нитью проходит мысль о двойственности Гете - художника и человека. Произведения, в которых Гете «невыносимо велик», - «Фауста», «Прометея», «Коринфскую невесту» - критик-революционер противопоставляет «разным пустякам», вещам малозначительным, в которых отразился «аскетический и антиобщественный дух» старой Германии.

Признав Гете в его исторической обусловленности, Белинский стремится по возможности полнее выявить прогрессивные стороны творчества немецкого поэта. Он первым из русских революционных демократов обращается к Гете как к союзнику в борьбе с идеалистической эстетикой. Защищая наследие великого немецкого поэта, Белинский все чаще вступает в полемику с теми, кто продолжал считать Гете беспристрастным певцом, чуждым политике и социальности. Так, уже в статье 1842 г. «Речь о критике» им утверждается мысль о том, что Гете «не мог не заплатить дань духу времени». Подтверждением этому служат, по мнению Белинского, «Вертер», «Фауст», «Прометей», а также многие из гетевских «мелких лирических пьес», представляющих собой «не что иное, как выражение философских идей».

Герцен, в отличие от Белинского, выступает с самого начала своей литературно-критической деятельности поборником идеи социально-активного искусства. В первой своей статье «Гофман» (1834) он целиком солидаризируется с Гейне и младогерманцами в оценке эпохи, которая «так колоссально, так величественно окончилась в Веймаре 22 марта 1832 года».

В середине 40-х гг. в спор о творчестве Гете вступает молодой Тургенев. Статья Тургенева о «Фаусте» в переводе М. Вронченко (1845) - свидетельство отхода писателя от романтического гетеанства, под сильным влиянием которого он находился раньше. «Как поэт Гете не имеет себе равного, - говорится в статье, - но нам теперь нужны не одни поэты...»

Тем не менее, Тургенев вполне ощутил антифеодальный пафос «Фауста». Гете, по его словам, «первый заступился за права - не человека вообще, нет, - за права отдельного, страстного, ограниченного человека...» В этом смысле «Фауст» служит для Тургенева самым полным выражением эпохи, «когда началась... борьба между старым и новым временем, и люди, кроме человеческого разума и природы, не признавали ничего непоколебимого». Это новое начало, «дух отрицания и критики» у Гете, современника Вольтера, воплощается в образе Мефистофеля.

У передовых критиков исторический принцип оценки Гете сохраняется и в 50-е гг., в условиях ожесточенной борьбы с поборниками «чистого искусства» из лагеря дворянско-буржуазного либерализма.

Глава русской революционной демократии Н.Г. Чернышевский в период работы в «Современнике» четко разграничивает в наследии Гете подлинные шедевры и вещи слабые, свидетельствующие об ограниченности мировоззрения великого поэта. К числу последних он, как и Белинсний, относит поэму «Герман и Доротея», вредную своим «приторным идеальничаньем». Прогрессивные стороны творчества Гете выявляются Чернышевским в сопоставлении его с Лессингом - писателем, которого критик считал центральной фигурой немецкого Просвещения.

Вторая половина 50-х гг. характеризуется в России резким размежеванием литературно-общественных сил. Революционной демократии в этот период противостоит буржуазно-дворянский либерализм, определившийся как целостное по своим основным принципам направление эстетической мысли. Одним из главных деятелей этого направления становится В.П.Боткин, бывший член группы Станкевича, испытавший в свое время влияние Белинского. В программной статье «Стихотворения А.А.Фета» (1856) Боткин обосновывает теорию «искусства для искусства», ссылаясь на Гете. Величие немецкого поэта, по мнению критика, определяется тем, что он «не увлекся своею современностью, а устремлял взоры свои только в вечные свойства природы, в вечные начала души человеческой».

В таком же духе отзывался о Гете идеолог «эстетической критики» А.В. Дружинин. Гете, утверждал Дружинин, олицетворял идею артистической школы, поэтому личность его, «как главного поэта, следовавшего чисто художественной дорогой», возбудила столь яростные атаки со стороны радикальных критиков-«неодидактиков».

Особую позицию в спорах о Гете занимал Аполлон Григорьев. В молодости Григорьев переводил стихи Гете, воспринимая его творчество в традициях философско-поэтического романтизма.

Став в начале 50-х гг. критиком славянофильского журнала «Москвитянин», Григорьев радикально пересматривает свое отношение к Гете в связи с полемикой, которую он развертывает в это время, выступая против индивидуалистической буржуазной культуры Запада. Отстаивая в спорах с революционными демократами идеи патриархальной самобытности, Григорьев охотно обращается к Гете как к выразителю «вечных начал», «искателю существенного и непременного». В то же время Григорьев критикует буржуазно-прогрессивные тенденции творчества Гете, те элементы его мировоззрения, которые делают Гете представителем враждебного патриархальной почве индивидуализма и сенсуализма. Особенно ожесточенно нападает он в этой связи на «Римские элегии». Эстетическое оправдание действительности в произведениях Гете веймарского периода служит, по мнению Григорьева, выражением немецкого филистерства.

В течение второй половины XIX в. и в начале XX в. в полной мере сохраняет свою актуальность гетевский «Фауст», занимающий важное место в идейных и философских спорах. Имя Гете продолжает также упоминаться на страницах печати в связи с неумолкавшей полемикой, которую вела передовая критика с защитниками теории «чистого искусства». Весьма показательны в этом плане ссылки на Гете в статьях М.Е. Салтыкова-Щедрина, относившего автора «Фауста» к тем великим художникам, которые «всегда полагали в основу своих произведений действительные стремления и нужды человечества и, сверх того, умели с полной ясностью определить свои отношения к этим стремлениям». Позднее, в 90-е гг., имя Гете использует в полемике с декадентами молодой Горький.

Среди русских писателей второй половины XIX в. своим отношением к Гете выделяется Лев Толстой. Л. Н. Толстой в письме к Страхову 28 декабря 1880 года отозвался кратко и категорично: «Это дребедень из дребеденей «Фауст» Гете».

Для исследований конца XIX - начала XX в. характерен отказ от исторической оценки Гете (статьи Д.Н. Овсянико-Куликовского и др.). Примером реакционного истолкования гетевского наследия может служить статья С. Булгакова «Иван Карамазов как философский тип» (1901), в которой критика «пророка социализма» Фауста связана с отрицанием материалистического учения и научного прогресса.

К началу XX в. относятся отзывы о Гете первых русских марксистских критиков. Весьма существенное значение для истолкования творчества Гете имела рецензия Г.В. Плеханова на книгу А. Шахова, опубликованная в 1908 г. в журнале «Современный мир». Положительно оценивая труд Шахова, рецензент вместе с тем указал на настоятельную необходимость пересмотреть традиционный образ Гете-олимпийца. «Индивидуальность Гете, - подчеркивал Плеханов, - должна быть заново изучена и обязательно в разрез с устоявшимся мнением о его мнимом равнодушии к «юдоли печали и скрежета зубовного»...»

Открыто враждебную позицию по отношению к «Фаусту» занимал философ-декадент Сергей Соловьев. В статье «Гете, и христианство», напечатанной в 1917 г. в «Богословском вестнике», он ополчается против «богоборческого индивидуализма» Гете, дерзнувшего вопреки смыслу христианской легенды оправдать нераскаявшегося грешника. «Понять Гете, - заявляет С.Соловьев, - значит понять современное антихристианское движение...»

Заключение